Диего решительно зашагал по лужам и немедленно промочил сапог. Дом он нашел быстро.
— Месье, — неуверенно начал он, обращаясь к человеку за конторкой. — Я хотел бы продать…
— Мэтр Жюсье сейчас выйдет, — ответил тот и дернул шнурок колокольчика.
Часть 2
Глава 7
Исчерпав все аргументы, какие нашлись на его счетах в лондонских банках, губернатор Блад вынужден был без лишнего шума отправиться на пару дней во Францию. Разбирательство тянулось уже три года и требовало громадных вложений — впрочем, Блад любил повторять, что госпожа Фортуна не любит скупых. Положение Блада осложнялось еще и тем, что в метрополии ходили упорные слухи о его несметных богатствах. Говорили, например, что в свое время он выкопал знаменитые сокровища Моргана, зарытые на Панамском перешейке. Говорили, впрочем, и другое: сокровища выкопал некто Истерлинг, а Блад, желая завладетьть ими, но не зная местоположения клада, поджидал корабли Истерлинга у выхода из бухты. К несчастью, во время боя корабль Истерлинга получил пробоину и затонул вместе со всем золотом. Обе версии вызывали презрительную усмешку Блада. Истина, как всегда, оказывалась гораздо фантастичнее. Кто бы, находясь в здравом уме и твердой памяти, мог поверить, что Блад потопил Истерлинга, всего лишь мстя тому за смерть одного из своих капитанов, а сокровища приплелись к этой истории совершенно случайно…
Ну, как бы там ни было, а весь последний год дела губернатора были особенно плохи. Необходимость доказывать, что он не делал половины того, в чем его обвиняли, а вторую половину делал, будучи вынуждаем обстоятельствами, очевидными любому невежественному охотнику за быками, но отнюдь не ясными для членов комиссии, чрезвычайно раздражали его, пока он наконец не понял, что все это не имеет для господ из комиссии никакого значения. Значение имело другое — он, со своим сомнительным прошлым, будучи к тому же ирландским католиком и человеком, почти лишенным прочных связей при дворе, оказался идеальной фигурой для того, чтобы продемонстрировать рвение Звездной палаты в важном деле искоренения превышения власти на местах. В результате дело не двигалось: обвинителям не удавалось доказать, что Блад использовал свое положение к своей личной выгоде, однако губернатору точно также не удавалось это опровергнуть.
Настроение Блада отнюдь не улучшало то обстоятельство, что в течение нескольких последних месяцев у дверей снятого губернатором дома стоял человек, повадками напоминавший часового, и Бладу было настоятельно рекомендовано не покидать квартиры. При этом, поскольку ему не было предъявлено никакого приказа об аресте, он не имел оснований ходатайствовать об освобождении на поруки, на что, как известно, имеет право каждый свободный англичанинnote 19. Абсурдность ситуации была вполне достойна пера Джонатана Свифта, получившего в последние годы известность как автор наискандальнейших политических памфлетов. Сей достойный член оппозиции Ее Величества был лет на двенадцать моложе Блада, но он, как и Блад, был выпускником дублинского Тринити-колледжа, да к тому же еще и ирландцем. Во время приступов мрачного сарказма Блад подумывал о том, что старина Джонни, если он не до конца позабыл славное студенческое братство, возможно, не отказал бы ему в небольшой услуге литературного плана. Однако Блад не был уверен, что вмешательство новомодного скандалиста из оппозиции не приведет к результату, прямо противоположному желаемому, — если лорды Палаты вообще обратят внимание на какой-то там памфлет. К счастью, несколько дней назад Питеру Бладу все же удалось убедить чиновников Палаты дать ему неофициальную возможность для сбора новых доказательств его невиновности. Получению столь необходимого разрешения в немалой степени поспособствовали последние политические события: Ее Величество королева Анна только что распустила шотландский парламент, и внимание лордов было отвлечено положением дел на севере страны. Приятным дополнением к новому повороту судьбы было и то, что опостылевшая фигура как-бы-не-часового у дверей исчезла.
Вот почему сейчас он сидел в задней комнате конторы одного из самых ловких банкиров Кале, широко известного в узких кругах. Комната эта приятно контрастировала с обшарпанным фасадом здания. Мебель была не столько изящной, сколько добротной, гобелены — уютными, камин не дымил.
