СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН
ОДНОФАМИЛЬЦЫ
Повесть
Жизней у Бахметьева К. Н. было множество, все
разные, но суммы они не составили, если же нет суммы - ради чего анализировать частности?
Был он пионером - одна частность, комсомольцем -
другая, членом сперва ВКП(б), потом КПСС - частность третья. Воевал, был
военнопленным и заключенным, женатым, вдовым и разведенным, всего не перечесть -
ну и что? Был-то он был, но чем-то, чем должен был стать, не стал, а что было,
то прошло. И не столько запоминалось, как был, зато как не стал, в памяти
оставалось.
Вот он еще
молодой, командует в должности зам. начальника цеха (начальник больше трудился по
партлинии) на заводе Молот и серп. Там же его, Бахметьева К.
Н., из партии в первый раз вычистили - систематическое невыполнение производственного плана.
А тут же и война, харьковский котел. За недостатком кадров он командует взводом
и ротой (в роте семь человек).
В
партии восстановлен, но опять отступление, он ранен разрывным. Его нашли, кажется,
в лесу. Нашли и вылечили. Во Владимире вылечили, после стали разбираться -
почему под Харьковом бежал, а не наступал? (За Родину, за Сталина?!). Не
шпион ли он, не дезертир ли? Разобраться не успели, снова на фронт - рядовым и
беспартийным. Рядовым-беспартийным Бахметьев К. Н. воевал чуть-чуть не полный
год, и опять случилось: попал к немцам в плен. В один лагерь, в другой лагерь,
а когда его освобождали свои - в нем живого веса было 29,5 кг. При том,
что рост 172 см.
Кости и
те таяли, а когда он прощупывал их в прежних размерах - удивлялся: не
может быть! Освобожденного из плена повезли опять же в госпиталь, из госпиталя выписали
и снова судить суровым судом - зачем сдавался в немецкий плен? Дали семь лет
подземной Воркуты. Тут уж он словчил - умолчал о своем среднем образовании, за
среднее прибавляли два, за высшее - еще два года. Семь он отбыл от звонка до
звонка, рубал воркутинский полярный уголек, а когда вышел из-под земли, встретился ему
по харьковскому котлу политрук. Политруки тоже разные бывали, этот человеком оказалс
(при том, что в большом каком-то штабе состоял), раскопал документы: Бахметьев К.
Н. был, оказывается, представлен к Герою. Если не к Герою, так к Ленину,
как пить дать! Еще выяснилось: семь лет подземной Воркуты было ошибкой.
Выяснилось, что в немецких лагерях, при живом весе 29,5 кг, он, беспартийный, вел
партийную агитацию.
Явился Никита
Сергеевич Хрущев, Бахметьева К. Н. восстановили в партии, дали Красную
звездочку, персональную пенсию. Жизнь вошла в какую-то колею, в которой и
катилась до перестройки. И даже до ноября 1990 года.
Седьмого ноября 1990-го Бахметьев К. Н., при
звездочке, задолго до начала пришел на торжественное партсобрание, занял
место в первом ряду, заняв, прослушал Интернационал, Гимн Советского Союза
прослушал, приготовился слушать доклад о Великой годовщине. Молодцевато подтянулся при
виде ТВ-объективов, хотя объективы и смотрели не на него, а на сцену. Докладчика все
не было и не было, трибуна пустовала, ветераны в первом ряду начали сильно возмущаться. Тут
выходит на сцену тоже ветеран, не очень хорошо знакомый, выходит и объявляет: парторганизация постановила самораспуститься. Кто
с решением согласен - вот стоит большой стол, на стол выкладывайте партбилеты!
И многие выложили, а Бахметьева К. Н. затрясло, он
едва не помер в тот раз. Ему стало вдруг страшнее, чем в немецком плену,
страшнее, чем под Харьковом, страшнее, чем в воркутинском подземелье.
Партбилета Бахметьев К. Н. не положил, унес
домой, дома хранил завернутым в красную бархотку за небольшой иконой Богоматери, но
когда к нему пришли с предложением в новой, в зюгановской партии восстановиться, он
отказался.
- Ах, товарищ Бахметьев, товарищ
Бахметьев, - сказала ему посланная, старая-старая, очень заслуженная большевичка по
фамилии Кротких, - а мы-то на вас надеялись! А мы-то...
- Так и есть, - согласился Бахметьев К. Н.,
- на меня всегда кто-нибудь надеялся, всегда какое-нибудь мы.
Это даже удивительно! Какая надобность?
-
Неужели ты на партию, хотя бы и за Воркуту, можешь обижаться? Чего такого особенного? Один
ты, что ли? Вот и я...
