Появилась женщина, веснушчатая, хрупкого сложения, со взбитыми волосами. Ярко блестели сквозь тонкие стекла очков ее свежие, заинтересованные глаза. В руках она сжимала какие-то журналы, какие-то цветные проспекты. Она быстро прошла туда и обратно по дорожке и исчезла. За ней появилась семья — мужчина лет тридцати в ярко-красной рубашке, в высоких рыбачьих сапогах, доходящих до самого паха, в маленькой кепочке, усыпанной изображениями клубниченок. Он вел за руку бутуза, еще неумело ковыляющего, краснощекого, с встрепанными темными пухоподобными волосами на темени. С другой стороны бутуза поддерживала молодая высокая женщина в облегающем платье, с жемчужной нитью на шее, с бледным аристократическим лицом, покрытым созвездиями родинок. За ними шел широкоплечий лысый старик, смеющийся какой-то шутке, под руку с девушкой, явно дочерью. Потом молодой человек в темном костюме, в белой рубашке, задумчивый, серьезный, со слегка влажным лицом, как будто он пришел сюда из бани. Потом группа детей лет десяти — трое мальчиков и одна девочка, все в ярких комбинезонах со светящимися карманами.Ужас усилился. Каждая новая фигура вносила свою лепту в его рост, в его алмазное нагнетание. Каждое из этих лиц — веселых, добрых, мечтательных, любопытных — добавляло щепотку в белую сумму дунаевского ужаса. Они несли с собой ужас и свет. Они несли с собой также новые запахи, оттесняющие запах древнего камня и распада. Эти новые запахи были запахами чистоты, чем-то они напоминали ароматы духов, но к ним неизменно примешивалось что-то, прежде неведомое. Нечто химическое. Входя, умножаясь в числе, эти «посетители» изменяли и само пространство. Все ярче и ровнее лился свет сверху. И вот уже это был не полуразрушенный купол, а стеклянный потолок, матовый, создающий идеально взвешенное, равномерное освещение. Стены всюду (за исключением того места, где стоял Дунаев) выровнялись, сделались белоснежными. Теперь вокруг была уже не церковь, а нечто вроде выставочного помещения. Вдоль стен обозначились белые подиумы, а на них «экспонаты»: этнографическая утварь, видимо спизженная из украинских деревень — прялки, коромысла, расписные кадушки, рушники, скамейки с вырезанными на них сердцами, наряды карпатских девушек, сплошь унизанные старинными монетами, расшитые сапожки, казацкие «люльки» на серебряных цепочках. Гроб с Малышом как-то затерялся среди этих народных изделий, стал одним из «экспонатов». Он, кстати, тоже оказался сочно расписан петушками и жар-птицами. Чем-то все это напомнило парторгу Музей Дона. Но там царил глубокий покой, здесь же все было залито ужасом.«Зрители» делали вид, что рассматривают выставленные экспонаты. Но Дунаев видел, что все они то и дело поглядывают в угол, где стоял он. Выражение застенчивого и чистосердечного ожидания чего-то очень хорошего, какого-то большого подарка, объединяло их всех. Их, словно магнитом, тянуло в сторону Дунаева — они приближались и скапливались на линии «дуги». В углу, где стоял Дунаев, куском уцелела реальность полуразрушенной церкви. Здесь все так же пахла сыростью и могилой осыпающаяся стена с остатками Страшного суда, трава пробивалась между вытоптанных плит. Но за «дугой» плиты обрывались — начинался свежий белый пол. А «зрителей» становилось все больше. Росла сумма ужаса, исходящего от них. Тесной толпой стояли они на «дуге», сильнее становился невинный нажим их предвкушающих взглядов. Дунаев чувствовал, как слабеет от ужаса. Ему казалось, «дуга» вот-вот лопнет, и тогда… Сознание не длилось дальше этого «тогда». Иногда он устрашающе щелкал «бичом бесов», но «зрители» не реагировали — из-за «дуги» к ним не доходили ни звуки, ни образы, ни даже тени быстрых движений. Один раз, взмахнув «бичом», он пролепетал:— Покажи Мне их истинные облики.Ничего не изменилось. Те облики, которые он видел, и были их «истинными обликами».Он не мог найти ни в одном из этих лиц какой-либо чревоточины, отблеска порока или следов циничного хохотка. Но присутствовало нечто общее, некий «общий знаменатель»: нечто, что Дунаев силился определить — и подходящее слово вертелось на языке, пока он наконец не сообразил: человечность. Их взгляды, их повадки были пропитаны человечностью .