Есть ли еще подобная машина на
свете, чтобы в любых размерах оставалась самой собою?
Если бы в подземной Воркуте, в угольной шахте,
кто-нибудь сказал Бахметьеву К. Н., что он, во-первых, останется жив, а
во-вторых, попадет на такое вот новоселье собственного племянника, он бы
ту же минуту спятил с ума. Хорошо, что никто не сказал! Вот он нынче и соображал: кто
же все-таки такой - его племянничек? Кажется, неоткуда было ему взяться, но
он все равно взялся? Должно быть, проявились до сих пор не реализованные особенности Костенькиного организма -
то ли он обонял, как охотничья собака, то ли видел, будто ястреб, то ли слышал,
как заяц с большими-большими ушами, но что-то такое органическое жизнь
в нем вдруг востребовала...
Еще
недавно неряшливый - нечесаный, везде, где можно и где нельзя, расстегнутый, -
Костенька нынче преобразился: расчесан-надушен, на пальцах перстни, на ногах
белые с синими или красными по белому полосами носки, галстук из пестрых пестрый,
костюм то ли блестящий, то ли матовый и неизвестного качества. (Правда, надо
сказать, несколько раз Костенька являлся и в прежнем своем виде: расхристанный, под
градусом.)
Костенька посещал
Бахметьева К. Н., и всякий раз это было интересно, но с еще большим интересом воспринимался его
уход. Может быть, потому, что уходил он особенно - и попрощавшись, и пожелав
больному скорого выздоровления, он все равно не уходил через двери, а мгновенно исчезал,
казалось, сквозь стены. Наверное, потому, что он вот так исчезал, и думать
о нем уже не хотелось: был, не стало - значит, так и надо, и все дела.
Тем более что дела-то были доведены до конца, главный разговор, главное соглашение состоялось месяца
два тому назад, разве только чуть меньше, вскоре после того, как под присмотром и
при активном содействии племянника Бахметьев К. Н. был эвакуирован обратно
домой из больницы, из ракового корпуса.
И
только он вернулся домой, только осмотрелся в родных пенатах, в которые
и вернуться не чаял, как его даже и не в субботний, в какой-то другой день, в
среду кажется, навестил Костенька, принес всяческой снеди, а еще принес
бумагу с печатью и собственной подписью... Бумага эта была завещанием (на
случай смерти Бахметьева К. Н.), по которому двухкомнатная, с кухней 6,5
кв. м, отходила в пользу Костеньки.
Бахметьев К.
Н. подивился и бумагу подписал - очень старался вокруг него Костенька, его
надо было чем-то отблагодарить.
Костенька быстренько уложил
бумагу в шикарный, чуть ли не слоновой кожи кейс:
- Я, дядя Костя, я нынче тебе честно и по гроб жизни благодарен! Другой
бы на моем месте знаешь как? Другой бы получил твою подпись и - что?
В тот же день и спровадил бы тебя с жилплощади в известном направлении -
туда, где ты так и так очень вскоре будешь. Но я - нет! Я буду до конца
твои заключительные дни поддерживать. Во-первых, я помню, что ты меня еще
не родившегося из воды спас, во-вторых, я знаю, что ты подписал мне до
чрезвычайности важную бумагу. В общем, ты, дядя Костя, сыграл исключительную роль
в моей жизни, о чем я никогда и никогда не забуду!
- Ну а зачем тебе, Костенька, эта двухкомнатная? -
поинтересовался Бахметьев К. Н. - Зачем? Малогабаритка и санузел совмещенный? Я
у тебя был на твоем новоселье, видел твои хоромы, потому и удивляюсь.
- Мне, дядя Костя, не для себя. Мне - для нас.
Когда в субботу через две недели Костенька снова
Бахметьева К. Н. навестил, он постарался узнать, что это значит - дл
нас?
Оказалось, дл
нас нужны вот эти две комнаты с кухней, чтобы позже занять всю лестничную площадку,
а лестничная площадка тоже для нас нужна, чтобы занять весь
подъезд. Весь, кроме двух первых этажей, в которых люди как жили, так и
будут жить. Будто ни в чем не бывало! Чтобы жилой дом по-прежнему выглядел
как жилой дом, как жилой подъезд.
-
Сколько много-о! - поразился Бахметьев К. Н. - А куда же денутся жильцы с
других этажей?!
- Не беспокойся, дяд
Костя! Люди с тех этажей получат жилплощадь в пределах окружной дороги, так
что ты не беспокойся! Это уже моя, это уже не твоя забота!
