Опухоль!
То же самое происходит с собственностью. Собственником Бахметьев никогда
не был, никогда не собирался быть, но интересы чьей-то чужой собственности вдруг
стали управлять им с утра до ночи, безо всяких правил, безо всяких законов. Настоящим собственникам -
легче, они при своем деле, а Бахметьев К. Н. при чьем? Не говоря уже о
Костеньке, о всех ему подобных, - они нынче на седьмом небе, воодушевлены необыкновенно. Они,
Костеньки, их множество, они Цику сочиняют, в надежде, что власть будет с
ними заодно, - так, может, власти уже и нет? Тоже ведь грустно. Грустно
и неизвестно, что хуже - один товарищ Сталин или множество Костенек.
Вот и порядочные души - они тоже в перестроечную жизнь
не рвутся, Бахметьев П. И. с ног до головы вооружен анабиозом и все равно говорит:
Хватит с меня революции девятьсот пятого года! Правда, Вл. Бахметьев, тот
согласен, тот на жертвы идет, лишь бы вернуться в жизнь (в качестве гения).
Ей-богу, очень хорошо я делаю, когда умираю!
- думал Бахметьев К. Н. - Причем по совету Бахметьева П. И. -
навсегда! Во всяком случае, ничего лучше нынче не придумаешь, другой справедливости что-то
не видать!
Ну
а если бы Бахметьев К. Н. пожил бы еще годик, чем бы он занялся? Вот чем
занялся бы! Все библиотеки перерыл, квартиру бы продал и тысячу писем с
оплаченным ответом разослал во все концы света с запросом - кто и
что знает о Бахметеве П. А. Обязательно надо было ему узнать, когда и где
П. А. умер. Чтобы во всех энциклопедиях заменить ? каким-то реальным
годом девятнадцатого века.
?
волновал его нынче больше, занимал больше, чем, бывало, занимали ь,
ъ, и, i, й вместе взятые.
Он не знал, почему это случилось. Почему ? нынче нужно впереди всего
алфавита поставить?
Кроме боли
по логике вещей, по логике раковой, кроме той, которая была безо всякой логики,
внимание - пристальное! - Бахметьева К. Н. вдруг стало привлекать сердце.
Собственное. Странно, что это произошло вдруг, тогда как в
действительности, по крайней мере лет двадцать тому назад, сердечные мысли
уже должны были прийти к нему. Не пришли. Впрочем, ничто и никогда не приходило Бахметьеву К.
Н. вовремя.
Ну а сердце -
это удивительный, если вдуматься, предмет, скромный тоже на удивление, терпеливый и
преданный необыкновенно. Другого такого предмета на свете нет, не может
быть. Бахметьев К. Н. свое сердце под всяческие неприятности подставлял, можно
сказать, пакостил ему на каждом шагу - оно терпело, ни в чем его не упрекая.
Какую бы биографию он ему ни устраивал - оно
молчало.
Ну, бывало, постукает почаще
- называется сердцебиение - и все, и вопрос исчерпан. Нынче очень
хотелось Бахметьеву К. Н. собственное сердечко ласково погладить. Собственно, больше
некого ему было ни приласкать, ни поблагодарить. С такой же искренней благодарностью и
признательностью - некого!
Как
и всю прочую свою внутренность, Бахметьев К. Н. сердце никогда не видел
- закрытая зона, но ведь слышать-то его можно было в любое время дня и
ночи, только прислушайся! Он до сих пор не прислушивался. Правда что безобразник и
больше того - хам! И только недавно, уже в постельном режиме, Бахметьев К.
Н. подсчитал, что его сердцу столько же лет, месяцев и дней, сколько ему
самому. И даже несколько больше - Бахметьев К. Н. еще не родился от матери, но
сердечко, пусть и крохотное, уже постукивало в нем. Интересно бы узнать -
когда оно стукнуло в первый раз? Когда оно стукнуло в первый раз - это
и есть истинный день и миг его рождения. С тех пор трудится оно без выходных, без
перерывов на обед и на сон...
Бывают исключительно трудолюбивые люди,
они и едят, и отдыхают, и любовью занимаются как бы только между делом, так
вот, пришел к выводу Бахметьев К. Н., эти люди не столько трудолюбивые, сколько
сердечные.
