Телефеномен обсуждался на международных съездах учёных, в прессе, пока наконец не поняли: произошёл Первый Контакт человека с самим собой. Мы увидели материализацию собственных чаяний и тревог. Учёные тут же обосновали происхождение леших, домовых, русалок, летающих тарелок и прочей так называемой мистики, и люди убедились, что живут на волшебной планете, где коллективная деятельность человеческого мозга по-разному трансформировалась в разные века. В античные века воображение людей формировало богов, в средние — магов и чертей, в век НТР — инопланетных пришельцев. Но вот минуло всего три года, и произошёл Второй Контакт, на этот раз уже и впрямь с гостями из иного мира. Мы давно ощущали присутствие их на Земле, но боялись в это поверить. Между тем, они оставляли много следов своего пребывания у нас. Но мы были так невнимательны, так поглощены сугубо земными делами, что не верили собственным глазам, даже когда находили неопровержимые доказательства их присутствия. Контактеров, которые якобы имели связь с инопланетянами, считали, в лучшем случае, мечтателями. И даже когда в Архангельской области нашли остатки корабля пришельцев, то приняли их за следы земной техники.
Мы осторожничали, поэтому не хотели замечать их. А они уже ходили по улицам наших городов, присматривались к нам и изучали. Они знали, что психологически мы ещё не готовы к встрече, что возможен эмоциональный шок, поэтому старались не выдавать себя. Нет, орионцы не собирались устанавливать свой диктат, у них была иная миссия: следить за тем, чтобы неразумные дети, шаля со спичками, не подожгли свой дом. Кое-где им удалось погасить нечаянно вспыхнувший пожар, но нести ответственность за судьбу планеты они не собирались. Поэтому, проведя марш своего десанта в пятьдесят кораблей по орбите планеты, то есть в открытую заявив о себе, они удалились в свои звёздные дали, оставив землян в лёгкой панике и раздумье.
— Ну а те, из будущего? — спросила Лия.
— Больше не появлялись. О них почти забыли, но когда орионцы исчезли, как никогда вспыхнула вера в собственные силы.
— У нас тоже есть свои фантомы. Их видит каждый, кого захватывает идея репликации.
— Теперь понимаю, почему они стали навещать меня.
— Кто? — насторожилась Лия.
— Мои близкие и друзья из первой жизни.
— Вы говорили об этом Леру?
— Нет.
— Напрасно. Как можно скрывать такое?! — Лия даже возмутилась. — Ведь это признак вашей зрелости для дела репликации.
— А какие фантомы видите вы?
— Разные. В основном, тени тех, о чьём присутствии среди нас мечтаем. Скажем, я не раз встречала в дубравах нашего города силуэт писателя вашего века Александра Грина. А мой друг — Сократа.
— Так в чем же дело?
— Вы меня удивляете, Стас. Неужели до сих пор не поняли, что найти реплиген — это часть дела. Надо ещё уловить в атмосфере Земли энергоматрицу, а это не очень просто. Вам повезло. Точнее, нам с вами.
— Лия… — Он запнулся. — Я мог бы прокрутить вам кое-что на психоконтакторе, впустить вас в свой вчерашний день — сегодня он особенно упорно преследует меня со всем своим грузом.
Лия успокаивающе накрыла его пальцы ладошкой. Осторожно, боясь спугнуть его столь щедрое желание, сняла с подоконника миниатюрный аппарат в форме трехлучевой звезды и поставила на столик. Было отчего прийти в волнение: репликант приглашал её в своё прошлое! Протянула Радову дужку от психоконтактора, вторую надела сама и села, сдерживая дрожь в пальцах. Есть ли что-нибудь более доверительное и увлекательное для эсперейца, чем такое вот путешествие! По крайней мере, для неё это всегда любопытней, чем полет на соседнюю планету Айгору.
Радов закрыл глаза, его понесло, закружило и выбросило в то время, где его звали Денисом Буковым. Он стоял у окна и смотрел, как по спортплощадке мальчишки гоняют мяч, обливаясь потом от жары. Задёрнул штору от вползавшего в комнату зноя, включил ионизатор. Повеяло прохладой, запахло влажным песком и водорослями.
Сел за стол. Оглянувшись на дверь, хотя там никого не было, достал из ящика тетрадь, которую вчера принёс какой-то пацанёнок. «Дяденька, это вам», — сунул ему в руки и дал деру, сверкая босыми пятками. А если бы тетрадь попала к Зое?
