- Спасибо! - от души поблагодарил Бахметьева П. И.
Бахметьев К. Н. - Большое спасибо! Но - получится ли?


В порядке помощи больному (умирающему?) приходила к
Бахметьеву К. Н. женщина Елизавета.
Не
так давно эта же женщина в этой же квартире, при том же хозяине жила в
качестве полноценной сожительницы. Каким образом она в ту пору сюда попала -
в какие календарные сроки, зимой или летом, - Бахметьев К. Н. не помнил, когда
из этой квартиры вышла, вспомнить было затруднительно - она все реже стала
Бахметьева К. Н. посещать, тем более ночевать у него. Но когда Бахметьев К.
Н. засобирался в дорогу дальнюю, она бывать у него стала едва ли не ежедневно -
кому-то надо было его собрать и проводить? Он в свое время не подозревал за
ней такой способности. Значит, глупый! Нынче он называл ее Елизаветой Второй.
Слова, они всегда умнее людей, если, конечно, ими пользоваться с умом:
самая первая жена Бахметьева К. Н. тоже была Елизаветой.

За годы, прошедшие между ними порознь, Елизавета Втора
постарела куда как больше, чем он: руки у нее тряслись, она полысела, зубы
оставались у нее через один, к тому же зло из нее перло во все стороны,
но все равно она была здоровее, чем он, поскольку он был раковым.

Кроме того, если даже у женщины руки сильно трясутся,
она все равно и постряпает ими, и помоет, и почистит. Все, что нужно в
доме, она все равно сделает. По привычке.
-
Я женщина терпеливая! - так говорила о себе Елизавета Вторая. - Я считаю, та
вовсе не женщина, которая нетерпеливая.

Еще приходила к Бахметьеву К. Н. медицинская сестричка, укольщица Катюша.
Плотненькая и курносенькая, в свои тридцать пять незамужняя, она без мужа гораздо
лучше обходилась. Она и Елизавета Вторая в квартире Бахметьева К. Н. старательно не
встречались - терпеть друг друга не могли. Катюша говорила, будто Вторая Елизавета желает
этой квартирой после смерти хозяина завладеть, Вторая Елизавета, в свою
очередь, указывала: та же самая цель руководствует Катюшей, но безо
всякой юридичности, а только по нахальству.

Катюшины уколы оплачивал опять же Костенька, уколы
обезболивающие, но Бахметьеву К. Н. это было почти все равно, он за свою жизнь
к самым различным болям успел привыкнуть - и по ранениям, и по контузиям, и
по голоду, и по допросам следователей, но Катюша укалывала - одно удовольствие.

Бахметьеву К. Н. ихние, дамские, отношения были
до лампочки: он знал - существует на его жилплощадь претендент, ему пальцем повести
- обеих женщин ветром сдует. В неизвестном направлении. Ну а покуда пусть
будут заняты каждая своим делом: одна укалывает, другая - устряпывает.

Катюша разговаривала мало, больше улыбалась.

Не то - Елизавета.

Собственная коммунальная площадь Елизаветы находилась неподалеку, две
остановки троллейбусом либо одна автобусом, и все, что делалось и происходило в
этом пространстве - в каком доме, в каком подъезде не работает лифт, кто
кому побил морду, кто с кем разошелся-сошелся, кто у кого на руках помер или
помирает, кто избит, а кто убит, - ее память все это держала полгода цепко и
только по истечении этого срока начинала от себя факты отпускать.

Последней информацией Елизаветы Второй была байка
про старика из высотки по улице композитора Гудкова, 6: старик пенсию получал минимальную, жил
на свете неизвестно как и сколько времени, а потом пустой холодильничек разломал,
слепой телевизор разбил, рваный ковер разорвал еще и все это - хлесь! -
из окна выбросил. И сам - хлесь! - туда же... Дочка с сыном до тех пор
от отца скрывались, а тут прибежали холодильник с телевизором делить, подушку с
матрацем делить - ничего нет, все на тротуар выброшено, а с тротуара прибрано
прохожими...
- А тебе, Костенька, -
сказала Елизавета, - и пожаловаться не на что. Старость твоя человеческая. То
есть помрешь ты как человек.
-
Не жалуюсь... - ответил Бахметьев К. Н.
-
Ты у меня молодец из молодцов!
Слушать Елизавету ежедневно и
подолгу было Бахметьеву К. Н. в тягость. Но приходилось. К тому же Бахметьев К.
Н. сознавал, что, если она здесь, значит, ее нет там, на коммунальной жилплощади, а
этим он приносит удовольствие многим той площади жителям.