-
Тебе как угодно, товарищ Кротких! - отвечал Бахметьев К. Н. - Мое решение -
оно личное, твое решение - тоже личное. С меня хватит, с тебя - не хватит; доказывать, спорить
не о чем.
- А это, товарищ
Бахметьев, - сказала товарищ Кротких, - не что иное, как эгоизм. И, значит, теб
действительно не зря заслали в Воркуту и только по ошибке восстанавливали в
партии. Я же и ставила тебя на учет в нашей парторганизации. Поэтому мне за
тебя стыдно.
- Мне почему-то нет!
- вздохнул Бахметьев К. Н.
-
А как тебе теперь? - спросила Кротких.
-
А теперь мне все равно.
-
Так жить нельзя! Это не человек, которому все равно! Неужели ты не понимаешь -
нельзя?! - возмутилась Кротких.
-
Помирают все одинаково, - отвечал ей Бахметьев К. Н. - Что партийные, что
беспартийные: сердце перестанет дрыгаться - и все дела.
Товарищ Кротких ушла расстроенная, Бахметьев К.
Н. подумал: Вот бы поскорее дождаться! И стал ждать.
В ожидании длилась жизнь. На своем веку он
чего только не ждал - никогда не сбывалось. Но тут - верняк.
В ожидании бывало приятно и выпить, чтобы в
самый раз, чтобы действительность становилась светлее, такой, какой она должна
быть. Тогда и ты в ней - такой подлинный, такой действительный, каким вовсе не
бывал.
Другой раз редко,
а все-таки Бахметьеву К. Н. вспоминалась любовь. Первая, рыженькая и довоенна
супруга возникала, будто было вчера, вторая, послевоенная, отодвигалась вдаль
и вдаль, теряя подробности, а главное, никогда не снилась. Во сне являлась исключительно рыженькая - прическа,
зеленые глазки, аккуратные грудки.
В
этой неразберихе с прошлым, с укорами товарищ Кротких в настоящем надо
было придумать что-то, что называется хобби, и Бахметьев К. Н. пошел
играть в домино.
Он на доминошников до
тех пор глядел с удивлением: кругом проблемы, у них же задача - загнать
партнера в безвыходное положение, в сортир загнать, в котором проблем нет
и не может быть.
Два года соревновался в
этом деле Бахметьев К. Н., приобрел авторитет в сборной трех корпусов А, Б
и В по улице имени композитора Гудкова, 11, дважды (с успехом) участвовал в
чемпионате дворовых команд, три раза получил по неизвестной причине в морду, столько
же и сам съездил кому-то (не помнит кому), но других забот у него и в самом деле
не стало, он тайно был доволен жизнью, хотя вслух и ругал жизнь нецензурно.
И тут оказалось: он-то, Бахметьев-то К. Н.,
- он снова в партии! Он не думал и не гадал, когда ему сказали:
- Бахметьев К. Н.! Так ты же давно уже наш! Придурка
строишь, будто не знаешь! Ты - с нами! Душой и телом!
- Ей-богу, мужики, не знаю! Это с кем же
есть? Кто такие вы?
- Мы
Память! Усек?! У нас таких, как ты, - подавляющее большинство!
Действительно, под стук костяшек нередко говорилось: кого
в будущем году надобно повесить, кого пожечь, кого выслать за городскую черту,
с какими странами порвать дипломатические отношения. Он все это в одно
впускал, в другое ухо незамедлительно выпускал, поскольку домино -
игра беспартийная, большинство голосов не имеет в ней значения: выигрыш-проигрыш на
голосование не ставится.
Мнилось ему
так, а в действительности большинство снова заговорило известным языком:
когда ты не с нами, значит, против нас!
И
еще спросили у Бахметьева К. Н.:
-
Газетку День читаешь? Внимательно?
- Мне подобная газетка не довелась...
- Доведется!
-
Нет, мужики, не для того выходил я из Ка Пе эС эС, чтобы войти в вашу Память! Мне
и на собственную память грех жаловаться!
-
А русский ли ты человек, Бахметьев Костя?
-
Всю жизнь был русским.
-
А мы сомневаемся. Сколько гоняли козла, не сомневались, нынче - пришло!
- Мне на ваши сомнения плевать и растереть! Или
русские лучше всех? По вас этого не видать!
-
А ты, гад, ты шибко хороший?
-
Я и не претендую!
- Научим -
запретендуешь!
- Не такие учили
- не научили.
- Может, ты
сознательно мечтаешь сделаться нерусским человеком? Таких, учти, народ
сильно не любит.
