И я научусь, ведь я твоя жена.
Сейчас мы в разлуке. А сколько таких разлук было с 1937 года, когда мы поженились? Не счесть. И эти разлуки дали мне и, наверное, тебе возможность ощутить нашу любовь. Но все же без тебя я полсебя. С тобой — вся. Но не думай, что я хирею. Нет и нет! Надежда — вот что дает мне силу и радость. И живу и питаюсь ею. И чувствую себя нормально.
Нас разделяет расстояние около полутора тысяч километров. Однако я испытываю такое чувство, будто мы служим вместе и одному делу. Ты командир полка, а я его мать.
Разлука! Жить постоянно вместе — все как-то притирается, сглаживается, точно камушки на морском берегу. Ты даже не чувствуешь ход жизни. Все становится обычным, будничным. И любовь не замечаешь, как не замечаешь работу сердца. Стоит же только ему забарахлить, сразу же поймешь, что значит для тебя оно.
И вот снова жду тебя. Только от одной мысли о будущей встрече у меня на душе праздник.
А как ты живешь?..»
Дело случая

1.
В марте 1947 года около двухсот летчиков-истребителей закончили курс переучивания на реактивный самолет. Для участия в воздушном параде было отобрано сто десять человек. Сто должны были лететь, остальные находились в резерве. В конце марта и начале апреля пять полков расположились на подмосковных аэродромах. Нам выпало жить в Монино, где я начинал службу после окончания училища летчиков и где у меня было много друзей: Виталий Беляков, Паша Господчиков, Иван Красноюрченко, Григорий Викторов…
Лейтенант Григорий Викторов выделялся тем, что свободно говорил по-немецки и умел петь. Любимой его песней была «Пройдет товарищ все бои и войны…». И Гриша прошел. Вместе мы воевали на Халхин-Голе. Потом наши военные дороги разошлись. В 1944 году несколько месяцев мне пришлось прослужить в 32-м истребительном полку. Там я узнал, что Григорий Викторов встретил Великую Отечественную войну в этой части. Считалось, что он сгорел в небе под Смоленском, но позже выяснилось, что был сбит и попал в плен, бежал и продолжал успешно воевать с фашистами, только уже не в составе нашей армии, а во Франции, в 1-й Альпийской дивизии. Ему особенно удавалось вести разведку в фашистском тылу. Под партизанской кличкой Григорий Петров он и погиб при исполнении одного из заданий. Французы хоронили его со всеми почестями на Лионском кладбище.
Монинский городок считался благоустроенным авиационным гарнизоном. Он окружен лесом, вблизи течет чистая речка Клязьма. Многие жители Монино предпочитали летние отпуска проводить дома.
Приказ о перебазировании полков был получен неожиданно. У Домова с Галей как раз на день отъезда была назначена свадьба.
— Как же мне быть? — обратился он ко мне.
— А на кой черт тебе эта пьянка?! Регистрацию уже отметили, вот и считай это свадьбой.
— Мы с Галей тоже так думали. Но ее сестричка. «Ни в коем случае, — говорит, — нельзя нарушать русские обычаи. Я этого не позволю: перед людьми стыдно».
— Могу тебе разрешить приехать в Монино на двое суток позднее полка, — смирился я.
— За это спасибо. Но на свадьбе с Галиной стороны будет пять человек, а с моей — никого. Нине Тимофеевне это наверняка не понравится. Скажет, что я без роду и племени. И в детдоме, где я воспитывался, знакомых никого не осталось. Ведь с тех пор прошло тринадцать лет.
— Ну, если Нина Тимофеевна и выкинет какой фокус, не обращай внимания, — посоветовал я. — Тебе жить не с ней, а с Галей.
— Это верно, — согласился Домов. — Но не хочется портить отношения. Жить нам придется пока у Нины.
— Ну смотри, решай сам. Кстати, Семен Иванович с Люсей будут на свадьбе?
— Будут.
— С чьей стороны?
— С Галиной.
— А ты перетяни их на свою сторону. Семен твой друг. А еще, чтобы гостей с обеих сторон было поровну, пригласи Акуленко. Ведь муж Нины Тимофеевны был его приятелем.
— Идея! — обрадовался Домов.
С просьбой ко мне обратился и Сергей Елизаров, попросил разрешения съездить в Москву к жене. Она живет там с отцом и матерью, недавно родила сына. Я вспомнил Кобрин, новогодний ужин победителей, прекрасное пение Елизарова со своей невестой Зиной и спросил:
— Утром на другой день приедете?