…Новорождённая лежала поперёк кровати, перебирая ножками и ручками, и была похожа на маленького жучка. Через два дня после её рождения попался на глаза международный бюллетень, откуда и узнал, что если вирус «БД» перенесён обоими молодожёнами за год-два до свадьбы, то девяносто процентов вероятности, что ребёнок родится неполноценным или даже скоропостижно умрёт. Причём распознать эту неполноценность удаётся лишь через несколько месяцев. До этого никакие анализы отклонений не показывают. Если же вирусом переболел один из супругов, вероятность рождения здорового ребёнка увеличивается на семь-десять процентов.
Он был ошеломлён. Принёс бюллетень домой и безжалостно прочёл Ольге. Она смотрела на него застывшими глазами, в них были испуг и мука. Когда он замолчал, Ольга выхватила бюллетень, перечитала сама.
— Но ведь девочка нормальная! — Она бросилась к малышке, стала ощупывать, осматривать её.
— Это пока, — сказал он, не узнавая своего голоса. — А что будет завтра? Если бы хоть одного из нас вирус не коснулся…
— Но, может, три процента наши? — Ольга заплакала.
А уже к вечеру они были чужими, и собственного ребёнка воспринимали, как источник грядущих бед. Он ждал, что жена сама примет решение. Но Ольга молчала и не проявляла к ребёнку никаких чувств. Прошла ещё неделя, и она решила отдать дочь в Дом малютки, но потом передумала и отнесла её в роддом, мол, здесь для девочки больше шансов оказаться удочерённой. Без слов положила её на стол в приёмной, оставив на одеяльце расписку в том, что отказывается от дитя.
— Ничего, — утешал он жену, когда вернувшись домой, она угрюмо села, положив локти на стол, и крепко сцепила на затылке пальцы. — Лучше совсем не иметь ребёнка, чем всю жизнь смотреть на его мучения. Все это трудно было переварить, поэтому они неосознанно отторгли от себя переживания, по молодости не подозревая, что даром не проходит ничто. Позже, когда Ольга заявила о своём уходе к человеку, не болевшему вирусом, объяснив, это желанием родить здорового ребёнка, он вдруг ужаснулся тому, что они натворили. В те дни часто вспоминал Ирму. Нет, он не мечтал о встрече, а думал о том, что зря морочил голову и себе, и ей, слишком много рассуждая на темы нравственности.
Это было время мучительных размышлений о себе. Что за чудовище поселилось в нем? Отчего не хватало душевных сил достойно перенести горе? И что, если ребёнок все же окажется здоровым?
Когда он встретил Зою, бывшую коллегу Ирмы по машбюро, и узнал, что ей удалось избежать «БД», не раздумывая, женился на ней. Детей они решили заиметь лишь через четыре года, хотя фактор риска даже при этом исчезал не полностью. Теперь он был готов на любые испытания. Но вот родилась двойня, и он схватился за голову от радости и страха: в случае чего, его ожидало двойное горе. К счастью, дети росли здоровыми, и все родительские страхи кончились, как только малыши встали на ноги. Он же с тех пор приговорил себя к ежедневному упорному труду, результаты которого хоть как-то облегчат участь больных, в числе которых, возможно, и брошенная дочь…
— Ау, ты дома? — послышался из коридора голос Зои. Сняв босоножки, она прошлёпала к нему в кабинет и устало опустилась на диван, вытянув смуглые ноги в пятнах от морской соли.
— Настоящий ад. — Зоя сбросила с головы панаму, которая превращала её в девочку. — Почему ты ничего не спрашиваешь о ребятах? — Раскрасневшаяся от жары, она смотрела с выжидательным вопросом.
— А что с ними может случиться? — раздражённо спросил он, запихивая тетрадь в бумаги на столе.
— Как что? — Её веснушчатое, округлившееся после родов лицо возмущённо дёрнулось. — Они могут расквасить носы, сломать руки ноги, в конце-концов утонуть. Вожатая лагеря пожаловалась, что вчера их отряд устроил забастовку из-за того, что отменили поездку на Южный Берег. И зачинщики этого бунта — наши дети!
— В чем же он выразился?
— Они пролежали на пляже, не двигаясь, четыре часа и обгорели, как черти.
