В его воспоминаниях это было растрескавшееся щебеночно-асфальтовое покрытие, а береговые марши доходили до песчаной автомобильной стоянки, которую во время шторма заливало водой. Теперь же корты были покрыты зеленью, аккуратно разлинованы, прикатаны и содержались в исправности, и народ записывался в клубы.
– Тридцать – ноль! – крикнула Франческа с той стороны сетки.
Джек внимательно наблюдал, как она готовится к удару. Ее медово-каштановые волосы сдерживала широкая белая бандана, подчеркивавшая их яркий цвет. Гибкая, как лоза, ее фигура напоминала песочные часы, ноги у нее были очень длинные и быстрые, и, несмотря на то, что Джек пытался сосредоточиться на игре, он не успевал заметить, как она останавливалась для удара. Двое мужчин, куривших сигары и тащивших шезлонги и купальные принадлежности, прервали свой маршрут вдоль Фелпс-роуд, чтобы поглазеть на игру. Или на ее ноги.
Она подала мяч, он отразил удар, она подбежала к сетке, раскинув руки как бы для объятия.
– Ты выиграл – это нечестно, – сказала она, протягивая ему губы в поцелуе.
– Ты же не думаешь, что я собираюсь прыгать через сетку? – спросил он.
– Нельзя все время действовать по правилам. Может быть, я очень торопилась прижаться к твоему большому жаркому телу – ты об этом не подумал?
Джек улыбнулся, когда она поцеловала его. В его руках она казалась такой тонкой и сильной. Но были воспоминания, существовавшие только в его собственном внутреннем мире: как он обнимал Эмму двадцать пять лет назад почти на том же месте. Франческа была вылитым портретом его жены, когда та была молодой. Джек подумал о своем возрасте, и на сердце стало тяжело.
– Пошли, бросимся в океан, – сказала Франческа.
– Мне надо домой, надо заняться Нелл.
– Она сказала, что пойдет на берег, – сообщила Франческа. – Она увидела, что я остановилась перед вашим домом, и мы столкнулись, когда я выходила из машины. Я почувствовала, что она хотела бы просветить меня насквозь, чтобы убедиться, что я не привезла с собой вещей для ночевки. Милый, она похожа на пограничный патруль.
– Нет, она, наверное, обрадовалась тебе.
Франческа фыркнула своим безупречным носиком.
– Вот здесь ты ошибаешься. Мои родители были в разводе, и, когда отец приводил домой очередную женщину, я устраивала им настоящий ад. Теперь приходится расплачиваться, и, поверь, вполне заслуженно. Пусть тебя это не беспокоит. Меня это совершенно не волнует, и я признаю за ней полное право защищать свою территорию. В конце концов мы подружимся – ты увидишь.
Джек не ответил ничего, не желая развивать ее в общем-то справедливые мысли.
– Посмотрим… если она на берегу, значит, в вашем доме никого, – сказала Франческа, сжимая его руку. – Я понимаю, что ты предполагаешь, что она может наткнуться на нас при прогулке, но можем же мы хотя бы подержаться за руки, сидя на диване?
– Пока займемся нашими планами насчет островов Северного моря, – сказал Джек. Оба засмеялись. Джек высвободил свою руку, с досадой подумав: «Ну, ты совсем романтик, сопляк». Ему было сорок восемь, он был разбит и переутомлен и совсем запутался в жизненных поворотах и переменах. Ей было двадцать девять, и она была угрожающе красива.
Последние шесть месяцев Джек работал в бостонском отделении инженерной фирмы в Атланте. Франческа тоже работала в этом департаменте, к тому же они несколько лет до того были сослуживцами. Они играли в теннис в паре со своими коллегами по работе. Его восхищали ее подачи, четкость мышления, отличное качество инженерных навыков, развитое чувство юмора.
Заметила ли она, что он старается сохранять дистанцию между ними, чтобы люди не подумали, что они были парой? Хотя кого это заботит? Кто вспомнит о нем? Эмма в детстве провела здесь пятнадцать летних сезонов, до того, как ее семья уехала в Чикаго. Семья Джека отдыхала здесь три лета подряд; Эмма была моложе его на четыре года – ровесница его сестры. Он встретил ее на променаде у моря одной ясной июньской ночью, и их судьбы соединились. Но в этом году, выбирая место для каникул Нелл, он предпочел Хаббард-Пойнт Виньярду, острову Нанта-кет, Кейт-Коду, островам в Мэне… не только потому, что хотел, чтобы Нелл увидела место, где встретились ее родители, но и потому, что его самого тянуло сюда с силой, которая была ему непонятна.