И дальше, дальше
размышления, настолько естественные, что, казалось, с них-то и надо было
начинать жизнь, а не кончать ими. Конечно, два желудочка - это факт. Два предсердия -
факт. Но вот проблема - а где же сердце как таковое? Где сердцевина сердца,
главная его точка? Ее нет. Вопреки всякой логике - нет, и все тут. Ну а
если нет сердцевинки в сердце, нечего удивляться тому, что ее нет нигде и
ни в чем на свете. Множество существует повсюду размеров и форм, частей и
частиц, множество функций, признаков и явлений, и все это - неизвестно вокруг
чего. Когда люди, размышлял Бахметьев К. Н., когда люди в своем развитии дошли
до черты и почувствовали, что им не хватает главной точки собственного существования, они
не захотели и не смогли с этим мириться, а к их услугам, как это всегда бывает,
явился великий прорицатель, грек Клавдий Птоломей явился и страждущих успокоил:
не волнуйтесь, не переживайте, любезные мои, все в порядке, есть главная точка
в мире - это Земля! Все остальное вокруг нее вертится - все звезды и Солнышко тоже.
А так как мы с вами самые главные существа на Земле, значит, и весь мир
вертится вокруг нас с вами.
Древние граждане,
надо думать, надолго успокоились. Особенную же радость, само собой разумеется, почувствовали императоры и
стали интенсивно воевать друг с другом - каждый захотел приобрести побольше
главного - земной территории вместе с народонаселением.
Прекрасно!
Единственно, что
надо иметь в виду: все прекрасное выдумано людьми собственного удовольствия ради,
а все истинное, оно попросту истинно и ни в прекрасностях, ни в безобразиях ничуть
не нуждается.
Но время шло,
и сомнения снова стали одолевать передовое человечество, передовое, в свою
очередь, посеяло серьезные подозрения в умах несерьезных и ординарных, а
тогда является в мир полячок Коперник Коля и разъясняет мироздание: Солнце
не вертится вокруг Земли, наоборот - Земля изо всех своих сил крутитс
вокруг Солнца (как собачонка вокруг своего хозяина). И не только Земля, но
и планеты тоже. Выкусили! Насчет своего главенства - выкусило человечество, и
ничего. Не зафиксировано, чтобы кто-то в знак протеста повесился. К тому
времени гордости в народонаселении было уже поменьше, мифы уже сходили на
нет.
Дальше - больше. Больше знаний
- значит, больше незнаний, и настает время - все знают, кажется, все
уверены в том, что Солнце, вся Солнечная система должна вокруг чего-нибудь вертеться-крутиться, но
вокруг чего - толком не знает никто. Бахметьев К. Н. тоже не знает,
но ничуть этим не огорчен, тем более что его сердце ни в чем его не упрекает - ни
в безграмотности, ни в отсталости от века. Одним словом - ни в чем. Если
и вся-то наука, теорией анабиоза и всяческими другими теориями вооруженная, этого
не знает - кишка тонка! - он-то, Бахметьев-то К. Н., при чем? У него
за плечами и всего-то было два с половиной года самообразования в районной (изредка
- в городской) библиотеке.
К
тому же очень хорошо, просто прекрасно, что размышления пришли к нему только
что - мудрое оказалось опоздание! Если бы они пришли раньше, назад тому года
четыре, он бы не выдержал, обязательно кому-нибудь проболтался, и вышел
бы один только смех. Это представить себе, как бы смеялась-издевалась над
ним Елизавета Вторая? А как бы - Костенька? А как бы вся, в полном составе, дворова
команда доминошников? Но сейчас над ним не смеется никто, даже он сам над
собой. Все, кто мог, давно уже над ним отсмеялись, и вот он размышляет в
спокойствии: сердце-то? Два желудочка и два предсердия, они ведь система, котора
- главная, вокруг которой весь остальной Бахметьев К. Н. сплотился. Сплотился со
всеми его многочисленными жизнями - детской, техникумовской, военной и лагерной,
с семейной и одинокой, молодой и старческой, - он, признаться, число этих жизней
знал весьма приблизительно.
Другой причины,
подобного их сплочения, кроме как его собственное сердце, - не было. Можно
лишиться одной руки, одного легкого, части желудка, но без одного сердечного желудочка, без
одного предсердия жизни нет. Можно лишиться части мозгов и прожить в качестве
орангутанга или шимпанзе, ну и что? Все равно жизнь, и еще неизвестно, чьи
качества лучше, главное же в жизни - чтобы было сердце.
