Эван и Кейли инстинктивно отвели глаза от пьяного, но потом Кейли, обернувшись, снова посмотрела на пьяного студента.
— Подожди-ка, — сказала она, показывая на него пальцем. — Что-то здесь не так… Не твоя ли куртка на этом парне?
— Что? — встрепенулся Эван и, повернувшись, посмотрел, куда указывала Кейли. На парне была коричневая замшевая куртка. — Но я же оставил ее в машине…
Едва его слова слетели с губ, как согбенная фигура резко распрямилась и повернулась. Кейли побледнела, увидев его лицо.
— Томми!
— Сюрприз! — с холодной злобой ответил он. — Скучала, сестренка?
У Эвана застыла в жилах кровь, и на секунду он одеревенел от страха.
Томми сбросил куртку с плеч и одарил Эвана ненавидящим взглядом. Он сильно изменился за эти семь лет. Стал высоким и более злобным на вид. Волосы были короткими и сальными. Из-под ворота камуфляжной футболки, которую он носил под потертой, в масляных пятнах джинсовой курткой, видны были татуировки. Не изменился только злой взгляд. Из рукава куртки в его руку выпала монтировка. Томми пробно крутанул ее в руке, нисколько не скрывая своих измерений.
— У нас тут небольшая встреча старых друзей, — прорычал он.
— Оставь нас в покое, ты, мудак больной! — крикнул Эван, снова обретя голос. Он встал перед Кейли, сжав в руке баллончик с газом.
Томми театрально закатил глаза.
— Не «нас», — прорычал он. — Ты что, думаешь, будто я свою любимую сестренку хоть пальцем трону? — Томми сплюнул в кусты. — Ты неплохо устроился, Эван. Кажется, ты стал большим человеком, а? Хорошая одежда, хорошие друзья, хорошая жизнь, не говоря о том, что ты трахаешь мою сестру.
Он искоса посмотрел на Кейли.
— А она клевая телочка, если хочешь знать мое мнение.
— Заткнись, Томми! — крикнула Кейли. — Заткнись!
Он притворился обиженным.
— Ой, да ладно, сестренка. Это был комплимент.
Томми посмотрел на Эвана и несколько раз крутанул монтировку, примериваясь.
— Что ты делаешь? — резко спросил Эван, собравшись с духом и сделав шаг ему навстречу. — Чего ты от меня хочешь?
Томми горько усмехнулся.
— Чего я хочу? Я хочу назад свои долбанные семь лет, ты, сукин сын! И я хочу вышибить их из твоей задницы! Ты строил из себя героя школы, пока я торчал в этом сраном зоопарке всю свою юность, а когда я выхожу, то нахожу это! Мало того, что весь мир тебя любит, так тебе еще понадобилось забрать у меня единственного человека, который не считал меня куском дерьма!
В его словах были ненависть и боль.
— Это не так. Никто не считает тебя куском дерьма, Томми… — начал было Эван, изо всех сил стараясь подавить охватившую его панику.
Томми насмешливо фыркнул.
— Ага. Точно, Эван. Как будто и не ты на звал меня больным мудаком секунду назад
— Слушай, Томми…
Но Томми не слушал. Монтировка, описав в воздухе свистящую дугу, опустилась на плечо Эвана. Колени его подогнулись, и он полетел лицом в траву.
— Прекрати! — взвизгнула Кейли, но ее резкий окрик не остановил Томми.
Он крутанул монтировку в руке, прикидывая, куда еще нанести удар.
— Знаешь что? Я испорчу твое хорошенькое личико, — прошипел он. Размахнувшись, он направил удар в голову Эвана.
Эван успел увернуться, вытаскивая из кармана газовый баллончик. Струя газа ударила Томми прямо в лицо, он зло выматерился, и попятился, прижимая свободную руку к покрасневшему лицу. Эван вскочил на ноги, не обращая внимания на резкую боль в ключице, и обошел Томми, держа баллончик направленным ему в лицо. Томми заморгал слезящимися глазами и попытался снова броситься на него, но на этот раз Эван был готов. Он отскочил и снова брызнул газом в лицо Томми.
— Я убью тебя! — заорал тот, сделав слепой выпад и едва не зацепив собственную сестру.
