Однако, по зрелом размышлении я передумала и известила его о своем решении письменно, прося выслать назад мои вещи. В ответ на это послание я ждала, что он явится, взбешенный неудачей, и распорядилась не пускать его в дом. Но, несмотря на эту меру предосторожности, он нашел способ пробраться ко мне. Первое, что я увидела на следующее утро у себя в спальне, был мой любовник с кнутом в руке, против которого, зная мужчин, я не считала себя защищенной. Правда, я не очень испугалась, так как полагала, что превзойду его храбростью, если дело примет плохой оборот. Но, вопреки моим ожиданиям и его обычному обращению с женщинами, он вежливо поздоровался со мной и начал пенять на содержание письма. Я сказала ему напрямик, что опрометчиво согласилась на его предложения только ради своей собственной выгоды, но, поразмыслив над этим, сочла неблагородным жить с ним при таких обстоятельствах; поскольку же он мне не нравится, а притворяться я не могу, наши отношения никогда нас не удовлетворят. Он согласился с тем, что довод справедлив, но был очень огорчен предшествующим моим поведением. Он отказался от притязаний, вернул платья и в дальнейшем никогда не укорял меня; однажды он признался, что все еще любит меня и всегда будет любить, так как я плохо с ним обошлась - заявление, свидетельствующее о странном его нраве. Со своей стороны я сознаюсь, что мое поведение в данном случае можно извинить только печальным моим положением, которое часто бывало отчаянным, и я удивляюсь тому, что удержалась от поступков еще более предосудительных.
В конце концов все мои надежды на благополучный исход процесса не осуществились; дело было решено в пользу мужа. Но и тогда я отказалась сдаться. Покинув свое убежище, я сняла квартиру на Сафок-стрит и бросила вызов своему тирану. Но, опасаясь доверить охрану моей квартиры чужим людям, я сняла отдельный дом на Кондуит-стрит, и как только появилась в обществе, меня окружили самые разнообразные поклонники. Мне кажется, я получала все знаки внимания, какие только возможны в этом мире, но не находила того, что я почитала самым важным, - человека, способного воспылать любовью и внушить ответное чувство. Но такой человек и неоценим и редко встречается. Я весьма обязана тем, кто добивался моего расположения, хотя они были не очень мне признательны, потому что я никогда не изъяснялась в своих чувствах, если не любила; подобное притворство является рабством, непосильным для честной натуры. Исключая одного достойного юноши, с которым я иногда встречалась, все они были ничтожными людьми. Один был надоедлив, другой до смешного легко воспламенялся, третий вовсе лишен образования, а четвертый оказался ветреником. Короче говоря, я встретила среди мужчин столько же незначительных лиц, сколько и среди женщин. Кое-кому из них я пыталась внушить свои убеждения, в то время как они старались обратить меня в свою веру. Но вскоре обе стороны убедились в тщете своих усилий, и мы мудро предоставили друг другу жить по собственному разумению.
Наконец, мне посчастливилось познакомиться с одним аристократом - быть может, первым лицом в Англии по своему благородству, уму, чувствам, великодушию и честности. Едва ли я должна упоминать, что это был лорд ***. Этот великий, этот прекрасный человек умеет внушать удивление, любовь и уважение. Обладая такими достоинствами, какие редко выпадают на долю одного человека, он отличается скромностью, которая не может не расположить любое общество в его пользу. Он как будто ничего не замечает и, однако, видит все; его манера рассказывать и придавать прелесть пустякам свойственна ему одному; и хотя у него много странностей, все они способствуют его обаянию. После всего мною сказанного можно предположить, что я была в него влюблена; но это не так; любовь капризна и причудлива; я удивляюсь, чту и уважаю его в высокой степени; и когда я говорю, что он напоминал моего дорогого усопшего друга, мистера Б. - или, вернее, мистер Б., будь он жив, напоминал бы лорда *** - я воздаю высшую хвалу, на какую способна, обоим, как живому, так и мертвому.
Дружба и беседы лорда *** делали меня счастливой; но в конце концов я снова подверглась неутомимым преследованиям мужа, который в один прекрасный день, когда я находилась в обществе своего благородного друга, появился в карете перед моим домом в сопровождении некоего джентльмена, который с весьма независимым видом потребовал, чтобы его впустили. Преданный лакей, долго у меня служивший, в испуге прибежал наверх и сообщил о том, что происходит внизу.