Капитан Питер Блад являлся весьма почитаемым вкладчиком банка, хотя лично ни разу еще здесь не бывал. Более того, в какой-то степени он был компаньоном месье Жюсье. И теперь Его Превосходительство был занят просмотром толстых и потрепанных бухгалтерских книг. Гора этих книг высилась справа от него. Подогретое вино с пряностями и вазочка с печеньем занимали поднос, поставленный на табуретку слева. Сам же великий флибустьер размещался в громоздком, но удобном кресле, возложив ноги на вторую табуретку. Чем именно не устроил его массивный письменный стол — оставалось загадкой. Мэтр Жюсье предположил, что стол вызывает у гостя неприятные воспоминания об утомительных губернаторских обязанностях. Впрочем, мэтр Жюсье никогда не удивлялся странностям в поведении своих клиентов, тем более — компаньонов.
Правда, огорчительным было то, что на сей раз уважаемый гость не собирался вкладывать в банк деньги. Вовсе наоборот, и клерк уже отсчитывал в задней комнате требуемое количество полновесных золотых гиней. Теперь гостю надлежало решать, какие именно операции с его участием придется сворачивать. Впрочем, конечно, с судьбой не спорят, и платить тоже иногда бывает необходимо. Жюсье даже гордился собой немного — суметь набрать столь солидную сумму английской монетой! И без предупреждения! Хорошо хоть, что гостю не понадобились рупии… Или рубли… Мэтр пожевал губами. Губернатор Блад, конечно, известный авантюрист, но все же зря он отказался от предложенной охраны. Ох, зря… Впрочем, бывает, что тайна важнее безопасности. Мэтр понимал в таких вещах. Хотел бы он знать…
Звон колокольчика, возвестившего, что в переднюю, предназначенную для приема рядовых посетителей, явился клиент, прервал размышления мэтра. Подождав для приличия пару минут и уверив гостя, что он ненадолго, месье Жюсье направился в переднюю часть дома.
Диего увидел, как из неприметной двери позади конторки появился невысокий, одетый в солидный, правда, слегка старомодный, темный костюм человек лет шестидесяти, с острым носом и цепкими глазками. По почтительно напрягшейся спине клерка он понял, что это и есть обещанный мэтр Жюсье. Мэтр внимательно взглянул на Диего и на чистейшем испанском сказал:
— Слушаю вас, молодой человек.
Диего вздохнул и потянул за завязку мешочка.
Мэтр Жюсье почувствовал, что раздражение на идиота-клерка, оторвавшего его от важного разговора в задней комнате ради рядового посетителя, улетучилось без остатка. Более того, мэтр даже укорил себя за поспешность суждений, совершенно недопустимую в делах. Ну в самом деле, вот явился тощий высокий юнец, в потрепаннейшем суконном камзоле испанского покроя, и сам, несомненно, испанец. Совершенно безнадежный посетитель. А принес — глядите-ка! — розоватую антильскую жемчужину редкостного оттенка и размера. Мэтр Жюсье великолепно разбирался в жемчуге. Эта жемчужина стоила того, чтобы показать ее важному гостю, сидевшему в задней комнате. Удивительно было и то, что жемчужина вряд ли была краденой: в ворах мэтр разбирался не хуже, чем в жемчуге. Размышляя о превратностях судьбы, доставившей сей редкостный перл отъявленнейшему оборванцу, мэтр Жюсье привычно-равнодушным тоном на безукоризненном кастильском объяснял мальчишке, что жемчужины неправильной формы вышли из моды, что мужчины сейчас вообще не носят непарных жемчужных серег, а для того, чтобы переделать вещицу в брошь или какое-нибудь другое дамское украшение, придется искать жемчужины такого же оттенка, что все это вместе взятое, к его, мэтра Жюсье, величайшему прискорбию лишает жемчужину значительной части ее стоимости и, таким образом, он может дать за нее… — мэтр кинул быстрый взгляд на потертую шляпу Диего, украшенную мокрыми слипшимися перьями, — тридцать пять пистолей.
— Как! Это невозможно, сеньор! По самым скромным оценкам такая жемчужина стоит не менее восьмидесяти!
— Молодой человек, если бы вы пожили с мое, вы бы поняли, что цена винограда определяется урожаем и погодой…
— Но мы говорим о жемчуге!
— Не торопитесь, молодой человек… Цены на хлопок — Торговой Севильской палатой, столь же своевольной, как погода…
— Но жемчуг!…
— Не спешите. А цены на подобные безделушки определяются модой, столь же непредсказуемой, как обе вышепомянутые…
— О сеньор! Продавать такую жемчужину за столь низкую цену — просто кощунство!