— Разрешите позднее? Хочу заехать в военторг, купить фуражку.
В Монинском гарнизоне полк встретили гостеприимно. Для нас был отведен целый этаж большой каменной казармы, где все было приготовлено: два больших помещения для общежития летчиков и техников, кабинет-спальня для командира полка и заместителя по политчасти. В комнате командира и заместителя был установлен телефон для связи с командующим авиацией Московского военного округа.
Гарнизон разросся за счет жилых и служебных зданий. А вот аэродром остался, как сообщил мне комендант, прежним. Это насторожило меня. Взлетно-посадочная полоса была построена давно. Тонкий слой асфальтобетонного покрытия давно начал трескаться. По такой полосе реактивному «яку» взлетать нельзя. Струя газа начнет срывать покрытие. Волнуясъ, я сразу после завтрака взял два тягача и вместе с летчиками поехал осмотреть новое рабочее место.
Хорошо знакомый мне въезд на аэродром. Красивая арка. Она запомнилась мне по двум громадным бомбам, стоящим по бокам ворот. Правда, теперь одна из них, видимо от усталости, накренилась в сторону. Раньше эти бомбы говорили о том, что здесь место бомбардировщикам. Сейчас они стали памятником той нашей тяжелой бомбардировочной авиации, которая начала бурно развиваться в годы первой пятилетки. Истребительная эскадрилья, в которой тогда служил я, была придана бомбардировочному соединению,
Приехав на летное поле, я сразу увидел, что здесь действительно осталось все без изменений. Те же служебные аэродромные здания и добротные ангары, какие теперь уже не строят, тот же двухэтажный командный пункт. Особое мое внимание привлекла мачта для авиационного флага. Флаг был спущен. Это означало, что полетов на аэродроме сейчас нет. Мачта со спущенным флагом напомнила лето 1938 года.
В тот день я дежурил по аэродрому. Накануне перед заступлением на дежурство летали, но под вечер сильный дождь заставал прекратить полеты, однако флаг не был спущен. Заступая на дежурство, я попытался убрать его, но узел, соединяющий флаг и веревку, не проходил через направляющее кольцо.
— От дождя размок, — пояснил солдат, дежуривший на КП. — Надо подождать, когда просохнет.
— Хорошо. Подождем, — согласился я. — За ночь просохнет, а утром спустим.
Следующий день выдался солнечным и теплым. Уходя на завтрак, я решил, что флаг еще не просох, и дал ему поразвеваться на ветру. К тому же на аэродроме не было никого, кроме дежурной службы и часовых.
Возвращаясь с завтрака, я увидел, что над аэродромом кружится самолет-истребитель, прося разрешения на посадку. Заявки на прилет не было. Значит, без предупреждения мог явиться только кто-нибудь из больших начальников. Стартовый наряд быстро выложил разрешающие знаки, и И-16 стал заходить на посадку. Я, позабыв о флаге, побежал встретить прибывшего командира.
Прилетел командующий армией особого назначения комдив Виктор Степанович Хользунов. Подростком он участвовал в обороне Царицына, одним из первых получил звание Героя Советского Союза за боевые дела в Испании. Комдив небольшого роста, но для его могучих плеч кабина И-16 была явно тесна. Я подумал, что такому летчику, когда потребуется покинуть истребитель с парашютом, сделать это будет довольно трудно. Ему удобнее летать на бомбардировщике. Хользунов в Испании воевал на них, но теперь почему-то отдавал предпочтение истребителям.
— Товарищ комдив! Дежурный по аэродрому лейтенант Ворожейкин, — представился я.
Хользунов поздоровался со мной за руку, медленно повернулся кругом, внимательно оглядел небо, аэродром и поинтересовался:
— Кажется, у вас сегодня полетов нет?
— Так точно, нет! — ответил я, понимая причину вопроса, и пояснил, почему авиационный флаг не спущен. На лице командарма появилась ироническая улыбка:
— Выходит, флагом управляет не дежурный по аэродрому, а дождь?
— Так получилось, — виновато ответил я.
— Флаг требует особого уважения. А у вас он развевается без надобности. Пойдемте попробуем его опустить.
Мне стало ясно, что командарм хочет не только опустить флаг, но и одновременно проверить: правильно ли я ему доложил? «Веревка и узел наверняка высохли, флаг должен опуститься, — переживал я, но меня тут же обожгла тревожная мысль: — А если не опустится? Значит, я принял неисправным устройство управления флагом. Вот тогда и попробуй доказать, что ты не лгун!»
