– Я видела статуи, но никогда раньше не смотрела на живого мужчину, – сказала она, снова проводя язычком по губам. – Такое сильное напряжение, наверное, очень болезненно для тебя?
– Терпимо, – сухо ответил он. – По крайней мере некоторое время.
– Ты должен научить меня, как мне облегчить твое мученье.
– Я рад, что ты больше не боишься. – Он не мог удержаться от смеха, глядя на то, как она сострадает ему. – Но я не отношусь к твоим больным животным, и это… неудобство… по-особому приятно. Не удивляйся так, дорогая моя. Зная тебя, не сомневаюсь, что ты сумеешь сделать мне приятное. Я даю тебе полную свободу.
Она послушно встала на колени возле него. Ее роскошные волосы закрывали почти всю верхнюю часть тела, за исключением одного плеча и маленькой безупречной груди, проглядывающей сквозь их блестящую темную волну. Пирс прижал ее руку к своему мужскому естеству, предоставляя ей следовать зову своих чувств.
Сначала она была робка, но потом быстро освоилась. Ее пальцы гладили его так же нежно и бережно, как когда-то птичку со сломанным крылышком. Вскоре эти старания так поглотили ее, что она перестала видеть все вокруг. Дыхание ее участилось, и кончик языка был прикушен жемчужными зубками.
– Хватит, – приказал Пирс, зная, что больше не сможет вынести этой сладостной муки.
– Я сделала что-то не так? – растерянно проговорила она, словно очнувшись от сна.
– Нет, именно потому, что ты все делаешь прекрасно, мне так хорошо. Теперь моя очередь доставить тебе удовольствие.
Целовать ее пылающие губы было наслаждением, ее тонкая гладкая кожа отзывалась на его ласки так чутко, как самый требовательный мужчина мог только мечтать. Когда он целовал ее груди, она умиротворенно вздохнула и закрыла глаза.
– Как тогда на холме, – проворковала она, – но без одежды гораздо приятнее.
– Приятнее всего то, что не надо останавливаться, – отозвался он, соскальзывая вниз по ее телу. Право же, сейчас он не мог остановиться… Даже если бы она умоляла его повременить, даже если бы кто-нибудь чужой вошел в спальню и угрожал его жизни. Его железная выдержка изменяла ему. Он мог думать только о нежном податливом теле Йоланды и неукротимом желании обладать им.
Он придвинулся к ней, проникая в нее все глубже и глубже. Преграда непорочности, как он и ожидал, была нетронутой, не нарушенной его предыдущим вторжением. Она оказалась хрупким препятствием, и его неумолимое давление вызвало у Йоланды лишь слабый стон. Он легко преодолел сопротивление плоти и погрузился в ее сладостное трепещущее тепло. Она инстинктивно шевельнула бедрами, втягивая его в себя, и это ощущение было таким восхитительно чувственным, что Пирс подумал: все закончится прямо сейчас, одним жарким порывом. Он отклонился назад, осторожно вышел из нее, предостерегая себя от слишком агрессивных действий. Ему не хотелось ее пугать. Пирс хотел, чтобы она получала удовольствие от их интимной близости. Стиснув зубы, он заставил себя выждать, пока ее руки не обвили его и не заскользили вверх по спине в томительной ласке. Затем он снова бережно вошел в нее и услышал ответный вздох.
– Как это странно и прекрасно, – прошептала она. – Я люблю тебя, Пирс.
Ее нежный голос тронул его. Он уже не мог остановить то, что последовало за ее словами. Это было выше его сил. Сильным толчком он вошел в нее так глубоко, как только мог. И когда она двинулась навстречу, радостно принимая его, он излил в нее все нетерпеливое ожидание этой ночи. Всю невысказанную тоску по утраченной родине, злость и отвращение к войне. Воспоминания о разорванных телах, отсеченных руках и ногах, загубленных молодых жизнях, наконец, мучительное чувство вины за то, что сам он уцелел в этой бойне почти без серьезных ран. Вместе со своим семенем он излил в Йоланду всю сердечную боль, тщательно скрываемое одиночество и тоску жаждущей тепла души. И Йоланда приняла все это, преобразила в нечто несказанное и вернула ему с бесконечной любовью.
Он услышал ее вскрик и почувствовал, что Йоланда в состоянии блаженного экстаза. Спустя мгновенье он сам соскользнул в бездну вне времени и пространства. Мощная волна утоленного желания унесла их с Йоландой в тихую гавань человеческого счастья.