Кейли закричала. Он ломанулся вперед как разъяренный бык, нанося быстрые удары вслепую, пытаясь наугад достать Эвана монтировкой. Эван снова легко увернулся и набросился на Томми, позволяя накопившейся ярости взять над ним верх. Его глаза застлала красная пелена. Все, что он слышал, это предсмертный визг Крокета, отдаленное эхо динамитного взрыва и пульсирующие удары своего сердца. Во всем виноват Томми, и Эван ненавидел его каждой клеткой своего тела. Он вырвал монтировку из его руки и опустошил содержимое баллончика в открытый рот Томми, заставляя его подавиться почти смертельной дозой газа.
— Эван, остановись! — крикнула Кейли. — Ты убьешь его!
— Да он же просто ебаный маньяк! — проревел Эван. — Я сделаю так, чтобы он больше никому не смог причинить вреда!
Томми вслепую ударил по воздуху, и Эван ответил ударом монтировки, сбив его с ног. Томми стал кашлять, захлебываясь рвотой.
Кейли схватила Эвана за полу куртки, пытаясь оттащить его, но он вырвался и изо всех сил ударил Томми по ребрам.
— Остановись, Эван, остановись!
— Он разрушил жизнь Ленни! — кричал Эван, абсолютно потеряв контроль над собой. — Он убил Крокета!
Он еще раз пнул Томми.
— Он убил ту женщину и ее ребенка!
Ребра хрустнули под еще одним ударом.
— И он пытается убить меня, Кейли! Этот гондон пытается прикончить меня!
И прежде чем он сам это осознал, Эван размахнулся как следует и опустил стальную монтировку на голову Томми Миллера. Раздался звук треснувшей кости.
С распухших губ Томми слетел тонкий всхлип, и он обмяк. Затуманенные слезами, широко раскрытые глаза уставились в никуда.
Резкий звук вспорол воздух, и Эван повернулся, чтобы разглядеть источник. Кейли стояла у одного из фонарных столбов. Ее рука лежала на кнопке включения полицейской сирены. Такие ящики были расположены по всей территории студгородка, и нажатие одной из кнопок включало общий сигнал тревоги.
Эван посмотрел на избитое, распухшее лицо Томми, и новый приступ страха охватил его. Окровавленная монтировка выскользнула из его пальцев на траву, и нечеловеческая ярость, переполнявшая его секунду назад, Постепенно улетучивалась.
Кейли подбежала к распростертому телу брата и остановилась при виде ран, нанесенных Эваном. Он шагнул к ней, по его щекам текли слезы, но Кейли отшатнулась от него.
— Нет! — закричала она. — Не прикасайся ко мне!
— К-Кейли! — еле выдавил из себя Эван. Он чувствовал себя порванным на куски, его сердце было разбито. — Я не хотел этого.
Ноги Эвана подкосились, и он рухнул на траву. Он не мог заставить себя посмотреть на тело Томми и вместо этого, закрыв лицо руками, зарыдал.
Вой сирены оглушил его. Когда копы запихивали его в полицейскую машину, он словно наблюдал за всем со стороны, будто это происходило не с ним. Все вокруг казалось призрачным и нереальным. Сон. Кошмарный сон.
>
Автобус тряхнуло на колдобине, и голова Эвана дернулась. Прижавшись к окну, он старался разглядеть как можно больше сквозь прутья решетки.
— Что, по дому заскучал? — язвительно поддел его один из охранников. — Какая жалость!
Эван повернулся и увидел, что сидевший напротив него парень со сломанным, приплюснутым носом разглядывает его со скучающим выражением лица. Арестант был на несколько лет старше Эвана и разукрашен татуировками в виде змей.
— Эй, — позвал он Эвана, наклоняясь чуть ближе. — У тебя сигаретки не найдется, приятель?
Эван покачал головой. Змей пожал плечами.
— Все равно хотел бросить.
Когда Эван замешкался с ответом. Змей поднажал:
— Похоже, ты чувствуешь себя не слишком-то комфортно в оранжевом костюме? За Что попал?
Эван оглядел свой оранжевый тюремный комбинезон. На груди было написано: «Исправительный департамент штата».
— Я убил парня, — тихо ответил Эван.
— О, — без всякого интереса отозвался Змей. — Только одного?
— Что? — переспросил Эван, сузив глаза.
— Тебе понравилось? — поинтересовался другой заключенный, демонстрируя желтые зубы.
Эван вжался в сиденье.
— Нет уж, приятель, мне это совсем не понравилось.
Змей засмеялся.
— Мой тебе совет, чувак. Не будь такой легкой добычей там, в тюрьме, иначе тебя порвут.
Эван отвернулся, снова приникнув к стеклу, вцепившись глазами в пейзаж за окном, словно в спасательный круг.