— Неплохо, молодой человек, неплохо. Поживите с мое — и, может, лет через пятьдесят вы научитесь торговаться. Однако все, что я сказал вам, — правда…
— Что ж, придется попытать счастья в другом месте…
— И вот опять вы торопитесь! Ох, молодежь, горячая кровь, должно быть, карточный долг или…
— Моя сестра больна, — выдавил Диего, попытавшись выхватить жемчужину из рук почтенного мэтра. Мэтр проворно уклонился.
— О! Быть может, я мог бы предложить вам… к примеру… сорок пистолей?
— Учитывая состояние моего костюма и прочие обстоятельства, я согласен на шестьдесят, — Диего попытался улыбнуться, но внутри у него все сжалось. Шестьдесят, и даже сорок, пистолей были немалой суммой для него, но продавать матушкин талисман за полцены! Диего храбрился, но на душе у него скребли кошки.
Жюсье опять взглянул на парня, и вдруг ему показалось, что он только что проглядел что-то важное. Ощущение это мешало, как ноющий зуб. Впрочем, беседу все равно пора было закруглять.
— Право же, молодой человек, вы делаете успехи. Мне очень хочется пойти вам навстречу. Знаете… Как раз сейчас у меня гостит знакомый ювелир, и я попрошу его оценить вашу вещицу. Мое слово твердо, и я обещаю вам, что постараюсь добиться для вас максимальной цены — при условии разумных комиссионных. Вы видите, что при таких условиях я и сам заинтересован в наибольшей сумме сделки.
Честный и искренний взгляд мэтра Жюсье не оставлял места для подозрений. Да он и не собирался обманывать юношу. Молодость тороплива, пусть посидит в приемной, подумает, через пятнадцать минут будет рад продать жемчужину за пятьдесят. А он тем временем покажет вещицу гостю — ах, какая вещица! Она заслуживает внимания, если только мэтр Жюсье что-нибудь понимает в антильском жемчуге…
Однако Диего не пришлось слишком долго ждать. Мэтр появился вновь не более, чем через пять минут, и предложил Диего пройти внутрь «для личных переговоров о вашем товаре». И если бы за ними наблюдал человек, знавший Жюсье десять-пятнадцать лет, то он заподозрил бы, что мэтр озадачен.
* * *
Мэтр Жюсье провел Диего темным коридором и отодвинул портьеру, жестом предлагая пройти в комнату. Сам он туда не пошел. Крайне заинтригованный, Диего переступил порог. В удобном кресле у камина сидел высокий человек лет пятидесяти c небольшим (ноги с табуретки Блад убрал). У этого человека было узкое горбоносое лицо и внимательные ярко-синие глаза. Камзол глубокого василькового цвета, не новый, но безукоризненно пошитый, обрисовывал тонкую талию профессионального фехтовальщика. Батистовый шарф был обшит нежнейшим кружевом. На ювелира незнакомец, во всяком случае, не походил — скорее уж на остепенившегося бретера. Диего слегка растерялся. Незнакомец покачивал жемчужину за ушко. Пальцы у него были сильные и ухоженные.
— Я согласен заплатить вам за нее истинную цену, но при условии, что получу некоторую дополнительную информацию, — заявил он тоном, не подразумевающим отказа. — Дело в том, что я… знаком с этой вещицей, и мне было бы интересно проследить ее судьбу. Позвольте узнать, от кого она вам досталась?
— Мне дала ее моя матушка. Я думаю, что она владела ею давно — она говорила мне, что это — талисман.
— И вы решились продать его? — удивился Блад. Диего покраснел.
— Я не сделал бы этого без необходимости, — сказал он.
— О, прошу прощения. Я мог бы и сам догадаться. Кто же ваши почтенные родители?
(«Должно быть, его мать — та самая девчонка из Картахены… Вышла замуж, мать многочисленного потомства, отяжелела от бесчисленных родов… И хранила жемчужину. Ну надо же!»)
— Моя мать — донна Мария-Клара-Эухения де Сааведра. Мой отец… — Диего помедлил, затем сказал то, что, по его мнению, должно было прекратить дальнейшие вопросы, — умер, когда мне было около года. Моя семья живет в Картахене — не знаю, правда, чем это может вам помочь.
(«Вздор, конечно, но мальчишка мог бы быть моим — если он не младше семнадцати. Впрочем, если так, он вряд ли об этом знает. Однако почему он запнулся? Вздор, не может быть!»).
— Есть ли у вас братья или сестры?
— Нет, сеньор, я единственный сын.