- Ну, Костенька, если ты все это можешь, тогда
зачем тебе ждать меня? Покуда я уберусь из своей двухкомнатной ногами вперед?! Занимай
покуда всю лестничную, а мне можно будет не торопиться.
- Видишь ли, дядя Костя, - не без философии стал
объяснять положение Костенька, - видишь ли, разные люди действуют по-разному. Один
торопится сразу же захватить большую территорию и на ней искать свою главную точку
опоры, другие наоборот: сперва - точка, а уже затем расширяют ее до всех
необходимых размеров! Я предпочитаю последнее.
Тут вопрос и перешел в теоретическую плоскость, Костенька воодушевился, разоткровенничался и
стал излагать дальше.
Он
имеет целью создать Центральный Институт Криминальной Информации, сокращенно ЦИКИ,
который будет обладать банком данных - кто, кого, когда убил или ограбил, каков
получился при этом результат в долларовом выражении, кто, кого, когда имеет
в виду убить, ограбить или разорить, какие при этом результаты прогнозируются... Бахметьев К.
Н., слушая внимательно, понимал плохо, зато ясно видел Цику: большая ящерица с
большими ушами, серо-зеленого камуфляжа, очи черные.
- Да как же это ваша Цика будет существовать? -
удивлялся он. - Ее завтра же на всех твоих этажах заарестуют - и делу конец?
- И даже ничего подобного! - объяснял Костенька. -
Информацией Цики будут пользоваться многие клиенты, в том числе - государственные службы!
- Но тогда тебе надо будет сильно охраняться от
всяческой мафии. Кто-кто, а эти пришибут. Тебе не страшно? Ты еще молодой, тебе
жить да жить?!
- Я
и буду жить да жить! И вот я хочу, чтобы солидный криминал тоже получал
информацию Цики.
- Как же так?
Я что-то не пойму. Уже ослаб понятием.
-
Тут, дядя Костя, в основе лежит совершенно новая и очень сильная идея! Иде
сотрудничества двух структур. Если подумать, подумать серьезно, - они друг
без друга не могут, они друг другу совершенно необходимы! И между ними должен
быть компромисс, разумное планирование общих инициатив и даже выдача на
каждую криминальную акцию соответствующей лицензии. Вот все объявляют: борьба
с организованной преступностью! Ну а если преступность организованная, значит,
она управляемая? Вот и надо этим пользоваться и управлять совместно, вместе
бороться с преступностью неорганизованной, то есть с анархизмом, который
и есть главная опасность для обеих структур.
Конечно, Костенька очень любил умничать, но тут он
говорил так серьезно, с таким значением, что Бахметьев подумал: Может, Костенька и
в самом деле бывает умным? Он стал слушать, удивляясь больше и больше. Внимательно. Костенька внимание тотчас
уловил, понизил голос с тенора на баритон, иногда и более низкие ноты,
басовые, стал брать, стал объяснять дальше и дальше:
- Двум разным структурам, дядя Костя, несомненно, лучше
существовать в сотрудничестве, чем в непрерывном антагонизме. Ты никогда не
думал, сколько рабочих мест по борьбе с организованной преступностью создает
организованная преступность в госаппарате? Сколько государство получает
от своих граждан, защищая их от организованной? Да если бы ее не было,
граждане могли бы даже и наплевать на свое собственное правительство -
вот до чего могло бы дойти! Значит? Значит, государство много обязано организованной преступности. А
теперь взгляд с другой стороны. Разве хорошо организованному криминалу нужна
анархия? Да ни в коем случае! Ему нужен порядок, нужен высокий материальный уровень
граждан, с нищих - что взять? Ничего не взять! Нужен кодекс государственных законов,
чтобы сознательно, а не стихийно их нарушать, чтобы знать, сколько и за что
положено лет заключения по суду, по суду с прокурором и с адвокатом, а
вовсе не с перестрелкой с мафиозными анархистами, со всякими там подонками. Вот,
дядюшка, какая теория за годы перестройки сложилась в моей голове. Вот
почему меня ничуть не радуют всякие перестроечные глупости, и ты поверь
- я еще сыграю свою роль в формировании правильных отношений между двумя структурами. Я
не просто так, я итальянский опыт изучал, дважды ездил в Италию - один раз
с государственной прокурорской группой, другой - с высококвалифицированной криминальной. А
тебе я советую: ты взгляни на наших государственных руководителей через
ТВ со всем вниманием - и сразу поймешь: у каждого имеется собственная теоретико-материальная база,
и чтобы с ними сотрудничать, мне тоже нужна собственная материально-теоретическая -
только при этом условии мы будем на равных и нам будет с чего начать. Ну? Как?
Остаешься ли ты при своем прежнем мнении?
