Сэр Вудфорд поднял тост за высоких гостей. Выразил восторг по поводу того, что имеет честь состоять на службе у короля, который посылает к нему столь проницательных, благородных и великолепных инспекторов. Заверил, что и без всяких инспекций интересы британской короны блюдутся им в полной мере на самом острове Невис и во всех прилегающих к нему водах. Подверг осмеянию и развернутой критике тех, кто испытывает и высказывает сомнения по поводу благополучного и скорого окончания войны. Даром что за столом не было никого, кто держался бы противоположного мнения.
Лорд Хардуэй одобрительно кивал.
Полковник Маллин поощрительно надувал щеки.
Полковник Керр молчал.
Даже в таком сильно подпитом состоянии он непрерывно размышлял над конфигурацией театра военных действий и над особенностями акватории.
— Но одно сомнение меня все-таки гложет.
Все разом встрепенулись.
Губернатор напряженным взором посмотрел сквозь хрусталь своего бокала на большой подсвечник, стоявший посреди стола, уснащенный изрядно оплывшими свечами.
— Не могу поверить, что его величество и господа члены британского парламента могли принять такое решение.
Это решение было сообщено лордом Хардуэем много раньше, еще утром, сразу по прибытии. В кабинете губернатора. В присутствии высших офицеров гарнизона и влиятельнейших граждан. То есть при всех тех, кто находился сейчас за столом.
Оказывается, губернатор был поражен уже тогда, но не посмел высказать свое мнение, находясь в трезвом виде.
Лорд Хардуэй тоже был не в восторге от поручения, которое послан был выполнять в Новый Свет. Тем не менее он, поправив локон своего парика, заметил:
— Как бы там ни было, сэр Вудфорд, всем нам придется делать то, что нам надлежит делать.
Полковники одновременно кивнули. Им понравился ответ лорда Хардуэя и своей твердостью, и своей тактичностью. Он не стал резко обрывать старика губернатора, но вместе с тем дал понять, что в военное время приказы не обсуждаются.
— Я привез с собой целый саквояж, набитый патентами и свидетельствами, и не вернусь в Лондон, пока не найду применение им всем.
Майор Плант и синьор Галиани переглянулись, но их взгляды ничего не сказали друг другу. Лорд Хардуэй продолжил:
— Майор, сегодня же отдайте приказ офицерам вашей эскадры готовиться к выходу в море.
— Слушаю, сэр.
— Из моих шести кораблей четыре нуждаются в мелком ремонте. На «Сомерсетшире» треснула фок-мачта.
— Понял вас, сэр. Завтра с рассветом мои плотники займутся ею.
Губернатор продолжал стоять, держа бокал в вытянутой руке. Он был пьян, но даже сквозь опьянение до него доходило, какую непозволительную вещь он сказал. Он посмел открыто обсуждать и осуждать королевский приказ.
Так и не выпив, он тяжело опустился в кресло.
Лорд Хардуэй, напротив, встал. Откланялся и удалился в отведенные покои, громко стуча золочеными каблуками по вощеному полу.
Ранним утром следующего дня эскадра из четырех кораблей покидала бухту Порт-Элизабет. Туман, покрывавший побережье и акваторию бухты, придавал этому событию некоторую таинственность.
Город — горстка белых кубиков среди сочной зелени пальм — в этот час еще спал.
Губернатор Вудфорд стоял на набережной, глядя в корму последнему из кораблей, исчезающих в тумане, и едва заметно шевелил губами. Если бы кто-нибудь мог подслушать, что он шепчет, то он бы очень удивился. Губернатор посылал тихие проклятия на голову главнокомандующего королевскими военно-морскими силами в Новом Свете.
Губернатор был в ужасе от того, что наговорил вчера за портвейном, причем в похмельном сознании прегрешение разрасталось, как в увеличительном стекле. Сэр Вудфорд был уверен, что этот столичный хлыщ Хардуэй рано или поздно использует против него эту пьяную оплошность.
Не нравилось губернатору и то, что его единственный сын Генри, двадцатилетний лейтенант, увязался вместе с эскадрой.
Видите ли, он хочет послужить отечеству! Как будто ему нельзя послужить, сидя на берегу и не рискуя попусту.
Синьор Галиани стоял рядом и подсчитывал в уме, что даст ему, главному поставщику невисской эскадры, этот поход. Выходило, что даст немало.
Лорд Хардуэй стоял на шканцах флагманского корабля и настороженно прислушивался к сигналам своего организма. С ужасом он ожидал признаков морской болезни. Как и многие флотоводцы, он был, к несчастью, ей подвержен.