Ну а двухкомнатная? Плюс кухня 6,5 кв. м?
Вот и Елизавета Вторая. Как пришла в его двухкомнатную плюс
кухня 6,5 кв. м, как только огляделась, сказала:
- Вы, Константин Николаевич, родились под счастливой звездой!
Как пить дать - под счастливой!
Подумать только,
в то время Елизавета Вторая говорила с ним на вы?! А он с ней
- уже и не помнит как. Для него Елизавета Вторая всегда была одинакова -
что на вы, что на ты.
Бахметьев подумал и сказал:
- Все может быть! В наше время все может быть. Но
вообще-то я обыкновенный гражданин. Как все, так и я. Звезд не чувствую.
И опять он услышал в ответ:
- Ну не скажите! Все ж таки у вас сердце!
Звезда не звезда, а только нынче Бахметьев К.
Н. занят соответствующей мыслью: он реабилитирует Клавдия Птоломея, подтверждает высокую
репутацию Древней Греции и догадывается, что недаром выдающиеся астрономы прошлого
- тот же Коперник - одновременно были еще и медиками: есть, есть что-то общее
между системой мироздания и его, Бахметьева К. Н., организмом!
Умереть же по-хорошему - это значит - без воспоминаний. Не
вспоминать Бахметьев К. Н. давно уже умел - при том, что всегда знал, о
чем именно он не вспоминает.
О
чистке партии - никогда, тем более о партии до блеска очищенной. О харьковском котле
- как в этом котле командовал ротой из семи человек, как был ранен - никогда! (Кем
он был, в тот раз раненный, спасен - он действительно не знал.) О немецком плене,
о собственном в том плену телесном весе 29,5 кг - не вспоминал тем более.
Зачем? Если и вспомнишь - все равно не поверишь!
Несмотря ни на что мелькало одно и то же подземное воркутинское воспоминание: руба
уголек, мечтаешь о земной атмосфере - дыхнуть бы! Как бы не мечта, то и
не выдержал бы смену - двенадцать часов. Ну а подняли тебя на поверхность, а
там и атмосферы нет, туман - 40 градусов, больше ничего, и рот затыкаешь рукавицей и
в колонне бегом-бегом в барак. За плечами у тебя мешок с углем - бараки
требуют отопления!
Свобода от
воспоминаний (и от фантазий) - это мудро и справедливо. Может быть, и благородно? Недаром
старцы крестьянские загодя сколачивали себе гроб, хранили его на чердаке либо
в амбарушке с зерном. Они-то знали, знали хорошо, почему и зачем это делают.
Недаром люди говорят: народ, он - умный! Бахметьев К. Н. смертей повидал,
но все это были смерти навязанные, бессмысленные и потому отвратительные, совсем
не те, которых сама жизнь требует, с которой птоломеевское сердце выражает согласие, и
когда его послушаешь, слышно: По-ра! По-ра!
Итак, самое доброе чувство испытывал Бахметьев К.
Н., самое, казалось ему, заключительное, когда он протягивал руку к тумбочке, нащупывал пластинку валидола,
с трудом, а все-таки выковыривал из нее две - обязательно две! - капсулки и
укладывал их под язык. Под языком они таяли, просачивались в кровь и таким образом
утешали сердце. Что и требовалось доказать! И какие могли быть после того
еще желания?
Конечно, Бахметев Павел
Александрович в свое время плыл в Океанию на корабле с паровым двигателем. Не
на паруснике же, в самом деле, следовал он из России в Океанию? По многим морям,
по океанам? Бахметьев же К. Н. нынче, пользуясь достижениями науки и техники, вовсе
не плыл, а легко летел по воздуху в кабине неизвестной конструкции летательного аппарата.
