/
Оригинал: Bohdan Petecki, “Tylko cisza”
Аннотация
Тишина.
Мы достигли орбиты Марса. Уже двадцать минут компьютер вел корабль коридором, высчитанным навигационными автоматами базы. Чувство легкости и расслабления, всегда сопутствующее передаче управления фотомаякам, на этот раз заставляло себя ждать. Датчик, подтверждающий прием вызова самой крупной станцией Централи на Луне, непрерывно пульсировал зеленым светом. Двадцать минут идентичный сигнал призывал к пульту связи дежурного координатора космодрома.
Тишина.
Богдан Петецкий
Только тишина
1.
Алеб уставился на молчащий динамик и наклонился вперед. Лицо его потемнело. Рука его скользнула в сторону распределителя связи, задержалась на полпути и обмякла. Кончики настороженно напряженных пальцев зависли на краю пульта.
— Разбуди их, — пробормотал он. — Они будут тебе благодарны…
В его голосе не было ни следа иронии.
Я скользнул глазами по экранам.
Да, это уже дом. Солнечная система. Об этом свидетельствует сероватый налет на черноте. Чтобы научиться его замечать, надо не один год провести в пустоте.
Только, что дом этот был иным, чем обычно. Молчал.
Я подождал немного и повторил вызов. Зеленая нить на контрольном экране сделалась ярче.
Тишина.
Мы достигли орбиты Марса. Уже двадцать минут компьютер вел корабль коридором, высчитанным навигационными автоматами базы. Чувство легкости и расслабления, всегда сопутствующее передаче управления фотомаякам, на этот раз заставляло себя ждать. Датчик, подтверждающий прием вызова самой крупной станцией Централи на Луне, непрерывно пульсировал зеленым светом. Двадцать минут идентичный сигнал призывал к пульту связи дежурного координатора космодрома.
Тишина.
Я разомкнул канал связи и замкнул его снова. Повторил это несколько раз. Потом до упора передвинул регулятор модулятора и сказал:
— «Дина» дежурному по базе. Пилоты Алеб и Орнак на непосредственном курсе. Четыре, ноль и восемь, — прочитал я экрана координаты. — Прием.
Нить приема чуть передвинулась чуть передвинулась вправо. Отрезок пути достигал половины вытянутой параболы. Датчики зарегистрировали изменение давления солнечного ветра.
Молчание затягивалось.
— Можешь себя поздравить, — буркнул наконец Ал. — Хозяева вышли, и не знаю, когда вернутся…
Он покачал головой. Какое-то время посидел неподвижно, потом пробормотал нечто невразумительное и пошевелился в кресле. Пригладил темные, почти черные волосы, потянулся назад за шлемом и принялся его надевать.
Я не отвечал.
Использование рахионовых потоков открывает человечеству дорогу к звездам. Но звездам ближайшим. Наш теперешний рейс на вторую планету Проксимы и назад занял без малого девять лет. И без того у нас будет предостаточно хлопот с заполнением пробелов в теории пилотажа и информационной технике. Я не знаю никого, кто, перевалив за шестнадцатый год жизни, серьезно думал бы о полетах к центру галактики.
Людей, возвращающихся со звезд, приветствуют люди. Полюбовавшись двадцать минут молчащим динамиком, Ал имел право сказать, что он об этом думает. Пеленг работал нормально. Фотомаяки безошибочно вели «Дину» к цели. Не было не малейшего повода для беспокойства.
И все же в нас одновременно росла уверенность, что за этим молчанием кроется нечто большее, чем безалаберность дежурного координатора.
— Через шесть минут повторим вызов, — сказал я, посмотрев на линейный указатель соответствия времен. — Если и тогда не соизволят отозваться… — я замолчал. Хотел сказать, что если через шесть минут база не заговорит, я вызову центральную информотеку на Земле, но в это мгновение динамик ожил неожиданно.
— Смена курса! Бросил Алеб.
— Тихо! — прошипел я.
— … непосредственно на орбите, — дошел до нас конец фразы, начало которой заглушил крик Ала. — До посадки двести пятьдесят, двести сорок девять, двести сорок восемь…
Зеленая нить на мгновение коснулась края экрана, после чего вернулась , разделяя его поверхность на две идеально ровные части. Точки, обозначающие курс корабля на сети координат, сжались упругой дугой. Только неожиданное искажение параболы свидетельствовало об изменении курса. Наши тела остались неподвижными, не почувствовав даже самого слабого увеличения силы притяжения.