-
Остаюсь: тебя надо повесить за яйца! - подтвердил Бахметьев К. Н.,
но Костеньку это ничуть не смутило.
-
Упорный ты человек! - развел Костенька руками. - Не поддаешься теориям
ни социалистическим, ни капиталистическим. Ну ладно, тогда коснемся практики: буквально на
днях я в доме одиннадцать по улице композитора Гудкова открываю контору
НЕЖИФ.
- То
Цика, а то - НЕЖИФ? Что за зверь? Млекопитающий?
- НЕЖИФ - это Неприкосновенный Жилой Фонд. И
такой фонд я организую в порядке помощи гражданам, которые от своей жилплощади хотят
избавиться.
- Или - не хотят?
- Это я не для себя. Я
только посредник между теми, кто много может, и теми, кто многого не может.
Опять же благородное посредничество! Я нынче же организую жилищную картотеку на
всю Россию! Банк жилищных данных - такого на всем свете нет! Пользуйся кто
может, мне все равно, зек это или высокий советник, или беженец, или южноамериканский миллионер! Человек
живет в своей квартире, но квартира хуже, чем он сам. Человек живет в своей квартире,
но квартира лучше, чем он сам. Кто поможет этим человекам навести справедливость в
своем существовании? Обменяться квартирами? Я помогу! НЕЖИФ поможет.
Опять не понимаешь? Теорию не понял, а теперь и практика не доходит? Беда
с тобой, дядя Костя! Ты человек слишком хороший, ты до плохого хороший -
вот в чем твоя беда! Ты настолько хороший, что не умеешь жить, а тот, кто
не умеет жить, - тот человек совсем плохой! Ничегошеньки не стоящий. Одно
название что человек. Учти: если никто никого не будет обманывать - все
будут жить плохо, в лучшем случае - так себе. Если же сделать соцсоревнование на
обманность - кто-то будет жить хорошо, и даже очень хорошо.
- А кто-то будет нищенствовать?
- Без нищих ни одна страна не обходится. Но
в нищих-то никто не заинтересован: их обманывать - толку нет, налог с
них тоже не возьмешь, рэкет не возьмешь - для всех нищенство совершенно невыгодно и
даже некрасиво. Человечество, оно ведь, дядя Костя, вообще некрасивое! Почему?
А потому, что его слишком уж много. Его больше, чем всяких других млекопитающих. Сложить
всех слонов, тигров и зайцев - столько голов не получится, сколько получилось людей
к концу двадцатого столетия. Нынче разве только селедок в океанах все еще
больше, чем людей на земле! Ага! Людей-то на земле как сельдей в бочке
- точно! Я ведь все ж таки на биологическом учился, имею толк! У меня -
кругозор! А также - индивидуальность. Мне селедкой в бочке нет охоты быть!
- А ведь ты малый-то был - шибко сопливый...- снова
вспомнил Бахметьев К. Н.
-
Всему свое время! Не помню, кто из философов так выразился. Ты, дядя Костя, не
помнишь - кто? К тому же меня, дядя Костя, ничто не страшит: куда мое дело клонит,
туда я иду! Понятно?
-
Я понял, - сказал Бахметьев К. Н., и в самом деле ему стали понятны разговоры, которые
Костенька то и дело вел из кухни, волоча за собой телефонный аппарат на длинном
проводе. Костенька будто снимал с кого-то допрос:
- Адрес? Этаж? Площадь? Санузел? Телефон? Возраст?
Срок проживания? Родственники? Отделение милиции? Участковый?
Бахметьев К. Н., слушая, недоумевал: какие
это знакомства заводит Костенька? А теперь он знал - какие.
- В данном бизнесе, дядя Костя, - и еще объяснял
Костенька, - процент на капитал несравненно выше, чем в любом банке. ЭМ
эМ эМ, Сержик Мавроди и тот не угнался бы.
-
Ты стариков-старушек со света сживаешь, а дядюшке - исключение? Дядюшку
рыбой семгой потчуешь?
-
По-другому совесть не позволяет, дядя Костя. Сколько тебе объяснять? Кто
меня из воды спас?
- Старикам-старушкам, им
легче жизнь потерять, чем жилую площадь. А ведь ты их, бездомных, целую
толпу сделал... Такую толпу даже и представить невозможно. Такой толпы нет,
не может быть, но на самом-то деле ты ее сделал и она есть. По вокзалам помирает,
по подъездам. Наклонись-ка ко мне!
Костенька наклонился над
ним, лежачим, над самым его лицом:
-
Чего ты еще хочешь, дядя Костя? Говори? Чего тебе хочется?
- Ты - сволочь! - сказал Бахметьев К. Н.