– Если твоей дочки нет дома, – прошептала Франческа, снимая паузу в разговоре, – я не могу обещать, что буду вести себя хорошо…
Джек почувствовал, как его рот растягивается в улыбке, но больше ничего не ощутил. Он мог продемонстрировать улыбку, но, кроме улыбки, ему нечем было ответить. Это мучило его больше всего – после смерти Эммы. Он как будто оцепенел, окаменел до мозга костей, как если бы наступила зима и осталась с ним на весь остаток жизни. У него был рост шесть футов три дюйма, атлетическое сложение спортсмена, и он ничего не мог чувствовать. Этого не знали парни из его баскетбольной лиги, его партнеры по теннису, знакомые женщины даже не догадывались об этом, и даже его сестра Мэделин была в неведении.
Только Нелл это знала, и он сожалел о том, что она знала.
Дорога к мысу петляла от берега, огибая справа теннисный корт. Нелл мельком взглянула туда, как раз в ту минуту, когда ее отец целовался с Франческой у сетки, они были слишком заняты, чтобы поднять глаза и увидеть ее. Видеть, как отец целует Франческу, было как нож по сердцу Нелл, и это еще более усилило ее желание дойти до Дома-на-холме, бывшего-раныне-голубым. Она ускорила шаг, поднимаясь направо и вверх на холм.
Тени на мысу были мягкими и темными. Нелл замедлила шаг, глядя на все дома, пытаясь определить, где она находится по отношению к берегу. Родители рассказывали ей об этом месте, но никогда не привозили ее сюда. Они жили в Атланте и отдыхали на прекрасных островах на границе с Джорджией.
Для Нелл были привычны белые песчаные побережья, и нежная зеленая трава, и теплая вода… ничего похожего на этот неровный берег холодного острова Лонг-Айленд. Сквозь деревья во дворах слева проглядывала скалистая бухта. Сады были великолепны, полны цветущих роз и лилий. На многих домах были флагштоки. Бриз подул, и флажки поднялись. На некоторых домах с флажками снаружи висели ящики с вьющимися петуниями и плющом.
Взглянув на холм, поднимавшийся справа, Нелл внезапно увидела совершенно особенный двор. Это была в основном скала с полянами дикорастущих трав между кустами и деревьями. В тени цвели лилии, словно пятна желтого и оранжевого цвета, словно птицы, скрывавшиеся в листве деревьев. Иглы сосен и листья дубов шелестели над ними, в трещинах между каменными ступенями пробивались очитки, вьющиеся по скалистому холму.
У Нелл сильно забилось сердце, когда она увидела надпись: ПОЖАЛУЙСТА, УХОДИТЕ.
Это было написано от руки, белой краской на серой дощечке, принесенной прибоем, прибито к столбику, вбитому в землю перед ступеньками. Нелл перевела глаза на дом. Он был выкрашен в белый цвет, но эта белизна казалась почти голубой из-за падавшей на нее тени двух высоких дубов.
Нелл оглянулась на столб со знаком. Потом опять посмотрела на дом. Она вспомнила рассказы Пегги о даме, которая была ведьмой, и нервы ее напряглись. Вдруг она страшная, ужасная, вдруг наложит на нее проклятие? От этой мысли Нелл прошиб холодный пот. Но другие чувства были сильнее – любовь, надежда, страстное желание. В горле стоял ком, и она не могла унять дрожь. Ее ноги сами начали подниматься на холм, а потом она побежала. Глядя вверх широко раскрытыми глазами, она увидела лицо в окне. Она страшно боялась, но остановиться не могла. Босиком, цепляясь руками за камни и содрав кожу на обеих ступнях, она ступала пятками.
Стиви Мур сидела за кухонным столом, готовя свои акварельные кисти и поглядывая в окно на стайку колибри, порхавших в зарослях поскони. Рядом с ней на столе сидела ее семнадцатилетняя кошка Тилли и смотрела на них с не меньшим вниманием. Стиви хотелось схватить самую сущность этих птиц, она думала, что эта сущность состоит в их изумительной способности оставаться спокойными, находясь в постоянном движении. Тилли же думала о том, как бы их поймать.
Стиви просто не знала, как она могла бы прожить без Тилли. Кошка была ее неизменной спутницей. Тилли провела рядом с ней бессчетное количество ее одиноких ночей. С любовью поглядывая на свою кошку, она вдруг заметила, как колибри внезапно упорхнули. Взглянув на лестницу, она увидела ребенка, направлявшегося к дому.