Опасения мои сбылись. Как я ни старался спустить флаг — узел не пропускал веревку через кольцо. Показывая на флаг рукой, Хользунов спросил:
— Так кто же виноват в неисправности этого механизма: вы или дождик?
— Разрешите по шесту добраться до кольца? — попросил я. — Попробую продернуть веревку.
— А сумеете?
— Сумею, товарищ командующий.
Карабкаясь по столбу, я быстро достиг кольца. И все же узел веревки, хотя и был сухим, через кольцо не проделся. Тогда, удерживаясь ногами на столбе, я одной рукой ухватился за флаг, другой — за веревку и хотел силой вытащить ее из кольца. Но флаг оборвался, а я вместе с ним упал прямо на широкие плечи командующего. Тот охнул и, хотя был крепок, устоять на ногах не смог и упал вместе со мной. Я никакой боли не чувствовал, но испугался за командующего. У меня невольно вырвалось:
— Ушиб я вас? Извините, — хотел было встать, но Хользунов то ли от боли, то ли от вспышки гнева приказал:
— Лежи! — сам он встал и, оглядев меня, спросил: —, Ушиблись?
— Нет.
— Встаньте.
Прихватив слетевшую с головы пилотку, я поднялся, привел себя в порядок и, вытянувшись в струнку, спросила
— Товарищ командующий, разрешите получить дальнейшие указания?
Хользунов внимательно оглядел меня и, поправляя на себе гимнастерку, уже спокойно, но с упреком заговорил:
— Указания? Какие такому лихому акробату могут быть указания? Хотя есть. Прощупайте себя, нет ли каких повреждений?
Я действительно не чувствовал никакой боли, поэтому, не пошевелившись, четко ответил:
— Никаких ушибов нет!
Мои спокойные ответы подействовали на Хользунова не в мою пользу. Он повысил голос:
— А сейчас марш на пять суток под арест!
— А как быть с дежурством? — спросил я, не меняя позы.
Комдив, прощупывая свое правое плечо, притопнул ногой:
— Выполняйте, что приказано!
Пока я шел до гауптвахты, командующий сменил гнев на милость и, позвонив начальнику гауптвахты, передал, что он снял с меня взыскание, разрешив продолжать дежурство.
Вспомнив этот случай, я с грустью вздохнул: Виктор Степанович Хользунов через год погиб при испытании новых бомб…
Мы объехали летное поле. Особое внимание обратили на взлетно-посадочную полосу, где уже заканчивала работу снегоочистительная машина, оголив асфальтобетонное покрытие. Хотя полоса сильно потрескалась, но была крепко приварена морозом к земле. Пока летать с нее было можно. Но апрель снимет с нее морозную сварку и оголит щели. Тогда все усложнится.
Осмотрев аэродром, мы поехали в казарму, чтобы уже по картам изучить предстоящий район полета. Однако и здесь нас ожидало разочарование. Как это нередко бывает в больших делах, о мелочах забывают. Так получилось и теперь. На полетные карты своевременно заявка не была дана.
— Но из этого положения, я думаю, мы выйдем, — продолжал информировать меня только что назначенный начальник штаба полка майор Валентин Иванов, — Я сейчас пошлю человека к штурману местной летной части, он нам поможет.
Для участия в параде нам предстояло создать семь звеньев и один резервный экипаж. А мы все прибыли из разных частей и даже из разных военных округов, многие впервые встретились в Монино, раньше не знали друг друга. Надо было решить, по какому принципу лучше формировать экипажи и тройки. Командование по характеристикам, по деловым и психологическим принципам подобрать людей затруднялось. Это нужно было сделать коллективно. Такой демократический принцип создания звеньев и экипажей соответствовал обстановке. Однако до начала организационного совещания мне позвонил командующий авиацией Московского военного округа генерал Сбытов:
— Самолеты Як-пятнадцатые прибудут к вам не раньше чем через неделю, — сказал он. — Зато поршневые «яки» появятся завтра, и вы начните на них полеты строем. Сначала тройками, потом попробуйте пятерками. Заодно облетайте район аэродрома. Задача ясна?
— Ясна. А кто будет обслуживать «яки»?
— Ваши техники.