События, происходившие с ним после той ночи, были неким месивом образов и мрачных, темных эмоций. Две студентки из женского общежития выступили свидетелями: они видели, как Эван набросился на Томми, но даже если бы их и не было, то все равно арест был неизбежен. Местная телевизионная студия ежедневно смаковала подробности истории о том, как герой колледжа, спортсмен, зверски убил человека. За одну ночь Эван из всеобщего любимца превратился в козла отпущения для всего университета. Но его волновало только то, что думает о нем один-единственный человек. Он не видел Кейли до тех пор, пока она не явилась на слушания в качестве свидетеля. За все время заседания она ни разу не посмотрела в его сторону, уставившись прямо перед собой. Джордж Миллер также пришел и плюнул в него, проклиная за убийство сына.
Хантер и Кевин выступили в защиту Эвана, хоть это и не слишком-то помогло, и даже поддержка доктора Редфилда, настаивающего на наследственном психическом заболевании подсудимого, не возымела никакого результата. Почти все хотели видеть его за решеткой, и правосудие было быстрым и жестким.
Это убийство расшевелило осиное гнездо. Вспомнили о криминальном прошлом Томми и о взрыве у дома Халпернов. Адвокат Эвана сказал, что прокурор пытается доказать связь двух этих дел. Они хотели обвинить Эвана в том, что он убил Томми, чтобы тот никому не проболтался о его причастности к взрыву. Окончательное слушание должно состояться через несколько месяцев, но выводы уже были сделаны заранее.
Эвану суждено было провести остаток жизни за закрытыми дверями и зарешеченными окнами.
Тюремный автобус резко свернул с трассы и проехал через главный въезд. Заключенных болтало из стороны в сторону. Когда за ними закрылись железные ворота, у Эвана встал ком в горле. За всю свою жизнь, даже когда его отца убили прямо у него на глазах, он не чувствовал себя таким одиноким и подавленным, каким был в этот момент.
Охранник постучал по решетке окна дубинкой и, не скрывая злорадства, сказал:
— Это последняя черта, дамы. Добро пожаловать в новый дом. Штат надеется, что вам понравится пребывание у нас.
Он говорил это каждый раз, когда привозил новых заключенных. Это была дурацкая шутка, но она ему нравилась, и особенно он радовался, когда кто-нибудь лез на рожон и он мог как следует врезать ему.
Эван посмотрел вперед и увидел зияющие раскрытые ворота тюрьмы. Над ними темно-синей краской было написано: «Тюрьма Мэвис».
Автобус, переваливаясь, проехал через ворота, и они закрылись, отрезая осужденных от остального мира.
Глава восемнадцатая
Охрана делала все возможное, чтобы ли шить заключенных всего человеческого с того самого момента, когда они вышли из автобуса. Маленькими, неловкими шажками, позвякивая кандалами, все десять новоприбывших проследовали, понукаемые дубинками, в комнату для досмотров. Эван старался не отставать, наблюдая за тем, как ходит в кандалах Змей, но пару раз он все же споткнулся, чем вызвал матерки следовавших за ним заключенных.
— Увидимся, рыбка, — это было последнее, что сказал ему Змей, после чего их разделили, заставили раздеться и погнали в химобработку. Мягкая кожа Эвана покраснела от щелочного дезинфицирующего мыла, и, когда он снова оделся в новую арестантскую робу — темно-синий джинсовый комбинезон, который был ему велик, — он почувствовал себя так, будто с него содрали шкуру.
Скучающий надзиратель по-совиному посмотрел на него поверх толстых очков и изучил его дело.
— Треборн Эван, — медленно прочитал он. — Твой идентификационный номер тысяча сто тридцать восемь. Возьми свое постельное белье и проходи дальше. Камера четырнадцать, блок «Д», общий режим.
Эван не знал, что ему следует ответить, а потому просто кивнул и взял белье. Вместе с парой других заключенных его прогнали по коридорам приемного отделения и далее через спортзону. Он посмотрел, как на баскетбольной площадке мужчины в синем играли в жесткий баскетбол, а потом его внимание переключилось на сторожевые вышки. На них в небрежных позах стояли охранники с помповыми ружьями и винтовками.
Дверь в блок «Д» открывалась автоматически. Как только они вошли в коридор, их встретили глумливые крики, мяуканье и свист других заключенных.
— Хей, хей! Красавчик!
— Белая рыбка! Я тебя погоняю разбитой бутылкой!
— Хочешь быть моей сучкой, сладкий?
— Новое мясо!
Двое других шли широким шагом, не обращая внимания на выкрики, и Эван старался брать с них пример, но его самообладание быстро улетучивалось. У него не осталось ни бравады, ни силы.