Летел и думал: Вот повезло, вот повезло! Через час-другой буду на
месте! Одно было у него затруднение: надо предупредить жителей Океании о
том, что Бахметьев К. Н. к ним следует! Хотя бы и без особых почестей, все-таки
требовалось его, приземлившегося, кому-то встретить. Без этого он заблудится, не
на тот остров приземлится. Он оглянулся на три стенки кабины вправо, влево,
назад, и слева оказался прибор, предназначенный для радиосвязи. Опять
повезло! И с сердечным трепетом он заговорил в этот аппарат:
- Миленькие вы мои папуасы! Я, Бахметьев Ка
эН, спешу к вам, я уже всем сердцем с вами, но океан большой, небо еще
больше, и я не знаю, каким следует считать тот океан, который подо мной,
- он уже Тихий или все еще Индийский? Я не знаю, в каком я нахожусь небе,
- пролетел я международную границу перемены календарной даты или все еще
не пролетел? Не знаю - в атмосфере я лечу или в космосе? Но все равно:
я русский человек и лечу к вам, мне больше не к кому лететь. Ведь у вас
с Россией давно сложились хорошие и даже прекрасные исторические отношения! Вспомните Никола
Николаевича Миклуху-Маклая - он лечил вас от разных недугов. Вспомните, дорогие
мои, адмирала Михаила Петровича Лазарева! Михаил Петрович открыл ваши собственные острова
в группе Туамиту, а также цепь Радак в Маршалловых островах. Заодно он
открыл и материк Антарктиду, и теперь вы вполне можете считать, что вы
тоже открывали тот огромный и ледовый материк, толщина льда - два километра. Это
вам не баран чихнул, это вам, приэкваторным жителям, трудно представить. И
мне тоже! Теперь подумайте: если бы Николай Николаевич не вылечил иных
ваших бабушек-дедушек, можно с уверенностью сказать, что многих из вас
сегодня не было бы на свете, а если бы Михаил Петрович не открыл и не нанес
бы вас на географическую карту - вы бы и до сих пор могли оставаться неоткрытыми! Но
едва ли не самый главный герой, о ком я должен вас информировать, - это
Павел Александрович Бахметев. Обратите внимание: мы однофамильцы, только
я - Бахметьев Константин Николаевич с мягким знаком, а он, Павел Александрович, -
без мягкого. Но я давно уже простил ему этот недостаток и искренне его
полюбил. У кого из нас от природы нет недостатков? Вспомните, как Павел
Александрович устраивал на одном из ваших островов коммунистическую коммуну.
И это еще не все: он был прототипом нашего Рахметова из романа Никола
Гавриловича Чернышевского под названием Что делать?. Обратите
внимание - это вечный вопрос, с этим же вопросом лечу к вам и я, в надежде, что
с кем, с кем, а с вами-то мне удастся его решить! Хотя бы - частично! По
прибытии я еще и еще расскажу вам о Павле Александровиче, я уверен, что это
будет увлекательный рассказ, а может быть, и увлекательная лекция (несмотря на
то, что ни разу в жизни нигде и никогда я не читал лекций). Однако мне крайне
необходимо приземлиться на одном из ваших коралловых островов, на том,
где Павел Александрович устраивал коммунизм. Как только я приземлюсь, как
только прочитаю лекцию, мы тут же и провернем какое-нибудь общественное мероприятие! Я
на этом свете, слава Богу, пожил, я понимаю в мероприятиях. К тому же,
учтите, у меня имеются очень перспективные знакомства. В частности, можно
сказать, родственные отношения с Бахметьевым П. И. (Порфирий Иванович), с
автором анабиоза. Великий человек, и при его содействии вполне возможно будет
всему народонаселению вашего кораллового и прекрасного острова погрузиться в
анабиоз. Скажем, лет на пятьдесят. Скажем, лет на сто. Ну а по истечении срока
снова восстановиться в текущей жизни и тем самым сохранить современную папуасскую культуру
для цивилизации, которая к тому времени крайне будет в этом нуждаться! Я,
как русский человек с собственным сердцем, не член Памяти, вообще
не член какой-либо партии, зато поживший в разных отечественных качествах, готов
вам помочь! Не сомневайтесь: готов, готов! Сделайте же мне, пожалуйста, какой-нибудь сигнал,
чтобы я знал, куда приземлиться! Передо мной в неизвестном океане множество неизвестных островов,
один красивее другого, но я все равно не знаю - где вы? На каком из островов мен
ждут больше всего? Сделайте мне сигнал!
И
действительно: с одного из островов, очень красивого - почти правильный круг,
- стал подниматься голубой столб дыма, тоже строгой формы, очень напоминающий Ростральную колонну...
- Вижу, вижу! Реагирую! Ориентируюсь! - громко
закричал Бахметьев К. Н. - Спасибо, спасибо, дорогие мои папуасы! Какие
вы, в самом деле, вежливые! Какие гостеприимные! Я - вижу ваш сигнал,
к вам приземляюсь. Я отчетливо чувствую земное притяжение! Уже!
