спали, играли, ели, Мартин катался с Кайли на лодке, а Мэй устраивалась читать или писать в бельведере. Все вместе они плавали, а вечерами сидели в шезлонгах на лужайке и рассказывали истории о звездах.
После полуночи на третью ночь их пребывания на озере Кайли во сне, как лунатик, пришла к ним в комнату. Мэй с Мартином предавались любовным ласкам, когда неожиданно обнаружили подле своей кровати Кайли. Пока Мартин натягивал на себя простыню, Мэй наклонилась к Кайли.
– Милая? – осторожно окликнула она девочку.
– Там, в звездах. – Кайли показала на окно.
– Что ты там видишь? – спросила Мэй.
– Слепой, – ответила Кайли, ее немигающий взгляд был устремлен на звезды. – Он не может видеть.
– Она спит? – прошептал Мартин.
– Думаю, да.
– Мне обязательно надо сказать ему… – Кайли смешалась.
– Сказать ему – что? – спросила Мэй.
– Куда смотреть, – договорила Кайли.
Потом, развернувшись, девочка пошла назад в свою комнату.
Поднявшись с кровати, Мэй осторожно проводила дочку до самой кроватки, чтобы с ней ничего не случилось по дороге. Убедившись, что Кайли крепко заснула, Мэй поспешила обратно, чтобы записать случившееся в синем дневнике.
– Что это было? О чем это она? – спросил жену Мартин.
– Я не уверена, – ответила Мэй, стараясь не упустить ни малейшей детали.
– Ты все еще ведешь свой дневник?
– Да. – Мэй отложила в сторону ручку.
– И какая от него польза?
Мэй посмотрела на него. Она думала о гипотезе, выдвинутой доктором Уитпеном, что видения Кайли каким-то образом связаны с историей Мартина, но оставила это при себе.
– Это помогает докторам понять, что с ней происходит, – нашлась Мэй.
– О каком слепом она говорила, а? – не унимался с вопросами Мартин. – Я что-то не слышал о таком созвездии.
– Я знаю, – Мэй внимательно разглядывала звездное небо из окна.
Позвонила Шарлотта, предложила посидеть с Кайли, и после некоторого раздумья Мэй решила согласиться.
Им с Мартином необходимо было какое-то время побыть вдвоем. Они говорили о том времени, когда, расставшись, жили порознь, о поражении в Кубке Стэнли, о надеждах на лето.
– Что ты там делаешь? – спросил Мартин на следующее утро, когда обнаружил, что она уже проснулась.
Они старались наверстать упущенное за весну, и весь полдень и вечер накануне был заполнен трогательными прикосновениями, совместным купанием и удивительной нежностью. Теперь, когда она направилась к окну открыть занавески, он протянулся к ней через кровать и схватил ее за ногу.
– Уже полдесятого, – сказала она. – Знаешь, когда я в последний раз спала так поздно? Это было…
Но у Мартина был крепкий захват, и он потянул ее назад прямо в постель. Не успела она свалиться, как он уже накатился на нее.
– Девять тридцать – это ничто, – воскликнул он. – Нам представился случай побыть наедине, и я не выпущу тебя до самого полудня.
– Но там так красиво. – Она показала на окно, где яркий солнечный свет проникал через щелку между занавесками. – Мы должны…
– Не должны мы ничего, – притворно возмутился Мартин, откидывая назад ее волосы и крепко целуя.
– Я никогда не сплю до полудня, – прошептала Мэй.
Его руки медленно двигались по плечам, от плеч к груди и далее к животу.
– Кто это тут говорил что-нибудь про сон? – удивился Мартин, целуя ее в шею.
Они снова были близки, потом Мартин принес ей кофе в кровать, потом Мэй открыла занавески, потом Мартин закрыл их. Когда он вернулся от окна, Мэй заметила, что он щурится и прикрывает глаза.
– Что с тобой? – встревожилась она.
– Оказался еще не готов к дневному свету, – отшутился он, устремляясь к ней. – Возвращайся-ка сюда, женщина.
Мэй хотела его еще о чем-то спросить, но страсть увлекла ее. Мартин был крайне настойчив. Зная о крепости его мышц, никак нельзя было предположить, что он может быть таким нежным, и Мэй погрузилась в нахлынувший на нее мир ощущений, о существовании которых она даже не догадывалась.
– Так хорошо? Тебе нравится так?
Его вопросы ошеломили ее. Она настолько растворилась в нем, не различая, где заканчивалась она и где начинался Мартин, что ей чудилось, как ее голос, мысли и чувства сливаются с ним в одно целое.
– Это невероятно, – прошептала она.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Только телом, словами не смогу.