– Тилли, ты больше уже не учишь детей читать? – спросила Стиви, удивляясь, за что ей такая судьба: соседские мальчишки, видно, опять сломали ее знак.
Кошка, тоже заметившая приближение пришельца, вспрыгнула на холодильник и спряталась в широкую корзину из ивовых прутьев. Стиви встала. Она пригладила кошачью шерсть на ее черных «футболочке» и «штанишках». Этот ребенок явно чего-то хотел, так что Стиви схватила свою панаму, приготовившись стать суровой и внушительной, за долю секунды до того, как ребенок упал на камни.
Стиви выскочила за дверь. Девочка уперлась руками в землю, пытаясь подняться. Ее колени и большие пальцы ног были в крови. Мгновение Стиви колебалась, пока девочка не подняла на нее глаза. Они были полны боли и внезапно вызвали у Стиви неожиданные, необычные чувства.
– Ты в порядке? – спросила она и еще не успела наклониться к девочке, как та утвердительно кивнула головой, и в ее зеленых глазах вспыхнула решимость.
– Это вы… вы… – произнесла девочка тоненьким, слабым голосом.
– Ты моя читательница, – сказала Стиви, решив для себя, что этот ребенок совершил паломничество для того, чтобы встретиться с автором «Совиной ночи» или «Лебедей, или Морских ястребов»; однако девочка смотрела на нее так, словно увидела рядом еще кого-то.
– Моя мама была с вами знакома, – произнесла девочка с южным акцентом.
– Твоя мама?
– Эмма Линкольн, – сказала девочка, – у нее была эта фамилия до того, как она вышла замуж за папу.
– О боже! – прошептала Стиви. Это имя пришло из прошлого. Воспоминания охватили ее, чистые и ясные, как солнечный свет, вернули ее назад в детство, к девочкам, которые вместе учились плавать.
– Как поживает Эмма? – спросила она.
– Она умерла, – сказала девочка.
О, теперь и небо сменило цвет. Это, правда, произошло. Тени упали на синеву, когда смысл слов дошел до нее. Как это могло случиться, а Стиви ничего об этом не знала? Ветер шелестел листьями над их головами; Стиви посмотрела девочке в глаза и готова была поклясться, что видит перед собой Эмму.
Стиви протянула руку, и девочка, похожая на изломанную истощенную ветку, встала перед ней.
– Пойдем лучше внутрь, – сказала Стиви. И они вошли в дом.
Глава 2
Стиви помогла девочке вымыть руки и ноги и дала ей лейкопластырь, чтобы залепить ссадины, потом она заварила чай так, как это сделала бы ее мать. Она достала чашки и блюдца из голубого китайского фарфора, сахарницу с мелким желтоватым сахарным песком и лимонный пирог. Потом вместе с девочкой, ее звали Нелл, они сели за стол перед камином.
– Мы с твоей мамой пили чай на этом самом месте, – сказала Стиви.
– Тогда ваш дом был голубым? – спросила Нелл.
– Да.
Девочка жадно всматривалась в каждую вещь: кресла из ивовых прутьев, выцветший зеленый диванчик, подлокотники и спинка которого были изодраны Тилли и другими представителями ее племени, рисунки с изображениями птиц, коллекции перьев, раковин, птичьих гнезд и костей Стиви наблюдала за лицом Нелл и видела – девочка потрясена тем, что сидит на том же месте, что и ее мама, это было видно по выражению ее глаз. Стиви чувствовала то же в возрасте Нелл, когда садилась на место своей матери.
Некоторое время обе маленькими глотками пили чай. Стиви хотелось найти такие слова, чтобы ребенку было хорошо и спокойно. Ей хотелось узнать, что же случилось с Эммой, Но она не могла разрешить себе заговорить об этом, боясь допустить какую-нибудь неловкость. Мать самой Стиви умерла, когда она была еще совсем маленькой, но она помнила, как утешающие ее слова взрослых не только не утешали ее, а ранили еще больше.
Кроме того, Стиви была отшельницей. Она писала и рисовала, как правило, в одиночестве. Она не всегда была такой, и в этом доме когда-то было много шума, веселья и любви, много людей и много детей. Но теперь здесь были только она и Тилли, и так было уже довольно давно. И вот теперь, держа в руках свою чашку с чаем, она ждала, когда Нелл заговорит сама. Так длилось несколько минут, и все это время они прислушивались к звукам наступающего лета, проникавшими в открытое окно, – мелкие волны ударялись о берег, вьюрки пели свои песни в кустах бирючины, белка стрекотала в дупле дуба.