- Что ты хочешь этим сказать, дядя Костя?
- Ты - сволочь!
-
А какое это имеет значение? И что - дальше?
- Дальше, - тихо сказал Бахметьев К. Н., крикнуть -
сил уже не было, - дальше хочу дать тебе по морде, сволочь! - И он приподнял было
руку, но рука упала обратно в постель.
-
Это вполне естественно, дядя Костя! - сказал Костенька. - Мне много кто
хочет дать по морде, но знаешь ли, дорогой, у всех руки коротки! Успокойся! Волнение
это вообще зря и вообще ни к чему, а в субботу, в первой половине дня,
я тебя навещу. Ты к тому моменту поправляйся. Окончательно!
Натянув высоконький картузик, а шикарное пальтишко -
сверху широко, книзу узенько - накинув на плечи, Костенька и еще сказал:
- Дядя Костя, пойди-ка на кухню, в холодильник пойди,
погляди, что там и как в твоем холодильнике. А то пошли туда свою тетю
Лизу. Если сам не сможешь, тете Лизе тоже будет интересно.
И Костенька исчез, а Бахметьеву К. Н. потребовалось
подумать.
Бахметьев К.
Н., он с десяток смертей за свою жизнь пережил, по каким-то случайным обстоятельствам не
состоявшимся. Несостоявшиеся смерти интересуют людей-читателей, а вот попробуй поделись
опытом, соедини все междусмертные жизни в одну жизнь - невозможно! А теперь,
что ни говори, Бахметьев К. Н. умирал вовремя. Он так и думал: Умру
- вот хорошо-то мне будет! Он так думал, потому что уж очень нехорошо было
нынче жить - непомерную тяжесть души обустроила ему нынешняя жизнь. От
этой тяжести он пытался отбрыкиваться, но, пока жив, - не получалось.
Тяжесть физическую, холодную и голодную, с телесным
весом 29,5 кг, он испытал и прошел, но такой, как нынче, - нет, никогда.
И почему бы это, но стало вдруг вспоминаться Бахметьеву К.
Н. - где же это он раньше-то видел милицейского старшину, который нынче нередко
сопровождает Костеньку (по вашему приказанию явился!)?
Ну как же, как же! - этот старшина в штатском и
еще двое (тоже в штатском) сидели в прихожей, охраняя Костенькино новоселье, всех
его гостей. И еще стало вспоминаться... Костенька объявил гостям, кто такой его
дядюшка, Бахметьев К. Н., как он, К. Н., спас из воды своего еще не родившегося племянника, и
гости закричали ура! и, нетвердо стоя на ногах, стали качать Бахметьева К.
Н., подбрасывать к самому потолку (3 м 40 см), а он все не знал и
не знал, что лучше: врезаться в потолок или упасть на пол? Потолок все-таки
был предпочтительнее. Но не прошло и десяти минут - все кончилось безболезненно. Слава
Богу! - подумал в тот раз Бахметьев. - Видит Бог - слава Богу!
Костенька сказал освобожденному от качки дядюшке: Я
тебя, дядя Костя, уважаю! Ты понял, как я тебя уважаю?! И почему
Костенька уже тогда зауважал Бахметьева К. Н.? Он ведь тогда и раком-то еще
не болел?
Потом прошло еще часов
пять, утро наступало, и гости решили: надо Костенькиного дядюшку покачать еще
раз! Как-никак он Костеньку, было дело, из воды спас. Но тут гости и вовсе
плохо стояли на ногах, качать у них почти не получалось, а тогда они позвали
охрану в штатском, три человека, старшина в том числе. У этих получилось. Вот,
оказывается, когда Бахметьев К. Н. с милицейским старшиной впервые познакомился. А
нынче качка вдруг возникла по образцу той, получившейся, хотя была и разница:
тогда Бахметьев К. Н. летал то вверх, то вниз, а нынче - только вниз. Будто в
воркутинской шахте оборвалась клеть, а он в той клети мечется из угла в
угол...
Но и в этот раз
кончилось благополучно, и Бахметьев К. Н. подумал: у журналистов, у них
свобода - это свобода слова, их на факультетах так учили, но Бахметьев К.
Н. этого не проходил.
Журналистам хорошо,
они всех классиков прочитали от корки до корки, Николая Лескова - от корки
до корки, теперь им подавай все, что десять лет тому назад было запрещенным, -
а Бахметьев К. Н.? Он никогда и никем не запрещенную литературу и ту не
успел взять в толк, ему за семьдесят было, когда он взялся за культурное наследие,
и только-только начал читать Лескова, а ему говорят:
1 2 3 4 5 6 7
свете, чтобы в любых размерах оставалась самой собою?