— Сумасшедшие! Такое солнце!
— Вот именно, — тряхнула она жиденькими белыми кудряшками.
«Как её называла Ирма? — стал припоминать он. — Кажется, Линейкой. Сейчас дала бы другое прозвище».
— Знаешь, кто приехал в город? — спросил он.
— Говорят, группа медиков из Латинской Америки. На въезде висит плакат с приветствием на испанском языке.
— В Интернополе Ирма. С больной дочерью.
— Какая Ирма? — Зоя потёрла лоб. — Ах, Ирма! — Она вскочила с дивана. — А что с её дочкой? Ирма приехала с мужем? Где остановилась? — посыпались вопросы, и, не дождавшись ответа, она забегала, закружилась по комнате. — Непременно надо пригласить их в гости. Знаешь, вот сейчас, сей миг, я полюбила Ирму за то, что ты когда-то встречался с ней. Она же терпеть меня не могла и за глаза обзывала…
— Линейкой.
— Что? Ах да, — её круглое лицо сморщилось, но, спохватившись, обрело спокойствие.
«Я ничего не скажу ей, — решил Буков. — Она болтлива, сентиментальна, и эта история через день станет известна всему городу. Правда, она может сделать и так, что я буду выглядеть героем, но все же ни к чему эти слухи.
А Зоя уже суетилась на кухне, откуда слышалась её взбалмошная скороговорка:
— Батюшки, в холодильнике-то пустота! Гости нагрянут, а подать нечего. Все сама да сама… Надоело.
Голос её вдруг оборвался, она вошла в комнату, молча уткнулась Букову в плечо.
— Мне почему-то тревожно, — сказала она шёпотом. — Ты не думай, я тебя нисколечки не ревную к Ирме.
— У неё дочь парализована. Привезла на лечение.
— Как? Совсем лежит? Последствия «БД»? — Зоины глаза расширились, в них мелькнул страх.
— Да.
— Боже мой. — Она облизнула пересохшие губы. — Только подумать: ведь такое могло быть и у нас, и даже удвоенное… — Она опять прижалась к нему, и он ощутил, как она судорожно вздрогнула. — Боже мой, — повторила она. — Ты знаешь, мне поначалу казалось, что я не выдержу всего этого. Когда мы переехали в Интернополь, каждый день был наполнен переживаниями. Ну ладно, взрослые, но когда видишь детей, которые не могут ни бегать, ни прыгать, ни ходить… К этому невозможно привыкнуть. Иногда хочется бежать отсюда. Думаешь, зачем я запретила Юрке и Лене приходить ко мне на работу? Не для того, чтобы они не встречались с этой болью, — её можно увидеть и на улице. Невыносимо ловить взгляды родителей, приехавших на свидание к санаторцам. Как они смотрят на наших ребят! Я чувствую себя без вины виноватой. И вот теперь у Ирмы… Она знает, что твоя жена — я?
— Кажется, ещё нет.
Он погладил её по голове, с досадой поймав себя на фальши этого жеста, — сочувствие Зои ничего не вызвало в нем. Что её слезы в сравнении со слезами Ирмы?
Отстранив жену, он сослался на занятость и заперся в кабинете.
— Теперь ты посвящена в мой самый тяжкий грех, — Радов положил на столик дужку психоконтактора и пригладил волосы. — В моем прошлом подобную исповедь можно было доверить лишь самому близкому человеку.
Лия смотрела на него со строгим вниманием, без осуждения и жалости.
— Не понимаю, — тихо сказал он. — Не понимаю твоего отношения к увиденному.
— Неужели надеялись на утешение? — В её голосе почудилась усмешка, хотя на самом деле Лия не собиралась порицать его — настолько её захватил увиденный фрагмент чужой жизни. — Лер приказал вам отдохнуть. Давайте прислушаемся к его совету. А за психоконтакт спасибо. Это было настоящее путешествие в ваше прошлое.
Но ему оказалось мало этих слов, и он грубовато отодвинул протянутый Лией антистрессорный шар. Легче всего, помяв его в пальцах, провалиться в сон. «Нет, Буков — Радов, сегодня не будет тебе поблажки», — со злостью подумал он, дивясь тому, как точно уловила его состояние Лия. Она встала, сбросила с ног сандалеты, нащупала на полу клавишу, нажала. В густеющих сумерках мягко засветился квадратный коврик посреди комнаты, превращаясь в музыкальный инструмент. Радов благодарно кивнул — его душа и впрямь требовала музыки.
