Обычно это были
украшения - ожерелья, браслеты, наделенные именами и красочными историями.
Они медленно перемещались вдоль цепи островов, сопровождаемые рассказами,
которые множились и расцвечивались разнообразными подробностями, а потом
ими обменивались. Сам обмен представлял из себя чрезвычайно торжественную
церемонию, цель которой состояла в том, чтобы создать некое единение,
наложить на племена взаимные обязательства и сказать о доверии. Теперь,
полагаю, вам очевидно сходство этого обычая и нашего обмена с
инопланетянами. Культурные реликвии являют собой символ взаимного доверия.
В процессе движения от одного народа к другому они неизбежно вызывают
некие общие чувства. Именно в этом и заключается истинная цель цепочки
кула, как я ее понимаю. Поэтому мне не нравится слово "обмен".
- Очень интересно. В тех отчетах, которые попадались мне на глаза, я
ни разу не видел подобных рассуждений - кроме того, я нигде раньше не
встречал упоминаний о феномене кула. Скорее принято описывать этот
процесс, как плату за вступление в галактический клуб, цену, которая
назначена за выгоды торговли и обмен новыми идеями. Нечто в этом роде.
- Подобные заявления были сделаны скорее с пропагандистскими целями,
чтобы ослабить протесты общественности, возмущенной утратой земных
сокровищ. Нам было обещано, что мы получим свои сокровища обратно. Я
уверен: со временем мы приобретем и кое-что еще, но это не будет прямым
следствием обмена. Нет. Наши правительства решили воспользоваться старым,
проверенным временем принципом: народу дается простое, понятное объяснение
сложного процесса.
- Да, теперь мне многое стало ясно, - сказал профессор, потягиваясь и
зевая. - По правде говоря, твое объяснение мне нравится куда больше
официального.
Я зажег другую сигарету.
- Благодарю. Однако я просто обязан отметить, что меня всегда ужасно
привлекали идеи, которые нравились мне с эстетической точки зрения.
Космический взгляд на проблему - межзвездная цепочка кула - подтверждающий
различия и в то же самое время подчеркивающий сходство всех разумных рас
Галактики, связывающий их вместе, создающий общие традиции... Эта мысль
мне очень нравится.
- Естественно, - согласился он, а потом показал на верхнюю часть
собора. - Послушай, ты собираешься сегодня забраться на самый верх?
- Наверное, немного погодя. А вы хотите сделать это прямо сейчас?
- Нет, нет. Мне просто любопытно. Ведь обычно ты поднимаешься на
самый верх, не так ли?
- Да. А вы?
- Не всегда. На самом деле последнее время я больше держался средних
высот. А спросил потому, что у тебя сегодня, похоже, настроение
пофилософствовать.
- Это заразно.
- Ладно. Тогда скажи мне, что ты чувствуешь, когда оказываешься на
самом верху?
- Эмоциональный подъем. Ощущение, что я добился чего-то.
- Перед тобой открывается лучший вид. Ты можешь видеть дальше и
больше деталей пейзажа. Значит, дело в этом? Лучшая перспектива?
- Может быть, частично дело в этом. Но когда я оказываюсь на самом
верху, меня всегда преследует желание забраться еще выше, и я всегда
чувствую, что могу это сделать, что вот сейчас у меня все получится.
- Да, правда, - согласился он.
- А почему вы спросили?
- Даже не знаю. Наверное, мне хотелось, чтобы ты мне напомнил. Юноша
из Кембриджа сказал бы то же самое, но я почти забыл об этом. Изменился не
только мир.
Он отпил еще коньяка.
- Интересно, на что это было похоже? Первая встреча с
инопланетянами... Трудно поверить, что с тех пор прошло уже несколько
лет. Правительства, конечно, дают нам конфетную версию того, что
произошло; вряд ли нам когда-нибудь суждено узнать, что было сделано и
сказано на самом деле. Случайная встреча: ни мы, ни они не были знакомы со
звездной системой, где два корабля оказались одновременно. Проводили
исследования. Для них это, конечно, было куда меньшим потрясением - ведь
они знакомы с множеством других рас нашей Галактики. И все же... Я помню
неожиданное возвращение наших космонавтов. Миссия исполнена - на полвека
раньше, чем предполагалось. Вместе с ними прилетело разведывательное судно
с Астабигана.
Если объект достигает скорости света, он превращается в тыкву. Это
известно каждому. Но инопланетяне нашли возможность обманывать
пространство и лишать его урожая тыкв - они провели наш корабль через
туннель, созданный _п_о_д_ пространством. А может быть, они построили мост
ч_е_р_е_з_ пространство? Или что-то в этом роде. Математикам будет где
разгуляться. Странное чувство... Все произошло совсем не так, как я
ожидал.