Даже через закрытые занавески пробивался яркий свет, когда солнце поднялось выше, и Мэй подошла к окну, чтобы опустить шторы и погрузить комнату в полумрак.
– Я думал, тебе требовалось солнце, – поддразнил он.
– Я не хочу ни видеть, ни слышать, – сказала она, дрожа от возбуждения. – Я только хочу чувствовать тебя.
– Какая ты неистовая, – сказал он.
– Только с тобой. – Она устроилась подле него.
Их разлука многое изменила, и теперь она чувствовала себя ближе к нему. Целуя ее губы, Мартин закрыл ей глаза ладонью. Лишившись возможности видеть, она ощущала его дыхание на своей щеке, его руки, обнимающие ее тело. Прикосновение его пальцев к коже, прикосновение губ, его поцелуй – все ощущения стали острее и глубже. Мэй ошеломила такая острота ощущений при физической близости с Мартином, когда она была лишена возможности видеть. Она никогда не верила, что такое бывает. Они не говорили, и она не могла видеть, и она знала, что отказалась от зрения и прислушивалась к прикосновениям, чтобы испытать новый уровень доверия между ней и мужем.
Шли дни, и их жизнь стала отчасти входить в привычное русло. Перестали трезвонить репортеры с просьбами дать им интервью. Воспоминание о тех ужасных послед них нескольких секундах игры начало постепенно стираться из памяти. Рэй зашел поговорить, и они с Мартином пили пиво и проводили «посмертный» анализ игровых ситуаций на открытой веранде.
Еще в Бостоне Мэй разработала систему общения с Тобин при помощи телефона и факса, и этим летом они улучшили ее для Канады. Они договорились, что с июня по сентябрь на месте со всеми новыми клиентами общается Тобин, а Мэй просматривает все проекты свадеб из Лак-Верта.
Однажды, когда Мартин и Рэй отправились на рыбалку, Мэй пригласила к себе Дженни и Шарлотту. Пока девочки играли снаружи, их матери беседовали между собой на передней веранде.
– Как Рэй воспринимает поражение? – задала Мэй давно волнующий ее вопрос!
– С каждым днем ему понемногу становится лучше. А первые сутки он реагировал с явно повышенной чувствительностью на имя Мартина Картье.
– Он обвиняет Мартина в их проигрыше?
– Не он один. Все, – поправила ее Дженни. – Он потерял шайбу, вместо того чтобы сделать бросок.
Мэй нахмурилась. Ей хотелось, чтобы ее подруга не опускалась до обвинений в потере Кубка в адрес ее мужа.
– Спортсмены всегда нуждаются в козле отпущения, – объяснила ей Дженни. – Уверена, ты это уже заметила. И Рэй выступал в этой роли множество раз, да и все остальные. Каждый делает ошибки. Но такую…
– …невероятную. – Мэй вспомнила ужасные последние секунды.
– Да он просто взял и остановился посередине льда, – сказала Дженни. – Рэй говорит, если бы он так не разозлился на Мартина, он бы встревожился за него.
– Почему встревожился?
– Ну, ему показалось, будто Мартина парализовало или что-то в этом роде. Он словно оцепенел.
– Мне тоже так показалось.
Перед ее мысленным взором по льду пронесся Мартин, потом замер, взметнул руку с клюшкой, изготовившись сделать бросок. Шайба вот-вот полетит в ворота Эдмонтона.
– Его отец упомянул кое-что в разговоре со мной, когда я навестила его. Он сказал, будто Мартин предпочитает правую сторону.
– Да они носятся взад-вперед по полю, какая тут правая или левая сторона, – рассмеялась Дженни. – Все зависит от того, где у них что болит. А у них всегда что-нибудь болит.
– Выходит, мне нечего беспокоиться?
– Нет, если только однажды утром он не проснется и не сможет двигаться. Это единственная достаточно веская причина, которая в состоянии удержать Мартина ото льда.
– Понятно, – протянула Мэй.
Потом, предложив Дженни чаю, Мэй направилась в кухню. Следуя за хозяйкой, Дженни останавливалась посмотреть на некоторые старые картины в гостиной. Она бросила взгляд на выставленные на спинке дивана подушки, вышитые рукой матери Мартина.
– Агнес всегда была занята работой. Вязание, вышивание гладью. Она и мне показывала, как вышивать.
– У тебя получилось?
– Я начала одну работу, – сказала Дженни, оглядываясь кругом.
Ее внимательный взгляд прошелся по стенам, каминной доске и книжным полкам.
– Хмм-мм. Странно.
– Что странно?