Слава Богу, океан был гладок, как обеденный стол.
Утром того же самого дня «Блаженный Уильям» приближался к острову Невис с юга. Встречные ветры и атлантические штили измотали команду. Матросы уже две недели как не видели нормальной пищи — сплошь солонина и сухари. Непрерывные размышления о зарытом на Мадагаскаре золоте добавили яду в общую атмосферу. Поэтому когда на горизонте показался некий корабль, он был заведомо обречен.
Команда желала развлечься.
И развлечений она желала кровавых.
Одномачтовый однопалубный шлюп под голландским флагом.
Откровенно говоря, это было не совсем то, что нужно.
Не француз.
Не испанец.
— Что будем делать? — спросил Каллифорд, складывая подзорную трубу и пряча ее в карман своего черного кафтана.
Берджесс взорвался:
— В конце концов, мы не состоим на королевской службе и не обязаны заботиться о безопасности союзников его величества.
— Не состоим, — подтвердил Мэй.
— Когда нас станут вешать, никто не спросит, кем мы себя считали, всех заинтересует, что мы делали.
Берджесс несколько раз хлопнул ладонями по дубовым перилам:
— Команда застоялась. Через пару минут они узнают, что прямо по курсу у нас появилась добыча, и тогда ты посмотришь, как они отнесутся к твоим благоразумным рассуждениям.
По лицу Каллифорда было видно, что предстоящее развлечение ему не по душе.
— Что тебя смущает, Роб? Солнце еще не успеет войти в зенит, а мы уже возьмем этот шлюп на абордаж.
— А что ты там рассчитываешь найти, кроме сахарного тростника и соленых воловьих шкур? Золото и жемчуг на таких посудинах не перевозят.
— Я хочу хоть немного успокоить наших негодяев, хочу, чтобы у них снова появился вкус к жизни.
Каллифорд вздохнул:
— Ладно.
Берджесс открыл было рот, чтобы отдать соответствующие команды, но его остановил жест первого помощника.
— Я сейчас схожу в капитанскую каюту. Пусть Лич сам отдаст приказ о нападении.
— Но он же…
— Я постараюсь его уговорить.
Каллифорд быстро прошагал по палубе по направлению к корме.
Капитан лежал в той же самой позе, в какой мы его оставили во французской бухте на Мадагаскаре. Он только еще больше осунулся и высох. Когда приступ лихорадки оставлял его, он полностью приходил в себя. Единственное, что его донимало в это время, — это слабость. Он не мог самостоятельно подняться с постели.
Каллифорда встретил острый, немного злой взгляд.
— Что случилось?
— Прямо по курсу голландский шлюп.
— И что же?
Первый помощник, как и всегда в момент смущения, шмыгнул носом и высморкался.
— Я не слышу!
— Берджесс предлагает его атаковать.
Капитан закашлялся. Кашлял долго, мучительно, наконец поборол приступ.
— Он сошел с ума!
— Возможно. Но вместе с ним близка к сумасшествию вся команда. Если им не бросить эту кость, они могут взбунтоваться. Бунтом просто пахнет в воздухе.
— Заставьте их побольше бегать по реям, всю дурь выдует из голов. Ты же сам прекрасно понимаешь, что в этих водах мы не можем нападать на голландский шлюп. Это не Индийский океан, здесь нам не замести следы.
— Шлюп не такой уж большой. Команда не более сорока — пятидесяти человек, — осторожно сказал Каллифорд.
— Ты предлагаешь их всех пустить на дно. Из-за двух тюков второсортного хлопка?! А ты поручишься за то, что кто-нибудь из наших головорезов в ближайшем порту за кружкой рома не похвастается, как здорово он топит голландские шлюпы?!
Помощник понимал, что капитан прав, поэтому молчал, опустив голову на грудь.
В этот момент на верхней палубе раздался грохот каблуков, засвистели боцманские дудки.
Брайан Лич поднялся на локтях:
— Что это?
— Я сейчас пойду узнаю, — сказал Каллифорд, хотя прекрасно знал, в чем дело. — Голландский шлюп был замечен, к Берджессу явились выборные от команды, и он…
— Кто командует этим кораблем — я или Берджесс?!
Лич обессиленно рухнул на постель.
Каллифорд выскочил вон.
На палубе кипела жизнь.
Носились туда и сюда вооруженные люди. Матросы, вцепившись в вымбовки, крутили колеса, натягивая канаты, которыми управлялись паруса.