Динамик отсчитывал время, остающееся до посадки. Неяркие огоньки датчиков оставались на своих местах. Через несколько десятков минут заговорят дюзы тормозных двигателей.
Но и теперь уменьшающиеся числовые значения диктовал не человек. Импульсы шли от компьютера орбитальной станции, которой запрограммировал коридор и приготовил к встрече посадочную площадку.
Раздражение Алеба испарилось без следа. Он сидел неподвижно, поглядывая на экраны, с выражением лица, как у человека, которому в десятый раз рассказывают один и тот же анекдот. С той поры, как стало ясно, что центральная станция на орбите Луны отстранена от работы, он не произнес ни слова.
Мы прошли так близко от родной базы, что совсем немного недоставало, чтобы она оказалась в зоне непосредственного наблюдения наших объективов. Диск Земли разрастался, мы уже различали полосы различных оттенков.
— «Пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…»
Сейчас. Спинка кресла легко подтолкнула меня вперед. В долю секунды экран подернулся серым налетом, по которому скакали быстро гаснущие искорки. Стены кабины загудели приглушенным резонансом. Указатель скорости ожил, числовые значения начали уменьшаться, изменился их фон, складывающийся из калейдоскопических фигурок. Вентиляторы наращивали обороты. Содержание кислорода в наполняющем кабину воздухе начало возрастать.
— «Двенадцать, одиннадцать, десять…»
«Дина», послушная импульсам, текущим со стартового поля, приступила к маневрам, предшествующим посадке. Корабль задрал нос, экраны заполнились чернотой, уже перемешавшейся с фиолетовым. На мгновение перед нашими глазами промелькнули крайние терассы станции с остроконечными дугами следящих систем, после чего снова появились звезды. Мы услышали сухой скрежет. Корабль качнулся, первое ощутимое движение после четырехлетнего пребывания в галактической пустоте, где только сообщения датчиков информируют человека, что он не торчит на месте, но преодолевает расстояние между одной звездой и другой со сверхсветовой скоростью. Движение, от которых отвыкаешь до такой степени, что желудок подкатывает к горлу.
Один последний толчок, смягченный амортизаторами. Оборвавшееся мяуканье динамика после завершающегося дело «ноль», и неожиданная тишина.
Я снял ладони с пульта и опустил их на поручни. Алеб вздохнул и потянулся.
— Спроси, чего мы так долго стоим, — произнес он небрежным тоном, мотнув головой в сторону прохода к люку. — Может, успеем выскочить за сигаретами. Разумеется, если там есть кто живой… — добавил он.
Я и с места не тронулся. Ждал. Первое слово принадлежало обслуге станции. Навигационные автоматы свое сделали. Могут передать палочку. Разве что не могут найти — кому.
Индикаторы не действовали. Указатель зависимости времени от скорости полета перестал быть актуальным. Ну и хватит об этом. Даже, если я подвержен иллюзии, что мы опустились час назад, то это нормальная реакция после полета за пределы Системы.
Мы готовы. Сигнальная лампочка под забралом скафандра остается невидимой. Все крепления и системы скафандров в порядке.
Текут секунды. Ситуация начинает напоминать драму, обращающуюся в фарс, поскольку все актеры неожиданно забыли текст.
— Ну, ладно, — буркнул я, не глядя в сторону Алеба. — Начнем без них…
Я поднялся и неторопливо направился в сторону коридора. Задержался на пороге и, не поворачиваясь, кивнул Алу, чтобы он шел за мной. В то же самое мгновение динамик взорвался оглушительным треском. Словно именно этого они и поджидали.
— Внимание «Дина», — захрипел мужской голос. — Говорит Тарроусен. У нас здесь кой-какие хлопоты со связью. Мы вдвоем, с Онеской. Можете выходить, но прихватите скафандры и кислород. За коридор я не ручаюсь. Давайте, ребята.
Прошло не меньше минуты, прежде чем Алеб положил руку на пульт связи. Выглядело это так, словно он каждое движение расчленял на составные элементы.
— Экипаж «Дины», — сказал он негромко. — Мы в скафандрах. Выходим.