Я приказала ему ничего не отвечать н покрепче запереть дверь. Это неожиданное нападение так меня поразило, что, по словам лорда ***, он был несказанно удивлен при виде ужаса, отразившегося на моем лице в тот момент, когда карета остановилась у двери.
Мой жалкий муж, которого в дом не впустили, удалился, угрожая вернуться с подмогой. Я немедленно поставила солдата охранять дверь с внутренней стороны, чтобы на будущее время обезопасить себя от нападений. Согласно обещанию муж вернулся со своими помощниками, воодушевленный присутствием констебля, и снова потребовал, чтобы его впустили. Солдат приоткрыл по моему приказанию окошко в двери, чтобы ему ответить; как только мой муж увидел красный мундир, на него напал такой страх, что он немедленно обратился в бегство. Рассказывая об этом событии, он, подобно Фальстафу, превратил мою стражу в целую шеренгу мушкетеров. Он пытался также узнать имя джентльмена, который любезно прислал мне солдата из своей роты, и жаловался на него герцогу Н., надеясь, что тот прикажет ему подать в отставку, но ожидания его, к счастью, не оправдались.
Убедившись в том, что в Англии я никогда не обрету покоя и не избавлюсь от постоянных волнений, уже отразившихся на моем здоровье и расположении духа, я решила снова уехать во Францию - лучшее убежище от преследования моего тирана. Но, прежде чем предпринять этот шаг, я попыталась скрыться в окрестностях Виндзора, где скоро была обнаружена мужем и вынуждена оттуда бежать. Я переехала в Челси, где в силу своего положения жила в великой тревоге; мое спокойствие непрестанно нарушалось человеком, который всегда был недоволен мною и тем не менее не мог без меня жить.
Невзирая на недомогание, я отправилась во Францию через Гаагу - война закрыла все другие пути - в сопровождении моей горничной С-р; она очень боялась моря, к тому же готовилась вступить в брак, но тем не менее не хотела покинуть меня одну в беде, пока ко мне не присоединились мой лакей и другая горничная, которым я приказала ехать вслед за мной с вещами. Передотъездом я письменно потребовала от мужа возврата моих платьев, захваченных им в Эссексе, и после его отказа вынуждена была обновить свой гардероб в кредит.
На дорогу меня снабдил деньгами мой добрый друг Л., и после приятного путешествия я прибыла в Гаагу, где провела два месяца, расставшись с С-р и назначив ей двадцать пять фунтов в год из тех денег, которые должна была получать на свое содержание от мужа. Такое же жалование я убедила лорда Б. платить другой горничной, служившей у меня, пока я жила в его доме.
Мне не очень понравились жители Голландии, так как они были целиком поглощены заботами о наживе и не имели вкуса к развлечениям и галантному обхождению - черты характера, не слишком приятные для меня, которая всегда презирала деньги, отличалась безграничной щедростью и превыше всего любила развлечения. Когда я говорю - "развлечения", я не разумею под этим "плотских наслаждений", доставляющих величайшее счастье лишь тем, кто лишен чувствительности и воображения. Тем не менее меня учтиво встретили в этом городе; между прочим распространился слух, будто министр короля ***, ветреный молодой человек, стал моим любовником; он часто был моим гостем, что и послужило поводом для обвинения меня в любовной интриге; нередко и без всяких оснований я бывала жертвой таких обвинений.
Расставшись с моими друзьями-голландцами, я покинула Гаагу вместе с одной англичанкой, выбранной мною в попутчицы, и прибыла в Антверпен, подвергаясь в пути большой опасности, так как дороги кишели разбойниками. Отдохнув несколько дней в этом городе, я наняла карету и отправилась с компаньонкой в Брюссель. Но неподалеку от Мехлина наша карета была атакована двумя гусарами; обнажив сабли, они заставили кучера погнать лошадей в лес, находившийся неподалеку от проезжей дороги.