На пушечных палубах гремели команды Мэя. Он обещал немедленно вставить фитиль в задницу тем, кто слишком медленно выполняет его команды.
Несмотря на то что «Блаженный Уильям» был в непрерывном плавании почти шесть месяцев и дно его обросло всяческой морской дрянью типа ракушек и водорослей, благодаря поднятому парусному вооружению он набрал приличную скорость.
Голландцы слишком поздно поняли, что паруса эти поднимаются в их честь и что им не следует слишком уповать на защиту своего флага. Этот трехпалубный красный гигант, украшенный крестом Святого Георга, вне всякого сомнения, собирается на них напасть.
— Уильям! — крикнул Берджесс. — Дай пару предупредительных выстрелов.
Главный канонир не заставил себя ждать.
Одна за другой выстрелили две носовые пушки. Пороховой дым завернулся в гигантские белые шары. Одно ядро подняло высоченный фонтан брызг справа от голландской кормы, второе — слева. Преследуемым давалось понять, что они в пределах досягаемости. Кроме того, намекалось, что преследующие стреляют весьма недурно.
Туповатый Мэй никогда бы не сделал, если так можно выразиться в данном случае, карьеры, когда бы не его звериное чутье и сверхъестественный глазомер. Он не мог объяснить, что именно он делает с пушкой, для того чтобы она била без промаха.
Несмотря на приказ лечь в дрейф, голландцы продолжали идти своим курсом, не убавляя парусов.
— Раз они пытаются от нас удрать, значит, на борту у них есть кое-что получше, чем соленые воловьи шкуры. — Берджесс подмигнул Каллифорду.
Тот негромко сказал:
— Лич запретил атаковать голландцев.
Штурман весело развел руками:
— Но мы уже атакуем. Не можем же мы бросить это дело на середине. Над нами будет смеяться весь Мэйн.
Каллифорд отошел к другому борту и достал подзорную трубу из кармана.
— Что ты хочешь рассмотреть, Роб? Какого цвета подштанники теперь у голландского капитана?
— Хочу убедиться, что мы делаем эту глупость без свидетелей, Сэм.
Берджесс махнул на него рукой.
— Эй, Уильям, пора переходить от предупреждений к делу, как ты думаешь, старина?
Главный канонир продемонстрировал это. Одно из ядер, выпущенных носовыми пушками, снесло фонарь над кормовой надстройкой. Второе влетело в окно кормовой каюты и там с наслаждением взорвалось. Брызги стекол, щепки, клубы дыма хлынули из окон голландской кормы в разные стороны. Победный клич пронесся над палубой «Блаженного».
Шлюп и после этого не пожелал выбросить белый флаг. Положив руля к ветру, голландский капитан стал поворачиваться к преследователю правым бортом, готовясь к артиллерийскому сражению.
Берджесс выругался:
— Этот герой меня смешит. Старина Уильям, сделай так, чтобы у этого дурака пропало всякое желание ворочать штурвалом.
Мэй выполнил и эту просьбу воинственного штурмана. Вторым попаданием восьмифунтовое ядро, попавшее под кормовую надстройку, лишило шлюп управляемости. После этого сопротивляться уж точно не имело смысла.
— Абордажная группа, на гальюн!
Гальюном называлась носовая часть палубы между бушпритом и носовой надстройкой. Там располагалось место общественного пользования для рядовых матросов. Офицеры и знатные пассажиры справляли свои надобности на балконах у кают в кормовой части судна.
Неугомонный капитан шлюпа тем не менее сдаваться не собирался.
Было видно, как он выстраивает на верхней палубе стрелков с мушкетами.
— Клянусь собственной печенкой, — объявил штурман, увидев это, — пара ящиков с золотом нас там ожидает. Ничем больше я не могу объяснить это упорство.
— А я могу.
— Что?
— Голландцы сопротивляются в надежде, что в последний момент к ним подойдет подмога.
Штурман на секунду помрачнел. Но только на секунду. Обежал взглядом горизонт:
— Какая подмога, откуда?
«Блаженный» пришвартовался к голландцу по касательной, выламывая пушечные стволы из портов. Пираты на ходу спрыгивали на палубу шлюпа, приветствуемые мушкетными выстрелами. Одна или две головы были разнесены в мелкие куски, но, в общем, большого вреда нападавшим стрелки принести не смогли.
Медленно вытащив шпагу из ножен, Берджесс, улыбаясь, произнес:
— Пойдем посмотрим, что там от нас прятали.