– В этой комнате всегда висела картина, вышитая крестом. Темно-синяя нить, как мне кажется, по миткалю. На ней были изображены два крохотных зверька. Мне очень и очень нравилась эта картина. Именно она вдохновила меня попробовать научиться вышивать. Агнес вышила ее, когда родился Мартин.
– Интересно, где же она, – удивилась Мэй.
– Да, интересно. – Дженни еще раз оглядела стены в комнате, словно картина могла внезапно вновь появиться. – Она всегда здесь висела.
Мартин взял напрокат грузовик у дяди Рэя и отправился в местный питомник скупать их розовые кусты. Он хотел, чтобы у Мэй появился свой собственный розарий здесь, точно такой же, как и в Блэк-Холле. Сезон цветения наступал в этих местах на месяц позже, чем в Коннектикуте, поэтому большинство кустов, которые он выбрал, были усыпаны бутонами.
Пока Мартин загружал шестьдесят розовых кустов в кузов грузовичка, Кайли, которая приехала в питомник вместе с ним, играла с разлегшимся в тени старым бассетом.
– Осторожнее, он кусается, – крикнул ей владелец питомника, Жан-Пьер Хеклер.
Мартин положил розовый куст, который он нес, и пошел спасать Кайли.
– Он не кусает меня, – возразила Кайли.
– Ну, зато меня кусал. – Жан-Пьер показал укус на своей ноге. – Вчера вечером от него так несло, что я вышвырнул его за двери. Тут он и схватил меня за ногу…
– Зачем же вам пес, который вас кусает?
Мартин внимательно посмотрел в глаза старому псу. Тот был привязан к столбу забора и лежал в небольшом углублении, которое сам же и вырыл. Морда у него была вся в складках, шерсть вокруг глаз и пасти совсем седая. Когда он часто и тяжело дышал, его длинный язык высовывался так, что свисал в грязь.
– Пес когда-то принадлежал отцу Энн, – объяснил Жан-Пьер.
Мартин внимательно слушал. Он ходил в школу с женой этого человека, Энн Дюпре, и вспомнил, что ее отец содержал небольшую ферму к юго-западу от озера.
– А мистер Дюпре умер? – поинтересовался Мартин.
– Да, прошлой зимой. Мы продали ферму, но, конечно же, новые владельцы не захотели оставлять себе такого недружелюбного старого пса. Да и мне для дела плохо, когда он рычит на всех покупателей.
– Бедный старый песик. – Кайли извивалась, пытаясь вырваться из рук Мартина.
Мартин не мог поверить, глядя в потухшие глаза упавшего духом пса, что тот станет кого-нибудь кусать, но все же не исключал такой возможности.
– Что я вам должен? – спросил Мартин, доставая бумажник.
– Ну, я готов предоставить вам десятипроцентную скидку, – пояснил Жан-Пьер. – Вы ведь прославили Лак-Верт. Энн очень гордится вами. В следующем году вы одержите еще большую победу! Наверняка выиграете Кубок Стэнли.
– В следующем году, – повторил Мартин, отпуская Кайли, чтобы рассчитаться с деньгами.
Она подбежала к псу, и тот облизал ей руку. Схватив веревку, работник питомника уволок пса.
– Мне только не хватало, чтобы эта дворняга покусал вашу девочку, – сказал Жан-Пьер.
– Он не будет кусать меня, – настаивала на своем Кайли.
– Он очень старый. Скоро приедет ветеринар, вы меня понимаете.
Мартин почувствовал, как у него в жилах застыла кровь.
– Вы хотите усыпить его? – уточнила Кайли.
– У него артрит, плохие зубы, жуткий характер, – перечислял Жан-Пьер Хеклер. – Это к лучшему.
– Мы можем взять его? – спросила Кайли.
– Вам не нужна эта собака, – запротестовал Жан-Пьер. – Поверьте мне. Если вам нужен кто-то в дом, я могу дать вам котеночка. Наша большая полосатая только что окотилась.
Мартин наблюдал, как Кайли медленно и осторожно двигалась к старому псу. Даже с того места, где мужчины стояли и разговаривали, Мартин чувствовал запах изо рта пса. Кайли протянула руку, пес вытянул шею, чтобы девочка могла погладить его по голове, и в ответ на ласку за вилял совсем как счастливый щенок.
– Как зовут пса? – неожиданно для себя услышал Мартин свой вопрос.
– Гром, – ответил Жан-Пьер.
– Эй, Гром, – позвала Кайли.
– Котята…
– Она хочет Грома. – Мартин видел, как старый пес расчувствовался и обслюнявил всю руку Кайли.
Кайли рассмеялась и погладила его длинные уши.