Стиви допила чай, вежливо вытерла пальцы и рот розовой льняной салфеткой и взглянула на Нелл. Ей было около девяти, очень тоненькая, с каштановыми волосами до плеч, отведенными от лица украшенной цветами береткой, с невероятно зелеными глазами.
– Мама мне говорила, что вы были ее лучшей подругой.
– О, да. Мы были лучшими, самыми близкими друзьями.
– И с Мэделин?
– Мэдди Килверт! – Стиви радостно улыбнулась. – Да, наша троица была неразлучной. Эмма, твоя мама, и я познакомились первыми. У семьи Эммы был здесь коттедж с того же времени, что и у моей, – то есть с тех пор, когда мы были совсем маленькими. А потом появилась Мэдди… это когда мы с Эммой уже были очень близкими подругами. Нас было трое, три лета подряд… – Стоило ей произнести это, как пришли на ум слова: «Три лета длиной в три долгих зимы…» Видя выражение умиротворения на лице Нелл, закрывшей глаза, когда она читала стихи, Стиви поняла, что она уже слышала эти строки раньше. – Мама говорила тебе, что мы взяли эти строки из Водсворта?
– Из стихов великого поэта, говорила она мне. Чтобы описать, какими долгими были зимы без ее лучших подруг, пляжных девочек.
– Пляжные девочки! – сказала Стиви, наслаждаясь тем, что старые воспоминания выплыли наружу. – Так мы себя называли. Потому что мы были наиболее счастливы, окуная ноги в морскую воду… мы с трудом могли пережить зимы, когда находились вдали друг от друга. Наши телефонные счета были огромными. Я перехватывала почту, чтобы мой отец не видел счетов за мои разговоры с Эммой и Мэдди. Один раз мне даже пришлось продать свою одежду!
– Что? – удивилась Нелл.
– Да. Я продала два совершенно новых свитера и пару туфель даме, у которой я работала няней, чтобы оплатить мои телефонные счета. Слава богу, что это были разговоры без автоматического подключения третьего абонента, а то бы я потерпела полный финансовый крах.
– Вы все жили очень далеко друг от друга?
Стиви кивнула:
– Ну, так казалось в то время. Зимой я жила в Новой Англии, Мэдди – в Хартфорде, а твоя мама – в Нью-Хэвене. Но потом, когда, наконец, наступало лето, все мы собирались в самом любимом месте – здесь, в Хаббард-Пойнте.
– Тетя Мэдди теперь живет в Род-Айленде, – сказала Нелл.
– Твоя тетя? – Стиви помолчала, переваривая это сообщение. – Так твоя мама вышла замуж за ее брата – Джека?
– А вы не знали?
Стиви удержала вздох. Как объяснить безумие светотени жизни, все накладки, и ошибки, и встречи, и расставания, и чувство утраты этой милой девятилетней девочке?
– Нет, не знала, – сказала она. – Случилось так, что однажды пляжные девочки поступили в колледжи, и пути их разошлись. И в результате они потеряли друг друга.
– Мама не потеряла тетю Мэдди, – сказала Нелл. – Они часто виделись, потому что она ведь вышла замуж за папу, брата тети Мэдди. А как у вас назывался брат пляжной девочки? «Пляжный мальчик»?
Стиви засмеялась:
– Нелл, я не знаю, как. Это было не важно для нас, мы были совсем отдельными, нас не касался остальной мир.
К тому же он же был на четыре года старше нас, он казался нам слишком взрослым. Хотя я помню, в последнее лето перед тем, как мы все разъехались по колледжам, твоя мама начала с ним прогуливаться.
– Они здесь полюбили друг друга, – сообщила Нелл.
Стиви кивнула, но ее лицо оставалось непроницаемым.
– Хаббард-Пойнт всегда был местом, где все влюблялись.
– Папа говорил, что они целовались под променадом, и на малом пляже, и за голубым домом.
Нелл кивнула на место перед окнами, на Стивенс-Хайдевей – широкий участок в конце пляжа.
Стиви улыбнулась, припомнив некоторые свои поцелуи точно там же. Однако ее удивило, как это родители решились раскрывать свои интимно-романтические моменты перед своей столь юной дочерью. Она-то все подобное всегда держала при себе.
– Голубой дом, – сказала Нелл. – Знаете, я вас нашла благодаря ему. Мама всегда говорила, что вы живете в голубом доме.
– Она не называла тебе моего имени?
– Думаю, что называла, – сказала Нелл. – Но ведь Стиви – это мужское имя. Наверное, я не смогла это правильно понять. Почему ваши родители вас так назвали?