Еще Елизавета Вторая была политиком, она вела
два списка: 1 - со всеми обещаниями президента страны, и 2,
в котором должны были отмечаться обещания выполненные. В списке
2 был заголовок и ничего больше, Елизавета говорила: исполнение обещаний, едва
только они объявлены по ТВ, тут же становятся государственной тайной и
оглашению не подлежат.
Еще
Елизавета вела запись курсу отечественного, доперестроечного рубля. Вела по
хлебу: до перестройки батон стоил шестнадцать копеек, нынче - тысячу рублей. Елизавета брала
самописку, брала бумажку, тщательно делила одно на другое, получала цифру
6250, а затем и выше. Это - по хлебу. По колбасе, по молоку, по спичкам и
аспирину получалось еще и еще выше.
-
Правительственный обман! У-у-у... - рыком рычала Елизавета Вторая. - Столь обманное правительство должно
сидеть в тюрьме. Должно и должно! Пожизненно!

- А когда так - кто нами руководить будет? Хотя бы
и тобой - кто? - спрашивал Бахметьев К. Н.

- Пускай из тюрьмы руководят. Пока другие, нетюремные, не
обнаружатся - пускай эти, из тюрьмы!
Почему-то женщины
не играют в домино, - думал Бахметьев К. Н. - Играли бы - тогда
и Елизавета Вторая лупила бы костяшками во всю силенку, главное же - была
бы спикером в политических дворовых дискуссиях трех высоток на улице композитора Гудкова.

Случались дни, когда Елизавета Вторая не приходила и
предупреждала заранее:
-
Завтра - митинг протеста! Буду занята!
Митинги протеста
влияли на нее положительно, давление у нее понижалось кровяное, она рассказывала, как
и что на митинге было, сожалела, если не было столкновений с милицией, и
готовила Бахметьеву К. Н. праздничный кисель из молока. Кушая кисель, Бахметьев К.
Н. спрашивал:
- И что это,
Елизавета Вторая, как в действительности получается: все женщины старшего
поколения в большинстве своем - сталинистки? Как так?

- Кто это все? - возмущалась Елизавета. -
Объясни? Кого ты столь произвольно зачисляешь во все?

- Кого по телевизору показывают, тех и зачисляю! -
уклонялся Бахметьев К. Н. (он безусловно причислял к сталинисткам, к
женщинам старшего поколения, Евгению Кротких и Елизавету Вторую).

Если митингов долго не происходило, Елизавета протестовала единолично: разбрасывала по
полу всяческую одежку-обувку, книжки, кастрюльки, газетки, сваливала набок
стулья, а столик переворачивала кверху ногами, садилась на пол посередине, размахивала руками,
хваталась за голову, почти что рвала на себе - но все-таки не рвала - реденькие волосенки и
что-то выкрикивала, что-то от кого-то решительно требовала, обвиняя в предательстве.

Бахметьев спрашивал:

- Что это значит, Елизавета Вторая?

- А это значит - бардак! Или - непонятно?

- Для чего?
-
Для того, что бардак происходит во всей действительности! А когда так - пускай
он и вот здесь происходит, не хочу я обманывать собственную душу! Пускай другие
обманывают! Пускай моя собственная душа уясняет, какая обстановка происходит в
стране!
- Хватит, Елизавета Вторая!
Честное слово - хватит!
-
Нет и нет - не хватит! Все честные люди должны активно протестовать как
один! А ты нашелся защитник, засранный адвокат нашелся - молчал бы уж! Это
же надо - молчать обо всей происходящей подлости! Кто тебе платит за твое
молчание? ЦРУ платит? Признавайся публично: кто? cколько?

- Чего привязалась? Собственные шарики растеряла, а
ко мне привязывается!
-
Ну конечно, после подземной Воркуты ему все ладно, все сойдет - и бескормица, и
разврат, и ночные казино, и дачные дачи министров-банкиров, и спекуляции, и
грабеж народа, - ему после того все на свете ничего!

Тут снова следовал перечень того, что Бахметьеву К.
Н. - ничего, тут и черный вторник был, и бензиновый четверг, и расстрел Белого
дома. И прорыв нефтепровода в Республике Коми. Проклятущий этот Бахметьев уже
все прошел под конвоями и при ученых собачках, вволю насиделся в карцере
- и вот теперь доволен-довольнешенек, что нынче на свободе помирает!

- А - я? - криком кричала Елизавета Вторая.
- Я под конвоем ни разу в жизни при Сталине не находилась, я жалованье при
нем каждый последний день месяца как часы получала, я снижение цен на продукты питани
тоже каждый месяц в собственном бюджете отмечала, поэтому мне нынешн
подлость окончательно поперек горла! Хоть в петлю лезь! У-у-у, падлы! И
ты с ними рядышком - демократ Бахметьев! Глаза на такого не глядели бы!