– От него одни неприятности, – тихо уговаривал Жан-Пьер, чтобы Кайли не могла слышать. – Не может управлять собой, ходит по всему дому. Мы оставляем его спать на дворе, так он воет всю ночь. Он однолюб, стал неуправляем и неприветлив, когда его хозяин умер. Поверьте мне, Мартин, пусть ветеринар сделает свою работу. Так будет лучше для всех.
Мартин вспоминал. Как-то раз Дженни водила своих детей и Натали в приют для бродячих собак, за муниципальным гаражом, на Маунтинроуд.
Гарднеры взяли домой молодого стеффорда, а Натали выбрала себе брошенного гончего пса, сказав женщине, которая присматривала за приютом, что вернется за ним с отцом перед выходными.
Она умоляла Мартина позволить ей взять того пса. Они могли бы обучить его вместе, и он мог остаться с Мартином, когда она вернется в Калифорнию. Мартин сказал «нет». Хоккейный сезон длился долго; пес оставался бы один, пока Мартин был в разъездах. Это Гарднеры могли себе позволить заводить животных, их много, и есть кому играть с собакой каждый день.
Его ответ огорошил Натали. Как-то утром, ускользнув из дома, она поехала на велосипеде в приют. Она назвала пса Арчи, и все то лето не переставала уговаривать Мартина передумать. Однажды утром ему позвонила смотрительница собачьего приюта. Явно не относившаяся к числу хоккейных болельщиц, она говорила с ним с ядом в голосе, объяснив, как добраться до приюта, чтобы забрать домой его ребенка.
– Эти дороги крайне опасны, – добавила женщина. – Девочка еще мала, чтобы ездить одной на велосипеде.
– Я сейчас же приеду и заберу ее, – пообещал он.
– И не позволяйте ей возвращаться сюда, – предупредила женщина. – Этот пес пробыл здесь все лето, и его усыпят завтра. Она больше не найдет его здесь.
Когда Мартин забирал Нэт, она начала плакать, сжимая шею Арчи. Разнимая руки девочки, Мартин оттолкнул пса, который все же успел укусить его. Мартин уехал домой с безутешно рыдающей Натали, чувствуя на себе холодный взгляд той женщины.
Теперь Мартин наблюдал за Кайли и вспоминал горе и гнев Натали. Он видел, как девочка поцеловала ухо бассета и потухший взгляд пса преобразился. Собака облизывала лицо Кайли, показывая серо-розовые десна с просветами от выпавших нижних зубов.
– Может, все-таки лучше нового щенка, Кайли? – все же спросил он. – Или одного из тех котят?
– Я хочу Грома. – Кайли затрясла головой.
– Тогда ладно, – согласился Мартин и, повернувшись к мужу Энн, спросил:
– Надеюсь, вы не будете возражать? Насколько я понял, вы не намеревались оставлять у себя собаку.
– Мы – нет, но и вам не надо, если честно, нам было бы стыдно навязать вам это паршивое животное…
– Он не паршивый! – сказала маленькая девочка, и хотя это говорила Кайли, Мартин мог поклясться, что он слышал голос Натали.
– Я буду счастлив заплатить вам за него, – предложил Мартин.
– Ну, уж в этом нет никакой необходимости, – покачал головой Жан-Пьер.
Он помог Мартину загрузить оставшиеся розовые кусты в грузовик, пока Кайли забиралась в кабину с Громом.
– Почему его зовут Гром? – поинтересовалась Кайли.
– Он имел брата, Молнию, – объяснил Жан-Пьер. – Их имена были своего рода семейная шутка. Все, что они любили делать, это есть и спать! Такие большие сонные глаза и короткие лапы. Они предпочитали лежать на открытой веранде, и даже птицы спокойно крали у них еду. А голуби – так те сидели у них на головах.
– Что случилось с Молнией?
– Моего тестя увезли в больницу, и он больше никогда не вернулся домой, и старик Молния отказался есть и пить. Зачах и умер. Гром и Молния. Они были подстать друг другу.
– Ты тоскуешь без брата, – услышал Мартин, как Кайли шепчет старому псу. – И своего хозяина. Вот отчего у тебя плохое настроение.
– Какое богатое воображение, – отметил Жан-Пьер.
– У нее большое сердце, – еле сдерживаясь, пробурчал Мартин, забираясь в кабину и выезжая на дорогу.
В следующий раз, когда он захочет приобрести розовые кусты, он поедет в «Грингарденс», к северу от озера. Энн Дюпре была хорошей девочкой в школе. Мартин не мог представить ее женой человека, который пинает собаку ее отца. Неудивительно, что старина покусал его.
Но однажды пес покусал и самого Мартина.