- А еще бывают
дураки дурнее дураков. Не встречали?
-
А я вот штаны спущу, а ты погляди: хороший я или - плохой? - отозвался самый
ретивый и начал расстегивать ширинку.
Разговор кончился,
и все на свете Бахметьеву К. Н. стало противным и отвратительным, он зачем-то и
еще спросил:
- А что, мужики?
Если по душам: или вам никому никогда не стыдно было быть человеком русским?
Никогда в жизни?
- Поговори у
меня! - замахнулся старикашка с костылем - костылем и замахнулся. По фамилии старикашка был
Семенов, по кличке Соплячок. С таким связываться невозможно, он сейчас начнет
орать, что Бахметьев К. Н. в немецких лагерях полвойны отсиживался, когда
другие на фронтах денно и нощно ковали победу.
Бахметьев К. Н. сам себе объявил: Дурак ты,
дурак и есть! - и умотался прочь с настроением хуже некуда.
А когда на другой
день Бахметьев К. Н. хоть и с опаской, а все-таки пришел погонять в домино,
ему сказали:
- Пшел вон,
сволочь! Отныне и навсегда обходи нас стороной!
И еще кое-что было сказано, и сказано к месту: два года
Бахметьев К. Н. гоношился с доминошниками, вот уже год, как сортирные комбинации снились
ему по ночам, пора было кончать.
Конца, покуда
ты жив, не бывает без начала чего-нибудь нового, и он отправился в районную библиотеку. Он
совершенно не помнил, когда в последний раз ему в библиотеке приходилось бывать.
Может, когда в индустриальном техникуме учился? Техникумовской ему хватало, о
существовании подобных учреждений и еще где-то ему известно не было. Он стал
вспоминать названия книг. Вспомнилась Война и мир. Он ее не
читал, но знал о Наташе Ростовой, о князе Андрее Болконском из политбесед политрука на
фронте. Тогда же он поклялся: живой останусь - прочитаю Льва Николаевича! Живой
остался, а святую клятву забыл. Однако лучше поздно, чем никогда! - правило
известное, и библиотечных лет у него было почти три. Книг за эти годы он прочел
тьму тьмущую, читал денно и нощно - ежели в одной руке ложка, то в другой книжка.
Его фотографию вывесили в районной библиотеке: Бахметьев Константин Николаевич, ветеран-пенсионер, наш
верный читатель. Книги сдает исключительно в срок и даже досрочно. Еще
что-то было написано машинкой под его фотопортретом, он книги читал, читал,
читал, и все чаще приходила ему мысль: что бы такое сделать в результате чтения?
Не обязательно что-то очень государственное, не обязательно очень общественное, но
что-нибудь исследовательское. Что-нибудь библиофильское, хотя бы и вовсе краткое
- на неделю-другую работы.
И
что же пришло ему в его голову?
Ему
пришло: проработать литературу на предмет Бахметьевых.
Иначе говоря, порыться в каталогах на букву
Б, выписать всех авторов под фамилией Бахметьев, составить обзор
их жизнеописаний и произведений, напечатать тот обзор на машинке в трех
экземплярах, переплести в картонные корочки и один экземпляр подарить районке. В
знак благодарности.
А -
что? Если бы все не все, а хотя бы самые постоянные читатели библиотек исполнили подобную
работу - как бы оказалось интересно! Полезно - как?! Заведующая районкой
Вера Васильевна на очередном методическом совещании бибработников обнародовала бы
факт: А у нас один наш читатель... И какое бы это произвело впечатление -
вплоть до городского отдела культуры? И дальше, дальше?!
И только-только, в следующий вторник, собрался Бахметьев К.
Н. приняться за дело, как в понедельник в ветеранской поликлинике ему сказали:
- Опухоль!
Положили Бахметьева К.
Н. в больницу, из больницы перевели домой (коек на опухольных не хватало), пообещав,
когда нужно будет, в больницу вернуть. И тут в первый раз в
жизни Бахметьев К. Н. понял, что обязательно он умрет. Умирал-то он не
раз, не два, но чтобы обязательно - это впервые.
Дурак ты, дурак, - упрекал себя Бахметьев К.
Н. - Помрешь насовсем, а кто же за тебя сделает - соберет в одну компанию
всех знаменитых Бахметьевых? Никто не сделает, никому дела нет!
Выручил племянник Костенька. Нашелся добрый человек.