– Это напоминало им место, откуда они приехали, – ответила Стиви не сразу, решив, что дочке Эммы не обязательно объяснять, что ее зачали в отеле Сент-Стивенс Грин в Дублине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Тридцать – ноль! – крикнула Франческа с той стороны сетки.
Джек внимательно наблюдал, как она готовится к удару. Ее медово-каштановые волосы сдерживала широкая белая бандана, подчеркивавшая их яркий цвет. Гибкая, как лоза, ее фигура напоминала песочные часы, ноги у нее были очень длинные и быстрые, и, несмотря на то, что Джек пытался сосредоточиться на игре, он не успевал заметить, как она останавливалась для удара. Двое мужчин, куривших сигары и тащивших шезлонги и купальные принадлежности, прервали свой маршрут вдоль Фелпс-роуд, чтобы поглазеть на игру. Или на ее ноги.
Она подала мяч, он отразил удар, она подбежала к сетке, раскинув руки как бы для объятия.
– Ты выиграл – это нечестно, – сказала она, протягивая ему губы в поцелуе.
– Ты же не думаешь, что я собираюсь прыгать через сетку? – спросил он.
– Нельзя все время действовать по правилам. Может быть, я очень торопилась прижаться к твоему большому жаркому телу – ты об этом не подумал?
Джек улыбнулся, когда она поцеловала его. В его руках она казалась такой тонкой и сильной. Но были воспоминания, существовавшие только в его собственном внутреннем мире: как он обнимал Эмму двадцать пять лет назад почти на том же месте. Франческа была вылитым портретом его жены, когда та была молодой. Джек подумал о своем возрасте, и на сердце стало тяжело.
– Пошли, бросимся в океан, – сказала Франческа.
– Мне надо домой, надо заняться Нелл.
– Она сказала, что пойдет на берег, – сообщила Франческа. – Она увидела, что я остановилась перед вашим домом, и мы столкнулись, когда я выходила из машины. Я почувствовала, что она хотела бы просветить меня насквозь, чтобы убедиться, что я не привезла с собой вещей для ночевки. Милый, она похожа на пограничный патруль.
– Нет, она, наверное, обрадовалась тебе.
Франческа фыркнула своим безупречным носиком.
– Вот здесь ты ошибаешься. Мои родители были в разводе, и, когда отец приводил домой очередную женщину, я устраивала им настоящий ад. Теперь приходится расплачиваться, и, поверь, вполне заслуженно. Пусть тебя это не беспокоит. Меня это совершенно не волнует, и я признаю за ней полное право защищать свою территорию. В конце концов мы подружимся – ты увидишь.
Джек не ответил ничего, не желая развивать ее в общем-то справедливые мысли.
– Посмотрим… если она на берегу, значит, в вашем доме никого, – сказала Франческа, сжимая его руку. – Я понимаю, что ты предполагаешь, что она может наткнуться на нас при прогулке, но можем же мы хотя бы подержаться за руки, сидя на диване?
– Пока займемся нашими планами насчет островов Северного моря, – сказал Джек. Оба засмеялись. Джек высвободил свою руку, с досадой подумав: «Ну, ты совсем романтик, сопляк». Ему было сорок восемь, он был разбит и переутомлен и совсем запутался в жизненных поворотах и переменах. Ей было двадцать девять, и она была угрожающе красива.
Последние шесть месяцев Джек работал в бостонском отделении инженерной фирмы в Атланте. Франческа тоже работала в этом департаменте, к тому же они несколько лет до того были сослуживцами. Они играли в теннис в паре со своими коллегами по работе. Его восхищали ее подачи, четкость мышления, отличное качество инженерных навыков, развитое чувство юмора.
Заметила ли она, что он старается сохранять дистанцию между ними, чтобы люди не подумали, что они были парой? Хотя кого это заботит? Кто вспомнит о нем? Эмма в детстве провела здесь пятнадцать летних сезонов, до того, как ее семья уехала в Чикаго. Семья Джека отдыхала здесь три лета подряд; Эмма была моложе его на четыре года – ровесница его сестры. Он встретил ее на променаде у моря одной ясной июньской ночью, и их судьбы соединились. Но в этом году, выбирая место для каникул Нелл, он предпочел Хаббард-Пойнт Виньярду, острову Нанта-кет, Кейт-Коду, островам в Мэне… не только потому, что хотел, чтобы Нелл увидела место, где встретились ее родители, но и потому, что его самого тянуло сюда с силой, которая была ему непонятна.