Лия шагнула в центр терпситона и приготовилась к импровизации.
«Вот и ответ», — мелькнуло у Радова. Глаза его встретились со взглядом девушки. Тоненькая, грациозная, в свободно облегающем фигуру платье цвета весенней зелени, она медленно взмахнула руками и стала похожей на молодое деревце. Высокий, вибрирующий звук изливался, казалось, из самой её груди, сплёлся движениями пальцев и замер на миг в повороте шеи. Лия взмахнула головой, лёгкие светлые волосы плеснули по лицу, с ног до головы пробежала чуть заметная судорога.
Инструмент отозвался жалобным вскриком невидимых струн. Она двинулась по коврику то ли в танце, то ли в серии гимнастических упражнений, и комната наполнилась музыкальным вихрем, в котором слышались вой ветра, шум морских волн, далёкий плач ребёнка. Тело девушки изгибалось, кружилось, извлекая мелодию из электронных звуков древнего инструмента, каждым движением тела выражая то, что словами передать невозможно.
Радов сидел не шевелясь. Эпизод из его прошлой земной жизни, пережитый Лией, обретал на его глазах музыкальную форму и не только целебно очищал, вытягивал нарыв собственной души, но и настраивал её на преодоление неведомых препятствий, новую огранку в вечном движении.
Лия сошла с ковра, теперь Радов сам очутился в центре терпситона, рождая гудящую басами, ещё полную множества диссонансов, но уже с силой рвущуюся ввысь мелодию. Затем Лия вновь ступила на поверхность инструмента, встала рядом с Радовым, но зазвучали две разные, постоянно отталкивающиеся друг друга мелодии. И даже, когда Радов положил руки на плечи девушки и приблизил к ней своё лицо, две песни так и остались порознь, хотя одна из них и помогала другой обрести свободу и высоту полёта.
Минос был городом людей, икаров и спиролетчиков и как бы заключал в себе идею единения разных гуманоидов. Икары, эта прелестная раса искусственно выращенных летающих людей, жили в домах-деревьях, перемещались, в основном, по воздуху и дружили с неподвижными спиролетчиками, путешествующими силою мысли и воображения, не покидая своих жилищ.
Отдельный сектор был отведён реплицированным земным детям, когда-то погибшим от голода, стихийных бедствий, болезней, войн. Память о прошлом возвращалась к ним в форме снов, но многие помнили своих родителей и мечтали встретиться с ними. Изучая их судьбы, репликаторы мысленно торопили тот час, когда восстановление примет направленный характер, не будет чем-то случайным, непредвиденным.
Два дня Радов заворожённо бродил по городу, останавливаясь чуть ли не перед каждым ребёнком, провожая глазами плавный полет икаров или разглядывая подзаряжающихся солнечной энергией спиролетчиков, которые тоже были обязаны своим существованием генным инженерам. Несходство между этими расами было значительнее, чем между земными монголоидами и африканцами. Изящные, величиной около метра, люди-птицы ловко сновали в небе Миноса, напоминая своими перепончатыми руками — крыльями мифических белых и чёрных ангелов.
Спиролетчики, на первый взгляд, представляли собой нечто страдательное и страшновато-сказочное: полулюди-полурастения, они сидели-росли на тепличных газонах эдакими глазастыми цветами. Вокруг маленьких розовых лиц вместо волос — лепестки георгин, роз, лилий или ромашек, вместо рук и ног — цепкие, подвижные стебли. Трудно было вообразить, что эти существа обладают такой могучей мозговой энергией, что могут легко передавать её людям. В их жизни страданий было не больше, чем у обычных людей, и выглядели они хотя и фантастически, но гармонично. Реплицированные дети любили ухаживать за спиролетчиками — поливали их, взрыхляли почву, следили за тем, чтобы им хватало солнечных дней, и относились к ним, как к волшебным, сказочным существам. А те в свою очередь, ценя их заботу и внимание, рассказывали невероятные истории или напрямую транслировали детям пейзажи иных планет, на которых им удавалось побывать путём концентрации мозговой энергии.