Племянник Костенька был крещен под Константина именно
в честь своего дядюшки Константина Николаевича. Потому что случай: Леночка, молода
жена старшего брата Бахметьева К. Н. (братца звали Никанором), незадолго до
родов тонула в речке, а Константин ее спас, вытащил из водоворота. Племянничек родилс
вполне благополучно, но рос мальчишкой вредным: сверстников дергал за уши, сверстниц за
волосенки, маму не слушался, папы у него вскоре не стало - папа погиб на
войне. Мальчишка гордился:
-
Я - самостоятельный! А был бы при мне папочка, я бы ему морду набил. Не
верите?
Костеньке верили.
Взрослый Костенька с дядюшкой-спасителем прежде
почти не встречался, но теперь зачастил к нему с едой и с коньячком о пяти
звездочках. Изредка, ни с того ни с сего, он произносил кого
вместо чего: Кого там делать-то?, Кого, дядя Костя,
тебе взять в магазине?. В народе так говорят, - объяснял Костенька. -
Народ, он не различает предметы неодушевленные от одушевленных.
- Народник нашелся! - удивлялся Бахметьев К.
Н. - Народ, народ! Откуда тебе известно, что от чего отличает
народ? Что такое народ? Никто не знает, кроме как ты.
- Как это откуда! - пожимал плечами Костенька, обижаясь.
- Я на филологическом полгода учился!
Это
- в Костенькиной привычке: он на любой случай жизни где-нибудь да учился,
и на физика, и на химика, и на экономиста, если же и не учился - постигал путем
самообразования. Нынче Костенька - ему за пятьдесят, Бахметьев К. Н. не
помнил точно, - Костенька же не рассказывал, к пятидесяти либо к шестидесяти ему
ближе, - нынче он ездил в мерседесе с мигалкой и радиосвязью, объясн
дядюшке, что в 1993 году в России мерседесов было продано больше,
чем во всей Западной Европе.
-
Прогресс! А еще говорят - нет у нас в России цивилизации!
- Ты скажи-ка, Прогресс, где ты все ж таки работаешь? -
спрашивал дядюшка, но племянник объяснялся странно:
- Мы работаем частным образом!
- Что за частный образ?
- Не все ли тебе, дядюшка, равно? Лучше скажи
откровенно: чего тебе хочется?
-
Мне-то?.. Мне-то, Костенька, очень хочется... - И Бахметьев К. Н. рассказал: необходимо познакомиться со
своими знаменитыми однофамильцами. Ну, хотя бы через посредство какого-нибудь из
последних изданий энциклопедии.
-
И это - все? Да что за вопрос, дядюшка? Что за вопрос? Да мы - вмиг! Ну,
если не вмиг, не сию же минуту, тогда в следующее мое посещение - обязательно!
И верно: две недели спустя Костенька с видом
почти что ученым сидел у кровати дядюшки и громко читал по Советскому энциклопедическому словарю:
- Бахметьев Владимир Матвеевич (1885
- 1963), русский советский писатель, член КПСС с 1909. Романы о жизни
сибирского крестьянства, о гражданской войне - Преступление Мартына,
„Наступление". Подходит?
-
Вроде бы интересуюсь. Партийный стаж великоват для одного живого человека. Но
факт есть факт. Кто там еще? Кто дальше-то? Дальше следовал
Бахметьев Порфирий Иванович (1860 - 1913), из крепостных, выдающийся физик
и биолог. Первым вызвал анабиоз у млекопитающих (летучие мыши). Первым
во всем объеме поставил проблему сохранения жизни при полной остановке жизненных явлений.
- Я же на биолога собирался учиться! - поторопился заверить
Костенька. - А потому я суть уже схватил! То есть очень важная, скажу
тебе, суть!
Бахметьев К.
Н. тоже подтвердил:
- Интерес теоретический, но,
может быть, и практический. В медицине практический - раз! В политике теоретический -
два! В похоронных командах - три!
-
Похоронные-то, дядя Костя, здесь при чем?
-
Здесь не здесь, а при чем, хотя бы и так: раненым, кто хоть мало-мало дышит,
тут же вспрыскивать анабиоз, в анабиозном состоянии волочить их в лазарет.
Пусть в лазарете разбираются - все еще живой солдатик либо уже мертвяк. А
то ведь на практике как происходит? Поволокли живого - приволокли в лазарет
мертвого, а там народ матерится: своих, что ли, у нас не хватает мертвяков? Поди-кась
живых вы там же и закопали, а мертвяков притащили?!
Нельзя сказать, что дело точно так и было, но
Бахметьеву, во-первых, хотелось поддержать учение об анабиозе, во-вторых,
удивить Костеньку.
- Тебе что
же - приходилось сталкиваться? - и в самом деле слегка, а все-таки удивилс
Костенька.
- Ты спроси -
чего мне не приходилось?