— И ваша матушка отпустила вас путешествовать в столь юном возрасте? Должно быть, вам нет и шестнадцати?
— Мне уже семнадцать, сеньор, и она, конечно, боялась меня отпускать, но я убедил ее — мне хотелось увидеть Европу.
(«Это уже более, чем забавно. Даже чересчур»).
Блад подумал и решился сыграть ва-банк.
— Когда-то это была моя жемчужина, — сказал он. («Где же ты, мое флибустьерское счастье?») — Я подарил ее — давно. Нет ли среди знакомых вашей матушки подруги, которая отвечала бы следующему описанию: невысокого роста — не более пяти футов, очень стройная… впрочем, как все испанки… прямой нос, длинные брови, большие глаза. Я понимаю, что это описание может подходить ко многим, к тому же она могла сильно измениться. Ее тоже звали донья Мария. Сейчас ей должно быть около тридцати пяти лет.
У Диего расширились глаза.
— Вы — капитан Блад, — произнес он севшим голосом.
Блад почувствовал, как растягивается время, но его улыбка была безмятежной.
— Удивительно — мое имя еще кто-то помнит.
Диего расправил плечи и задрал подбородок. Удары судьбы следует встречать с открытым лицом — даже если они смахивают на пощечины.
— Я сказал вам неправду, сеньор, — произнес он, и его взгляд был гневным и гордым. — Моя матушка отвечает вашему описанию — и у меня никогда не было отца.
Блад задохнулся. Он — подозревал. Но сказанное было подобно удару шпаги.
— Так! — сказал он. — Значит — ты мой сын. Я… я рад познакомиться с тобой.
Голос Диего зазвенел.
— А я — ну что же, я хотел увидеть вас. Мне было любопытно поглядеть на человека, которому я обязан существованием. Я — удовлетворил свое любопытство.
Блад фыркнул — скорее одобрительно.
— Ну, а я — нет. Мне, например, любопытно, как ты оказался именно здесь.
Тут Диего вспомнил, какие настоятельные причины его сюда привели.
— Бесс — ваша дочь — она…
— Бесс — здесь?! И — с тобой?
— Мы плыли с ней вместе на галеоне. Она…
— Невероятно! Но почему…
— Она болеет. Мне нужны были деньги — у Бесс был этот адрес — и…
— Бесс больна?! Так что ж ты молчал? — возмутился Блад. — Подай-ка мне плащ, и пойдем.
Диего машинально выполнил распоряжение. Он был слишком ошеломлен. Блад поправил шляпу и взял у ожидавшего за дверьми клерка тяжелый саквояж.
— Мне, право же, неловко, дорогой мэтр, — сказал он вошедшему с клерком Жюсье, — но, боюсь, наш разговор нам придется закончить завтра. И я должен извиниться, но парень раздумал продавать…
— Что поделать, дорогой капитан. Конечно, вы привыкли торопиться, ведь вы добывали деньги, а не растили их, но в наше суетное время торопливости в мире хватает и без… — Мэтр запнулся, и взгляд его скользнул с Блада на Диего и обратно.
В глазах Питера Блада вспыхнули смешинки.
— Забирай свою жемчужину, сын, и впредь не швыряйся талисманами матери, — сказал он. — Да, кстати, а как тебя зовут?
* * *
— Удалось ли тебе что-нибудь раздобыть? — жалобно спросила Бесс.
— Не совсем то, на что я расчитывал, но выбирать мне не приходилось, — ответил Диего, пропуская Блада в комнату.
— А я-то считал, что сыновняя почтительность у испанцев в крови, — заметил Блад.
— Она передается только по мужской линии, — буркнул Диего.
— Папа?! Диего, кажется, у меня бред… Ой, папа! Это и правда ты! Диего, ты бессовестный, но я тебя все равно люблю.
— Не вскакивай, сейчас я сам подойду, — Блад встряхнул плащ перед камином и протянул руки к огню. — Почему ты здесь?! Что-нибудь случилось? Что-нибудь с…
— С мамой все в порядке. Но…
Диего отступил к двери. Наверняка, если бы у Бесс были силы, она визжала бы сейчас, как девчонка, и прыгала бы, как щенок. А вот ему никого не придется так встречать. Он сделал шаг, чтобы незаметно выскользнуть за дверь, но был остановлен.