Разгуливая мимо прозрачных теплиц и домов-деревьев, Радов старался не показывать своего изумления, но ему это, вероятно, плохо удавалось, потому что то и дело к нему спускались икары и спрашивали, не заблудился ли он, не ищет ли чего. Ему хотелось посадить икара себе на колени, разглядеть его, как малое дитя, позабавляться, но это, на его взгляд, было бы оскорбительным для летающего народа. Покрытые перьями, точно одетые в пушистые костюмы, икары сверкали большими человеческими глазами с длинными ресницами и явно догадывались о любопытстве Радова.
Возле одной из теплиц Радова окликнули. Он оглянулся, но никого не увидел и пошёл дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Мы осторожничали, поэтому не хотели замечать их. А они уже ходили по улицам наших городов, присматривались к нам и изучали. Они знали, что психологически мы ещё не готовы к встрече, что возможен эмоциональный шок, поэтому старались не выдавать себя. Нет, орионцы не собирались устанавливать свой диктат, у них была иная миссия: следить за тем, чтобы неразумные дети, шаля со спичками, не подожгли свой дом. Кое-где им удалось погасить нечаянно вспыхнувший пожар, но нести ответственность за судьбу планеты они не собирались. Поэтому, проведя марш своего десанта в пятьдесят кораблей по орбите планеты, то есть в открытую заявив о себе, они удалились в свои звёздные дали, оставив землян в лёгкой панике и раздумье.
— Ну а те, из будущего? — спросила Лия.
— Больше не появлялись. О них почти забыли, но когда орионцы исчезли, как никогда вспыхнула вера в собственные силы.
— У нас тоже есть свои фантомы. Их видит каждый, кого захватывает идея репликации.
— Теперь понимаю, почему они стали навещать меня.
— Кто? — насторожилась Лия.
— Мои близкие и друзья из первой жизни.
— Вы говорили об этом Леру?
— Нет.
— Напрасно. Как можно скрывать такое?! — Лия даже возмутилась. — Ведь это признак вашей зрелости для дела репликации.
— А какие фантомы видите вы?
— Разные. В основном, тени тех, о чьём присутствии среди нас мечтаем. Скажем, я не раз встречала в дубравах нашего города силуэт писателя вашего века Александра Грина. А мой друг — Сократа.
— Так в чем же дело?
— Вы меня удивляете, Стас. Неужели до сих пор не поняли, что найти реплиген — это часть дела. Надо ещё уловить в атмосфере Земли энергоматрицу, а это не очень просто. Вам повезло. Точнее, нам с вами.
— Лия… — Он запнулся. — Я мог бы прокрутить вам кое-что на психоконтакторе, впустить вас в свой вчерашний день — сегодня он особенно упорно преследует меня со всем своим грузом.
Лия успокаивающе накрыла его пальцы ладошкой. Осторожно, боясь спугнуть его столь щедрое желание, сняла с подоконника миниатюрный аппарат в форме трехлучевой звезды и поставила на столик. Было отчего прийти в волнение: репликант приглашал её в своё прошлое! Протянула Радову дужку от психоконтактора, вторую надела сама и села, сдерживая дрожь в пальцах. Есть ли что-нибудь более доверительное и увлекательное для эсперейца, чем такое вот путешествие! По крайней мере, для неё это всегда любопытней, чем полет на соседнюю планету Айгору.
Радов закрыл глаза, его понесло, закружило и выбросило в то время, где его звали Денисом Буковым. Он стоял у окна и смотрел, как по спортплощадке мальчишки гоняют мяч, обливаясь потом от жары. Задёрнул штору от вползавшего в комнату зноя, включил ионизатор. Повеяло прохладой, запахло влажным песком и водорослями.
Сел за стол. Оглянувшись на дверь, хотя там никого не было, достал из ящика тетрадь, которую вчера принёс какой-то пацанёнок. «Дяденька, это вам», — сунул ему в руки и дал деру, сверкая босыми пятками. А если бы тетрадь попала к Зое?
…Новорождённая лежала поперёк кровати, перебирая ножками и ручками, и была похожа на маленького жучка. Через два дня после её рождения попался на глаза международный бюллетень, откуда и узнал, что если вирус «БД» перенесён обоими молодожёнами за год-два до свадьбы, то девяносто процентов вероятности, что ребёнок родится неполноценным или даже скоропостижно умрёт. Причём распознать эту неполноценность удаётся лишь через несколько месяцев. До этого никакие анализы отклонений не показывают. Если же вирусом переболел один из супругов, вероятность рождения здорового ребёнка увеличивается на семь-десять процентов.