Станция, на которую на направили, принадлежала к крупнейшим земным орбитальным объектам. Этакий комбинат, подвешенный в пустоте, должен иметь порядка десятка крупных исследовательски-наблюдательных отделов, технические группы, собственные расчетные центры, парк ракет ближнего радиуса действия, службы связи, биотехнические и вспомогательные группы… Все вместе, прикидывая приблизительно, не один десяток людей.
Сейчас же их было двое. Со всей этой техникой и непорядками со связью.
Мы отстали всего-лишь на девять лет. Неожиданности при возвращении — соль жизни пилотов. При полетах с тахионовой скоростью двусторонняя связь до сих пор остается плодом воображения кибернетиков. Все остальные потирают руки, если сообщения из пространства достигают Земли в пригодной для понимания форме. И если экипажам, возвращающимся в плоскость эклиптики, удается без хлопот поймать пеленг родимой базы.
— Говорит Онеска. День добрый, Орнак. День добрый, Алеб. Сейчас мы увидимся. Мне крайне жаль…
Я без угрызений совести захлопнул дверь шлюза. Голос профессора дошел до нас, когда мы находились уже в тамбуре. И я не видел причин, по которым следовало бы подождать, пока он там кончит. Все указывало, что на это ему потребуется немало времени.
Эластичный коридор, который через несколько секунд после посадки соединил люк «Дины» с выдвинутым тамбуром станции, вопреки опасениям Тарроусена не был поврежден. Мы шли не торопясь, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы проверить показания датчиков. Сигнал тревоги не прозвучал ни разу.
Зато автомат сшлюза функционировал словно официант-человек. Мы постояли добрые три минуты, повторяя вызов, пока наконец-то на стене не обрисовалась подкова люка. Она медленно поползла в сторону, сухо скрежеща, словно в ее механизме было полным-полно песка. А вот за нами закрылась столь стремительно, что я едва успел отскочить.
Далее все шло нормальной чередой. Наросы выровняли давление и очистили атмосферу. Очевидно, возможность аварии принимали тут всерьез.
На это ушло несколько минут. Камера шлюза была рассчитана на прием многочисленного экипажа и пассажиров крупного транспортного лайнера.
Наконец перед дверью в холл загорелся зеленый огонек. Дверь исчезла в толще стены, и мы узрели Тарроусена. Он стоял прямо перед нами, загораживая проход. Выражение его лица прекрасно свидетельствовало о том, сколько самообладания ему потребовалось, пока он терпеливо разглядывал поверхность двери, порог которой нам предстояло переступить.
— Ну, наконец-то, — произнес он и протянул руку. Сделал он это так, точно эти девять лет мы проразвлекались в садах иорданских.
Я пожал его руку, упрятанную в жесткой, точно подогнанной перчатке, и пригляделся повнимательнее.
Он был последним человеком, с которым я разговаривал перед стартом. Что, впрочем, понятно, поскольку он руководил отрядом пилотов с незапамятных времен, по крайней мере, для меня незапамятных.
Девять лет сделало свое. Его волосы побелели, морщины возле губ превратились в глубокие борозды. Он был в полном вакуум-скафандре. Со шлемом под мышкой он выглядел пилотом, готовым отправиться в патрульный полет. Он улыбнулся, пожимая руку Алебу, но его но его глаза скользили по стенам коридора, словно он в любое мгновение ожидал удара метеорита.
— Ладно, пошли, — произнес и остсушил в сторону. В его голосе прозвучало облегчение.
Мы без слова обогнули его и направились в сторону кабин. Коридор не был освещен, и чуть погодя я привычно потянулся к шлему, чтобы включить вмонтированную в него точечную лампу.
— Мы перешли на собственное обеспечение, — раздался у нас за спиной голос Тарроусена. — Экономим…
Прозвучало это, должно быть, забавно. Я невольно скривил губы.
— В самом деле? — бросил Алеб тоном вежливого удивления.
Вот уже несколько десятков лет все орбитальные объекты, так же, впрочем, как и большинство транспортных ракет в первой планетарной зоне, получали энергию с Земли. Лазерные эмиторы, собранные в шесть батарей, расположенных вдоль экватора, оказались проще и удобнее в эксплуатации, чем тысячи рекаторов и генераторов, установленных непосредственно на объектах, как правило удаленных от источников лантаноидов или же природных месторождений всех других видов топлива. Потери энергии, пересылаемой узконаправленными фотонными пучками, были практически равны нулю.