1 2 3 4 5 6 7
ОДНОФАМИЛЬЦЫ
Повесть
Жизней у Бахметьева К. Н. было множество, все
разные, но суммы они не составили, если же нет суммы - ради чего анализировать частности?
Был он пионером - одна частность, комсомольцем -
другая, членом сперва ВКП(б), потом КПСС - частность третья. Воевал, был
военнопленным и заключенным, женатым, вдовым и разведенным, всего не перечесть -
ну и что? Был-то он был, но чем-то, чем должен был стать, не стал, а что было,
то прошло. И не столько запоминалось, как был, зато как не стал, в памяти
оставалось.
Вот он еще
молодой, командует в должности зам. начальника цеха (начальник больше трудился по
партлинии) на заводе Молот и серп. Там же его, Бахметьева К.
Н., из партии в первый раз вычистили - систематическое невыполнение производственного плана.
А тут же и война, харьковский котел. За недостатком кадров он командует взводом
и ротой (в роте семь человек).
В
партии восстановлен, но опять отступление, он ранен разрывным. Его нашли, кажется,
в лесу. Нашли и вылечили. Во Владимире вылечили, после стали разбираться -
почему под Харьковом бежал, а не наступал? (За Родину, за Сталина?!). Не
шпион ли он, не дезертир ли? Разобраться не успели, снова на фронт - рядовым и
беспартийным. Рядовым-беспартийным Бахметьев К. Н. воевал чуть-чуть не полный
год, и опять случилось: попал к немцам в плен. В один лагерь, в другой лагерь,
а когда его освобождали свои - в нем живого веса было 29,5 кг. При том,
что рост 172 см.
Кости и
те таяли, а когда он прощупывал их в прежних размерах - удивлялся: не
может быть! Освобожденного из плена повезли опять же в госпиталь, из госпиталя выписали
и снова судить суровым судом - зачем сдавался в немецкий плен? Дали семь лет
подземной Воркуты. Тут уж он словчил - умолчал о своем среднем образовании, за
среднее прибавляли два, за высшее - еще два года. Семь он отбыл от звонка до
звонка, рубал воркутинский полярный уголек, а когда вышел из-под земли, встретился ему
по харьковскому котлу политрук. Политруки тоже разные бывали, этот человеком оказалс
(при том, что в большом каком-то штабе состоял), раскопал документы: Бахметьев К.
Н. был, оказывается, представлен к Герою. Если не к Герою, так к Ленину,
как пить дать! Еще выяснилось: семь лет подземной Воркуты было ошибкой.
Выяснилось, что в немецких лагерях, при живом весе 29,5 кг, он, беспартийный, вел
партийную агитацию.
Явился Никита
Сергеевич Хрущев, Бахметьева К. Н. восстановили в партии, дали Красную
звездочку, персональную пенсию. Жизнь вошла в какую-то колею, в которой и
катилась до перестройки. И даже до ноября 1990 года.
Седьмого ноября 1990-го Бахметьев К. Н., при
звездочке, задолго до начала пришел на торжественное партсобрание, занял
место в первом ряду, заняв, прослушал Интернационал, Гимн Советского Союза
прослушал, приготовился слушать доклад о Великой годовщине. Молодцевато подтянулся при
виде ТВ-объективов, хотя объективы и смотрели не на него, а на сцену. Докладчика все
не было и не было, трибуна пустовала, ветераны в первом ряду начали сильно возмущаться. Тут
выходит на сцену тоже ветеран, не очень хорошо знакомый, выходит и объявляет: парторганизация постановила самораспуститься. Кто
с решением согласен - вот стоит большой стол, на стол выкладывайте партбилеты!
И многие выложили, а Бахметьева К. Н. затрясло, он
едва не помер в тот раз. Ему стало вдруг страшнее, чем в немецком плену,
страшнее, чем под Харьковом, страшнее, чем в воркутинском подземелье.
Партбилета Бахметьев К. Н. не положил, унес
домой, дома хранил завернутым в красную бархотку за небольшой иконой Богоматери, но
когда к нему пришли с предложением в новой, в зюгановской партии восстановиться, он
отказался.
- Ах, товарищ Бахметьев, товарищ
Бахметьев, - сказала ему посланная, старая-старая, очень заслуженная большевичка по
фамилии Кротких, - а мы-то на вас надеялись! А мы-то...
- Так и есть, - согласился Бахметьев К. Н.,
- на меня всегда кто-нибудь надеялся, всегда какое-нибудь мы.
Это даже удивительно! Какая надобность?
-
Неужели ты на партию, хотя бы и за Воркуту, можешь обижаться? Чего такого особенного? Один
ты, что ли? Вот и я...