Он был ошеломлён. Принёс бюллетень домой и безжалостно прочёл Ольге. Она смотрела на него застывшими глазами, в них были испуг и мука. Когда он замолчал, Ольга выхватила бюллетень, перечитала сама.
— Но ведь девочка нормальная! — Она бросилась к малышке, стала ощупывать, осматривать её.
— Это пока, — сказал он, не узнавая своего голоса. — А что будет завтра? Если бы хоть одного из нас вирус не коснулся…
— Но, может, три процента наши? — Ольга заплакала.
А уже к вечеру они были чужими, и собственного ребёнка воспринимали, как источник грядущих бед. Он ждал, что жена сама примет решение. Но Ольга молчала и не проявляла к ребёнку никаких чувств. Прошла ещё неделя, и она решила отдать дочь в Дом малютки, но потом передумала и отнесла её в роддом, мол, здесь для девочки больше шансов оказаться удочерённой. Без слов положила её на стол в приёмной, оставив на одеяльце расписку в том, что отказывается от дитя.
— Ничего, — утешал он жену, когда вернувшись домой, она угрюмо села, положив локти на стол, и крепко сцепила на затылке пальцы. — Лучше совсем не иметь ребёнка, чем всю жизнь смотреть на его мучения. Все это трудно было переварить, поэтому они неосознанно отторгли от себя переживания, по молодости не подозревая, что даром не проходит ничто. Позже, когда Ольга заявила о своём уходе к человеку, не болевшему вирусом, объяснив, это желанием родить здорового ребёнка, он вдруг ужаснулся тому, что они натворили. В те дни часто вспоминал Ирму. Нет, он не мечтал о встрече, а думал о том, что зря морочил голову и себе, и ей, слишком много рассуждая на темы нравственности.
Это было время мучительных размышлений о себе. Что за чудовище поселилось в нем? Отчего не хватало душевных сил достойно перенести горе? И что, если ребёнок все же окажется здоровым?
Когда он встретил Зою, бывшую коллегу Ирмы по машбюро, и узнал, что ей удалось избежать «БД», не раздумывая, женился на ней. Детей они решили заиметь лишь через четыре года, хотя фактор риска даже при этом исчезал не полностью. Теперь он был готов на любые испытания. Но вот родилась двойня, и он схватился за голову от радости и страха: в случае чего, его ожидало двойное горе. К счастью, дети росли здоровыми, и все родительские страхи кончились, как только малыши встали на ноги. Он же с тех пор приговорил себя к ежедневному упорному труду, результаты которого хоть как-то облегчат участь больных, в числе которых, возможно, и брошенная дочь…
— Ау, ты дома? — послышался из коридора голос Зои. Сняв босоножки, она прошлёпала к нему в кабинет и устало опустилась на диван, вытянув смуглые ноги в пятнах от морской соли.
— Настоящий ад. — Зоя сбросила с головы панаму, которая превращала её в девочку. — Почему ты ничего не спрашиваешь о ребятах? — Раскрасневшаяся от жары, она смотрела с выжидательным вопросом.
— А что с ними может случиться? — раздражённо спросил он, запихивая тетрадь в бумаги на столе.
— Как что? — Её веснушчатое, округлившееся после родов лицо возмущённо дёрнулось. — Они могут расквасить носы, сломать руки ноги, в конце-концов утонуть. Вожатая лагеря пожаловалась, что вчера их отряд устроил забастовку из-за того, что отменили поездку на Южный Берег. И зачинщики этого бунта — наши дети!
— В чем же он выразился?
— Они пролежали на пляже, не двигаясь, четыре часа и обгорели, как черти.
— Сумасшедшие! Такое солнце!
— Вот именно, — тряхнула она жиденькими белыми кудряшками.
«Как её называла Ирма? — стал припоминать он. — Кажется, Линейкой. Сейчас дала бы другое прозвище».
— Знаешь, кто приехал в город? — спросил он.
— Говорят, группа медиков из Латинской Америки. На въезде висит плакат с приветствием на испанском языке.
— В Интернополе Ирма. С больной дочерью.