Если бы в подземной Воркуте, в угольной шахте,
кто-нибудь сказал Бахметьеву К. Н., что он, во-первых, останется жив, а
во-вторых, попадет на такое вот новоселье собственного племянника, он бы
ту же минуту спятил с ума. Хорошо, что никто не сказал! Вот он нынче и соображал: кто
же все-таки такой - его племянничек? Кажется, неоткуда было ему взяться, но
он все равно взялся? Должно быть, проявились до сих пор не реализованные особенности Костенькиного организма -
то ли он обонял, как охотничья собака, то ли видел, будто ястреб, то ли слышал,
как заяц с большими-большими ушами, но что-то такое органическое жизнь
в нем вдруг востребовала...
Еще
недавно неряшливый - нечесаный, везде, где можно и где нельзя, расстегнутый, -
Костенька нынче преобразился: расчесан-надушен, на пальцах перстни, на ногах
белые с синими или красными по белому полосами носки, галстук из пестрых пестрый,
костюм то ли блестящий, то ли матовый и неизвестного качества. (Правда, надо
сказать, несколько раз Костенька являлся и в прежнем своем виде: расхристанный, под
градусом.)
Костенька посещал
Бахметьева К. Н., и всякий раз это было интересно, но с еще большим интересом воспринимался его
уход. Может быть, потому, что уходил он особенно - и попрощавшись, и пожелав
больному скорого выздоровления, он все равно не уходил через двери, а мгновенно исчезал,
казалось, сквозь стены. Наверное, потому, что он вот так исчезал, и думать
о нем уже не хотелось: был, не стало - значит, так и надо, и все дела.
Тем более что дела-то были доведены до конца, главный разговор, главное соглашение состоялось месяца
два тому назад, разве только чуть меньше, вскоре после того, как под присмотром и
при активном содействии племянника Бахметьев К. Н. был эвакуирован обратно
домой из больницы, из ракового корпуса.
И
только он вернулся домой, только осмотрелся в родных пенатах, в которые
и вернуться не чаял, как его даже и не в субботний, в какой-то другой день, в
среду кажется, навестил Костенька, принес всяческой снеди, а еще принес
бумагу с печатью и собственной подписью... Бумага эта была завещанием (на
случай смерти Бахметьева К. Н.), по которому двухкомнатная, с кухней 6,5
кв. м, отходила в пользу Костеньки.
Бахметьев К.
Н. подивился и бумагу подписал - очень старался вокруг него Костенька, его
надо было чем-то отблагодарить.
Костенька быстренько уложил
бумагу в шикарный, чуть ли не слоновой кожи кейс:
- Я, дядя Костя, я нынче тебе честно и по гроб жизни благодарен! Другой
бы на моем месте знаешь как? Другой бы получил твою подпись и - что?
В тот же день и спровадил бы тебя с жилплощади в известном направлении -
туда, где ты так и так очень вскоре будешь. Но я - нет! Я буду до конца
твои заключительные дни поддерживать. Во-первых, я помню, что ты меня еще
не родившегося из воды спас, во-вторых, я знаю, что ты подписал мне до
чрезвычайности важную бумагу. В общем, ты, дядя Костя, сыграл исключительную роль
в моей жизни, о чем я никогда и никогда не забуду!
- Ну а зачем тебе, Костенька, эта двухкомнатная? -
поинтересовался Бахметьев К. Н. - Зачем? Малогабаритка и санузел совмещенный? Я
у тебя был на твоем новоселье, видел твои хоромы, потому и удивляюсь.
- Мне, дядя Костя, не для себя. Мне - для нас.
Когда в субботу через две недели Костенька снова
Бахметьева К. Н. навестил, он постарался узнать, что это значит - дл
нас?
Оказалось, дл
нас нужны вот эти две комнаты с кухней, чтобы позже занять всю лестничную площадку,
а лестничная площадка тоже для нас нужна, чтобы занять весь
подъезд. Весь, кроме двух первых этажей, в которых люди как жили, так и
будут жить. Будто ни в чем не бывало! Чтобы жилой дом по-прежнему выглядел
как жилой дом, как жилой подъезд.
-
Сколько много-о! - поразился Бахметьев К. Н. - А куда же денутся жильцы с
других этажей?!
- Не беспокойся, дяд
Костя! Люди с тех этажей получат жилплощадь в пределах окружной дороги, так
что ты не беспокойся! Это уже моя, это уже не твоя забота!
- Ну, Костенька, если ты все это можешь, тогда
зачем тебе ждать меня? Покуда я уберусь из своей двухкомнатной ногами вперед?! Занимай
покуда всю лестничную, а мне можно будет не торопиться.