-
Тебе как угодно, товарищ Кротких! - отвечал Бахметьев К. Н. - Мое решение -
оно личное, твое решение - тоже личное. С меня хватит, с тебя - не хватит; доказывать, спорить
не о чем.
- А это, товарищ
Бахметьев, - сказала товарищ Кротких, - не что иное, как эгоизм. И, значит, теб
действительно не зря заслали в Воркуту и только по ошибке восстанавливали в
партии. Я же и ставила тебя на учет в нашей парторганизации. Поэтому мне за
тебя стыдно.
- Мне почему-то нет!
- вздохнул Бахметьев К. Н.
-
А как тебе теперь? - спросила Кротких.
-
А теперь мне все равно.
-
Так жить нельзя! Это не человек, которому все равно! Неужели ты не понимаешь -
нельзя?! - возмутилась Кротких.
-
Помирают все одинаково, - отвечал ей Бахметьев К. Н. - Что партийные, что
беспартийные: сердце перестанет дрыгаться - и все дела.
Товарищ Кротких ушла расстроенная, Бахметьев К.
Н. подумал: Вот бы поскорее дождаться! И стал ждать.
В ожидании длилась жизнь. На своем веку он
чего только не ждал - никогда не сбывалось. Но тут - верняк.
В ожидании бывало приятно и выпить, чтобы в
самый раз, чтобы действительность становилась светлее, такой, какой она должна
быть. Тогда и ты в ней - такой подлинный, такой действительный, каким вовсе не
бывал.
Другой раз редко,
а все-таки Бахметьеву К. Н. вспоминалась любовь. Первая, рыженькая и довоенна
супруга возникала, будто было вчера, вторая, послевоенная, отодвигалась вдаль
и вдаль, теряя подробности, а главное, никогда не снилась. Во сне являлась исключительно рыженькая - прическа,
зеленые глазки, аккуратные грудки.
В
этой неразберихе с прошлым, с укорами товарищ Кротких в настоящем надо
было придумать что-то, что называется хобби, и Бахметьев К. Н. пошел
играть в домино.
Он на доминошников до
тех пор глядел с удивлением: кругом проблемы, у них же задача - загнать
партнера в безвыходное положение, в сортир загнать, в котором проблем нет
и не может быть.
Два года соревновался в
этом деле Бахметьев К. Н., приобрел авторитет в сборной трех корпусов А, Б
и В по улице имени композитора Гудкова, 11, дважды (с успехом) участвовал в
чемпионате дворовых команд, три раза получил по неизвестной причине в морду, столько
же и сам съездил кому-то (не помнит кому), но других забот у него и в самом деле
не стало, он тайно был доволен жизнью, хотя вслух и ругал жизнь нецензурно.
И тут оказалось: он-то, Бахметьев-то К. Н.,
- он снова в партии! Он не думал и не гадал, когда ему сказали:
- Бахметьев К. Н.! Так ты же давно уже наш! Придурка
строишь, будто не знаешь! Ты - с нами! Душой и телом!
- Ей-богу, мужики, не знаю! Это с кем же
есть? Кто такие вы?
- Мы
Память! Усек?! У нас таких, как ты, - подавляющее большинство!
Действительно, под стук костяшек нередко говорилось: кого
в будущем году надобно повесить, кого пожечь, кого выслать за городскую черту,
с какими странами порвать дипломатические отношения. Он все это в одно
впускал, в другое ухо незамедлительно выпускал, поскольку домино -
игра беспартийная, большинство голосов не имеет в ней значения: выигрыш-проигрыш на
голосование не ставится.
Мнилось ему
так, а в действительности большинство снова заговорило известным языком:
когда ты не с нами, значит, против нас!
И
еще спросили у Бахметьева К. Н.:
-
Газетку День читаешь? Внимательно?
- Мне подобная газетка не довелась...
- Доведется!
-
Нет, мужики, не для того выходил я из Ка Пе эС эС, чтобы войти в вашу Память! Мне
и на собственную память грех жаловаться!
-
А русский ли ты человек, Бахметьев Костя?
-
Всю жизнь был русским.
-
А мы сомневаемся. Сколько гоняли козла, не сомневались, нынче - пришло!
- Мне на ваши сомнения плевать и растереть! Или
русские лучше всех? По вас этого не видать!
-
А ты, гад, ты шибко хороший?
-
Я и не претендую!
- Научим -
запретендуешь!
- Не такие учили
- не научили.
- Может, ты
сознательно мечтаешь сделаться нерусским человеком? Таких, учти, народ
сильно не любит.