Блок «Д» состоял из камер, расположенных друг против друга в три уровня и освещенных сверху флуоресцентными лампами. Все было сделано из бетона, за исключением стальных прутьев, отделявших камеры от коридора. На каждом уровне с обоих концов находились застекленные будки наблюдения, в которых надзиратели смотрели телевизор или листали конфискованные порножурналы. На самом верхнем уровне находился сетчатый проход, откуда можно было контролировать заключенных одновременно.
Эван посмотрел вверх и увидел, что за ним наблюдает, прислонившись к перилам второго уровня, огромный, мускулистый заключенный с лысым черепом. Его куртка была расстегнута и рукава оторваны, чтобы продемонстрировать массивные бицепсы и мощную грудь. Вокруг него собралась кучка белых скинхедов. Эвану были хорошо видны татуировки с изображением ку-клукс-клановских символов и свастик, а также шрамы, которыми они гордились, как боевыми наградами. К веселью остальных скинхедов, здоровяк послал Эвану воздушный поцелуй и подмигнул. Все эти люди наблюдали за ним с нетерпением хищников, пока он не скрылся из виду.
— Сюда, — сказал надзиратель и дубинкой указал на одну из открытых камер. — Эй, Карлос, — постучал он по железным прутьям решетки. — Я тут тебе новую подружку привел.
Эван сглотнул ком в горле, шагнул в полумрак камеры и закашлялся от запаха горелой ваксы. В камере 14, как и во всех остальных, были двухъярусная кровать, металлическая раковина и унитаз. По всем стенам были развешаны рисунки с изображением Иисуса Христа и множества святых. Некоторые были нарисованы на пожелтевшей бумаге, остальные вырезаны из журналов или книг. Ни один из них не напоминал Эвану те мягкие, с добрыми лицами, религиозные образы, которые он помнил по воскресной школе — это были иконы боли и муки, обещавшие вечное проклятие и гнев Божий всем неверным.
На раковине стояли мерцающие самодельные свечи, сделанные из банок с гуталином, освещавшие мрачный маленький иконостас.
Сосед Эвана по камере, широкоплечий испанец средних лет, с усталым и отстраненным выражением глаз, посмотрел на него оценивающим взглядом. Карлос был раздет по пояс, и Эван мог разглядеть поблекшие татуировки на его мощной груди. Как и татуировки скинхедов, картинки на груди Карлоса были сделаны в тюрьме другими заключенными при помощи игл и дешевых чернил. Одна из них изображала фигуру распятого Христа.
Карлос не ответил на приветствие, и Эван начал расстилать простыню на старом, в пятнах матрасе на верхнем ярусе. Сосед без интереса его рассматривал.
— Первый раз в тюрьме? — наконец спросил он.
Эван мрачно кивнул.
— Будет трудно, — его сосед отвел взгляд. — Тебе лучше не высовываться, иначе нарвешься.
Эван почувствовал себя потерянным и одиноким.
— А ты мог бы… меня защитить? — в отчаянии спросил он, надеясь, что Карлос проявит немного сострадания, и вспоминая хищнические улыбочки заключенных по пути сюда.
Здоровяк покачал головой.
— Сам Иисус не заставит меня наехать на Братство.
— Братство? — повторил Эван. — Это те скинхеды?
Карлос кивнул.
— Этот здоровый мудак Карл их босс. Они нацисты, понимаешь. Им нравится поиграть с новичками. Когда они придут, просто отключи мозги. Считай, что тебя здесь нет.
Эвана затошнило от страха, и он закрыл глаза, прячась от обвиняющих взглядов святых.
В коридоре прозвенел звонок, и Карлос без единого слова поднялся с кровати и вышел. Эван поплелся за ним.
В тюремной столовой было полно людей, толкающих и пихающих друг друга в конец очереди. Эван старался не терять Карлоса из виду, следя за всеми его движениями, но другие заключенные привычно пролезали вперед, отпихивая Эвана в конец очереди.
В конце концов, он все-таки добрался до раздачи, где получил чашку жидкого супа, тарелку с вялыми овощами и кусок мяса, разваренный до серого цвета. Желудок Эвана сжался, но он взял то, что ему выдали, и пошел к столу. Карлос глазами показал на пустой стул, и Эван принял этот жест как самый щедрый подарок в мире. Не успел он сесть, как другие заключенные начали втыкать вилки в его еду, забрав почти все с подноса. Каждый из них ревностно оберегал собственную порцию, как собака охраняет кость. Эван опустился на стул и снова посмотрел на Карлоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Подожди-ка, — сказала она, показывая на него пальцем. — Что-то здесь не так… Не твоя ли куртка на этом парне?