Когда Пирс снова пришел в себя, он лежал рядом с ней и она кончиками пальцев нежно гладила его лицо, вытирая слезы, которые продолжали струиться по его щекам.
– Я и представить себе не мог, каким ты окажешься сокровищем, – прошептал он.
– Я люблю тебя, Пирс. – Эти простые слова растопили его, казалось, недоступное сердце. Он знал, что может доверить этой благородной женщине свои самые сокровенные тайны.
– За исключением Элана, покойного бедняги Криспина и отца Эмброуза, я никогда никого не любил, – признался он. – Я был третьим сыном, обузой для своих родителей, не скрывавших, что предпочитают моих старших братьев. Когда я был маленьким, мать была так холодна со мной, что я рано стал пессимистом и не ждал от женщин искреннего чувства и преданности.
– Ты можешь во всем положиться на меня, – сказала она, и глаза ее блеснули непролившимися слезами, подобными тем, что стояли в его глазах. – Я никогда не предам тебя и всегда буду любить.
– Йоланда, я не уверен, что смогу ответить тебе такой же всепоглощающей любовью. Ты же заслуживаешь ее.
– Я научу тебя любить. Ты не должен ничего говорить, пока не сможешь. Когда ты это скажешь… а со временем, Пирс, ты это скажешь, потому что у тебя нежное сердце… когда ты все же произнесешь эти долгожданные слова, ты должен поверить в них. Никогда не лги мне о том, что чувствуешь. Это единственное обещание, которое, я надеюсь, ты не нарушишь.
– Откуда ты столько знаешь о любви? – полюбопытствовал он, понимая, что обещание, которого она требует, будет труднее выполнить, чем любую из данных им когда-то клятв.
– Возможно, я знаю столько о любви, потому что меня уже любили: моя мама, мой отчим, дядя Георгиос, моя няня Лезия и много других добрых людей. Благодаря их любви я сильнее, чем тебе кажется.
– В то время как я из-за недостатка любви оказался слабее, чем должен бы быть, – признался он. – Сделает ли твоя любовь меня сильнее?
– Моя любовь и любовь наших детей.
– Детей. – Пирс замер, внезапно осознав важность того, что совершил он, женившись, а также великое значение того, что произошло между ними, окончательно скрепив их брак.
Йоланда проявила изрядное мужество, достойно продержалась весь этот долгий день свадьбы и первую брачную ночь. Отвага и любовь помогали ей. В то время как самолюбивый Пирс не решался признаться себе в своих страхах. Его, пугали новые обязанности и ответственность.
– Я тебя не стою, – прошептал он.
– Думаю, что стоишь, – улыбнулась ему Йоланда, его прекрасная жена, с золотисто-коричневыми волосами, разметавшимися по подушке, и любовью, светящейся в темных глазах.
– Никогда не думал, что найду такое счастье, – удивленно произнес он, потрясенный неизведанными чувствами неги и блаженства, переполнявшими его. – Но счастье пришло. Что же мне теперь делать?
– Прими, – ответила она, кладя руки нему на плечи и прижимая его к себе. – И если ты хочешь усилить это дивное состояние поцелуем… или ласками… даже… Да, Пирс… возьми меня опять. Ох, Пирс, я так тебя люблю!
* * *
Император Лотарь отложил свое вторжение в Италию, опасаясь переходить Альпы до наступления лета. В Неаполе все было по-прежнему. Там продолжалась долгая блокада. Отсутствие сколько-нибудь серьезных происшествий, из-за которых Пирса могли бы отозвать в Италию, дало ему возможность провести с Йоландой всю весну и большую часть лета. Устройство их нового дома было завершено с необычайной быстротой, главным образом благодаря дорогим свадебным подаркам.
– Все эти дары упрощают наши хлопоты, хотя мне нравится ходить с тобой за покупками, – говорила Йоланда мужу. – Так приятно выбирать вещи, которые нравятся нам обоим, и ты так умело торгуешься, Пирс. За какую отличную цену ты купил фонтан и как он красив!
Они сидели в саду, который Йоланда за несколько недель превратила из непроходимой чащи сорняков в благоухающий мир цветов и трав. Украшенный яркими изразцами фонтан стоял посередине возрожденного сада.
Пирс довольно улыбнулся, наслаждаясь ароматным воздухом и милым присутствием своей жены. Жизнь была прекрасна. Горе и разрушения, принесенные войной, казались ему далеким страшным сном. Иногда он вспоминал об Элане, который снова, будучи капитаном одного из кораблей, сторожил вход в Неаполитанский залив.