- А еще бывают
дураки дурнее дураков. Не встречали?
-
А я вот штаны спущу, а ты погляди: хороший я или - плохой? - отозвался самый
ретивый и начал расстегивать ширинку.
Разговор кончился,
и все на свете Бахметьеву К. Н. стало противным и отвратительным, он зачем-то и
еще спросил:
- А что, мужики?
Если по душам: или вам никому никогда не стыдно было быть человеком русским?
Никогда в жизни?
- Поговори у
меня! - замахнулся старикашка с костылем - костылем и замахнулся. По фамилии старикашка был
Семенов, по кличке Соплячок. С таким связываться невозможно, он сейчас начнет
орать, что Бахметьев К. Н. в немецких лагерях полвойны отсиживался, когда
другие на фронтах денно и нощно ковали победу.
Бахметьев К. Н. сам себе объявил: Дурак ты,
дурак и есть! - и умотался прочь с настроением хуже некуда.
А когда на другой
день Бахметьев К. Н. хоть и с опаской, а все-таки пришел погонять в домино,
ему сказали:
- Пшел вон,
сволочь! Отныне и навсегда обходи нас стороной!
И еще кое-что было сказано, и сказано к месту: два года
Бахметьев К. Н. гоношился с доминошниками, вот уже год, как сортирные комбинации снились
ему по ночам, пора было кончать.
Конца, покуда
ты жив, не бывает без начала чего-нибудь нового, и он отправился в районную библиотеку. Он
совершенно не помнил, когда в последний раз ему в библиотеке приходилось бывать.
Может, когда в индустриальном техникуме учился? Техникумовской ему хватало, о
существовании подобных учреждений и еще где-то ему известно не было. Он стал
вспоминать названия книг. Вспомнилась Война и мир. Он ее не
читал, но знал о Наташе Ростовой, о князе Андрее Болконском из политбесед политрука на
фронте. Тогда же он поклялся: живой останусь - прочитаю Льва Николаевича! Живой
остался, а святую клятву забыл. Однако лучше поздно, чем никогда! - правило
известное, и библиотечных лет у него было почти три. Книг за эти годы он прочел
тьму тьмущую, читал денно и нощно - ежели в одной руке ложка, то в другой книжка.
Его фотографию вывесили в районной библиотеке: Бахметьев Константин Николаевич, ветеран-пенсионер, наш
верный читатель. Книги сдает исключительно в срок и даже досрочно. Еще
что-то было написано машинкой под его фотопортретом, он книги читал, читал,
читал, и все чаще приходила ему мысль: что бы такое сделать в результате чтения?
Не обязательно что-то очень государственное, не обязательно очень общественное, но
что-нибудь исследовательское. Что-нибудь библиофильское, хотя бы и вовсе краткое
- на неделю-другую работы.
И
что же пришло ему в его голову?
Ему
пришло: проработать литературу на предмет Бахметьевых.
Иначе говоря, порыться в каталогах на букву
Б, выписать всех авторов под фамилией Бахметьев, составить обзор
их жизнеописаний и произведений, напечатать тот обзор на машинке в трех
экземплярах, переплести в картонные корочки и один экземпляр подарить районке. В
знак благодарности.
А -
что? Если бы все не все, а хотя бы самые постоянные читатели библиотек исполнили подобную
работу - как бы оказалось интересно! Полезно - как?! Заведующая районкой
Вера Васильевна на очередном методическом совещании бибработников обнародовала бы
факт: А у нас один наш читатель... И какое бы это произвело впечатление -
вплоть до городского отдела культуры? И дальше, дальше?!
И только-только, в следующий вторник, собрался Бахметьев К.
Н. приняться за дело, как в понедельник в ветеранской поликлинике ему сказали:
- Опухоль!
Положили Бахметьева К.
Н. в больницу, из больницы перевели домой (коек на опухольных не хватало), пообещав,
когда нужно будет, в больницу вернуть. И тут в первый раз в
жизни Бахметьев К. Н. понял, что обязательно он умрет. Умирал-то он не
раз, не два, но чтобы обязательно - это впервые.
Дурак ты, дурак, - упрекал себя Бахметьев К.
Н. - Помрешь насовсем, а кто же за тебя сделает - соберет в одну компанию
всех знаменитых Бахметьевых? Никто не сделает, никому дела нет!
Выручил племянник Костенька. Нашелся добрый человек.