— Понятно. Я с летчиками осмотрел аэродром. Полоса сильно растрескалась. Боюсь, летать на реактивных с нее будет нельзя.
— Пока летайте на поршневых. Когда прибудут реактивные — решим. Может, придется и перебазироваться.

2.
В народе говорят, что март прокладывает дорогу весне. В том же году он словно вступил в сговор с зимой и упорно сражался за нее. Ночью морозы зло обжигали людей, а днем часто свирепствовали снежные метели. Только в начале апреля зима отступила. Хотя перед рассветом она напоминала о себе легкими заморозками, днем начиналась власть солнца. До чего же оно было ласково-теплым! Во время полетов техники и механики снимали с себя зимние куртки и работали в гимнастерках, наслаждаясь приветливо-игривым солнцем. И только потемневшие остатки снега да искрящиеся лужи напоминали о том, что до лета еще далеко.
С утра я руководил полетами. Летчики на поршневых «яках» летали звеньями в три самолета и пятерками. Сначала не все получалось. Летчики-руководители отвыкли летать ведомыми, да еще в плотных строях — крыло в крыло. Оттягивалось прибытие реактивных «яков», что особенно тревожило меня.
Костя Домов лучше других понял мое состояние.
— Не грусти, — посоветовал он. — Погода установилась. Отставание наверстаем. И зачем тебе самому руководить полетами? Назначай других. У нас в полку пять майоров.
— Не говори чепухи! — упрекнул я Домаху. — Ты же прекрасно знаешь, мы летаем полком, поэтому руководить обязан командир полка или его заместитель.
— Есть идея! — воскликнул вдруг Домов. — Попроси командующего, чтобы он прислал постоянного руководителя полетов.
— Действительно! — подхватил я. — А таких командиров звеньев, как ты, Елизаров и майор Горелов, надо назначать ведущими пятерок. На параде наверняка пойдем колонной пятерок.
— Конечно! Первую пятерку поведешь ты, вторую — твой зам, третью — Горелов, а четвертую… четвертую… — и отрубил: — Только не я. В полку хватит Героев Советского Союза и майоров.
Домов был награжден двумя орденами Красного Знамени. Красную Звезду получил за участие в партизанской войне. Хотя никогда прямо он не говорил, что его обошли с награждениями за боевые дела, но в разговорах эта мысль иногда проскальзывала. Я постарался успокоить его:
— У тебя налет больше, чем у других. И мы с тобой по возрасту почти на десять лет старше всех. А потом, Домаха, не порть себе и мне настроение. За эту войну все еще продолжается награждение. Тебе же могут учесть Халхин-Гол и финскую. Ты сбил семь фашистских самолетов и девять самурайских. Если придется оформлять наградной материал, я напишу на тебя представление на звание Героя Советского Союза.
— Ясно. Поживем — увидим, — отозвался Домов, не желая продолжать об этом разговор.
Мы находились на стартовом командном пункте, а все остальные летчики у самолетов. Я попросил Домова, чтобы он передал майору Киселеву построить всех летчиков, а сам прямо со старта позвонил командующему ВВС генералу Сбытову и попросил выделить постоянного руководителя полетов.
— Хорошо, — согласился генерал. — Сегодня же руководитель полетов прибудет в ваше распоряжение. Фамиляя его Висковский, он подполковник. Работает в ВВС округа старшим инспектором. На парад полетим пятерками.
Когда закончился летный день, летчики пошли на ужин, а я зашел к себе в кабинет, чтобы посмотреть и утвердить плановую таблицу полетов на завтра. Сделав это, собрался было идти в столовую, но в кабинет вошел подполковник. Широкоплечий, очень смуглый, энергичный, но уже в годах.
— Борис Константинович Висковский, — представился он. — Прибыл к вам руководить полетами.
Висковский кратко рассказал о себе. В авиации с 1926 года. Освоил около семидесяти типов самолетов. Год назад вылетел на Як-15. Общий налет более полутора тысяч часов. Воевал под Москвой на ЛАГГ-3, отражая налеты фашистских бомбардировщиков на столицу. Два раза был ранен.
— Потрудились на славу, — не скрывая своего восхищения, сказал я.
Наш разговор перебил звонок над дверью.
— Входите, — ответил я, и тут же передо мной возник высокий, приятный на вид командир в общевойсковой форме и, вытянувшись, представился:
— Подполковник Сорокин прибыл в ваше распоряжение на должность заместителя командира полка по политической части.
Я представил Сорокину Висковского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37