– Милый мой, у нас возникло небольшое затруднение, – пожаловалась Йоланда, нарушив благодушное расположение мужа. – Это касается дяди Эмброуза. Знаешь, он велел мне звать его дядей, как ты и Элан.
– Надеюсь, он не заболел? Мне следовало пойти с тобой, когда ты сегодня навещала Георгия, но у меня было дело в королевском дворце. Полагаю, ты видела не только Георгия, но и Эмброуза. Так что там стряслось и почему ты мне сразу не сказала о неприятном событии?
– Я хотела сначала обдумать, чем мы можем ему помочь, – ответила Йоланда. – Нет, дядя Эмброуз не болен, но что-то его расстроило. Дом Георгиоса просторен, в нем есть где уединиться, но все же дядя оказался в неловком положении, особенно по ночам.
– В чем же заключается эта неловкость? – Пирс не понимал, почему она колеблется, не решаясь объяснить суть дела. – Говори прямо, Йоланда.
– Если я колеблюсь, то лишь потому, что мне самой немного неловко, – призналась она. – На моей памяти дядя Георгиос ничего подобного не делал.
– Не делал чего? – теряя терпение, настаивал Пирс.
– Дядя Георгиос завел двух любовниц, – смущенно ответила Йоланда, – и поселил их в своем доме.
– Двоих? Почти в пятьдесят лет? Господи Боже, он доведет себя до изнеможения и станет ненужным Рожеру, – расхохотался Пирс. Однако, увидев возмущенное лицо Йоланды, посерьезнел и кое-что вспомнил. – Когда мы с Георгием говорили о том, что он отдаст нам этот дом, он сказал что-то насчет изменения образа жизни. Так что я не очень удивлен. Он вдовец, Йоланда, и долго его личная жизнь протекала вдали от дома, где жила ты. Теперь, когда он уже не отвечает за молодую девушку, то имеет право на личное счастье. Однако сразу две женщины? – Пирс сделал комичную гримасу, а когда Йоланда игриво хлопнула его по руке, он от души рассмеялся.
– Любовь моя, ну будь же серьезным, – урезонила его Йоланда. – Дядя Эмброуз живет в том же доме. Он не общается с этими женщинами, но знает, что они находятся там и для какой цели. Их присутствие оскорбляет его. Я уверена, что он никогда не пожалуется дяде Георгиосу, и он ничего не сказал мне, но я же видела, как он растерян. Думаю, дядя Эмброуз хотел бы переехать куда-нибудь, наверное, в какое-то монастырское убежище, но это трудно сделать, потому что Рожер не позволяет католической церкви строить на Сицилии большие сооружения.
– И по вполне основательной причине, – сказал Пирс. – Рожер утверждает, что католические священники нетерпимы к другим религиям и что если он даст им разрешение строить на Сицилии монастыри или аббатства, они настоят на том, чтобы все православные греческие церкви были разрушены, а мусор сметен в море. То же самое было бы сделано со всеми мечетями и синагогами, а вместо них поставлены латинские католические церкви. А это будет означать конец мирного королевства Рожера. Если дядя Эмброуз хочет покинуть дом Георгия, то, за исключением католического собора в Кефалу, очень мало мест, где он будет чувствовать себя как дома.
– Это я и хотела с тобой обсудить, – откликнулась Йоланда. – Дяде Эмброузу есть куда переехать. У нас просторный дом. Я не думаю, что почтенный аббат станет возражать против скромных любовных отношений мужа и жены. Как ты считаешь? И еще подумай, Пирс, вот о чем: когда ты вернешься в Италию, а это тебе вскоре предстоит, дядя Эмброуз составит мне компанию. Это будет так чудесно.
– Ты готова пойти на это? Взять его сюда? – переспросил Пирс.
– Что это значит – «взять его сюда»? – возмутилась Йоланда. – Как ты можешь говорить столь пренебрежительно? Дядя Эмброуз часть твоей семьи, а значит, и моей. Как можно сомневаться, «взять» его или нет. Словно он ищет укрытия от преследования! Разумеется, я хочу, чтобы он к нам переехал. Днем ему будет легко пользоваться библиотекой дяди Георгиоса, а ночью ему не придется непрерывно молиться, чтобы не думать о том, что вытворяет на склоне лет дядя Георгиос со своими двумя любовницами. Пирс, прекрати надо мной смеяться!