— Что? — встрепенулся Эван и, повернувшись, посмотрел, куда указывала Кейли. На парне была коричневая замшевая куртка. — Но я же оставил ее в машине…
Едва его слова слетели с губ, как согбенная фигура резко распрямилась и повернулась. Кейли побледнела, увидев его лицо.
— Томми!
— Сюрприз! — с холодной злобой ответил он. — Скучала, сестренка?
У Эвана застыла в жилах кровь, и на секунду он одеревенел от страха.
Томми сбросил куртку с плеч и одарил Эвана ненавидящим взглядом. Он сильно изменился за эти семь лет. Стал высоким и более злобным на вид. Волосы были короткими и сальными. Из-под ворота камуфляжной футболки, которую он носил под потертой, в масляных пятнах джинсовой курткой, видны были татуировки. Не изменился только злой взгляд. Из рукава куртки в его руку выпала монтировка. Томми пробно крутанул ее в руке, нисколько не скрывая своих измерений.
— У нас тут небольшая встреча старых друзей, — прорычал он.
— Оставь нас в покое, ты, мудак больной! — крикнул Эван, снова обретя голос. Он встал перед Кейли, сжав в руке баллончик с газом.
Томми театрально закатил глаза.
— Не «нас», — прорычал он. — Ты что, думаешь, будто я свою любимую сестренку хоть пальцем трону? — Томми сплюнул в кусты. — Ты неплохо устроился, Эван. Кажется, ты стал большим человеком, а? Хорошая одежда, хорошие друзья, хорошая жизнь, не говоря о том, что ты трахаешь мою сестру.
Он искоса посмотрел на Кейли.
— А она клевая телочка, если хочешь знать мое мнение.
— Заткнись, Томми! — крикнула Кейли. — Заткнись!
Он притворился обиженным.
— Ой, да ладно, сестренка. Это был комплимент.
Томми посмотрел на Эвана и несколько раз крутанул монтировку, примериваясь.
— Что ты делаешь? — резко спросил Эван, собравшись с духом и сделав шаг ему навстречу. — Чего ты от меня хочешь?
Томми горько усмехнулся.
— Чего я хочу? Я хочу назад свои долбанные семь лет, ты, сукин сын! И я хочу вышибить их из твоей задницы! Ты строил из себя героя школы, пока я торчал в этом сраном зоопарке всю свою юность, а когда я выхожу, то нахожу это! Мало того, что весь мир тебя любит, так тебе еще понадобилось забрать у меня единственного человека, который не считал меня куском дерьма!
В его словах были ненависть и боль.
— Это не так. Никто не считает тебя куском дерьма, Томми… — начал было Эван, изо всех сил стараясь подавить охватившую его панику.
Томми насмешливо фыркнул.
— Ага. Точно, Эван. Как будто и не ты на звал меня больным мудаком секунду назад
— Слушай, Томми…
Но Томми не слушал. Монтировка, описав в воздухе свистящую дугу, опустилась на плечо Эвана. Колени его подогнулись, и он полетел лицом в траву.
— Прекрати! — взвизгнула Кейли, но ее резкий окрик не остановил Томми.
Он крутанул монтировку в руке, прикидывая, куда еще нанести удар.
— Знаешь что? Я испорчу твое хорошенькое личико, — прошипел он. Размахнувшись, он направил удар в голову Эвана.
Эван успел увернуться, вытаскивая из кармана газовый баллончик. Струя газа ударила Томми прямо в лицо, он зло выматерился, и попятился, прижимая свободную руку к покрасневшему лицу. Эван вскочил на ноги, не обращая внимания на резкую боль в ключице, и обошел Томми, держа баллончик направленным ему в лицо. Томми заморгал слезящимися глазами и попытался снова броситься на него, но на этот раз Эван был готов. Он отскочил и снова брызнул газом в лицо Томми.
— Я убью тебя! — заорал тот, сделав слепой выпад и едва не зацепив собственную сестру.
Кейли закричала. Он ломанулся вперед как разъяренный бык, нанося быстрые удары вслепую, пытаясь наугад достать Эвана монтировкой. Эван снова легко увернулся и набросился на Томми, позволяя накопившейся ярости взять над ним верх. Его глаза застлала красная пелена. Все, что он слышал, это предсмертный визг Крокета, отдаленное эхо динамитного взрыва и пульсирующие удары своего сердца. Во всем виноват Томми, и Эван ненавидел его каждой клеткой своего тела. Он вырвал монтировку из его руки и опустошил содержимое баллончика в открытый рот Томми, заставляя его подавиться почти смертельной дозой газа.