– Если твоей дочки нет дома, – прошептала Франческа, снимая паузу в разговоре, – я не могу обещать, что буду вести себя хорошо…
Джек почувствовал, как его рот растягивается в улыбке, но больше ничего не ощутил. Он мог продемонстрировать улыбку, но, кроме улыбки, ему нечем было ответить. Это мучило его больше всего – после смерти Эммы. Он как будто оцепенел, окаменел до мозга костей, как если бы наступила зима и осталась с ним на весь остаток жизни. У него был рост шесть футов три дюйма, атлетическое сложение спортсмена, и он ничего не мог чувствовать. Этого не знали парни из его баскетбольной лиги, его партнеры по теннису, знакомые женщины даже не догадывались об этом, и даже его сестра Мэделин была в неведении.
Только Нелл это знала, и он сожалел о том, что она знала.
Дорога к мысу петляла от берега, огибая справа теннисный корт. Нелл мельком взглянула туда, как раз в ту минуту, когда ее отец целовался с Франческой у сетки, они были слишком заняты, чтобы поднять глаза и увидеть ее. Видеть, как отец целует Франческу, было как нож по сердцу Нелл, и это еще более усилило ее желание дойти до Дома-на-холме, бывшего-раныне-голубым. Она ускорила шаг, поднимаясь направо и вверх на холм.
Тени на мысу были мягкими и темными. Нелл замедлила шаг, глядя на все дома, пытаясь определить, где она находится по отношению к берегу. Родители рассказывали ей об этом месте, но никогда не привозили ее сюда. Они жили в Атланте и отдыхали на прекрасных островах на границе с Джорджией.
Для Нелл были привычны белые песчаные побережья, и нежная зеленая трава, и теплая вода… ничего похожего на этот неровный берег холодного острова Лонг-Айленд. Сквозь деревья во дворах слева проглядывала скалистая бухта. Сады были великолепны, полны цветущих роз и лилий. На многих домах были флагштоки. Бриз подул, и флажки поднялись. На некоторых домах с флажками снаружи висели ящики с вьющимися петуниями и плющом.
Взглянув на холм, поднимавшийся справа, Нелл внезапно увидела совершенно особенный двор. Это была в основном скала с полянами дикорастущих трав между кустами и деревьями. В тени цвели лилии, словно пятна желтого и оранжевого цвета, словно птицы, скрывавшиеся в листве деревьев. Иглы сосен и листья дубов шелестели над ними, в трещинах между каменными ступенями пробивались очитки, вьющиеся по скалистому холму.
У Нелл сильно забилось сердце, когда она увидела надпись: ПОЖАЛУЙСТА, УХОДИТЕ.
Это было написано от руки, белой краской на серой дощечке, принесенной прибоем, прибито к столбику, вбитому в землю перед ступеньками. Нелл перевела глаза на дом. Он был выкрашен в белый цвет, но эта белизна казалась почти голубой из-за падавшей на нее тени двух высоких дубов.
Нелл оглянулась на столб со знаком. Потом опять посмотрела на дом. Она вспомнила рассказы Пегги о даме, которая была ведьмой, и нервы ее напряглись. Вдруг она страшная, ужасная, вдруг наложит на нее проклятие? От этой мысли Нелл прошиб холодный пот. Но другие чувства были сильнее – любовь, надежда, страстное желание. В горле стоял ком, и она не могла унять дрожь. Ее ноги сами начали подниматься на холм, а потом она побежала. Глядя вверх широко раскрытыми глазами, она увидела лицо в окне. Она страшно боялась, но остановиться не могла. Босиком, цепляясь руками за камни и содрав кожу на обеих ступнях, она ступала пятками.
Стиви Мур сидела за кухонным столом, готовя свои акварельные кисти и поглядывая в окно на стайку колибри, порхавших в зарослях поскони. Рядом с ней на столе сидела ее семнадцатилетняя кошка Тилли и смотрела на них с не меньшим вниманием. Стиви хотелось схватить самую сущность этих птиц, она думала, что эта сущность состоит в их изумительной способности оставаться спокойными, находясь в постоянном движении. Тилли же думала о том, как бы их поймать.
Стиви просто не знала, как она могла бы прожить без Тилли. Кошка была ее неизменной спутницей. Тилли провела рядом с ней бессчетное количество ее одиноких ночей. С любовью поглядывая на свою кошку, она вдруг заметила, как колибри внезапно упорхнули. Взглянув на лестницу, она увидела ребенка, направлявшегося к дому.
– Тилли, ты больше уже не учишь детей читать? – спросила Стиви, удивляясь, за что ей такая судьба: соседские мальчишки, видно, опять сломали ее знак.