– Я смеюсь не над тобой. Я смеюсь от чистого удовольствия. Какая ты замечательная женщина! Дядя Эмброуз переедет к нам. Завтра я с ним поговорю. А теперь повтори-ка мне, – попросил он и нежно коснулся ее груди, – что это ты говорила о скромных любовных отношениях мужа и жены?
ГЛАВА 13
Дни становились короче, предвещая конец жаркого сицилийского лета. В Италии не было никаких признаков столь долгого ожидаемого вторжения армии императора Лотаря, но, несмотря на это, пришло время Пирсу возвращаться туда. Да и пора было навестить пожалованное ему владение в Асколи. В последний вечер перед отъездом они с Йоландой ужинали, как обычно, вместе с отцом Эмброузом. Как только трапеза закончилась, Эмброуз извинился и удалился в свою комнату, сказав, что ему надо поработать.
– До чего же милый человек, – Йоланда любовно поглядела ему вслед, – хочет дать нам еще побыть наедине.
– Так давай же возможно лучше используем это время. – Пирс встал из-за стола и протянул ей руку. – Милая моя жена, пора идти в постель.
– Пирс, солнце еще не садилось. – Она бросила чувственный взгляд ниже его пояса. – Какой же ты ненасытный.
– Ты пойдешь со мной или нет?
Он не сомневался в ее согласии, но не знал, как она себя поведет. У Йоланды была очаровательная и соблазнительная манера дразнить его вплоть до того момента, когда они, обнаженные, оказывались в постели. Она падала в его объятия пылко и страстно. Но не всегда они предавались любви в постели. Как-то днем она в нетерпении объявила, что до постели слишком далеко, и, не думая долго, села к нему на колени в саду на скамейке, заметив, что ее пышные юбки прекрасно скроют их интимные утехи. Они помнили одно событие, когда отправились на холмы и она остановила лошадь именно в том месте, где когда-то он отказался обладать ею. Теперь, сказав, что у нее осталось невыполненное обещание, она невозмутимо сняла с себя одежду и, опустившись на плащ, раскрыла ему объятия. Воспоминания об этом полном страсти, пронизанном солнцем дне позволило его возбужденной плоти испытать неслыханное блаженство.
Пирс с каждым днем убеждался, что ему повезло несравненно больше, чем многим молодым мужчинам. Любовь Йоланды оказалась для него целительным волшебным бальзамом, воскресившим его к новой жизни. Странно, но в этот вечер она не стала шутить и поддразнивать его. В ответ на приглашение она просто вложила в его руку свою и бок о бок с ним поднялась по лестнице наверх.
Заходящее солнце заливало спальню, озаряя их обнаженные тела золотистым светом. Солнечные лучи зажгли красноватые огоньки в распущенных волосах Йоланды. Ее пылкость и отзывчивость пленяли Пирса. Но он слишком хорошо знал свою жену, чтобы не заметить: она чем-то озабочена. Йоланда выждала спокойный момент, когда лежала в его объятиях на белоснежных простынях.
– Пирс, я колебалась, стоит ли говорить тебе. Я не хочу, чтобы ты тревожился там, вдали от меня, но убеждена – ты должен знать. Если я хочу, чтобы ты был честен со мной, то и сама не должна иметь от тебя тайн.
– Что ты такое натворила? Купила какой-нибудь кошмарный лишний предмет из обстановки для дома? – сонно пробормотал он, уткнувшись в ее атласную шею. – Или ты пригласила папу римского погостить у нас? Эти неуемные римляне доставляют бедняге кучу хлопот и неприятностей, так что он, наверное, сразу примет твое приглашение. Но как объясним мы его визит Рожеру?
– Пирс, я серьезно.
– Правда?
Его не слишком тревожило, что она собирается сказать. У нее каждый день бывали какие-нибудь новости: то она подобрала бродячую кошку, то привела домой какого-то нищего, чтобы выучить его, как стать слугой, а то пригласила пожить у них растерянного путешественника-иностранца. Пирс уже привык к тому, что он называл заботой о раненых птицах. Любящее сердце, которое так нежно заботилось о нем, сострадало всему живому. Он не мог упрекать ее за эту слабость и не смел ревновать к удивительной щедрости ее души и сердца. Пирс знал, что самой глубокой и страстной любовью она любит только его одного.
– У меня будет ребенок от тебя.
Его затуманенному желанием сознанию понадобилось несколько мгновений, чтобы понять сказанное ею. Когда до него наконец дошло, в чем она только что призналась, он поднял голову, лежавшую у нее на плече, и убрал руки с ее груди.
– Повтори, что ты сказала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35