— Эван, остановись! — крикнула Кейли. — Ты убьешь его!
— Да он же просто ебаный маньяк! — проревел Эван. — Я сделаю так, чтобы он больше никому не смог причинить вреда!
Томми вслепую ударил по воздуху, и Эван ответил ударом монтировки, сбив его с ног. Томми стал кашлять, захлебываясь рвотой.
Кейли схватила Эвана за полу куртки, пытаясь оттащить его, но он вырвался и изо всех сил ударил Томми по ребрам.
— Остановись, Эван, остановись!
— Он разрушил жизнь Ленни! — кричал Эван, абсолютно потеряв контроль над собой. — Он убил Крокета!
Он еще раз пнул Томми.
— Он убил ту женщину и ее ребенка!
Ребра хрустнули под еще одним ударом.
— И он пытается убить меня, Кейли! Этот гондон пытается прикончить меня!
И прежде чем он сам это осознал, Эван размахнулся как следует и опустил стальную монтировку на голову Томми Миллера. Раздался звук треснувшей кости.
С распухших губ Томми слетел тонкий всхлип, и он обмяк. Затуманенные слезами, широко раскрытые глаза уставились в никуда.
Резкий звук вспорол воздух, и Эван повернулся, чтобы разглядеть источник. Кейли стояла у одного из фонарных столбов. Ее рука лежала на кнопке включения полицейской сирены. Такие ящики были расположены по всей территории студгородка, и нажатие одной из кнопок включало общий сигнал тревоги.
Эван посмотрел на избитое, распухшее лицо Томми, и новый приступ страха охватил его. Окровавленная монтировка выскользнула из его пальцев на траву, и нечеловеческая ярость, переполнявшая его секунду назад, Постепенно улетучивалась.
Кейли подбежала к распростертому телу брата и остановилась при виде ран, нанесенных Эваном. Он шагнул к ней, по его щекам текли слезы, но Кейли отшатнулась от него.
— Нет! — закричала она. — Не прикасайся ко мне!
— К-Кейли! — еле выдавил из себя Эван. Он чувствовал себя порванным на куски, его сердце было разбито. — Я не хотел этого.
Ноги Эвана подкосились, и он рухнул на траву. Он не мог заставить себя посмотреть на тело Томми и вместо этого, закрыв лицо руками, зарыдал.
Вой сирены оглушил его. Когда копы запихивали его в полицейскую машину, он словно наблюдал за всем со стороны, будто это происходило не с ним. Все вокруг казалось призрачным и нереальным. Сон. Кошмарный сон.
>
Автобус тряхнуло на колдобине, и голова Эвана дернулась. Прижавшись к окну, он старался разглядеть как можно больше сквозь прутья решетки.
— Что, по дому заскучал? — язвительно поддел его один из охранников. — Какая жалость!
Эван повернулся и увидел, что сидевший напротив него парень со сломанным, приплюснутым носом разглядывает его со скучающим выражением лица. Арестант был на несколько лет старше Эвана и разукрашен татуировками в виде змей.
— Эй, — позвал он Эвана, наклоняясь чуть ближе. — У тебя сигаретки не найдется, приятель?
Эван покачал головой. Змей пожал плечами.
— Все равно хотел бросить.
Когда Эван замешкался с ответом. Змей поднажал:
— Похоже, ты чувствуешь себя не слишком-то комфортно в оранжевом костюме? За Что попал?
Эван оглядел свой оранжевый тюремный комбинезон. На груди было написано: «Исправительный департамент штата».
— Я убил парня, — тихо ответил Эван.
— О, — без всякого интереса отозвался Змей. — Только одного?
— Что? — переспросил Эван, сузив глаза.
— Тебе понравилось? — поинтересовался другой заключенный, демонстрируя желтые зубы.
Эван вжался в сиденье.
— Нет уж, приятель, мне это совсем не понравилось.
Змей засмеялся.
— Мой тебе совет, чувак. Не будь такой легкой добычей там, в тюрьме, иначе тебя порвут.
Эван отвернулся, снова приникнув к стеклу, вцепившись глазами в пейзаж за окном, словно в спасательный круг.