- Видишь ли, дядя Костя, - не без философии стал
объяснять положение Костенька, - видишь ли, разные люди действуют по-разному. Один
торопится сразу же захватить большую территорию и на ней искать свою главную точку
опоры, другие наоборот: сперва - точка, а уже затем расширяют ее до всех
необходимых размеров! Я предпочитаю последнее.
Тут вопрос и перешел в теоретическую плоскость, Костенька воодушевился, разоткровенничался и
стал излагать дальше.
Он
имеет целью создать Центральный Институт Криминальной Информации, сокращенно ЦИКИ,
который будет обладать банком данных - кто, кого, когда убил или ограбил, каков
получился при этом результат в долларовом выражении, кто, кого, когда имеет
в виду убить, ограбить или разорить, какие при этом результаты прогнозируются... Бахметьев К.
Н., слушая внимательно, понимал плохо, зато ясно видел Цику: большая ящерица с
большими ушами, серо-зеленого камуфляжа, очи черные.
- Да как же это ваша Цика будет существовать? -
удивлялся он. - Ее завтра же на всех твоих этажах заарестуют - и делу конец?
- И даже ничего подобного! - объяснял Костенька. -
Информацией Цики будут пользоваться многие клиенты, в том числе - государственные службы!
- Но тогда тебе надо будет сильно охраняться от
всяческой мафии. Кто-кто, а эти пришибут. Тебе не страшно? Ты еще молодой, тебе
жить да жить?!
- Я
и буду жить да жить! И вот я хочу, чтобы солидный криминал тоже получал
информацию Цики.
- Как же так?
Я что-то не пойму. Уже ослаб понятием.
-
Тут, дядя Костя, в основе лежит совершенно новая и очень сильная идея! Иде
сотрудничества двух структур. Если подумать, подумать серьезно, - они друг
без друга не могут, они друг другу совершенно необходимы! И между ними должен
быть компромисс, разумное планирование общих инициатив и даже выдача на
каждую криминальную акцию соответствующей лицензии. Вот все объявляют: борьба
с организованной преступностью! Ну а если преступность организованная, значит,
она управляемая? Вот и надо этим пользоваться и управлять совместно, вместе
бороться с преступностью неорганизованной, то есть с анархизмом, который
и есть главная опасность для обеих структур.
Конечно, Костенька очень любил умничать, но тут он
говорил так серьезно, с таким значением, что Бахметьев подумал: Может, Костенька и
в самом деле бывает умным? Он стал слушать, удивляясь больше и больше. Внимательно. Костенька внимание тотчас
уловил, понизил голос с тенора на баритон, иногда и более низкие ноты,
басовые, стал брать, стал объяснять дальше и дальше:
- Двум разным структурам, дядя Костя, несомненно, лучше
существовать в сотрудничестве, чем в непрерывном антагонизме. Ты никогда не
думал, сколько рабочих мест по борьбе с организованной преступностью создает
организованная преступность в госаппарате? Сколько государство получает
от своих граждан, защищая их от организованной? Да если бы ее не было,
граждане могли бы даже и наплевать на свое собственное правительство -
вот до чего могло бы дойти! Значит? Значит, государство много обязано организованной преступности. А
теперь взгляд с другой стороны. Разве хорошо организованному криминалу нужна
анархия? Да ни в коем случае! Ему нужен порядок, нужен высокий материальный уровень
граждан, с нищих - что взять? Ничего не взять! Нужен кодекс государственных законов,
чтобы сознательно, а не стихийно их нарушать, чтобы знать, сколько и за что
положено лет заключения по суду, по суду с прокурором и с адвокатом, а
вовсе не с перестрелкой с мафиозными анархистами, со всякими там подонками. Вот,
дядюшка, какая теория за годы перестройки сложилась в моей голове. Вот
почему меня ничуть не радуют всякие перестроечные глупости, и ты поверь
- я еще сыграю свою роль в формировании правильных отношений между двумя структурами. Я
не просто так, я итальянский опыт изучал, дважды ездил в Италию - один раз
с государственной прокурорской группой, другой - с высококвалифицированной криминальной. А
тебе я советую: ты взгляни на наших государственных руководителей через
ТВ со всем вниманием - и сразу поймешь: у каждого имеется собственная теоретико-материальная база,
и чтобы с ними сотрудничать, мне тоже нужна собственная материально-теоретическая -
только при этом условии мы будем на равных и нам будет с чего начать. Ну? Как?
Остаешься ли ты при своем прежнем мнении?