Он понял, кто это такие. Это были ЛЮДИ. Те самые ЛЮДИ, о несуществовании которых твердили ему лесные голоса. Те самые ЛЮДИ, о которых Малыш сказал, что они могли бы быть , что они были задуманы . Теперь Малыш демонстрировал их Дунаеву. Эти ЛЮДИ «были» и «не были» одновременно. Они существовали в своем отсутствии, в своей нерожденности. Из этой чистой, пахнущей фиалкой нерожденности они смотрели на Дунаева и не видели его, искали его глазами и не находили.Почему же такой ужас тогда? Откуда этот ужас? А толпа их возрастала. Дунаев попробовал прочесть какую-нибудь молитву, но не мог вспомнить ни однОй. Впрочем, ЛЮДИ явно не боялись молитв (у одной женщины на шее даже ярко блестел золотой крестик). В отчаянии парторг пробормотал пересохшими губами привычное матерное ругательство:— Эх, ебаный в рот…Неожиданно ЛЮДИ как-то побледнели, попятились. В их лицах надежда на «подарок» как бы на секунду померкла и показалось какое-то недоумение. Они даже стали переглядываться друг с другом, словно спрашивая: что происходит? Они не слышали слов Дунаева, но нечто словно бы ударило поним.— Ага, — сказал сам себе парторг. — Мата вы боитесь, вот чего! Нашего, русского. В горькой Юдоли выпестованного.И он повторил громко и отчетливо:— ЕБАНЫЙ В РОТ.Толпа снова подалась назад. Дунаев взбодрился.— ПИЗДА, — громко, почти по слогам, произнес он. ЛЮДИ отшатнулись еще немного.— ХУЙ.Тот же эффект.— ГОВНО! — крикнул Дунаев. Но — никакого эффекта. Поэкспериментировав с произнесением различных бранных (то есть боевых) слов, парторг выяснил что действуют только три слова и бесчисленные производные от этих трех слов: существительные «хуй» и «пизда» и связующий их глагол «ебать».«Вот они — священные три слова! — удовлетворенно подумал Дунаев, — Три карты, как говорится!»Он вспомнил Сталинградскую битву и видение колоссальных Гигантов Любви, слияние которых и образовало Великую Мать с Мечом, которая и была не столько МАТЬ, сколько МАТ.«Вот оно, где скрывается Великое Сокровище! — подумал он восхищенно, — И ведь лучшего тайника не найти! Мат всегда на слуху!»Неожиданно он обратил внимание на «молитвенник», который держал руках. Оказалось, это не молитвенник, а старый школьный учебник в руках, явно долго провалявшийся в воде — он разбух, принял изогнутую форму, и все страницы стали грязные, волнистые. Название учебника было заклеено квадратным кусочком фольги, на котором четко написано от руки: «Поздравляем с окончанием средних классов».
Дунаев полистал книгу и убедился, что на всех страницах первоначальный текст заклеен полосками папиросной бумаги, а по этим полоскам тянется другой текст, напечатанный на канцелярской пишущей машинке — какие-то списки. Открыв наугад, Владимир Петрович стал читать вслух один из списков. 01. Различные интерьеры02. Распад на микроэлементы03. Затылочный туннель04. Быстрое перелистывание страниц05. Пляжи06. Кабинки для переодевания07. Буколические и пасторальные мотивы08. Обоняние09. Парады, коронации, церемонии, фейерверки10. Поезда11. Показы мод12. Пуховый мир13. Облака14. Открытый космос15. Новые инструменты, усовершенствования, изобретения16. Откровения в чистом виде17. Старцы18. Превращение в неодушевленные объекты19. Мебель на балконе, старые чемоданы20. Исчезновение21. Перевоплощение в другое лицо22. Раздвоение личности, появление двойника23. Превращение в робота, в инопланетянина24. Агентура и шпионские задания: секретные объекты, военные базы и т.п.25. Проход сквозь стены26. Превращение в воду, протекание по трубам, наполнение собою бассейнов, резервуаров27. Все, связанное с домом28. Завеса и Покров29. Ширма30. Лотос31. Фазенда32. Веер33. Летающий альков34. Карусель35. Золотая тень36. Превращение в пулю и попадание в барабан револьвера (в рамках игры в «русскую рулетку»)37. Попадание на фармацевтическую фабрику38. Воцарение, коронация39. Кинохроника40. Бракосочетание, брачная ночь41. Попадание внутрь технического устройства42. Попадание внутрь тел и органических структур43. Микроскоп44. Бублик45. После битвы46. Застревание во времени47. Попадание к соседям48. Попадание в другую Вселенную49. Присутствие на собственных похоронах50. Ветер51. Лаборатории52. Увидеть все53. Электричество54. Подводное путешествие с