Кошка, тоже заметившая приближение пришельца, вспрыгнула на холодильник и спряталась в широкую корзину из ивовых прутьев. Стиви встала. Она пригладила кошачью шерсть на ее черных «футболочке» и «штанишках». Этот ребенок явно чего-то хотел, так что Стиви схватила свою панаму, приготовившись стать суровой и внушительной, за долю секунды до того, как ребенок упал на камни.
Стиви выскочила за дверь. Девочка уперлась руками в землю, пытаясь подняться. Ее колени и большие пальцы ног были в крови. Мгновение Стиви колебалась, пока девочка не подняла на нее глаза. Они были полны боли и внезапно вызвали у Стиви неожиданные, необычные чувства.
– Ты в порядке? – спросила она и еще не успела наклониться к девочке, как та утвердительно кивнула головой, и в ее зеленых глазах вспыхнула решимость.
– Это вы… вы… – произнесла девочка тоненьким, слабым голосом.
– Ты моя читательница, – сказала Стиви, решив для себя, что этот ребенок совершил паломничество для того, чтобы встретиться с автором «Совиной ночи» или «Лебедей, или Морских ястребов»; однако девочка смотрела на нее так, словно увидела рядом еще кого-то.
– Моя мама была с вами знакома, – произнесла девочка с южным акцентом.
– Твоя мама?
– Эмма Линкольн, – сказала девочка, – у нее была эта фамилия до того, как она вышла замуж за папу.
– О боже! – прошептала Стиви. Это имя пришло из прошлого. Воспоминания охватили ее, чистые и ясные, как солнечный свет, вернули ее назад в детство, к девочкам, которые вместе учились плавать.
– Как поживает Эмма? – спросила она.
– Она умерла, – сказала девочка.
О, теперь и небо сменило цвет. Это, правда, произошло. Тени упали на синеву, когда смысл слов дошел до нее. Как это могло случиться, а Стиви ничего об этом не знала? Ветер шелестел листьями над их головами; Стиви посмотрела девочке в глаза и готова была поклясться, что видит перед собой Эмму.
Стиви протянула руку, и девочка, похожая на изломанную истощенную ветку, встала перед ней.
– Пойдем лучше внутрь, – сказала Стиви. И они вошли в дом.
Глава 2
Стиви помогла девочке вымыть руки и ноги и дала ей лейкопластырь, чтобы залепить ссадины, потом она заварила чай так, как это сделала бы ее мать. Она достала чашки и блюдца из голубого китайского фарфора, сахарницу с мелким желтоватым сахарным песком и лимонный пирог. Потом вместе с девочкой, ее звали Нелл, они сели за стол перед камином.
– Мы с твоей мамой пили чай на этом самом месте, – сказала Стиви.
– Тогда ваш дом был голубым? – спросила Нелл.
– Да.
Девочка жадно всматривалась в каждую вещь: кресла из ивовых прутьев, выцветший зеленый диванчик, подлокотники и спинка которого были изодраны Тилли и другими представителями ее племени, рисунки с изображениями птиц, коллекции перьев, раковин, птичьих гнезд и костей Стиви наблюдала за лицом Нелл и видела – девочка потрясена тем, что сидит на том же месте, что и ее мама, это было видно по выражению ее глаз. Стиви чувствовала то же в возрасте Нелл, когда садилась на место своей матери.
Некоторое время обе маленькими глотками пили чай. Стиви хотелось найти такие слова, чтобы ребенку было хорошо и спокойно. Ей хотелось узнать, что же случилось с Эммой, Но она не могла разрешить себе заговорить об этом, боясь допустить какую-нибудь неловкость. Мать самой Стиви умерла, когда она была еще совсем маленькой, но она помнила, как утешающие ее слова взрослых не только не утешали ее, а ранили еще больше.
Кроме того, Стиви была отшельницей. Она писала и рисовала, как правило, в одиночестве. Она не всегда была такой, и в этом доме когда-то было много шума, веселья и любви, много людей и много детей. Но теперь здесь были только она и Тилли, и так было уже довольно давно. И вот теперь, держа в руках свою чашку с чаем, она ждала, когда Нелл заговорит сама. Так длилось несколько минут, и все это время они прислушивались к звукам наступающего лета, проникавшими в открытое окно, – мелкие волны ударялись о берег, вьюрки пели свои песни в кустах бирючины, белка стрекотала в дупле дуба.
Стиви допила чай, вежливо вытерла пальцы и рот розовой льняной салфеткой и взглянула на Нелл. Ей было около девяти, очень тоненькая, с каштановыми волосами до плеч, отведенными от лица украшенной цветами береткой, с невероятно зелеными глазами.