1 2 3 4 5 6 7
То же самое происходит с собственностью. Собственником Бахметьев никогда
не был, никогда не собирался быть, но интересы чьей-то чужой собственности вдруг
стали управлять им с утра до ночи, безо всяких правил, безо всяких законов. Настоящим собственникам -
легче, они при своем деле, а Бахметьев К. Н. при чьем? Не говоря уже о
Костеньке, о всех ему подобных, - они нынче на седьмом небе, воодушевлены необыкновенно. Они,
Костеньки, их множество, они Цику сочиняют, в надежде, что власть будет с
ними заодно, - так, может, власти уже и нет? Тоже ведь грустно. Грустно
и неизвестно, что хуже - один товарищ Сталин или множество Костенек.
Вот и порядочные души - они тоже в перестроечную жизнь
не рвутся, Бахметьев П. И. с ног до головы вооружен анабиозом и все равно говорит:
Хватит с меня революции девятьсот пятого года! Правда, Вл. Бахметьев, тот
согласен, тот на жертвы идет, лишь бы вернуться в жизнь (в качестве гения).
Ей-богу, очень хорошо я делаю, когда умираю!
- думал Бахметьев К. Н. - Причем по совету Бахметьева П. И. -
навсегда! Во всяком случае, ничего лучше нынче не придумаешь, другой справедливости что-то
не видать!
Ну
а если бы Бахметьев К. Н. пожил бы еще годик, чем бы он занялся? Вот чем
занялся бы! Все библиотеки перерыл, квартиру бы продал и тысячу писем с
оплаченным ответом разослал во все концы света с запросом - кто и
что знает о Бахметеве П. А. Обязательно надо было ему узнать, когда и где
П. А. умер. Чтобы во всех энциклопедиях заменить ? каким-то реальным
годом девятнадцатого века.
?
волновал его нынче больше, занимал больше, чем, бывало, занимали ь,
ъ, и, i, й вместе взятые.
Он не знал, почему это случилось. Почему ? нынче нужно впереди всего
алфавита поставить?
Кроме боли
по логике вещей, по логике раковой, кроме той, которая была безо всякой логики,
внимание - пристальное! - Бахметьева К. Н. вдруг стало привлекать сердце.
Собственное. Странно, что это произошло вдруг, тогда как в
действительности, по крайней мере лет двадцать тому назад, сердечные мысли
уже должны были прийти к нему. Не пришли. Впрочем, ничто и никогда не приходило Бахметьеву К.
Н. вовремя.
Ну а сердце -
это удивительный, если вдуматься, предмет, скромный тоже на удивление, терпеливый и
преданный необыкновенно. Другого такого предмета на свете нет, не может
быть. Бахметьев К. Н. свое сердце под всяческие неприятности подставлял, можно
сказать, пакостил ему на каждом шагу - оно терпело, ни в чем его не упрекая.
Какую бы биографию он ему ни устраивал - оно
молчало.
Ну, бывало, постукает почаще
- называется сердцебиение - и все, и вопрос исчерпан. Нынче очень
хотелось Бахметьеву К. Н. собственное сердечко ласково погладить. Собственно, больше
некого ему было ни приласкать, ни поблагодарить. С такой же искренней благодарностью и
признательностью - некого!
Как
и всю прочую свою внутренность, Бахметьев К. Н. сердце никогда не видел
- закрытая зона, но ведь слышать-то его можно было в любое время дня и
ночи, только прислушайся! Он до сих пор не прислушивался. Правда что безобразник и
больше того - хам! И только недавно, уже в постельном режиме, Бахметьев К.
Н. подсчитал, что его сердцу столько же лет, месяцев и дней, сколько ему
самому. И даже несколько больше - Бахметьев К. Н. еще не родился от матери, но
сердечко, пусть и крохотное, уже постукивало в нем. Интересно бы узнать -
когда оно стукнуло в первый раз? Когда оно стукнуло в первый раз - это
и есть истинный день и миг его рождения. С тех пор трудится оно без выходных, без
перерывов на обед и на сон...
Бывают исключительно трудолюбивые люди,
они и едят, и отдыхают, и любовью занимаются как бы только между делом, так
вот, пришел к выводу Бахметьев К. Н., эти люди не столько трудолюбивые, сколько
сердечные.