- Я не демократ. Я раком больной - разные вещи. Разные!

- Ты больной не один. Вас, таких,
до Москвы раком не переставишь! При Сталине невиновных стреляли, верно, а
почему нынче-то виновных ласкают: воруй еще и еще?! И должности им дают?
Научились откупаться, да? В те времена этакой науки в помине не было. Убийцы в
подъездах и где угодно людей убивают, ровно кроликов, а кто убивает - ни
одного не поймают, не судят! Жертвы ГУЛАГа счетом считаются, а сколько
людей нынче мафиозно постреляно, экологически погублено - учета никакого! Скоро
уже больше, чем сталинских репрессированных, будет жертв! У-у-у, падлы! Товарищ
Сталин за один только Чернобыль скольких бы пострелял, никому бы неповадно было
еще и еще взрываться, - а нынче?! Мне, Константин Николаич, в одно окошечко посветило: цена
бы на какой-то продукт снизилась! Преступников какая-никакая комиссия, комитет
какой-нибудь поймал бы? За ваучеры свои что ни что, а я вдруг бы получила
бы? Нет, не светит, и ты, Костя, единственно что правильно делаешь -
это помираешь. Притом - как человек! В собственной квартире - это
раз. Племянничек тебя по высшей категории иждивенчествует. Вот какие тебе и
нынче вышли льготы - ты, поди-ка, и не мечтал? Это - два! Я тебе завидую!
У меня перспективы нет.
-
Я не мечтал! - признавался Бахметьев К. Н. - Нет, не мечтал.

Сидя на полу, успокаиваясь, Елизавета Втора
соображала:
- А может, ты
и сболтнул чего лишнего, сам не запомнил чего, - Сталин и услал тебя в
Воркуту? Может, тебя просто так, ни за что, услали, но это не он, не товарищ
Сталин, это Берия, гад, сделал! Товарищ Сталин еще бы недельки две пожил,
он бы Лаврентию Берию самого успел бы расстрелять, но Берия, он хитрый,
он все разнюхал и Сталина ядом отравил. Вот как было на самом-то деле!

- Откуда тебе известно?

- Мне-то известно откуда, откуда тебе неизвестно? К
тому же учти: мы на митингах портреты Иосифа Виссарионовича высоко носим, а
портрет бериевский ты хотя бы однажды в наших митингующих рядах видел?

- А еще говоришь: Я женщина терпеливая.

- Лично к тебе я верно, что без конца терпеливая. К
тому же каждый терпит, как умеет.
И
тут, бывало, душевные разговоры начинались между ними, и Бахметьев К. Н.,
не торопясь, раздумчиво, Елизавете Второй объяснял:

- Слишком много жизней прожил я, Лизанька, слишком!
И на гражданке, и в плену, и в лагерях, и в коллективизацию, и в раскулачивание жил,
в индустриализацию - мальчишка, а зам. начальника цеха был, и в оттепель жил,
в разных застоях жил и даже постперестройки дождался. Но все свои жизни
в одну не составил - и вот умираю по частям. От тридцатых репрессивных лет
умираю, от фронтовых умираю, от лет немецкого плена, от Воркуты - когда
же до современности дойдет дело? Пора уже. Пора, мой друг, пора!

Елизавета Вторая, в свою очередь, тоже открывалась:

- У меня, Константин Николаевич, мужиков побывало... Мы
когда с тобой жили, я, само собой, перед тобой не объяснялась, а нынче
- что ж? Нынче скажу: мужиков при желании на всех найдется, вовсе не в
том дело. Дело, что среди них людей слишком мало. Только и знают, что от
женщины взять, после хоть трава не расти. Настоящий-то мужчина, чтобы с
благородством, чтобы не только в постели понимал, что он мужчина настоящий, у
меня один-единственный всего и был - ты был, Константин Николаевич. Но
я, дура, не ценила, слишком много себе напозволяла. Хватилась - оказывается, уже
поздно. И в большом, и в малом - везде поздно. Бывало, ляпну тебе в твою
же характеристику, а собою любуюсь: Вот как могу! Или ты футбол смотришь,
программу Время, а я подойду - р-раз! - хочу сериальное кино
смотреть! - и программу переключаю! А то - с подружками в подъезде тары
да бары до полуночи, а ты без ужина. Ну, думаю, уж нынче-то я схлопотала -
либо с верхнего этажа пошлет меня мой терпеливец, а то и взашей получу!
А ты - ничего! Помолчишь час-другой в знак протеста, глазками похлопаешь, будто
сам же и виноватый, - и все! И все дела! А тогда я избаловалась. И даже
от тебя ушла. Не-ет, с нами, с бабами, такого нельзя! Мне хозяин нужен
- что в государстве, что на собственной жилплощади. Есть при мне хозяин
- и я хозяйка. Да ведь с тобой и забот-то было с гулькин нос. Бельишко чистенькое в
постельку - и ладно. Щи горяченькие - и ладно! Ты уже в ту пору и в библиотеку обедать
тоже ходил. Бутербродик в целлофане - и опять же ладно. Хотя и во всем прочем
- мужчина по всем статьям! Нет, не оценила! После локти кусай не кусай -
поздно! Я даже и не кусала, я только поняла: жизнь, когда она сколько-то ладится,
- самое дорогое. Дороже нет ничего! А разлаживать ее - грех. А потому
и грешница, что поздно усвоила.
Поупрекав себя,
Елизавета предавалась иным воспоминаниям...
-
Был у меня куда какой начальник. Сильно, видать, партийный. Машина персональная, к
особой поликлинике прикрепленный, но и сильно гордый: желал, чтобы кофе ему
в постельку подавала! А я - не подавала. Не буду, и все тут! Кофе ему заварю
с молоком или со сливками, это уж как он скажет, но за чашкой и за блюдечком иди
на кухню сам. Ноги же - при тебе? Руки же - при тебе? А тогда в чем же,
спрашивается, дело? Я тебе и халатик подам, только шагай ногами собственными, а
я свои эксплуатировать не позволю! Я тебе не кухарка!

- Я заинтересовался, Елизавета Вторая: ты нынче член
коммунистической партии? Либо - кандидат? Не знаю даже, есть нынче кандидаты в
коммунисты или нет, не нужны они? - спрашивал Бахметьев К. Н.

- Ну, зачем я буду - член? Чтобы партвзнос платить?
Тем более - зачем кандидат? Я против президента и президентского аппарата.
Они - зачем? Уровень жизни трудящихся снижать, а кто мухлюет, тому уровень повышать?

Если на то пошло, Бахметьеву К. Н. с одной только
Елизаветой Второй на этом свете и жалко было расставаться - больше ни с
кем. Ну, библиотеку жалко было ему, хорошая погода в сентябре месяце и
другие прекрасные проявления природы были ему родными, но персонально -
только облезлую эту старушку Елизавету Вторую он жалел.

Бескорыстна она была к Бахметьеву К. Н., удивительно как
бескорыстна! Когда Бахметьев К. Н., собравшись с духом, сказал: Ты,
Елизаветушка, пожалуйста, не обижайся, но на квартиру мою не рассчитывай:
свою квартиру Костеньке отказал! - он думал: а вдруг Елизавета к
нему больше ни ногой? Что - тогда? Ведь и в самом деле есть на что обидеться? Ничего
подобного не случилось. А я так и знала, так и подозревала, - сказала
она, - племянничек твой, он палец о палец задаром не ударит. Он - кругом
доллар, снутри и снаружи. Ну а я - что? Я и в коммуналке век доживу, у
меня забота - мой собственный характер: я в коммуналке всех жителей нечаянно
могу в психическую лечебницу спровадить! Хотя и знаю: после мне одной-то скушно
сделается!

Когда у
Бахметьева К. Н. еще только складывался замысел - инициировать встречу
однофамильцев Бахметьевых из Советского энциклопедического словаря,
он представлял, будто в Словаре их будет человек двадцать.
Как минимум - десять, а значит, будет собрание, на собрании он объявит
о создании какого-никакого Общества однофамильцев Бахметьевых от А
до Я. Хотя бы речь и шла об одном-единственном собрании, все
равно оргвывод должен был иметь место.
Но
неожиданно куцым оказалось племя Бахметьевых, слабоватым на знаменитости, в
Словаре однофамильцев всего лишь двое - П. И. и В. М. Если
бы даже пригласить Бахметьева без ь (и без права решающего голоса),
и тогда участников, считая еще и К. Н., - четверо. Троих посадить в президиум -
кто останется в зале заседаний? Останется один. Тот, который без ь?
Смешно!
И так собрание само собою
отпало, только персональные встречи и могли состояться. Одна встреча уже
состоялась, предстояла другая - с Бахметьевым В. М. (1885 - 1963), писателем (член
партии большевиков с 1909 года).
Встреча Бахметьева К.
Н. не воодушевляла. Как Бахметьев К. Н. ни старался обрести соответствующее настроение -
нет, не воодушевляла.
1 2 3 4 5 6 7