Сперва я решила, что они пожелали проверить наши паспорта, но скоро поняла их намерения; хотя я и была очень перепугана этим открытием, но постаралась скрыть волнение, дабы не пугать еще больше молодую женщину, которая была чуть жива от страха; я даже слегка подбодрила ее и, обратившись к разбойникам по-французски, умоляла их пощадить нашу жизнь; в ответ на это один из них, тот, кто был помоложе, заявил, что мы можем быть уверены в своей безопасности.
Когда карета проехала по лесу три четверти мили, грабители забрались в нее и, взяв у меня ключи, которые я уже приготовила, открыли три больших сундука с моим имуществом и, опорожнив их, оставили только мои фижмы и несколько книг, а всю остальную добычу увязали в кусок материи; затем они отняли все мои деньги и драгоценности вплоть до пряжек на туфлях и пуговиц с платья, отобрали у моего лакея шляпу с галунами и отдали ее крестьянину, появившемуся из чащи леса, в благодарность за то, что он помогал им увязывать узлы.
Быстро справившись со своим делом, они приказали нам вернуться на проезжую дорогу другим путем и, вскочив на коней, ускакали с награбленным добром, но не раньше, чем молодой грабитель, менее страшный на вид, пожал мне руку, пожелав доброго пути, - на что я отозвалась с восторгом, радуясь избавлению от таких спутников, задержавших нас не менее чем на полчаса; вопреки заверению одного из них, я опасалась, как бы не убили всех нас; полагаю, что они принадлежали к той шайке, которая не так давно убила французского офицера и жестоко обошлась с леди, обобрав ее дочиста.
После такого ограбления едва ли можно предполагать, что я предавалась приятным размышлениям, если принять во внимание то отчаянное положение, в каком мы очутились в чужой стране. И все же, хотя я одна потерпела убытки, из всей компании никто, кроме меня, не сохранил присутствия духа. Кучер и лакей окаменели от ужаса; мне нужно было дважды сказать первому из них, чтобы он ехал дальше вглубь леса, а затем повернул вправо и выбрался на дорогу, согласно приказу разбойников, которому я не могла не повиноваться.
Это бедствие обрушилось на меня благодаря ложным сведениям, полученным мною в Антверпене, где я могла бы взять с собой охрану, если бы не уверили меня в том, что нет никакой необходимости идти на такие значительные издержки. Оказалось, что в распоряжении грабителей было всего лишь полчаса для ограбления: как только мы снова выехали на проезжую дорогу, нам повстречалась французская артиллерия из Брюсселя, сопровождавшая нас до конца путешествия. В маленькой деревне нам сообщили, что многочисленная шайка дезертиров скрывается в лесу, откуда делает вылазки в окрестности и держит в страхе крестьян.
Проехав немного дальше, мы были задержаны артиллерией, двигающейся по мосту; артиллерийский обоз был очень длинным, и мы замешкались бы до вечера, если бы какой-то солдат не посоветовал мне выйти из кареты и просить командующего, чтобы он отдал приказ остановиться и нас пропустить. Я последовала его совету, и с большим трудом он провел меня сквозь толпу к группе офицеров, едва ли достойных нести это звание, потому что, когда я изложила свою просьбу, они не встали и не попросили меня сесть; развалившись в креслах и закинув ногу на ногу, они спросили непочтительно и насмешливо, куда я направляюсь, а когда я ответила: "В Париж" - пожелали узнать, что я намерена там делать.
Вежливая по натуре, когда со мной обходятся вежливо, и дерзкая, если обращаются со мной неуважительно, я была возмущена их наглым поведением и начала отвечать очень резко на их нахальные вопросы; диалог мог бы стать весьма колким, если бы разговор не был прерван высоким, стройным, элегантным французским аристократом, армейским офицером, который, случайно войдя, спросил весьма учтиво, что мне угодно.
Я повторила просьбу и предъявила бумаги, из которых он узнал, кто я такая. Он немедленно отдал распоряжение пропустить мою карету, а впоследствии посетил меня в Париже, получив предварительно мое разрешение ивзяв мой адрес. Остальные офицеры, узнав мое имя и звание, просили извинить невежливое обращение, которым, по их словам, я была обязана солдату, доложившему, будто я - бродячая актриса.