– Мама мне говорила, что вы были ее лучшей подругой.
– О, да. Мы были лучшими, самыми близкими друзьями.
– И с Мэделин?
– Мэдди Килверт! – Стиви радостно улыбнулась. – Да, наша троица была неразлучной. Эмма, твоя мама, и я познакомились первыми. У семьи Эммы был здесь коттедж с того же времени, что и у моей, – то есть с тех пор, когда мы были совсем маленькими. А потом появилась Мэдди… это когда мы с Эммой уже были очень близкими подругами. Нас было трое, три лета подряд… – Стоило ей произнести это, как пришли на ум слова: «Три лета длиной в три долгих зимы…» Видя выражение умиротворения на лице Нелл, закрывшей глаза, когда она читала стихи, Стиви поняла, что она уже слышала эти строки раньше. – Мама говорила тебе, что мы взяли эти строки из Водсворта?
– Из стихов великого поэта, говорила она мне. Чтобы описать, какими долгими были зимы без ее лучших подруг, пляжных девочек.
– Пляжные девочки! – сказала Стиви, наслаждаясь тем, что старые воспоминания выплыли наружу. – Так мы себя называли. Потому что мы были наиболее счастливы, окуная ноги в морскую воду… мы с трудом могли пережить зимы, когда находились вдали друг от друга. Наши телефонные счета были огромными. Я перехватывала почту, чтобы мой отец не видел счетов за мои разговоры с Эммой и Мэдди. Один раз мне даже пришлось продать свою одежду!
– Что? – удивилась Нелл.
– Да. Я продала два совершенно новых свитера и пару туфель даме, у которой я работала няней, чтобы оплатить мои телефонные счета. Слава богу, что это были разговоры без автоматического подключения третьего абонента, а то бы я потерпела полный финансовый крах.
– Вы все жили очень далеко друг от друга?
Стиви кивнула:
– Ну, так казалось в то время. Зимой я жила в Новой Англии, Мэдди – в Хартфорде, а твоя мама – в Нью-Хэвене. Но потом, когда, наконец, наступало лето, все мы собирались в самом любимом месте – здесь, в Хаббард-Пойнте.
– Тетя Мэдди теперь живет в Род-Айленде, – сказала Нелл.
– Твоя тетя? – Стиви помолчала, переваривая это сообщение. – Так твоя мама вышла замуж за ее брата – Джека?
– А вы не знали?
Стиви удержала вздох. Как объяснить безумие светотени жизни, все накладки, и ошибки, и встречи, и расставания, и чувство утраты этой милой девятилетней девочке?
– Нет, не знала, – сказала она. – Случилось так, что однажды пляжные девочки поступили в колледжи, и пути их разошлись. И в результате они потеряли друг друга.
– Мама не потеряла тетю Мэдди, – сказала Нелл. – Они часто виделись, потому что она ведь вышла замуж за папу, брата тети Мэдди. А как у вас назывался брат пляжной девочки? «Пляжный мальчик»?
Стиви засмеялась:
– Нелл, я не знаю, как. Это было не важно для нас, мы были совсем отдельными, нас не касался остальной мир.
К тому же он же был на четыре года старше нас, он казался нам слишком взрослым. Хотя я помню, в последнее лето перед тем, как мы все разъехались по колледжам, твоя мама начала с ним прогуливаться.
– Они здесь полюбили друг друга, – сообщила Нелл.
Стиви кивнула, но ее лицо оставалось непроницаемым.
– Хаббард-Пойнт всегда был местом, где все влюблялись.
– Папа говорил, что они целовались под променадом, и на малом пляже, и за голубым домом.
Нелл кивнула на место перед окнами, на Стивенс-Хайдевей – широкий участок в конце пляжа.
Стиви улыбнулась, припомнив некоторые свои поцелуи точно там же. Однако ее удивило, как это родители решились раскрывать свои интимно-романтические моменты перед своей столь юной дочерью. Она-то все подобное всегда держала при себе.
– Голубой дом, – сказала Нелл. – Знаете, я вас нашла благодаря ему. Мама всегда говорила, что вы живете в голубом доме.
– Она не называла тебе моего имени?
– Думаю, что называла, – сказала Нелл. – Но ведь Стиви – это мужское имя. Наверное, я не смогла это правильно понять. Почему ваши родители вас так назвали?
– Это напоминало им место, откуда они приехали, – ответила Стиви не сразу, решив, что дочке Эммы не обязательно объяснять, что ее зачали в отеле Сент-Стивенс Грин в Дублине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37