Каллифорд протянул ему свою подзорную трубу:
— Есть кое-что поинтереснее.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Посмотри сам.
Штурман неохотно засунул шпагу обратно.
— Куда смотреть.
— Зюйд-зюйд-вест.
Несколько мгновений Берджесс молча всматривался в линии горизонта. Потом опустил трубу и сказал упавшим голосом:
— Это эскадра.
— Да. Эскадра. И она идет сюда. На шум нашего боя.
Штурман растерянно оглянулся:
— Надо что-то делать, черт возьми!
— Что? — равнодушным тоном спросил Каллифорд.
— Свистать всех обратно на борт. Эскадра еще далеко. Они не успели нас толком рассмотреть. Мы успеем уйти.
— Не успеем.
— Почему?!
— Сначала надо потопить шлюп.
— Залп в ватерлинию — и они затонут за четверть часа.
— Кто-нибудь обязательно выплывет и все расскажет.
Берджесс задумался. Лицо его покраснело. По вискам побежали от напряжения струйки пота. Выхода не было!
— А чья это эскадра?
— Какая разница. Французы нас потопят. Англичане или голландцы повесят.
— Что же делать?
— Извиниться для начала перед голландским капитаном.
— Что я ему скажу?
— Скажешь, что обознался, принял его за испанца.
— Он же не поверит или примет меня за идиота.
— Лучше быть живым идиотом, чем…
Штурман не дал Каллифорду закончить его сентенцию, он взревел и схватился пальцами за горло.
Поведение кораблей эскадры недвусмысленно говорило об их намерениях. Они собирались охватить «Блаженного Уильяма» широкой дугой, с тем чтобы он имел только один путь к отступлению, на запад. Но если бы он решил уходить в этом направлении, ему пришлось бы двигаться в бейдевинде, то есть навстречу ветру. В данной ситуации это было невозможно.
— Англичане, — сказал Каллифорд.
— Всегда рад встрече с соотечественниками, — процедил сквозь зубы Берджесс.
— Что будем делать, Сэмюэль?
Штурману не пришлось отвечать на этот вопрос. Носовое орудие галиона, идущего крайним слева, просигнализировало, что к «Блаженному Уильяму» сейчас будет выслана шлюпка.
— Дайте им знать, что мы готовы ее принять, — приказал Каллифорд.
Берджесс поморщился, но ничего не сказал.
Между тем захват голландского шлюпа закончился. Несмотря на приказ старшего помощника прекратить безобразие на его борту, пираты торопливо обшаривали его трюмы и выворачивали карманы пленных голландцев. Догадываясь, что им через пару часов придется, быть может, за это отвечать, они не могли остановиться.
Роковая инерция.
Два голых по пояс пирата приволокли на борт человека в сбитом парике, с простреленной правой рукой и перепачканным кровью лицом.
— Кто это? — недовольно спросил Берджесс.
— Убил двоих наших, здорово владеет шпагой, — возбужденно сообщили доставившие.
— Мы хотели отправить его на корм рыбам, но потом подумали, что он может нам порассказать много интересного.
— Кто ты такой? — мрачно спросил штурман, похлопывая по рукояти своей шпаги.
Пленный усмехнулся:
— Я капитан «Витесса», шлюпа, который сейчас обшаривают ваши люди. — Он увидел приближающиеся широким фронтом английские галионы и добавил: — Что бы они там ни отыскали, вам придется сильно переплатить за добытое.
Берджесс мгновенно налился кровью и сделал угрожающий шаг вперед.
Каллифорд положил ему руку на плечо:
— Погоди.
Штурман зашипел, как масло на раскаленной сковороде, но перечить не посмел. Он понимал, что в создавшейся ситуации виноват больше, чем кто бы ни было.
— Как вас зовут, милейший? — даже чуть улыбнувшись, обратился к пленному старший помощник.
— Гастон Гренуй, офицер голландского флота.
— Француз! — радостно взвизгнул Берджесс. — Мы спасены, Роберт, спасены!
Раненый француз презрительно посмотрел на лысого англичанина.
С флагманского английского галиона спустили на воду шлюпку. В нее живо спускались по веревочным лестницам гребцы.
— Совершенно не вижу, почему тот факт, что я родился в Бордо, может избавить вас от заслуженной виселицы, — спокойно сказал Гренуй.
Берджесс опять чуть было не кинулся на самоуверенного пленника, он до половины вытащил шпагу из ножен, и снова здравый смысл в лице Каллифорда удержал его от опрометчивого и опасного поступка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38