— Какая Ирма? — Зоя потёрла лоб. — Ах, Ирма! — Она вскочила с дивана. — А что с её дочкой? Ирма приехала с мужем? Где остановилась? — посыпались вопросы, и, не дождавшись ответа, она забегала, закружилась по комнате. — Непременно надо пригласить их в гости. Знаешь, вот сейчас, сей миг, я полюбила Ирму за то, что ты когда-то встречался с ней. Она же терпеть меня не могла и за глаза обзывала…
— Линейкой.
— Что? Ах да, — её круглое лицо сморщилось, но, спохватившись, обрело спокойствие.
«Я ничего не скажу ей, — решил Буков. — Она болтлива, сентиментальна, и эта история через день станет известна всему городу. Правда, она может сделать и так, что я буду выглядеть героем, но все же ни к чему эти слухи.
А Зоя уже суетилась на кухне, откуда слышалась её взбалмошная скороговорка:
— Батюшки, в холодильнике-то пустота! Гости нагрянут, а подать нечего. Все сама да сама… Надоело.
Голос её вдруг оборвался, она вошла в комнату, молча уткнулась Букову в плечо.
— Мне почему-то тревожно, — сказала она шёпотом. — Ты не думай, я тебя нисколечки не ревную к Ирме.
— У неё дочь парализована. Привезла на лечение.
— Как? Совсем лежит? Последствия «БД»? — Зоины глаза расширились, в них мелькнул страх.
— Да.
— Боже мой. — Она облизнула пересохшие губы. — Только подумать: ведь такое могло быть и у нас, и даже удвоенное… — Она опять прижалась к нему, и он ощутил, как она судорожно вздрогнула. — Боже мой, — повторила она. — Ты знаешь, мне поначалу казалось, что я не выдержу всего этого. Когда мы переехали в Интернополь, каждый день был наполнен переживаниями. Ну ладно, взрослые, но когда видишь детей, которые не могут ни бегать, ни прыгать, ни ходить… К этому невозможно привыкнуть. Иногда хочется бежать отсюда. Думаешь, зачем я запретила Юрке и Лене приходить ко мне на работу? Не для того, чтобы они не встречались с этой болью, — её можно увидеть и на улице. Невыносимо ловить взгляды родителей, приехавших на свидание к санаторцам. Как они смотрят на наших ребят! Я чувствую себя без вины виноватой. И вот теперь у Ирмы… Она знает, что твоя жена — я?
— Кажется, ещё нет.
Он погладил её по голове, с досадой поймав себя на фальши этого жеста, — сочувствие Зои ничего не вызвало в нем. Что её слезы в сравнении со слезами Ирмы?
Отстранив жену, он сослался на занятость и заперся в кабинете.
— Теперь ты посвящена в мой самый тяжкий грех, — Радов положил на столик дужку психоконтактора и пригладил волосы. — В моем прошлом подобную исповедь можно было доверить лишь самому близкому человеку.
Лия смотрела на него со строгим вниманием, без осуждения и жалости.
— Не понимаю, — тихо сказал он. — Не понимаю твоего отношения к увиденному.
— Неужели надеялись на утешение? — В её голосе почудилась усмешка, хотя на самом деле Лия не собиралась порицать его — настолько её захватил увиденный фрагмент чужой жизни. — Лер приказал вам отдохнуть. Давайте прислушаемся к его совету. А за психоконтакт спасибо. Это было настоящее путешествие в ваше прошлое.
Но ему оказалось мало этих слов, и он грубовато отодвинул протянутый Лией антистрессорный шар. Легче всего, помяв его в пальцах, провалиться в сон. «Нет, Буков — Радов, сегодня не будет тебе поблажки», — со злостью подумал он, дивясь тому, как точно уловила его состояние Лия. Она встала, сбросила с ног сандалеты, нащупала на полу клавишу, нажала. В густеющих сумерках мягко засветился квадратный коврик посреди комнаты, превращаясь в музыкальный инструмент. Радов благодарно кивнул — его душа и впрямь требовала музыки.
Лия шагнула в центр терпситона и приготовилась к импровизации.
«Вот и ответ», — мелькнуло у Радова. Глаза его встретились со взглядом девушки. Тоненькая, грациозная, в свободно облегающем фигуру платье цвета весенней зелени, она медленно взмахнула руками и стала похожей на молодое деревце. Высокий, вибрирующий звук изливался, казалось, из самой её груди, сплёлся движениями пальцев и замер на миг в повороте шеи. Лия взмахнула головой, лёгкие светлые волосы плеснули по лицу, с ног до головы пробежала чуть заметная судорога.