Знаешь, так бывает, когда взбираешься на шпиль или купол - дело
действительно трудное, - и вот ты уже наверху и теперь уже совсем просто
добраться до самого верха. Ты поднимаешь голову - и видишь, что кто-то там
уже сидит.
Вот мы и вступили в галактическую цивилизацию - свободную
конфедерацию народов, которая существует многие тысячелетия. Нам повезло -
это вполне могло бы занять пару столетий. Или нет. Мои чувства были и
остаются неоднозначными. Разве можно забраться еще выше после таких
событий? Они научили нас строить корабли, которые защищены от эффекта
тыквы. И еще нас предупредили о правах на небесную собственность. Они
предоставили нам место в своей программе обмена, вряд ли нам удастся
проявить в ней себя с самой лучшей стороны. В последующие годы изменения
будут происходить все быстрее и быстрее. Мир может даже начать меняться
так стремительно, что это станет заметно. Что тогда? Когда закончится
продвижение вперед мелкими шажками, все могут оказаться в таком же
недоумении, как старый, пьяный лазатель по соборам, который был удостоен
возможности узреть миг, превративший юношу из Кембриджа в нынешнего
профессора. Что тогда? Узреть пружину часового механизма и превратиться в
тыкву? Уйти на покой?
Алькаид, Мицар, Алиот, Мегрец, Фекда, Мерак и Дубхе... Они были там.
Они знают их. Возможно, в глубине души я хотел, чтобы мы были в космосе
одни - чтобы могли заявить, что все принадлежит нам. Или чтобы
инопланетяне, с которыми мы встретимся, были во всем, хоть немного, но
позади нас. Завистливый, гордый, самовлюбленный... Верно. Оказывается, мы
всего-навсего провинциалы, да поможет нам Бог!..
Осталось еще достаточно, чтобы выпить за наше здоровье. Отлично!
Давай выпьем! Я плюю в лицо Времени, которое преобразило меня!
С ходу на это я ничего не смог сказать, поэтому просто промолчал. Я
готов был согласиться с профессором кое в чем, но не более того. Тут я
пожалел, что он допил весь свой коньяк.
Некоторое время спустя профессор сказал:
- Не думаю, что сегодняшней ночью я полезу дальше.
Я вынужден был признать, что это очень разумная мысль, поскольку и
сам решил отказаться от дальнейших приключений, и мы стали спускаться вниз
по спирали, пока не оказались внизу, а потом я проводил доброго профессора
до дому.
Обрывки и кусочки. Кусочки...
Прежде чем улечься спать, я успел прослушать конец сводки новостей.
Удалось пролить свет на историю с Полом Байлером, профессором
геологии, который ранее подвергся нападению вандалов в Центральном Парке,
лишивших его не только денег, но и сердца, легких, печени и почек.
Глубокой ночью мой мозг выплеснул из темного аквариума образов
переплетение ускользающих снов, балансирующих на блистающих в ночи
прозрачных гранях сознания, мелькающих словно ослепительные лики, не
говоря уже о кинестетических/синестетических "ТЫ МЕНЯ ЧУВСТВУЕШЬ, ЛЕД?",
которые длились много дольше, чем все остальное, потому что позднее, много
позднее, третья чашка утреннего кофе превратила их в грошовые извивы
цвета.

3
Вспышка, всплеск. Мрак. Танец звезд.
Массивный золотой кадиллак Фаэтона разбился, но никто этого не
услышал. Загорелся, вспыхнул в последний раз и погас. Совсем как я.
По крайней мере, когда я снова проснулся, была ночь, а я чувствовал
себя премерзко.
Руки и ноги у меня были связаны прочными кожаными ремнями, песок и
мелкие камешки служили подушкой, а заодно и матрасом, рот, нос, глаза и
уши забиты пылью - отличная добыча для всяческих микробов. Я хотел пить,
был голоден, весь в синяках и меня отчаянно трясло. Вспомнились слова
одного из моих бывших кураторов, доктора Мерими: "Вы являетесь живым
примером абсурдности всего сущего".
Из этих слов ясно, что Мерими специализировался на французской
литературе середины двадцатого века. И все же, все же, может быть, его
искаженные толстыми стеклами очков глаза как раз и заглянули в самую суть
моего нынешнего положения. Несмотря на то что он покинул университет уже
довольно-таки давно, окутанный дымкой какой-то скандальной истории, в
которой были замешаны девушка, карлик и осел - или как раз благодаря
этому, - Мерими в последние годы стал чем-то вроде оракула в моем личном
космосе, и его слова теперь часто возвращаются ко мне в обстоятельствах,
не имеющих ничего общего с предварительной беседой, которую проводит
куратор со студентом в начале семестра.