Так совсем неожиданно для себя Мэй заимела новый розарий и старую собаку. Взяв с собой кофе, она вышла из дома полюбоваться на восход солнца и прогуляться по только что посаженным рядам розовых кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
После полуночи на третью ночь их пребывания на озере Кайли во сне, как лунатик, пришла к ним в комнату. Мэй с Мартином предавались любовным ласкам, когда неожиданно обнаружили подле своей кровати Кайли. Пока Мартин натягивал на себя простыню, Мэй наклонилась к Кайли.
– Милая? – осторожно окликнула она девочку.
– Там, в звездах. – Кайли показала на окно.
– Что ты там видишь? – спросила Мэй.
– Слепой, – ответила Кайли, ее немигающий взгляд был устремлен на звезды. – Он не может видеть.
– Она спит? – прошептал Мартин.
– Думаю, да.
– Мне обязательно надо сказать ему… – Кайли смешалась.
– Сказать ему – что? – спросила Мэй.
– Куда смотреть, – договорила Кайли.
Потом, развернувшись, девочка пошла назад в свою комнату.
Поднявшись с кровати, Мэй осторожно проводила дочку до самой кроватки, чтобы с ней ничего не случилось по дороге. Убедившись, что Кайли крепко заснула, Мэй поспешила обратно, чтобы записать случившееся в синем дневнике.
– Что это было? О чем это она? – спросил жену Мартин.
– Я не уверена, – ответила Мэй, стараясь не упустить ни малейшей детали.
– Ты все еще ведешь свой дневник?
– Да. – Мэй отложила в сторону ручку.
– И какая от него польза?
Мэй посмотрела на него. Она думала о гипотезе, выдвинутой доктором Уитпеном, что видения Кайли каким-то образом связаны с историей Мартина, но оставила это при себе.
– Это помогает докторам понять, что с ней происходит, – нашлась Мэй.
– О каком слепом она говорила, а? – не унимался с вопросами Мартин. – Я что-то не слышал о таком созвездии.
– Я знаю, – Мэй внимательно разглядывала звездное небо из окна.
Позвонила Шарлотта, предложила посидеть с Кайли, и после некоторого раздумья Мэй решила согласиться.
Им с Мартином необходимо было какое-то время побыть вдвоем. Они говорили о том времени, когда, расставшись, жили порознь, о поражении в Кубке Стэнли, о надеждах на лето.
– Что ты там делаешь? – спросил Мартин на следующее утро, когда обнаружил, что она уже проснулась.
Они старались наверстать упущенное за весну, и весь полдень и вечер накануне был заполнен трогательными прикосновениями, совместным купанием и удивительной нежностью. Теперь, когда она направилась к окну открыть занавески, он протянулся к ней через кровать и схватил ее за ногу.
– Уже полдесятого, – сказала она. – Знаешь, когда я в последний раз спала так поздно? Это было…
Но у Мартина был крепкий захват, и он потянул ее назад прямо в постель. Не успела она свалиться, как он уже накатился на нее.
– Девять тридцать – это ничто, – воскликнул он. – Нам представился случай побыть наедине, и я не выпущу тебя до самого полудня.
– Но там так красиво. – Она показала на окно, где яркий солнечный свет проникал через щелку между занавесками. – Мы должны…
– Не должны мы ничего, – притворно возмутился Мартин, откидывая назад ее волосы и крепко целуя.
– Я никогда не сплю до полудня, – прошептала Мэй.
Его руки медленно двигались по плечам, от плеч к груди и далее к животу.
– Кто это тут говорил что-нибудь про сон? – удивился Мартин, целуя ее в шею.
Они снова были близки, потом Мартин принес ей кофе в кровать, потом Мэй открыла занавески, потом Мартин закрыл их. Когда он вернулся от окна, Мэй заметила, что он щурится и прикрывает глаза.
– Что с тобой? – встревожилась она.
– Оказался еще не готов к дневному свету, – отшутился он, устремляясь к ней. – Возвращайся-ка сюда, женщина.
Мэй хотела его еще о чем-то спросить, но страсть увлекла ее. Мартин был крайне настойчив. Зная о крепости его мышц, никак нельзя было предположить, что он может быть таким нежным, и Мэй погрузилась в нахлынувший на нее мир ощущений, о существовании которых она даже не догадывалась.
– Так хорошо? Тебе нравится так?
Его вопросы ошеломили ее. Она настолько растворилась в нем, не различая, где заканчивалась она и где начинался Мартин, что ей чудилось, как ее голос, мысли и чувства сливаются с ним в одно целое.
– Это невероятно, – прошептала она.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Только телом, словами не смогу.
Даже через закрытые занавески пробивался яркий свет, когда солнце поднялось выше, и Мэй подошла к окну, чтобы опустить шторы и погрузить комнату в полумрак.