Двери в центральное помещение станции — именуемое навигаторской, хотя кроме вспомогательной аппаратуры связи, в нем не было ни одного пульта управления — стояли раскрытыми настежь. Мы переступили стальной порог, и, не задерживаясь, направились к некогда белому, дугообразному столу, обставленному разноцветными креслами. В одном из них сидел пожилой мужчина, который теперь с трудом поднялся и сделал шаг в нашу сторону. Я разу же узнал его. Это был Онеска, биоматематик. Его уравнениям такие, как я, обязаны преодолению порога перегрузок при ускорениях, позволяющих серьезно думать о звездах, по крайней мере, ближайших. Столетие профессуры Онески, объявленное еще до старта «Дины», пришлось как раз на время нашего отсутствия.
— Прекрасно, что вы явились, — произнес он низким, звучным голосом, в котором я однако уловил нотку, свидетельствующую о усталости и даже о скрываемом напряжении. — Только вас мы и ждали… Сказал им? — обратился он к Тарроусену.
Тот покачал головой. Профессор выждал минутку, словно прикидывая, как справиться с заданием, после чего поочередно ощупал глазами Ала и меня, вздохнул, выпрямился, повернулся к столу и склонился над ним, поглаживая ладонями его белую поверхность.
— Прежде всего, — начал он сухим, деловым тоном, — не воображайте, что произошло что-то скверное. Наоборот. По крайней мере, так считается. Попросту — мы отозвали экипажи со всех станций и внеземных объектов. Поэтому вас никто не поприветствовал на границе системы, и даже тогда, когда вы уже вошли в плоскость эклиптики. Мы — последние. С позавчерашнего дня нам здесь делать нечего, кроме как дожидаться вас. Через десять минут мы покидаем станцию. Тогда ей перестанет быть нужна энергия. Так же как прочим лунным и орбитальным базам. Поэтому Земля остановит генераторы батарей.
Алеб откашлялся и сделал шаг вперед. Онеска коротко глянул на него, после чего насупил брови, как бы предупреждая, что он еще не кончил.
— О деталях потом, — заявил он начальственным тоном. — Мы просто реализуем старый план, о котором, кстати говоря, вы могли слышать. Вскоре после вашего отлета мы усовершенствовали теорию полета, а точнее — нашли некий новый вариант ее применения… но довольно об этом. Пока. На Земле обратитесь в Центр Дальних Рейсов. Останемся в контакте. Так уж сложилось, — он выпрямился и с усмешкой посмотрел на нас, — что я — один из авторов того, что нас ждет. В качестве биоматематика, разумеется. Вот так, — добавил он чуть погодя. — Вроде все.
— Все, — негромко повторил Тарроусен.
Я был одинакового с ним мнения. Алеб тоже.
— Летим? — лениво поинтересовался он.
Онеска зашарил глазами по кабине.
— Да… — пробормотал он, — да… разумеется…
Тарроусен подошел к пульту и провел рукой по клавиатуре. Огни коммуникационной централи погасли как задутые. Остался один — пульсирующий бледной зеленью светлячок автоматического пеленга.
Я повернулся и двинулся в направлении коридора. Переступил порог провалился во тьму. Только сейчас я обнаружил, что забыл погасить прожектор на шлеме. Глядя на Онеску и Тарроусена, я светил им прямо в глаза. Похоже было, что они вообще этого не заметили.
Я прошел несколько метров, прежде чем услышал шаги идущих за мной. В длинном туннеле, образованном толстыми панцирными стенами, они звучали как удары молота о ствол дерева.
«Дина»останется тут. Я еще ничего не знал, кроме того, что нескоро увижу ее снова. Разумеется, комплекс сведений и данных, касающихся нашего полета, мы передали на Землю немедленно после выхода из гибернации. До нас то же самое сделали бортовые автоматы. А еще раньше компьютер Центра записал все наши наблюдения, разговоры и замечания, передаваемые непосредственно каждую секунду полета.
На стартовом поле нас ждала ракета типа «Церера», приспособленная для посадки в атмосфере. В ней без труда могла бы разместиться школьная экскурсия. Кресла шире и чуть не в два раза глубже чем те, что были установлены на «Дине». А также не то три, не то четыре пульта, управляющие группами автоматов, с какими мне до сих пор не приходилось сталкиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21