Обжигающий песок окатывал меня этими словами целый день, а потом
холодный ночной ветер шептал их, словно надоевший припев песенки, мне в
ухо, которое превратилось в подгоревшую телячью отбивную: "Вы являетесь
живым примером абсурдности всего сущего".
Если задуматься над этими словами, их можно интерпретировать
множеством самых разнообразных способов, а у меня была масса свободного
времени - в данный момент. С одной стороны, можно подумать о сущем. С
другой, о живом. Или, например, об абсурдности.
Ах да. Руки..
Я попытался пошевелить пальцами и не понял, слушаются они меня или
нет. Вполне может быть, что их там и вовсе нет, а я стал жертвой фантомных
болей. На случай, если пальцы все-таки на месте, я некоторое время
размышлял о гангрене.
Проклятье. И еще раз - проклятье. Очень огорчительно все это.
Семестр начался, и я уехал. Договорившись о пересылке всей моей
корреспонденции Ральфу, с которым мы вместе владели антикварной лавкой, я
направился на запад, задержался по дороге ненадолго в Сан-Франциско,
Гонолулу и Токио. Прошло несколько недель. Тихо и спокойно. Потом я провел
пару дней в Сиднее - ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы получить
причитающуюся мне дозу неприятностей. Они возникли в тот момент, когда я
решил взобраться на напоминающий громадную рыбину оперный театр,
выстроенный на мысе Бенелонг, совсем недалеко от гавани.
Я покинул город хромая и с дисциплинарным взысканием в кармане.
Полетел в Алис-Спрингс. Забрал там воздушный скутер, который заказал
заранее. Отправился в путь ранним утром, до того как невыносимая дневная
жара и свет разума вступили в свои законные права. Местность показалась
мне подходящей для тренировочных занятий будущих святых, чтобы они заранее
могли подготовиться к тому, что их ждет. Несколько часов ушло на поиски
подходящего места и на устройство лагеря. Я не предполагал, что пробуду
здесь долго.
В том районе найдены наскальные рисунки, довольно старые, занимающие
площадь, равняющуюся примерно двум тысячам квадратных футов. Местные
аборигены утверждают, что не имеют ни малейшего представления о том,
откуда взялись эти рисунки и с какой целью были сделаны. Я видел
фотографии, но мне хотелось взглянуть на них собственными глазами, сделать
несколько своих снимков, скопировать парочку рисунков и потратить немного
времени на раскопки.
Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись
успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Хотя сам я
очень редко занимаюсь рисованием на стенах, я всегда сопереживал тем, кто
считал необходимым именно таким способом осчастливить своих потомков.
Чем глубже ты погружаешься в прошлое, тем интереснее тебе становится.
Возможно, правы те, кто утверждает, что наскальная живопись родилась во
времена троглодитов, когда какой-нибудь новоиспеченный художник находился
в месте, служившем сортиром, - что-то вроде изобразительной сублимации
самого примитивного, с точки зрения эволюционного процесса, способа
разметки территории. Однако, любому должно быть очевидно, что, когда люди
начали штурмовать горы и карабкаться на стены для того, чтобы оставить там
примеры своего искусства, из обычного времяпрепровождения этот вид
деятельности превратился в одну из форм живописи.
Я не раз размышлял о том парне из времен мастодонтов, который первым
остановился возле скалы или стены пещеры и начал с интересом ее
разглядывать. "Интересно, - задавал я сам себе вопрос, - что заставило его
вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули?" Меня
страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому
общественное мнение. Собратья вполне могли проделать в художнике
достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух
мог спокойно покинуть бренное тело. А может, смелая инициатива была охотно
подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких
предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их
необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание
ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы наверняка. И очень трудно
оставаться равнодушным.
Как бы там ни было, днем я сделал собственные фотографии рисунков, а
вечером и на следующее утро выкопал несколько ямок. Большую часть второго
дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и
нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне
не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше,
чем собирался.
Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и
царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том,
чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих
мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а
потом снова вернулся к своим записям.
Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и
начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство,
поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем
занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на
пленке - впрочем, возможно, на том, другом и третьем - я числился
туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут
делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения -
процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная
волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать
то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится
прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность
оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как
звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех
отношениях парень.
Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я
пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй,
лучше всего будет что-нибудь наврать.
Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были
похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и
местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин
был примерно одного со мной роста - то есть немного меньше шести футов,
довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и
глаза, легкий загар. И пот - ручьями. Его приятель, который был на
несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь
непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в
прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не
подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую
жару показалось мне несколько странным.
- Фред Кассиди? - спросил первый мужчина, остановившись в нескольких
шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и
траншею, которую я выкопал.
- Да, - ответил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24