Я не могла удержаться от смеха, услышав об этой ошибке, которая могла произойти благодаря моему виду; мой лакей вынужден был обменяться шляпой с крестьянином, у меня на туфлях не было пряжек, с дорожного платья сорваны были пуговицы, а на лице еще сохранились следы испуга и потрясения, мною испытанного. Солдат, возможно, был шутником и хотел позабавиться на мой счет.
День уже клонился к вечеру, и потому мне пришлось остановиться в Мехлине, где я обратилась к интенданту, рассказала ему о постигшем меня несчастье и попросила кредита в гостинице, так как у нас не нашлось бы и шести пенсов. Сей джентльмен был любезен по-провинциальному и не только удовлетворил мою просьбу, но предложил остановиться в его доме. Я согласилась с ним отужинать, но ночевать у него отказалась, так как он был, как говорят французы, un vieux debauche Старый распутник (франц.)..
Наутро он послал вестового к генералу с отчетом о моей беде в надежде на то, что вещи будут найдены. Но, невзирая на усердные розыски, мне пришлось примириться с потерей платья, белья, кружев и разных мелочей на сумму в семьсот фунтов; однако эта потеря ни на миг не лишила меня покоя. Хотя я остановилась в жалкой гостинице и спала на отвратительной кровати, но спала так крепко, словно ничего не случилось; предварительно я послала в Лондон и Париж распоряжение приостановить уплату по моим долговым обязательствам. Только два несчастья могли бы привести меня в уныние: потеря здоровья и потеря друзей; все остальное можно предотвратить или вынести. Сожалела я главным образом о пропаже портрета лорда В-ма и нескольких дорогих мне писем мистера Б.
Из Мехлина я двинулась в Брюссель, где меня знали, предоставили мне кредит и ссудили двадцать гиней на поездку в Париж. Посоветовавшись с друзьями о наиболее безопасном способе передвижения по Фландрии, я решила взять места в пассажирской карете и выехала не без опасений, что эта часть страны окажется наводненной разбойниками так же, как и другая. Этих опасений нимало не рассеял разговор моих спутников, людей простого звания, любящих преувеличивать опасности; все время они занимали меня рассказами о грабежах и убийствах, происшедших на этой дороге, приукрашивая рассказы подробностями собственного измышления. Я провела два дня в этой компании, слушая неутешительные истории, - положение мое было не из приятных, - и по прибытии в Лилль решила, что опасности остались позади, а потому наняла почтовую карету и еще через два дня доехала без приключений до Парижа.
По приезде в столицу меня немедленно навестили старые знакомые; прослышав о моем несчастье, они предлагали мне свои платья, настаивая, чтобы я их носила, пока не добуду новых. Они приглашали меня на все увеселительные вечера, для того чтобы я рассеялась и не предавалась меланхолии, размышляя о своей потере. Свыше сорока раз они просили меня повторить рассказ о происшествии со всеми подробностями, выражая большое удивление, что нас не убили или не изнасиловали. Что касается последнего, то эти опасения никогда не приходили мне в голову, ибо в противном случае я была бы потрясена гораздо сильнее. Но, кажется, моя компаньонка больше всего боялась именно этого; замечу мимоходом, что некрасивая женщина обычно опасается изнасилования больше, чем та, чья наружность в самом деле подвергает ее серьезной опасности. Теперь я поняла, что риск, которому я подвергалась, был значительно больше, чем я воображала, так как эти разбойники не только убивали, но и насиловали.
Вскоре после моего прибытия в Париж за мной стали ухаживать несколько французских кавалеров; но я никогда не питала склонности к иностранцам, а также к подобным интригам, кроме тех, которые обещают стать прочными и завязываются на основе более приятной, чем обычная галантность. Когда я изменяла этим правилам, то делала это по принуждению, и мне всегда бывало тяжело; я должна была выбирать из двух зол меньшее, подобно человеку, который с палубы горящего корабля бросается в море.
Я отвергла их любовь, но не отказывалась от встреч и бесед; мое здоровье пострадало от потрясения, которое оказалось сильнее, чем я в первое время воображала, и окончательно расстроило здоровье моей компаньонки, оправившейся только после возвращения в Англию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110