созерцанием руин, затопленных городов, затонувших кораблей, дна55. Музеи56. Трудность возвращения57. Схождение с ума, потеря рассудка58. Подмена личности59. Проникновение внутрь букв60. Превращение в текст, в надпись, в изображение61. Попадание в эфир, превращение в радиосигнал62. Превращение в музыку63. Говорение на незнакомых языках, глоссолалия64. Появление грузинского акцента65. Застолье, застольные речи, здравицы66. Гарем67. Американские горки68. Другие аттракционы69. Смех и хохот. Превращение в смех70. Конец Света71. Принадлежность к древнему жреческому ордену, к жреческой касте72. Узнавание о том, что ты — инопланетянин73. Превращение в хуй74. Превращение в пизду75. Мед. Увязание в меду, в янтаре76. Появление нимба. Святость77. Кулинарное дело. Обучение кулинарному ремеслу у опытного повара78. Самодоносительство79. Увеличение и уменьшение роста80. Путешествие вокруг земного шара81. Обыденные, бытовые обстоятельства82. Попадание внутрь собственного тела, осмотр собственных внутренних органов изнутри83. Попадание в заброшенные, окраинные места84. Появление учителя-нечеловека85. Превращение в лицо противоположного пола86. Теплицы, сады87. Техническая изнанка всего88. Большая Восьмерка89. Осмотр рая90. Сокровищница91. Зеркала92. Полет93. Архитектурные комплексы, постройки94. Путешествие на экзотический остров95. Полюс. База полярников96. Белый электрический координационный центр97. Превращение в собственное надгробие98. Превращение в замшелый барельеф в лесу99. Аудиенция у Императора и Императрицы. Получение должности бога ручьев
По мере чтения списка Дунаев все сильнее ощущал облегчение. Дочитав список до конца и подняв глаза, он убедился, что «посетители выставки» отступили. Они теперь подавленно толпились поодаль, сбившись, как овцы в ненастный день.Потом вдруг все вздрогнули и посмотрели вверх. В центре матово-стеклянного потолка появилась некая тень. Она быстро увеличивалась, темнея. Что-то падало или спускалось с небес.— Вий, — понял Дунаев. — Главный идет. Сейчас веки свои приподнимать будет.В следующий момент матовое стекло потолка было пробито в центре и выплеснулось на «людей» шквалом белых осколков. Они приседали, прикрывая ладонями головы, и бежали куда-то. Они вбегали прямо в стены и в них исчезали, унося с собой белизну и свежесть. Вместе с ними исчезали экспонаты и подиумы. Снова обнажилась внутренность угрюмой церкви. Огромное красное солнце торчало в пробоине купола. Оно зажгло оранжево-медный пылающий отблеск в жестких волосах толстячка, восседающего в центре, на теле Малыша, что лежал в гробу. Штук тридцать петушиных криков грянуло снаружи. А толстячок улыбался, подставив солнцу свою рыжую, зажмуренную мордочку. глава 24. Солнце Петухи орали не так, как это бывает на рассвете. А так, как будто их подчистую резали, готовясь к большому пиру. Карлсон извивался на Малыше, не открывая глаз. Его жирное личико было изуродовано наслаждением. Он явно изображал женщину, сидящую на хую: елозил, томно вертел головой. В его позе присутствовало что-то «индийское» — одна нога перекинута через бортик гроба, другая подогнута, руки застыли в танцевальном движении: на правой руке указательный и большой пальцы касаются друг друга, образуя замкнутый круг. При всей своей пухлости, он ухитрился изогнуться всем торсом. Одет был в синий мундир летчика Люфтваффе, порванный во многих местах. Сквозь дыры светилось белое тело. На шее — венок из белых хризантем. Кроме венка на груди у него висела странная дощечка на ремнях, отдаленно напоминающая шарманку, с подобной ручкой сбоку. На внешней стороне дощечки светилась выложенная разноцветными лампочками надпись: Привет, малыш! Ну же, здравствуй, Малыш! Это Карлсон вновь прилетел.Снова тычется в окна веснушчатым сплюснутым рыльцем.Но Малыш не откроет окна. Малыш поседел.Осторожно трет руки свои, словно моясь невидимым мыльцем. Будто раненый морж дышит в кухне своей фрекен Бок.Зачерствели на блюде душистые плюшки с корицей.И в стокгольмские окна веселый, стрекочущий богСвоей пухленькой ручкой уже не стучится. Помнишь Курский вокзал? Помнишь партии скачущий курс?Помнишь дискурса пульс под пропеллером рыжего сноба?Перекрестки и связки. И кабинки несбыточный вкус.