— Диего, если ты не совсем замерз, сходи в порт, найди там посудину по имени «Ночной мотылек» и забери с нее мои вещи. Их немного. Постой — вот, возьми, расплатись с капитаном и скажи, что в Лондон я сегодня не плыву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Месье, — неуверенно начал он, обращаясь к человеку за конторкой. — Я хотел бы продать…
— Мэтр Жюсье сейчас выйдет, — ответил тот и дернул шнурок колокольчика.
Часть 2
Глава 7
Исчерпав все аргументы, какие нашлись на его счетах в лондонских банках, губернатор Блад вынужден был без лишнего шума отправиться на пару дней во Францию. Разбирательство тянулось уже три года и требовало громадных вложений — впрочем, Блад любил повторять, что госпожа Фортуна не любит скупых. Положение Блада осложнялось еще и тем, что в метрополии ходили упорные слухи о его несметных богатствах. Говорили, например, что в свое время он выкопал знаменитые сокровища Моргана, зарытые на Панамском перешейке. Говорили, впрочем, и другое: сокровища выкопал некто Истерлинг, а Блад, желая завладетьть ими, но не зная местоположения клада, поджидал корабли Истерлинга у выхода из бухты. К несчастью, во время боя корабль Истерлинга получил пробоину и затонул вместе со всем золотом. Обе версии вызывали презрительную усмешку Блада. Истина, как всегда, оказывалась гораздо фантастичнее. Кто бы, находясь в здравом уме и твердой памяти, мог поверить, что Блад потопил Истерлинга, всего лишь мстя тому за смерть одного из своих капитанов, а сокровища приплелись к этой истории совершенно случайно…
Ну, как бы там ни было, а весь последний год дела губернатора были особенно плохи. Необходимость доказывать, что он не делал половины того, в чем его обвиняли, а вторую половину делал, будучи вынуждаем обстоятельствами, очевидными любому невежественному охотнику за быками, но отнюдь не ясными для членов комиссии, чрезвычайно раздражали его, пока он наконец не понял, что все это не имеет для господ из комиссии никакого значения. Значение имело другое — он, со своим сомнительным прошлым, будучи к тому же ирландским католиком и человеком, почти лишенным прочных связей при дворе, оказался идеальной фигурой для того, чтобы продемонстрировать рвение Звездной палаты в важном деле искоренения превышения власти на местах. В результате дело не двигалось: обвинителям не удавалось доказать, что Блад использовал свое положение к своей личной выгоде, однако губернатору точно также не удавалось это опровергнуть.
Настроение Блада отнюдь не улучшало то обстоятельство, что в течение нескольких последних месяцев у дверей снятого губернатором дома стоял человек, повадками напоминавший часового, и Бладу было настоятельно рекомендовано не покидать квартиры. При этом, поскольку ему не было предъявлено никакого приказа об аресте, он не имел оснований ходатайствовать об освобождении на поруки, на что, как известно, имеет право каждый свободный англичанинnote 19. Абсурдность ситуации была вполне достойна пера Джонатана Свифта, получившего в последние годы известность как автор наискандальнейших политических памфлетов. Сей достойный член оппозиции Ее Величества был лет на двенадцать моложе Блада, но он, как и Блад, был выпускником дублинского Тринити-колледжа, да к тому же еще и ирландцем. Во время приступов мрачного сарказма Блад подумывал о том, что старина Джонни, если он не до конца позабыл славное студенческое братство, возможно, не отказал бы ему в небольшой услуге литературного плана. Однако Блад не был уверен, что вмешательство новомодного скандалиста из оппозиции не приведет к результату, прямо противоположному желаемому, — если лорды Палаты вообще обратят внимание на какой-то там памфлет. К счастью, несколько дней назад Питеру Бладу все же удалось убедить чиновников Палаты дать ему неофициальную возможность для сбора новых доказательств его невиновности. Получению столь необходимого разрешения в немалой степени поспособствовали последние политические события: Ее Величество королева Анна только что распустила шотландский парламент, и внимание лордов было отвлечено положением дел на севере страны. Приятным дополнением к новому повороту судьбы было и то, что опостылевшая фигура как-бы-не-часового у дверей исчезла.
Вот почему сейчас он сидел в задней комнате конторы одного из самых ловких банкиров Кале, широко известного в узких кругах. Комната эта приятно контрастировала с обшарпанным фасадом здания. Мебель была не столько изящной, сколько добротной, гобелены — уютными, камин не дымил.