Племянник Костенька был крещен под Константина именно
в честь своего дядюшки Константина Николаевича. Потому что случай: Леночка, молода
жена старшего брата Бахметьева К. Н. (братца звали Никанором), незадолго до
родов тонула в речке, а Константин ее спас, вытащил из водоворота. Племянничек родилс
вполне благополучно, но рос мальчишкой вредным: сверстников дергал за уши, сверстниц за
волосенки, маму не слушался, папы у него вскоре не стало - папа погиб на
войне. Мальчишка гордился:
-
Я - самостоятельный! А был бы при мне папочка, я бы ему морду набил. Не
верите?
Костеньке верили.
Взрослый Костенька с дядюшкой-спасителем прежде
почти не встречался, но теперь зачастил к нему с едой и с коньячком о пяти
звездочках. Изредка, ни с того ни с сего, он произносил кого
вместо чего: Кого там делать-то?, Кого, дядя Костя,
тебе взять в магазине?. В народе так говорят, - объяснял Костенька. -
Народ, он не различает предметы неодушевленные от одушевленных.
- Народник нашелся! - удивлялся Бахметьев К.
Н. - Народ, народ! Откуда тебе известно, что от чего отличает
народ? Что такое народ? Никто не знает, кроме как ты.
- Как это откуда! - пожимал плечами Костенька, обижаясь.
- Я на филологическом полгода учился!
Это
- в Костенькиной привычке: он на любой случай жизни где-нибудь да учился,
и на физика, и на химика, и на экономиста, если же и не учился - постигал путем
самообразования. Нынче Костенька - ему за пятьдесят, Бахметьев К. Н. не
помнил точно, - Костенька же не рассказывал, к пятидесяти либо к шестидесяти ему
ближе, - нынче он ездил в мерседесе с мигалкой и радиосвязью, объясн
дядюшке, что в 1993 году в России мерседесов было продано больше,
чем во всей Западной Европе.
-
Прогресс! А еще говорят - нет у нас в России цивилизации!
- Ты скажи-ка, Прогресс, где ты все ж таки работаешь? -
спрашивал дядюшка, но племянник объяснялся странно:
- Мы работаем частным образом!
- Что за частный образ?
- Не все ли тебе, дядюшка, равно? Лучше скажи
откровенно: чего тебе хочется?
-
Мне-то?.. Мне-то, Костенька, очень хочется... - И Бахметьев К. Н. рассказал: необходимо познакомиться со
своими знаменитыми однофамильцами. Ну, хотя бы через посредство какого-нибудь из
последних изданий энциклопедии.
-
И это - все? Да что за вопрос, дядюшка? Что за вопрос? Да мы - вмиг! Ну,
если не вмиг, не сию же минуту, тогда в следующее мое посещение - обязательно!
И верно: две недели спустя Костенька с видом
почти что ученым сидел у кровати дядюшки и громко читал по Советскому энциклопедическому словарю:
- Бахметьев Владимир Матвеевич (1885
- 1963), русский советский писатель, член КПСС с 1909. Романы о жизни
сибирского крестьянства, о гражданской войне - Преступление Мартына,
„Наступление". Подходит?
-
Вроде бы интересуюсь. Партийный стаж великоват для одного живого человека. Но
факт есть факт. Кто там еще? Кто дальше-то? Дальше следовал
Бахметьев Порфирий Иванович (1860 - 1913), из крепостных, выдающийся физик
и биолог. Первым вызвал анабиоз у млекопитающих (летучие мыши). Первым
во всем объеме поставил проблему сохранения жизни при полной остановке жизненных явлений.
- Я же на биолога собирался учиться! - поторопился заверить
Костенька. - А потому я суть уже схватил! То есть очень важная, скажу
тебе, суть!
Бахметьев К.
Н. тоже подтвердил:
- Интерес теоретический, но,
может быть, и практический. В медицине практический - раз! В политике теоретический -
два! В похоронных командах - три!
-
Похоронные-то, дядя Костя, здесь при чем?
-
Здесь не здесь, а при чем, хотя бы и так: раненым, кто хоть мало-мало дышит,
тут же вспрыскивать анабиоз, в анабиозном состоянии волочить их в лазарет.
Пусть в лазарете разбираются - все еще живой солдатик либо уже мертвяк. А
то ведь на практике как происходит? Поволокли живого - приволокли в лазарет
мертвого, а там народ матерится: своих, что ли, у нас не хватает мертвяков? Поди-кась
живых вы там же и закопали, а мертвяков притащили?!
Нельзя сказать, что дело точно так и было, но
Бахметьеву, во-первых, хотелось поддержать учение об анабиозе, во-вторых,
удивить Костеньку.
- Тебе что
же - приходилось сталкиваться? - и в самом деле слегка, а все-таки удивилс
Костенька.
- Ты спроси -
чего мне не приходилось?
1 2 3 4 5 6 7