-
Остаюсь: тебя надо повесить за яйца! - подтвердил Бахметьев К. Н.,
но Костеньку это ничуть не смутило.
-
Упорный ты человек! - развел Костенька руками. - Не поддаешься теориям
ни социалистическим, ни капиталистическим. Ну ладно, тогда коснемся практики: буквально на
днях я в доме одиннадцать по улице композитора Гудкова открываю контору
НЕЖИФ.
- То
Цика, а то - НЕЖИФ? Что за зверь? Млекопитающий?
- НЕЖИФ - это Неприкосновенный Жилой Фонд. И
такой фонд я организую в порядке помощи гражданам, которые от своей жилплощади хотят
избавиться.
- Или - не хотят?
- Это я не для себя. Я
только посредник между теми, кто много может, и теми, кто многого не может.
Опять же благородное посредничество! Я нынче же организую жилищную картотеку на
всю Россию! Банк жилищных данных - такого на всем свете нет! Пользуйся кто
может, мне все равно, зек это или высокий советник, или беженец, или южноамериканский миллионер! Человек
живет в своей квартире, но квартира хуже, чем он сам. Человек живет в своей квартире,
но квартира лучше, чем он сам. Кто поможет этим человекам навести справедливость в
своем существовании? Обменяться квартирами? Я помогу! НЕЖИФ поможет.
Опять не понимаешь? Теорию не понял, а теперь и практика не доходит? Беда
с тобой, дядя Костя! Ты человек слишком хороший, ты до плохого хороший -
вот в чем твоя беда! Ты настолько хороший, что не умеешь жить, а тот, кто
не умеет жить, - тот человек совсем плохой! Ничегошеньки не стоящий. Одно
название что человек. Учти: если никто никого не будет обманывать - все
будут жить плохо, в лучшем случае - так себе. Если же сделать соцсоревнование на
обманность - кто-то будет жить хорошо, и даже очень хорошо.
- А кто-то будет нищенствовать?
- Без нищих ни одна страна не обходится. Но
в нищих-то никто не заинтересован: их обманывать - толку нет, налог с
них тоже не возьмешь, рэкет не возьмешь - для всех нищенство совершенно невыгодно и
даже некрасиво. Человечество, оно ведь, дядя Костя, вообще некрасивое! Почему?
А потому, что его слишком уж много. Его больше, чем всяких других млекопитающих. Сложить
всех слонов, тигров и зайцев - столько голов не получится, сколько получилось людей
к концу двадцатого столетия. Нынче разве только селедок в океанах все еще
больше, чем людей на земле! Ага! Людей-то на земле как сельдей в бочке
- точно! Я ведь все ж таки на биологическом учился, имею толк! У меня -
кругозор! А также - индивидуальность. Мне селедкой в бочке нет охоты быть!
- А ведь ты малый-то был - шибко сопливый...- снова
вспомнил Бахметьев К. Н.
-
Всему свое время! Не помню, кто из философов так выразился. Ты, дядя Костя, не
помнишь - кто? К тому же меня, дядя Костя, ничто не страшит: куда мое дело клонит,
туда я иду! Понятно?
-
Я понял, - сказал Бахметьев К. Н., и в самом деле ему стали понятны разговоры, которые
Костенька то и дело вел из кухни, волоча за собой телефонный аппарат на длинном
проводе. Костенька будто снимал с кого-то допрос:
- Адрес? Этаж? Площадь? Санузел? Телефон? Возраст?
Срок проживания? Родственники? Отделение милиции? Участковый?
Бахметьев К. Н., слушая, недоумевал: какие
это знакомства заводит Костенька? А теперь он знал - какие.
- В данном бизнесе, дядя Костя, - и еще объяснял
Костенька, - процент на капитал несравненно выше, чем в любом банке. ЭМ
эМ эМ, Сержик Мавроди и тот не угнался бы.
-
Ты стариков-старушек со света сживаешь, а дядюшке - исключение? Дядюшку
рыбой семгой потчуешь?
-
По-другому совесть не позволяет, дядя Костя. Сколько тебе объяснять? Кто
меня из воды спас?
- Старикам-старушкам, им
легче жизнь потерять, чем жилую площадь. А ведь ты их, бездомных, целую
толпу сделал... Такую толпу даже и представить невозможно. Такой толпы нет,
не может быть, но на самом-то деле ты ее сделал и она есть. По вокзалам помирает,
по подъездам. Наклонись-ка ко мне!
Костенька наклонился над
ним, лежачим, над самым его лицом:
-
Чего ты еще хочешь, дядя Костя? Говори? Чего тебе хочется?
- Ты - сволочь! - сказал Бахметьев К. Н.