Капитан Питер Блад являлся весьма почитаемым вкладчиком банка, хотя лично ни разу еще здесь не бывал. Более того, в какой-то степени он был компаньоном месье Жюсье. И теперь Его Превосходительство был занят просмотром толстых и потрепанных бухгалтерских книг. Гора этих книг высилась справа от него. Подогретое вино с пряностями и вазочка с печеньем занимали поднос, поставленный на табуретку слева. Сам же великий флибустьер размещался в громоздком, но удобном кресле, возложив ноги на вторую табуретку. Чем именно не устроил его массивный письменный стол — оставалось загадкой. Мэтр Жюсье предположил, что стол вызывает у гостя неприятные воспоминания об утомительных губернаторских обязанностях. Впрочем, мэтр Жюсье никогда не удивлялся странностям в поведении своих клиентов, тем более — компаньонов.
Правда, огорчительным было то, что на сей раз уважаемый гость не собирался вкладывать в банк деньги. Вовсе наоборот, и клерк уже отсчитывал в задней комнате требуемое количество полновесных золотых гиней. Теперь гостю надлежало решать, какие именно операции с его участием придется сворачивать. Впрочем, конечно, с судьбой не спорят, и платить тоже иногда бывает необходимо. Жюсье даже гордился собой немного — суметь набрать столь солидную сумму английской монетой! И без предупреждения! Хорошо хоть, что гостю не понадобились рупии… Или рубли… Мэтр пожевал губами. Губернатор Блад, конечно, известный авантюрист, но все же зря он отказался от предложенной охраны. Ох, зря… Впрочем, бывает, что тайна важнее безопасности. Мэтр понимал в таких вещах. Хотел бы он знать…
Звон колокольчика, возвестившего, что в переднюю, предназначенную для приема рядовых посетителей, явился клиент, прервал размышления мэтра. Подождав для приличия пару минут и уверив гостя, что он ненадолго, месье Жюсье направился в переднюю часть дома.
Диего увидел, как из неприметной двери позади конторки появился невысокий, одетый в солидный, правда, слегка старомодный, темный костюм человек лет шестидесяти, с острым носом и цепкими глазками. По почтительно напрягшейся спине клерка он понял, что это и есть обещанный мэтр Жюсье. Мэтр внимательно взглянул на Диего и на чистейшем испанском сказал:
— Слушаю вас, молодой человек.
Диего вздохнул и потянул за завязку мешочка.
Мэтр Жюсье почувствовал, что раздражение на идиота-клерка, оторвавшего его от важного разговора в задней комнате ради рядового посетителя, улетучилось без остатка. Более того, мэтр даже укорил себя за поспешность суждений, совершенно недопустимую в делах. Ну в самом деле, вот явился тощий высокий юнец, в потрепаннейшем суконном камзоле испанского покроя, и сам, несомненно, испанец. Совершенно безнадежный посетитель. А принес — глядите-ка! — розоватую антильскую жемчужину редкостного оттенка и размера. Мэтр Жюсье великолепно разбирался в жемчуге. Эта жемчужина стоила того, чтобы показать ее важному гостю, сидевшему в задней комнате. Удивительно было и то, что жемчужина вряд ли была краденой: в ворах мэтр разбирался не хуже, чем в жемчуге. Размышляя о превратностях судьбы, доставившей сей редкостный перл отъявленнейшему оборванцу, мэтр Жюсье привычно-равнодушным тоном на безукоризненном кастильском объяснял мальчишке, что жемчужины неправильной формы вышли из моды, что мужчины сейчас вообще не носят непарных жемчужных серег, а для того, чтобы переделать вещицу в брошь или какое-нибудь другое дамское украшение, придется искать жемчужины такого же оттенка, что все это вместе взятое, к его, мэтра Жюсье, величайшему прискорбию лишает жемчужину значительной части ее стоимости и, таким образом, он может дать за нее… — мэтр кинул быстрый взгляд на потертую шляпу Диего, украшенную мокрыми слипшимися перьями, — тридцать пять пистолей.
— Как! Это невозможно, сеньор! По самым скромным оценкам такая жемчужина стоит не менее восьмидесяти!
— Молодой человек, если бы вы пожили с мое, вы бы поняли, что цена винограда определяется урожаем и погодой…
— Но мы говорим о жемчуге!
— Не торопитесь, молодой человек… Цены на хлопок — Торговой Севильской палатой, столь же своевольной, как погода…
— Но жемчуг!…
— Не спешите. А цены на подобные безделушки определяются модой, столь же непредсказуемой, как обе вышепомянутые…
— О сеньор! Продавать такую жемчужину за столь низкую цену — просто кощунство!