События, происходившие с ним после той ночи, были неким месивом образов и мрачных, темных эмоций. Две студентки из женского общежития выступили свидетелями: они видели, как Эван набросился на Томми, но даже если бы их и не было, то все равно арест был неизбежен. Местная телевизионная студия ежедневно смаковала подробности истории о том, как герой колледжа, спортсмен, зверски убил человека. За одну ночь Эван из всеобщего любимца превратился в козла отпущения для всего университета. Но его волновало только то, что думает о нем один-единственный человек. Он не видел Кейли до тех пор, пока она не явилась на слушания в качестве свидетеля. За все время заседания она ни разу не посмотрела в его сторону, уставившись прямо перед собой. Джордж Миллер также пришел и плюнул в него, проклиная за убийство сына.
Хантер и Кевин выступили в защиту Эвана, хоть это и не слишком-то помогло, и даже поддержка доктора Редфилда, настаивающего на наследственном психическом заболевании подсудимого, не возымела никакого результата. Почти все хотели видеть его за решеткой, и правосудие было быстрым и жестким.
Это убийство расшевелило осиное гнездо. Вспомнили о криминальном прошлом Томми и о взрыве у дома Халпернов. Адвокат Эвана сказал, что прокурор пытается доказать связь двух этих дел. Они хотели обвинить Эвана в том, что он убил Томми, чтобы тот никому не проболтался о его причастности к взрыву. Окончательное слушание должно состояться через несколько месяцев, но выводы уже были сделаны заранее.
Эвану суждено было провести остаток жизни за закрытыми дверями и зарешеченными окнами.
Тюремный автобус резко свернул с трассы и проехал через главный въезд. Заключенных болтало из стороны в сторону. Когда за ними закрылись железные ворота, у Эвана встал ком в горле. За всю свою жизнь, даже когда его отца убили прямо у него на глазах, он не чувствовал себя таким одиноким и подавленным, каким был в этот момент.
Охранник постучал по решетке окна дубинкой и, не скрывая злорадства, сказал:
— Это последняя черта, дамы. Добро пожаловать в новый дом. Штат надеется, что вам понравится пребывание у нас.
Он говорил это каждый раз, когда привозил новых заключенных. Это была дурацкая шутка, но она ему нравилась, и особенно он радовался, когда кто-нибудь лез на рожон и он мог как следует врезать ему.
Эван посмотрел вперед и увидел зияющие раскрытые ворота тюрьмы. Над ними темно-синей краской было написано: «Тюрьма Мэвис».
Автобус, переваливаясь, проехал через ворота, и они закрылись, отрезая осужденных от остального мира.
Глава восемнадцатая
Охрана делала все возможное, чтобы ли шить заключенных всего человеческого с того самого момента, когда они вышли из автобуса. Маленькими, неловкими шажками, позвякивая кандалами, все десять новоприбывших проследовали, понукаемые дубинками, в комнату для досмотров. Эван старался не отставать, наблюдая за тем, как ходит в кандалах Змей, но пару раз он все же споткнулся, чем вызвал матерки следовавших за ним заключенных.
— Увидимся, рыбка, — это было последнее, что сказал ему Змей, после чего их разделили, заставили раздеться и погнали в химобработку. Мягкая кожа Эвана покраснела от щелочного дезинфицирующего мыла, и, когда он снова оделся в новую арестантскую робу — темно-синий джинсовый комбинезон, который был ему велик, — он почувствовал себя так, будто с него содрали шкуру.
Скучающий надзиратель по-совиному посмотрел на него поверх толстых очков и изучил его дело.
— Треборн Эван, — медленно прочитал он. — Твой идентификационный номер тысяча сто тридцать восемь. Возьми свое постельное белье и проходи дальше. Камера четырнадцать, блок «Д», общий режим.
Эван не знал, что ему следует ответить, а потому просто кивнул и взял белье. Вместе с парой других заключенных его прогнали по коридорам приемного отделения и далее через спортзону. Он посмотрел, как на баскетбольной площадке мужчины в синем играли в жесткий баскетбол, а потом его внимание переключилось на сторожевые вышки. На них в небрежных позах стояли охранники с помповыми ружьями и винтовками.
Дверь в блок «Д» открывалась автоматически. Как только они вошли в коридор, их встретили глумливые крики, мяуканье и свист других заключенных.
— Хей, хей! Красавчик!
— Белая рыбка! Я тебя погоняю разбитой бутылкой!
— Хочешь быть моей сучкой, сладкий?
— Новое мясо!
Двое других шли широким шагом, не обращая внимания на выкрики, и Эван старался брать с них пример, но его самообладание быстро улетучивалось. У него не осталось ни бравады, ни силы.