- Что ты хочешь этим сказать, дядя Костя?
- Ты - сволочь!
-
А какое это имеет значение? И что - дальше?
- Дальше, - тихо сказал Бахметьев К. Н., крикнуть -
сил уже не было, - дальше хочу дать тебе по морде, сволочь! - И он приподнял было
руку, но рука упала обратно в постель.
-
Это вполне естественно, дядя Костя! - сказал Костенька. - Мне много кто
хочет дать по морде, но знаешь ли, дорогой, у всех руки коротки! Успокойся! Волнение
это вообще зря и вообще ни к чему, а в субботу, в первой половине дня,
я тебя навещу. Ты к тому моменту поправляйся. Окончательно!
Натянув высоконький картузик, а шикарное пальтишко -
сверху широко, книзу узенько - накинув на плечи, Костенька и еще сказал:
- Дядя Костя, пойди-ка на кухню, в холодильник пойди,
погляди, что там и как в твоем холодильнике. А то пошли туда свою тетю
Лизу. Если сам не сможешь, тете Лизе тоже будет интересно.
И Костенька исчез, а Бахметьеву К. Н. потребовалось
подумать.
Бахметьев К.
Н., он с десяток смертей за свою жизнь пережил, по каким-то случайным обстоятельствам не
состоявшимся. Несостоявшиеся смерти интересуют людей-читателей, а вот попробуй поделись
опытом, соедини все междусмертные жизни в одну жизнь - невозможно! А теперь,
что ни говори, Бахметьев К. Н. умирал вовремя. Он так и думал: Умру
- вот хорошо-то мне будет! Он так думал, потому что уж очень нехорошо было
нынче жить - непомерную тяжесть души обустроила ему нынешняя жизнь. От
этой тяжести он пытался отбрыкиваться, но, пока жив, - не получалось.
Тяжесть физическую, холодную и голодную, с телесным
весом 29,5 кг, он испытал и прошел, но такой, как нынче, - нет, никогда.
И почему бы это, но стало вдруг вспоминаться Бахметьеву К.
Н. - где же это он раньше-то видел милицейского старшину, который нынче нередко
сопровождает Костеньку (по вашему приказанию явился!)?
Ну как же, как же! - этот старшина в штатском и
еще двое (тоже в штатском) сидели в прихожей, охраняя Костенькино новоселье, всех
его гостей. И еще стало вспоминаться... Костенька объявил гостям, кто такой его
дядюшка, Бахметьев К. Н., как он, К. Н., спас из воды своего еще не родившегося племянника, и
гости закричали ура! и, нетвердо стоя на ногах, стали качать Бахметьева К.
Н., подбрасывать к самому потолку (3 м 40 см), а он все не знал и
не знал, что лучше: врезаться в потолок или упасть на пол? Потолок все-таки
был предпочтительнее. Но не прошло и десяти минут - все кончилось безболезненно. Слава
Богу! - подумал в тот раз Бахметьев. - Видит Бог - слава Богу!
Костенька сказал освобожденному от качки дядюшке: Я
тебя, дядя Костя, уважаю! Ты понял, как я тебя уважаю?! И почему
Костенька уже тогда зауважал Бахметьева К. Н.? Он ведь тогда и раком-то еще
не болел?
Потом прошло еще часов
пять, утро наступало, и гости решили: надо Костенькиного дядюшку покачать еще
раз! Как-никак он Костеньку, было дело, из воды спас. Но тут гости и вовсе
плохо стояли на ногах, качать у них почти не получалось, а тогда они позвали
охрану в штатском, три человека, старшина в том числе. У этих получилось. Вот,
оказывается, когда Бахметьев К. Н. с милицейским старшиной впервые познакомился. А
нынче качка вдруг возникла по образцу той, получившейся, хотя была и разница:
тогда Бахметьев К. Н. летал то вверх, то вниз, а нынче - только вниз. Будто в
воркутинской шахте оборвалась клеть, а он в той клети мечется из угла в
угол...
Но и в этот раз
кончилось благополучно, и Бахметьев К. Н. подумал: у журналистов, у них
свобода - это свобода слова, их на факультетах так учили, но Бахметьев К.
Н. этого не проходил.
Журналистам хорошо,
они всех классиков прочитали от корки до корки, Николая Лескова - от корки
до корки, теперь им подавай все, что десять лет тому назад было запрещенным, -
а Бахметьев К. Н.? Он никогда и никем не запрещенную литературу и ту не
успел взять в толк, ему за семьдесят было, когда он взялся за культурное наследие,
и только-только начал читать Лескова, а ему говорят:
1 2 3 4 5 6 7