– Я думал, тебе требовалось солнце, – поддразнил он.
– Я не хочу ни видеть, ни слышать, – сказала она, дрожа от возбуждения. – Я только хочу чувствовать тебя.
– Какая ты неистовая, – сказал он.
– Только с тобой. – Она устроилась подле него.
Их разлука многое изменила, и теперь она чувствовала себя ближе к нему. Целуя ее губы, Мартин закрыл ей глаза ладонью. Лишившись возможности видеть, она ощущала его дыхание на своей щеке, его руки, обнимающие ее тело. Прикосновение его пальцев к коже, прикосновение губ, его поцелуй – все ощущения стали острее и глубже. Мэй ошеломила такая острота ощущений при физической близости с Мартином, когда она была лишена возможности видеть. Она никогда не верила, что такое бывает. Они не говорили, и она не могла видеть, и она знала, что отказалась от зрения и прислушивалась к прикосновениям, чтобы испытать новый уровень доверия между ней и мужем.
Шли дни, и их жизнь стала отчасти входить в привычное русло. Перестали трезвонить репортеры с просьбами дать им интервью. Воспоминание о тех ужасных послед них нескольких секундах игры начало постепенно стираться из памяти. Рэй зашел поговорить, и они с Мартином пили пиво и проводили «посмертный» анализ игровых ситуаций на открытой веранде.
Еще в Бостоне Мэй разработала систему общения с Тобин при помощи телефона и факса, и этим летом они улучшили ее для Канады. Они договорились, что с июня по сентябрь на месте со всеми новыми клиентами общается Тобин, а Мэй просматривает все проекты свадеб из Лак-Верта.
Однажды, когда Мартин и Рэй отправились на рыбалку, Мэй пригласила к себе Дженни и Шарлотту. Пока девочки играли снаружи, их матери беседовали между собой на передней веранде.
– Как Рэй воспринимает поражение? – задала Мэй давно волнующий ее вопрос!
– С каждым днем ему понемногу становится лучше. А первые сутки он реагировал с явно повышенной чувствительностью на имя Мартина Картье.
– Он обвиняет Мартина в их проигрыше?
– Не он один. Все, – поправила ее Дженни. – Он потерял шайбу, вместо того чтобы сделать бросок.
Мэй нахмурилась. Ей хотелось, чтобы ее подруга не опускалась до обвинений в потере Кубка в адрес ее мужа.
– Спортсмены всегда нуждаются в козле отпущения, – объяснила ей Дженни. – Уверена, ты это уже заметила. И Рэй выступал в этой роли множество раз, да и все остальные. Каждый делает ошибки. Но такую…
– …невероятную. – Мэй вспомнила ужасные последние секунды.
– Да он просто взял и остановился посередине льда, – сказала Дженни. – Рэй говорит, если бы он так не разозлился на Мартина, он бы встревожился за него.
– Почему встревожился?
– Ну, ему показалось, будто Мартина парализовало или что-то в этом роде. Он словно оцепенел.
– Мне тоже так показалось.
Перед ее мысленным взором по льду пронесся Мартин, потом замер, взметнул руку с клюшкой, изготовившись сделать бросок. Шайба вот-вот полетит в ворота Эдмонтона.
– Его отец упомянул кое-что в разговоре со мной, когда я навестила его. Он сказал, будто Мартин предпочитает правую сторону.
– Да они носятся взад-вперед по полю, какая тут правая или левая сторона, – рассмеялась Дженни. – Все зависит от того, где у них что болит. А у них всегда что-нибудь болит.
– Выходит, мне нечего беспокоиться?
– Нет, если только однажды утром он не проснется и не сможет двигаться. Это единственная достаточно веская причина, которая в состоянии удержать Мартина ото льда.
– Понятно, – протянула Мэй.
Потом, предложив Дженни чаю, Мэй направилась в кухню. Следуя за хозяйкой, Дженни останавливалась посмотреть на некоторые старые картины в гостиной. Она бросила взгляд на выставленные на спинке дивана подушки, вышитые рукой матери Мартина.
– Агнес всегда была занята работой. Вязание, вышивание гладью. Она и мне показывала, как вышивать.
– У тебя получилось?
– Я начала одну работу, – сказала Дженни, оглядываясь кругом.
Ее внимательный взгляд прошелся по стенам, каминной доске и книжным полкам.
– Хмм-мм. Странно.
– Что странно?
– В этой комнате всегда висела картина, вышитая крестом. Темно-синяя нить, как мне кажется, по миткалю. На ней были изображены два крохотных зверька. Мне очень и очень нравилась эта картина. Именно она вдохновила меня попробовать научиться вышивать. Агнес вышила ее, когда родился Мартин.