Блок «Д» состоял из камер, расположенных друг против друга в три уровня и освещенных сверху флуоресцентными лампами. Все было сделано из бетона, за исключением стальных прутьев, отделявших камеры от коридора. На каждом уровне с обоих концов находились застекленные будки наблюдения, в которых надзиратели смотрели телевизор или листали конфискованные порножурналы. На самом верхнем уровне находился сетчатый проход, откуда можно было контролировать заключенных одновременно.
Эван посмотрел вверх и увидел, что за ним наблюдает, прислонившись к перилам второго уровня, огромный, мускулистый заключенный с лысым черепом. Его куртка была расстегнута и рукава оторваны, чтобы продемонстрировать массивные бицепсы и мощную грудь. Вокруг него собралась кучка белых скинхедов. Эвану были хорошо видны татуировки с изображением ку-клукс-клановских символов и свастик, а также шрамы, которыми они гордились, как боевыми наградами. К веселью остальных скинхедов, здоровяк послал Эвану воздушный поцелуй и подмигнул. Все эти люди наблюдали за ним с нетерпением хищников, пока он не скрылся из виду.
— Сюда, — сказал надзиратель и дубинкой указал на одну из открытых камер. — Эй, Карлос, — постучал он по железным прутьям решетки. — Я тут тебе новую подружку привел.
Эван сглотнул ком в горле, шагнул в полумрак камеры и закашлялся от запаха горелой ваксы. В камере 14, как и во всех остальных, были двухъярусная кровать, металлическая раковина и унитаз. По всем стенам были развешаны рисунки с изображением Иисуса Христа и множества святых. Некоторые были нарисованы на пожелтевшей бумаге, остальные вырезаны из журналов или книг. Ни один из них не напоминал Эвану те мягкие, с добрыми лицами, религиозные образы, которые он помнил по воскресной школе — это были иконы боли и муки, обещавшие вечное проклятие и гнев Божий всем неверным.
На раковине стояли мерцающие самодельные свечи, сделанные из банок с гуталином, освещавшие мрачный маленький иконостас.
Сосед Эвана по камере, широкоплечий испанец средних лет, с усталым и отстраненным выражением глаз, посмотрел на него оценивающим взглядом. Карлос был раздет по пояс, и Эван мог разглядеть поблекшие татуировки на его мощной груди. Как и татуировки скинхедов, картинки на груди Карлоса были сделаны в тюрьме другими заключенными при помощи игл и дешевых чернил. Одна из них изображала фигуру распятого Христа.
Карлос не ответил на приветствие, и Эван начал расстилать простыню на старом, в пятнах матрасе на верхнем ярусе. Сосед без интереса его рассматривал.
— Первый раз в тюрьме? — наконец спросил он.
Эван мрачно кивнул.
— Будет трудно, — его сосед отвел взгляд. — Тебе лучше не высовываться, иначе нарвешься.
Эван почувствовал себя потерянным и одиноким.
— А ты мог бы… меня защитить? — в отчаянии спросил он, надеясь, что Карлос проявит немного сострадания, и вспоминая хищнические улыбочки заключенных по пути сюда.
Здоровяк покачал головой.
— Сам Иисус не заставит меня наехать на Братство.
— Братство? — повторил Эван. — Это те скинхеды?
Карлос кивнул.
— Этот здоровый мудак Карл их босс. Они нацисты, понимаешь. Им нравится поиграть с новичками. Когда они придут, просто отключи мозги. Считай, что тебя здесь нет.
Эвана затошнило от страха, и он закрыл глаза, прячась от обвиняющих взглядов святых.
В коридоре прозвенел звонок, и Карлос без единого слова поднялся с кровати и вышел. Эван поплелся за ним.
В тюремной столовой было полно людей, толкающих и пихающих друг друга в конец очереди. Эван старался не терять Карлоса из виду, следя за всеми его движениями, но другие заключенные привычно пролезали вперед, отпихивая Эвана в конец очереди.
В конце концов, он все-таки добрался до раздачи, где получил чашку жидкого супа, тарелку с вялыми овощами и кусок мяса, разваренный до серого цвета. Желудок Эвана сжался, но он взял то, что ему выдали, и пошел к столу. Карлос глазами показал на пустой стул, и Эван принял этот жест как самый щедрый подарок в мире. Не успел он сесть, как другие заключенные начали втыкать вилки в его еду, забрав почти все с подноса. Каждый из них ревностно оберегал собственную порцию, как собака охраняет кость. Эван опустился на стул и снова посмотрел на Карлоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27