И дальше, дальше
размышления, настолько естественные, что, казалось, с них-то и надо было
начинать жизнь, а не кончать ими. Конечно, два желудочка - это факт. Два предсердия -
факт. Но вот проблема - а где же сердце как таковое? Где сердцевина сердца,
главная его точка? Ее нет. Вопреки всякой логике - нет, и все тут. Ну а
если нет сердцевинки в сердце, нечего удивляться тому, что ее нет нигде и
ни в чем на свете. Множество существует повсюду размеров и форм, частей и
частиц, множество функций, признаков и явлений, и все это - неизвестно вокруг
чего. Когда люди, размышлял Бахметьев К. Н., когда люди в своем развитии дошли
до черты и почувствовали, что им не хватает главной точки собственного существования, они
не захотели и не смогли с этим мириться, а к их услугам, как это всегда бывает,
явился великий прорицатель, грек Клавдий Птоломей явился и страждущих успокоил:
не волнуйтесь, не переживайте, любезные мои, все в порядке, есть главная точка
в мире - это Земля! Все остальное вокруг нее вертится - все звезды и Солнышко тоже.
А так как мы с вами самые главные существа на Земле, значит, и весь мир
вертится вокруг нас с вами.
Древние граждане,
надо думать, надолго успокоились. Особенную же радость, само собой разумеется, почувствовали императоры и
стали интенсивно воевать друг с другом - каждый захотел приобрести побольше
главного - земной территории вместе с народонаселением.
Прекрасно!
Единственно, что
надо иметь в виду: все прекрасное выдумано людьми собственного удовольствия ради,
а все истинное, оно попросту истинно и ни в прекрасностях, ни в безобразиях ничуть
не нуждается.
Но время шло,
и сомнения снова стали одолевать передовое человечество, передовое, в свою
очередь, посеяло серьезные подозрения в умах несерьезных и ординарных, а
тогда является в мир полячок Коперник Коля и разъясняет мироздание: Солнце
не вертится вокруг Земли, наоборот - Земля изо всех своих сил крутитс
вокруг Солнца (как собачонка вокруг своего хозяина). И не только Земля, но
и планеты тоже. Выкусили! Насчет своего главенства - выкусило человечество, и
ничего. Не зафиксировано, чтобы кто-то в знак протеста повесился. К тому
времени гордости в народонаселении было уже поменьше, мифы уже сходили на
нет.
Дальше - больше. Больше знаний
- значит, больше незнаний, и настает время - все знают, кажется, все
уверены в том, что Солнце, вся Солнечная система должна вокруг чего-нибудь вертеться-крутиться, но
вокруг чего - толком не знает никто. Бахметьев К. Н. тоже не знает,
но ничуть этим не огорчен, тем более что его сердце ни в чем его не упрекает - ни
в безграмотности, ни в отсталости от века. Одним словом - ни в чем. Если
и вся-то наука, теорией анабиоза и всяческими другими теориями вооруженная, этого
не знает - кишка тонка! - он-то, Бахметьев-то К. Н., при чем? У него
за плечами и всего-то было два с половиной года самообразования в районной (изредка
- в городской) библиотеке.
К
тому же очень хорошо, просто прекрасно, что размышления пришли к нему только
что - мудрое оказалось опоздание! Если бы они пришли раньше, назад тому года
четыре, он бы не выдержал, обязательно кому-нибудь проболтался, и вышел
бы один только смех. Это представить себе, как бы смеялась-издевалась над
ним Елизавета Вторая? А как бы - Костенька? А как бы вся, в полном составе, дворова
команда доминошников? Но сейчас над ним не смеется никто, даже он сам над
собой. Все, кто мог, давно уже над ним отсмеялись, и вот он размышляет в
спокойствии: сердце-то? Два желудочка и два предсердия, они ведь система, котора
- главная, вокруг которой весь остальной Бахметьев К. Н. сплотился. Сплотился со
всеми его многочисленными жизнями - детской, техникумовской, военной и лагерной,
с семейной и одинокой, молодой и старческой, - он, признаться, число этих жизней
знал весьма приблизительно.
Другой причины,
подобного их сплочения, кроме как его собственное сердце, - не было. Можно
лишиться одной руки, одного легкого, части желудка, но без одного сердечного желудочка, без
одного предсердия жизни нет. Можно лишиться части мозгов и прожить в качестве
орангутанга или шимпанзе, ну и что? Все равно жизнь, и еще неизвестно, чьи
качества лучше, главное же в жизни - чтобы было сердце.