– Интересно, где же она, – удивилась Мэй.
– Да, интересно. – Дженни еще раз оглядела стены в комнате, словно картина могла внезапно вновь появиться. – Она всегда здесь висела.
Мартин взял напрокат грузовик у дяди Рэя и отправился в местный питомник скупать их розовые кусты. Он хотел, чтобы у Мэй появился свой собственный розарий здесь, точно такой же, как и в Блэк-Холле. Сезон цветения наступал в этих местах на месяц позже, чем в Коннектикуте, поэтому большинство кустов, которые он выбрал, были усыпаны бутонами.
Пока Мартин загружал шестьдесят розовых кустов в кузов грузовичка, Кайли, которая приехала в питомник вместе с ним, играла с разлегшимся в тени старым бассетом.
– Осторожнее, он кусается, – крикнул ей владелец питомника, Жан-Пьер Хеклер.
Мартин положил розовый куст, который он нес, и пошел спасать Кайли.
– Он не кусает меня, – возразила Кайли.
– Ну, зато меня кусал. – Жан-Пьер показал укус на своей ноге. – Вчера вечером от него так несло, что я вышвырнул его за двери. Тут он и схватил меня за ногу…
– Зачем же вам пес, который вас кусает?
Мартин внимательно посмотрел в глаза старому псу. Тот был привязан к столбу забора и лежал в небольшом углублении, которое сам же и вырыл. Морда у него была вся в складках, шерсть вокруг глаз и пасти совсем седая. Когда он часто и тяжело дышал, его длинный язык высовывался так, что свисал в грязь.
– Пес когда-то принадлежал отцу Энн, – объяснил Жан-Пьер.
Мартин внимательно слушал. Он ходил в школу с женой этого человека, Энн Дюпре, и вспомнил, что ее отец содержал небольшую ферму к юго-западу от озера.
– А мистер Дюпре умер? – поинтересовался Мартин.
– Да, прошлой зимой. Мы продали ферму, но, конечно же, новые владельцы не захотели оставлять себе такого недружелюбного старого пса. Да и мне для дела плохо, когда он рычит на всех покупателей.
– Бедный старый песик. – Кайли извивалась, пытаясь вырваться из рук Мартина.
Мартин не мог поверить, глядя в потухшие глаза упавшего духом пса, что тот станет кого-нибудь кусать, но все же не исключал такой возможности.
– Что я вам должен? – спросил Мартин, доставая бумажник.
– Ну, я готов предоставить вам десятипроцентную скидку, – пояснил Жан-Пьер. – Вы ведь прославили Лак-Верт. Энн очень гордится вами. В следующем году вы одержите еще большую победу! Наверняка выиграете Кубок Стэнли.
– В следующем году, – повторил Мартин, отпуская Кайли, чтобы рассчитаться с деньгами.
Она подбежала к псу, и тот облизал ей руку. Схватив веревку, работник питомника уволок пса.
– Мне только не хватало, чтобы эта дворняга покусал вашу девочку, – сказал Жан-Пьер.
– Он не будет кусать меня, – настаивала на своем Кайли.
– Он очень старый. Скоро приедет ветеринар, вы меня понимаете.
Мартин почувствовал, как у него в жилах застыла кровь.
– Вы хотите усыпить его? – уточнила Кайли.
– У него артрит, плохие зубы, жуткий характер, – перечислял Жан-Пьер Хеклер. – Это к лучшему.
– Мы можем взять его? – спросила Кайли.
– Вам не нужна эта собака, – запротестовал Жан-Пьер. – Поверьте мне. Если вам нужен кто-то в дом, я могу дать вам котеночка. Наша большая полосатая только что окотилась.
Мартин наблюдал, как Кайли медленно и осторожно двигалась к старому псу. Даже с того места, где мужчины стояли и разговаривали, Мартин чувствовал запах изо рта пса. Кайли протянула руку, пес вытянул шею, чтобы девочка могла погладить его по голове, и в ответ на ласку за вилял совсем как счастливый щенок.
– Как зовут пса? – неожиданно для себя услышал Мартин свой вопрос.
– Гром, – ответил Жан-Пьер.
– Эй, Гром, – позвала Кайли.
– Котята…
– Она хочет Грома. – Мартин видел, как старый пес расчувствовался и обслюнявил всю руку Кайли.
Кайли рассмеялась и погладила его длинные уши.
– От него одни неприятности, – тихо уговаривал Жан-Пьер, чтобы Кайли не могла слышать. – Не может управлять собой, ходит по всему дому. Мы оставляем его спать на дворе, так он воет всю ночь. Он однолюб, стал неуправляем и неприветлив, когда его хозяин умер. Поверьте мне, Мартин, пусть ветеринар сделает свою работу. Так будет лучше для всех.