— Неплохо, молодой человек, неплохо. Поживите с мое — и, может, лет через пятьдесят вы научитесь торговаться. Однако все, что я сказал вам, — правда…
— Что ж, придется попытать счастья в другом месте…
— И вот опять вы торопитесь! Ох, молодежь, горячая кровь, должно быть, карточный долг или…
— Моя сестра больна, — выдавил Диего, попытавшись выхватить жемчужину из рук почтенного мэтра. Мэтр проворно уклонился.
— О! Быть может, я мог бы предложить вам… к примеру… сорок пистолей?
— Учитывая состояние моего костюма и прочие обстоятельства, я согласен на шестьдесят, — Диего попытался улыбнуться, но внутри у него все сжалось. Шестьдесят, и даже сорок, пистолей были немалой суммой для него, но продавать матушкин талисман за полцены! Диего храбрился, но на душе у него скребли кошки.
Жюсье опять взглянул на парня, и вдруг ему показалось, что он только что проглядел что-то важное. Ощущение это мешало, как ноющий зуб. Впрочем, беседу все равно пора было закруглять.
— Право же, молодой человек, вы делаете успехи. Мне очень хочется пойти вам навстречу. Знаете… Как раз сейчас у меня гостит знакомый ювелир, и я попрошу его оценить вашу вещицу. Мое слово твердо, и я обещаю вам, что постараюсь добиться для вас максимальной цены — при условии разумных комиссионных. Вы видите, что при таких условиях я и сам заинтересован в наибольшей сумме сделки.
Честный и искренний взгляд мэтра Жюсье не оставлял места для подозрений. Да он и не собирался обманывать юношу. Молодость тороплива, пусть посидит в приемной, подумает, через пятнадцать минут будет рад продать жемчужину за пятьдесят. А он тем временем покажет вещицу гостю — ах, какая вещица! Она заслуживает внимания, если только мэтр Жюсье что-нибудь понимает в антильском жемчуге…
Однако Диего не пришлось слишком долго ждать. Мэтр появился вновь не более, чем через пять минут, и предложил Диего пройти внутрь «для личных переговоров о вашем товаре». И если бы за ними наблюдал человек, знавший Жюсье десять-пятнадцать лет, то он заподозрил бы, что мэтр озадачен.
* * *
Мэтр Жюсье провел Диего темным коридором и отодвинул портьеру, жестом предлагая пройти в комнату. Сам он туда не пошел. Крайне заинтригованный, Диего переступил порог. В удобном кресле у камина сидел высокий человек лет пятидесяти c небольшим (ноги с табуретки Блад убрал). У этого человека было узкое горбоносое лицо и внимательные ярко-синие глаза. Камзол глубокого василькового цвета, не новый, но безукоризненно пошитый, обрисовывал тонкую талию профессионального фехтовальщика. Батистовый шарф был обшит нежнейшим кружевом. На ювелира незнакомец, во всяком случае, не походил — скорее уж на остепенившегося бретера. Диего слегка растерялся. Незнакомец покачивал жемчужину за ушко. Пальцы у него были сильные и ухоженные.
— Я согласен заплатить вам за нее истинную цену, но при условии, что получу некоторую дополнительную информацию, — заявил он тоном, не подразумевающим отказа. — Дело в том, что я… знаком с этой вещицей, и мне было бы интересно проследить ее судьбу. Позвольте узнать, от кого она вам досталась?
— Мне дала ее моя матушка. Я думаю, что она владела ею давно — она говорила мне, что это — талисман.
— И вы решились продать его? — удивился Блад. Диего покраснел.
— Я не сделал бы этого без необходимости, — сказал он.
— О, прошу прощения. Я мог бы и сам догадаться. Кто же ваши почтенные родители?
(«Должно быть, его мать — та самая девчонка из Картахены… Вышла замуж, мать многочисленного потомства, отяжелела от бесчисленных родов… И хранила жемчужину. Ну надо же!»)
— Моя мать — донна Мария-Клара-Эухения де Сааведра. Мой отец… — Диего помедлил, затем сказал то, что, по его мнению, должно было прекратить дальнейшие вопросы, — умер, когда мне было около года. Моя семья живет в Картахене — не знаю, правда, чем это может вам помочь.
(«Вздор, конечно, но мальчишка мог бы быть моим — если он не младше семнадцати. Впрочем, если так, он вряд ли об этом знает. Однако почему он запнулся? Вздор, не может быть!»).
— Есть ли у вас братья или сестры?
— Нет, сеньор, я единственный сын.