Ну а двухкомнатная? Плюс кухня 6,5 кв. м?
Вот и Елизавета Вторая. Как пришла в его двухкомнатную плюс
кухня 6,5 кв. м, как только огляделась, сказала:
- Вы, Константин Николаевич, родились под счастливой звездой!
Как пить дать - под счастливой!
Подумать только,
в то время Елизавета Вторая говорила с ним на вы?! А он с ней
- уже и не помнит как. Для него Елизавета Вторая всегда была одинакова -
что на вы, что на ты.
Бахметьев подумал и сказал:
- Все может быть! В наше время все может быть. Но
вообще-то я обыкновенный гражданин. Как все, так и я. Звезд не чувствую.
И опять он услышал в ответ:
- Ну не скажите! Все ж таки у вас сердце!
Звезда не звезда, а только нынче Бахметьев К.
Н. занят соответствующей мыслью: он реабилитирует Клавдия Птоломея, подтверждает высокую
репутацию Древней Греции и догадывается, что недаром выдающиеся астрономы прошлого
- тот же Коперник - одновременно были еще и медиками: есть, есть что-то общее
между системой мироздания и его, Бахметьева К. Н., организмом!
Умереть же по-хорошему - это значит - без воспоминаний. Не
вспоминать Бахметьев К. Н. давно уже умел - при том, что всегда знал, о
чем именно он не вспоминает.
О
чистке партии - никогда, тем более о партии до блеска очищенной. О харьковском котле
- как в этом котле командовал ротой из семи человек, как был ранен - никогда! (Кем
он был, в тот раз раненный, спасен - он действительно не знал.) О немецком плене,
о собственном в том плену телесном весе 29,5 кг - не вспоминал тем более.
Зачем? Если и вспомнишь - все равно не поверишь!
Несмотря ни на что мелькало одно и то же подземное воркутинское воспоминание: руба
уголек, мечтаешь о земной атмосфере - дыхнуть бы! Как бы не мечта, то и
не выдержал бы смену - двенадцать часов. Ну а подняли тебя на поверхность, а
там и атмосферы нет, туман - 40 градусов, больше ничего, и рот затыкаешь рукавицей и
в колонне бегом-бегом в барак. За плечами у тебя мешок с углем - бараки
требуют отопления!
Свобода от
воспоминаний (и от фантазий) - это мудро и справедливо. Может быть, и благородно? Недаром
старцы крестьянские загодя сколачивали себе гроб, хранили его на чердаке либо
в амбарушке с зерном. Они-то знали, знали хорошо, почему и зачем это делают.
Недаром люди говорят: народ, он - умный! Бахметьев К. Н. смертей повидал,
но все это были смерти навязанные, бессмысленные и потому отвратительные, совсем
не те, которых сама жизнь требует, с которой птоломеевское сердце выражает согласие, и
когда его послушаешь, слышно: По-ра! По-ра!
Итак, самое доброе чувство испытывал Бахметьев К.
Н., самое, казалось ему, заключительное, когда он протягивал руку к тумбочке, нащупывал пластинку валидола,
с трудом, а все-таки выковыривал из нее две - обязательно две! - капсулки и
укладывал их под язык. Под языком они таяли, просачивались в кровь и таким образом
утешали сердце. Что и требовалось доказать! И какие могли быть после того
еще желания?
Конечно, Бахметев Павел
Александрович в свое время плыл в Океанию на корабле с паровым двигателем. Не
на паруснике же, в самом деле, следовал он из России в Океанию? По многим морям,
по океанам? Бахметьев же К. Н. нынче, пользуясь достижениями науки и техники, вовсе
не плыл, а легко летел по воздуху в кабине неизвестной конструкции летательного аппарата.