Мартин вспоминал. Как-то раз Дженни водила своих детей и Натали в приют для бродячих собак, за муниципальным гаражом, на Маунтинроуд.
Гарднеры взяли домой молодого стеффорда, а Натали выбрала себе брошенного гончего пса, сказав женщине, которая присматривала за приютом, что вернется за ним с отцом перед выходными.
Она умоляла Мартина позволить ей взять того пса. Они могли бы обучить его вместе, и он мог остаться с Мартином, когда она вернется в Калифорнию. Мартин сказал «нет». Хоккейный сезон длился долго; пес оставался бы один, пока Мартин был в разъездах. Это Гарднеры могли себе позволить заводить животных, их много, и есть кому играть с собакой каждый день.
Его ответ огорошил Натали. Как-то утром, ускользнув из дома, она поехала на велосипеде в приют. Она назвала пса Арчи, и все то лето не переставала уговаривать Мартина передумать. Однажды утром ему позвонила смотрительница собачьего приюта. Явно не относившаяся к числу хоккейных болельщиц, она говорила с ним с ядом в голосе, объяснив, как добраться до приюта, чтобы забрать домой его ребенка.
– Эти дороги крайне опасны, – добавила женщина. – Девочка еще мала, чтобы ездить одной на велосипеде.
– Я сейчас же приеду и заберу ее, – пообещал он.
– И не позволяйте ей возвращаться сюда, – предупредила женщина. – Этот пес пробыл здесь все лето, и его усыпят завтра. Она больше не найдет его здесь.
Когда Мартин забирал Нэт, она начала плакать, сжимая шею Арчи. Разнимая руки девочки, Мартин оттолкнул пса, который все же успел укусить его. Мартин уехал домой с безутешно рыдающей Натали, чувствуя на себе холодный взгляд той женщины.
Теперь Мартин наблюдал за Кайли и вспоминал горе и гнев Натали. Он видел, как девочка поцеловала ухо бассета и потухший взгляд пса преобразился. Собака облизывала лицо Кайли, показывая серо-розовые десна с просветами от выпавших нижних зубов.
– Может, все-таки лучше нового щенка, Кайли? – все же спросил он. – Или одного из тех котят?
– Я хочу Грома. – Кайли затрясла головой.
– Тогда ладно, – согласился Мартин и, повернувшись к мужу Энн, спросил:
– Надеюсь, вы не будете возражать? Насколько я понял, вы не намеревались оставлять у себя собаку.
– Мы – нет, но и вам не надо, если честно, нам было бы стыдно навязать вам это паршивое животное…
– Он не паршивый! – сказала маленькая девочка, и хотя это говорила Кайли, Мартин мог поклясться, что он слышал голос Натали.
– Я буду счастлив заплатить вам за него, – предложил Мартин.
– Ну, уж в этом нет никакой необходимости, – покачал головой Жан-Пьер.
Он помог Мартину загрузить оставшиеся розовые кусты в грузовик, пока Кайли забиралась в кабину с Громом.
– Почему его зовут Гром? – поинтересовалась Кайли.
– Он имел брата, Молнию, – объяснил Жан-Пьер. – Их имена были своего рода семейная шутка. Все, что они любили делать, это есть и спать! Такие большие сонные глаза и короткие лапы. Они предпочитали лежать на открытой веранде, и даже птицы спокойно крали у них еду. А голуби – так те сидели у них на головах.
– Что случилось с Молнией?
– Моего тестя увезли в больницу, и он больше никогда не вернулся домой, и старик Молния отказался есть и пить. Зачах и умер. Гром и Молния. Они были подстать друг другу.
– Ты тоскуешь без брата, – услышал Мартин, как Кайли шепчет старому псу. – И своего хозяина. Вот отчего у тебя плохое настроение.
– Какое богатое воображение, – отметил Жан-Пьер.
– У нее большое сердце, – еле сдерживаясь, пробурчал Мартин, забираясь в кабину и выезжая на дорогу.
В следующий раз, когда он захочет приобрести розовые кусты, он поедет в «Грингарденс», к северу от озера. Энн Дюпре была хорошей девочкой в школе. Мартин не мог представить ее женой человека, который пинает собаку ее отца. Неудивительно, что старина покусал его.
Но однажды пес покусал и самого Мартина.
Так совсем неожиданно для себя Мэй заимела новый розарий и старую собаку. Взяв с собой кофе, она вышла из дома полюбоваться на восход солнца и прогуляться по только что посаженным рядам розовых кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47