— И ваша матушка отпустила вас путешествовать в столь юном возрасте? Должно быть, вам нет и шестнадцати?
— Мне уже семнадцать, сеньор, и она, конечно, боялась меня отпускать, но я убедил ее — мне хотелось увидеть Европу.
(«Это уже более, чем забавно. Даже чересчур»).
Блад подумал и решился сыграть ва-банк.
— Когда-то это была моя жемчужина, — сказал он. («Где же ты, мое флибустьерское счастье?») — Я подарил ее — давно. Нет ли среди знакомых вашей матушки подруги, которая отвечала бы следующему описанию: невысокого роста — не более пяти футов, очень стройная… впрочем, как все испанки… прямой нос, длинные брови, большие глаза. Я понимаю, что это описание может подходить ко многим, к тому же она могла сильно измениться. Ее тоже звали донья Мария. Сейчас ей должно быть около тридцати пяти лет.
У Диего расширились глаза.
— Вы — капитан Блад, — произнес он севшим голосом.
Блад почувствовал, как растягивается время, но его улыбка была безмятежной.
— Удивительно — мое имя еще кто-то помнит.
Диего расправил плечи и задрал подбородок. Удары судьбы следует встречать с открытым лицом — даже если они смахивают на пощечины.
— Я сказал вам неправду, сеньор, — произнес он, и его взгляд был гневным и гордым. — Моя матушка отвечает вашему описанию — и у меня никогда не было отца.
Блад задохнулся. Он — подозревал. Но сказанное было подобно удару шпаги.
— Так! — сказал он. — Значит — ты мой сын. Я… я рад познакомиться с тобой.
Голос Диего зазвенел.
— А я — ну что же, я хотел увидеть вас. Мне было любопытно поглядеть на человека, которому я обязан существованием. Я — удовлетворил свое любопытство.
Блад фыркнул — скорее одобрительно.
— Ну, а я — нет. Мне, например, любопытно, как ты оказался именно здесь.
Тут Диего вспомнил, какие настоятельные причины его сюда привели.
— Бесс — ваша дочь — она…
— Бесс — здесь?! И — с тобой?
— Мы плыли с ней вместе на галеоне. Она…
— Невероятно! Но почему…
— Она болеет. Мне нужны были деньги — у Бесс был этот адрес — и…
— Бесс больна?! Так что ж ты молчал? — возмутился Блад. — Подай-ка мне плащ, и пойдем.
Диего машинально выполнил распоряжение. Он был слишком ошеломлен. Блад поправил шляпу и взял у ожидавшего за дверьми клерка тяжелый саквояж.
— Мне, право же, неловко, дорогой мэтр, — сказал он вошедшему с клерком Жюсье, — но, боюсь, наш разговор нам придется закончить завтра. И я должен извиниться, но парень раздумал продавать…
— Что поделать, дорогой капитан. Конечно, вы привыкли торопиться, ведь вы добывали деньги, а не растили их, но в наше суетное время торопливости в мире хватает и без… — Мэтр запнулся, и взгляд его скользнул с Блада на Диего и обратно.
В глазах Питера Блада вспыхнули смешинки.
— Забирай свою жемчужину, сын, и впредь не швыряйся талисманами матери, — сказал он. — Да, кстати, а как тебя зовут?
* * *
— Удалось ли тебе что-нибудь раздобыть? — жалобно спросила Бесс.
— Не совсем то, на что я расчитывал, но выбирать мне не приходилось, — ответил Диего, пропуская Блада в комнату.
— А я-то считал, что сыновняя почтительность у испанцев в крови, — заметил Блад.
— Она передается только по мужской линии, — буркнул Диего.
— Папа?! Диего, кажется, у меня бред… Ой, папа! Это и правда ты! Диего, ты бессовестный, но я тебя все равно люблю.
— Не вскакивай, сейчас я сам подойду, — Блад встряхнул плащ перед камином и протянул руки к огню. — Почему ты здесь?! Что-нибудь случилось? Что-нибудь с…
— С мамой все в порядке. Но…
Диего отступил к двери. Наверняка, если бы у Бесс были силы, она визжала бы сейчас, как девчонка, и прыгала бы, как щенок. А вот ему никого не придется так встречать. Он сделал шаг, чтобы незаметно выскользнуть за дверь, но был остановлен.
— Диего, если ты не совсем замерз, сходи в порт, найди там посудину по имени «Ночной мотылек» и забери с нее мои вещи. Их немного. Постой — вот, возьми, расплатись с капитаном и скажи, что в Лондон я сегодня не плыву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17