Летел и думал: Вот повезло, вот повезло! Через час-другой буду на
месте! Одно было у него затруднение: надо предупредить жителей Океании о
том, что Бахметьев К. Н. к ним следует! Хотя бы и без особых почестей, все-таки
требовалось его, приземлившегося, кому-то встретить. Без этого он заблудится, не
на тот остров приземлится. Он оглянулся на три стенки кабины вправо, влево,
назад, и слева оказался прибор, предназначенный для радиосвязи. Опять
повезло! И с сердечным трепетом он заговорил в этот аппарат:
- Миленькие вы мои папуасы! Я, Бахметьев Ка
эН, спешу к вам, я уже всем сердцем с вами, но океан большой, небо еще
больше, и я не знаю, каким следует считать тот океан, который подо мной,
- он уже Тихий или все еще Индийский? Я не знаю, в каком я нахожусь небе,
- пролетел я международную границу перемены календарной даты или все еще
не пролетел? Не знаю - в атмосфере я лечу или в космосе? Но все равно:
я русский человек и лечу к вам, мне больше не к кому лететь. Ведь у вас
с Россией давно сложились хорошие и даже прекрасные исторические отношения! Вспомните Никола
Николаевича Миклуху-Маклая - он лечил вас от разных недугов. Вспомните, дорогие
мои, адмирала Михаила Петровича Лазарева! Михаил Петрович открыл ваши собственные острова
в группе Туамиту, а также цепь Радак в Маршалловых островах. Заодно он
открыл и материк Антарктиду, и теперь вы вполне можете считать, что вы
тоже открывали тот огромный и ледовый материк, толщина льда - два километра. Это
вам не баран чихнул, это вам, приэкваторным жителям, трудно представить. И
мне тоже! Теперь подумайте: если бы Николай Николаевич не вылечил иных
ваших бабушек-дедушек, можно с уверенностью сказать, что многих из вас
сегодня не было бы на свете, а если бы Михаил Петрович не открыл и не нанес
бы вас на географическую карту - вы бы и до сих пор могли оставаться неоткрытыми! Но
едва ли не самый главный герой, о ком я должен вас информировать, - это
Павел Александрович Бахметев. Обратите внимание: мы однофамильцы, только
я - Бахметьев Константин Николаевич с мягким знаком, а он, Павел Александрович, -
без мягкого. Но я давно уже простил ему этот недостаток и искренне его
полюбил. У кого из нас от природы нет недостатков? Вспомните, как Павел
Александрович устраивал на одном из ваших островов коммунистическую коммуну.
И это еще не все: он был прототипом нашего Рахметова из романа Никола
Гавриловича Чернышевского под названием Что делать?. Обратите
внимание - это вечный вопрос, с этим же вопросом лечу к вам и я, в надежде, что
с кем, с кем, а с вами-то мне удастся его решить! Хотя бы - частично! По
прибытии я еще и еще расскажу вам о Павле Александровиче, я уверен, что это
будет увлекательный рассказ, а может быть, и увлекательная лекция (несмотря на
то, что ни разу в жизни нигде и никогда я не читал лекций). Однако мне крайне
необходимо приземлиться на одном из ваших коралловых островов, на том,
где Павел Александрович устраивал коммунизм. Как только я приземлюсь, как
только прочитаю лекцию, мы тут же и провернем какое-нибудь общественное мероприятие! Я
на этом свете, слава Богу, пожил, я понимаю в мероприятиях. К тому же,
учтите, у меня имеются очень перспективные знакомства. В частности, можно
сказать, родственные отношения с Бахметьевым П. И. (Порфирий Иванович), с
автором анабиоза. Великий человек, и при его содействии вполне возможно будет
всему народонаселению вашего кораллового и прекрасного острова погрузиться в
анабиоз. Скажем, лет на пятьдесят. Скажем, лет на сто. Ну а по истечении срока
снова восстановиться в текущей жизни и тем самым сохранить современную папуасскую культуру
для цивилизации, которая к тому времени крайне будет в этом нуждаться! Я,
как русский человек с собственным сердцем, не член Памяти, вообще
не член какой-либо партии, зато поживший в разных отечественных качествах, готов
вам помочь! Не сомневайтесь: готов, готов! Сделайте же мне, пожалуйста, какой-нибудь сигнал,
чтобы я знал, куда приземлиться! Передо мной в неизвестном океане множество неизвестных островов,
один красивее другого, но я все равно не знаю - где вы? На каком из островов мен
ждут больше всего? Сделайте мне сигнал!
И
действительно: с одного из островов, очень красивого - почти правильный круг,
- стал подниматься голубой столб дыма, тоже строгой формы, очень напоминающий Ростральную колонну...
- Вижу, вижу! Реагирую! Ориентируюсь! - громко
закричал Бахметьев К. Н. - Спасибо, спасибо, дорогие мои папуасы! Какие
вы, в самом деле, вежливые! Какие гостеприимные! Я - вижу ваш сигнал,
к вам приземляюсь. Я отчетливо чувствую земное притяжение! Уже!
1 2 3 4 5 6 7