И фиалковый запах. И расплывчатый контур сугроба. За покатой спиной ярко сверкал пропеллер. На животе мундир расходился, и отчетливо видна была вживленная в пупок стальная кнопка со свастикой. Вот он потянулся к кнопке толстой ручонкой. Вдавил. Тут же поднялся ветер. Пропеллер за спиной Карлсона превратился в сияющий нимб, со свистом соловья-разбойника режущий воздух бритвенно-острыми лопастями. Но резал он не только воздух. В долю секунды были иссечены в мелкое крошево вся верхняя часть тела Малыша, и свечи, и половина гроба. Короче, все, что находилось за спиной у Самого Настоящего Мужчины В Рассвете Лет. Ошметки всего этого со страшной силой были разбросаны по церкви. Освежившись «ветерком», Карлсон выключил пропеллер. На груди у него стали перемигиваться лампочки, вскоре сложившиеся в надпись: ПОДНИМИТЕ ЖЕ МНЕ ВЕКИ! Никто не откликнулся на этот капризный призыв, и Настоящий Мужчина сам воздел свои изнеженные конечности и короткими пальчиками осторожно разжал и приподнял свои поросячьи веки. На Дунаева глянули его мутно-голубые, добродушные глаза. Никакой угрозы не было в них — только нега и расслабленная игривость. ПРИВЕТ, ДРУГ! — появилась иллюминированная надпись на «говорящей дощечке». Это приветствие сопровождалось открытой, обаятельной улыбкой. Дунаев не выдержал и осклабился в ответ. Как ни странно, он был действительно рад видеть Настоящего. После космического ужаса, исходившего от «посетителей выставки», Карлсон казался Дунаеву «своим» — врагом конечно, но все равно «своим», одного поля ягодой, так сказать. Трудное дело — война — свела их в слоях бытия и небытия, и они сроднились за этим делом, продолжая оставаться врагами.Карлсон спрыгнул с гроба, точнее с его уцелевшей половины, в которой еще лежали ноги Малыша, одетые в синие шорты. Вразвалочку он направился к Дунаеву, причем с лица его не сходила приветливая улыбка. Приблизившись к парторгу (на «дугу», начерченную на полу, он не обратил ни малейщего внимания), Карлсон протянул ему руку. Мутное доброе поблескивание его мелких глаз среди светлых ресниц, широкая улыбка, явно совершенно искренняя и чистосердечная, все это заставило Владимира Петровича ответить на рукопожатие. Как некогда Дон-Жуан, смело протянувший руку мраморному Командору, Дунаев совершил этот жест без колебаний. Рука Карлсона оказалась теплой и мягкой, как свежий пирожок. Он некоторое время держал руку парторга в своей, излучая приветливое сияние. Так они стояли несколько минут, улыбаясь друг другу — Настоящий Человек и Настоящий Мужчина В Рассвете Сил. Затем на «говорящей дощечке» вспыхнула новая надпись: ДРУГ! Я ПОКАЖУ ТЕБЕ СОЛНЦЕ! Карлсон выпустил руку парторга и повернулся к нему спиной. В глаза Дунаеву сверкнул изогнутый металл пропеллера. Белая сталь. Остро блеснуло из самого центра, как будто там был вделан огромный алмаз. Дунаева снова сильно затошнило — то ли от этого сверкания, то ли оттого, что вся покатая спина Настоящего оказалась покрыта мелкими капельками крови, как красными жемчужинками. Мундир на спине был разорван в середине, как платье на изнасилованной женщине. И видно было, что стальной винт торчит прямо из спины, из пухлой, изнеженной плоти. В следующий момент Карлсон нажал на кнопку в пупке, и винт завращался. Блеск и ветер заворожили парторга. Он не мог оторвать взгляд от этого пылающего вращения лопастей. А пылало все ярче. Все ярче разгорался этот круг, охватывая своим сиянием, казалось, целые миры. Все быстрее и быстрее вращалось, и свистело, и резало, и не было от этого никакого укрытия. И не было никакого другого места, кроме этого. И все вращалось из этой алмазной точки… Даже сам образ Настоящего Мужчины (стилизованный то в духе танцующего Шивы, то в духе Будды, созерцающего свастику в углублении своего пупка), даже этот пухлотелый образ отслоился и исчез. Как шелуха, как мусор.Парторг понял, что попал в эпицентр Карусели. Здесь оставался лишь сам механизм ее вращения, сам Стержень, отполированный вращением и скоростью до непереносимого блеска. Отсюда уже стали неразличимы кабинки и лошадки, бегущие троны и восседающие на них фигуры — «кровавые мальчики», «святые девочки», «титаны» и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64