Инструмент отозвался жалобным вскриком невидимых струн. Она двинулась по коврику то ли в танце, то ли в серии гимнастических упражнений, и комната наполнилась музыкальным вихрем, в котором слышались вой ветра, шум морских волн, далёкий плач ребёнка. Тело девушки изгибалось, кружилось, извлекая мелодию из электронных звуков древнего инструмента, каждым движением тела выражая то, что словами передать невозможно.
Радов сидел не шевелясь. Эпизод из его прошлой земной жизни, пережитый Лией, обретал на его глазах музыкальную форму и не только целебно очищал, вытягивал нарыв собственной души, но и настраивал её на преодоление неведомых препятствий, новую огранку в вечном движении.
Лия сошла с ковра, теперь Радов сам очутился в центре терпситона, рождая гудящую басами, ещё полную множества диссонансов, но уже с силой рвущуюся ввысь мелодию. Затем Лия вновь ступила на поверхность инструмента, встала рядом с Радовым, но зазвучали две разные, постоянно отталкивающиеся друг друга мелодии. И даже, когда Радов положил руки на плечи девушки и приблизил к ней своё лицо, две песни так и остались порознь, хотя одна из них и помогала другой обрести свободу и высоту полёта.
Минос был городом людей, икаров и спиролетчиков и как бы заключал в себе идею единения разных гуманоидов. Икары, эта прелестная раса искусственно выращенных летающих людей, жили в домах-деревьях, перемещались, в основном, по воздуху и дружили с неподвижными спиролетчиками, путешествующими силою мысли и воображения, не покидая своих жилищ.
Отдельный сектор был отведён реплицированным земным детям, когда-то погибшим от голода, стихийных бедствий, болезней, войн. Память о прошлом возвращалась к ним в форме снов, но многие помнили своих родителей и мечтали встретиться с ними. Изучая их судьбы, репликаторы мысленно торопили тот час, когда восстановление примет направленный характер, не будет чем-то случайным, непредвиденным.
Два дня Радов заворожённо бродил по городу, останавливаясь чуть ли не перед каждым ребёнком, провожая глазами плавный полет икаров или разглядывая подзаряжающихся солнечной энергией спиролетчиков, которые тоже были обязаны своим существованием генным инженерам. Несходство между этими расами было значительнее, чем между земными монголоидами и африканцами. Изящные, величиной около метра, люди-птицы ловко сновали в небе Миноса, напоминая своими перепончатыми руками — крыльями мифических белых и чёрных ангелов.
Спиролетчики, на первый взгляд, представляли собой нечто страдательное и страшновато-сказочное: полулюди-полурастения, они сидели-росли на тепличных газонах эдакими глазастыми цветами. Вокруг маленьких розовых лиц вместо волос — лепестки георгин, роз, лилий или ромашек, вместо рук и ног — цепкие, подвижные стебли. Трудно было вообразить, что эти существа обладают такой могучей мозговой энергией, что могут легко передавать её людям. В их жизни страданий было не больше, чем у обычных людей, и выглядели они хотя и фантастически, но гармонично. Реплицированные дети любили ухаживать за спиролетчиками — поливали их, взрыхляли почву, следили за тем, чтобы им хватало солнечных дней, и относились к ним, как к волшебным, сказочным существам. А те в свою очередь, ценя их заботу и внимание, рассказывали невероятные истории или напрямую транслировали детям пейзажи иных планет, на которых им удавалось побывать путём концентрации мозговой энергии.
Разгуливая мимо прозрачных теплиц и домов-деревьев, Радов старался не показывать своего изумления, но ему это, вероятно, плохо удавалось, потому что то и дело к нему спускались икары и спрашивали, не заблудился ли он, не ищет ли чего. Ему хотелось посадить икара себе на колени, разглядеть его, как малое дитя, позабавляться, но это, на его взгляд, было бы оскорбительным для летающего народа. Покрытые перьями, точно одетые в пушистые костюмы, икары сверкали большими человеческими глазами с длинными ресницами и явно догадывались о любопытстве Радова.
Возле одной из теплиц Радова окликнули. Он оглянулся, но никого не увидел и пошёл дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29