Находясь вне поля его зрения, он безнаказанно похищал у коммодора табак, пил его ром, корчил гримасы и, выражаясь вульгарно, подмигивал, указывая на него, к немалому удовольствию зрителей, не исключая и самого мистера Пикля, который обнаруживал явные признаки удовлетворения при виде этой искусной морской пантомимы.
Тем временем гнев капитана постепенно остыл, и ему угодно было пожелать, чтобы Хэтчуей, названный фамильярно и дружески уменьшительным именем Джек, прочел газету, лежавшую перед ним на столе. Это пожелание было выполнено хромым лейтенантом, который, повысив голос, что, казалось, предвещало нечто из ряда вон выходящее, прочитал среди прочих заметок следующую: "По нашим сведениям, адмирал Бауер в ближайшее время возводится в звание британского пэра за выдающиеся заслуги во время войны, в особенности в последнем бою с французским флотом".
Траньон был как громом поражен этим известием. Кружка выпала у него из рук и разбилась вдребезги; глаз его засверкал, как у гремучей змеи, и прошло несколько минут, прежде чем он мог выговорить:
- Стоп! Гоните эту заметку еще раз!
Едва она была прочтена вторично, как он вскочил, ударив кулаком по столу, и в бешенстве и с негодованием воскликнул:
- Лопни мое сердце и печень! Это сухопутная ложь, я утверждаю, что это ложь от спритсель-реи до бизань-топсель-реи! Кровь и гром! Уиль Бауер - пэр королевства! Парень, которого вчера еще никто не знал! Да он едва может отличить мачту от яслей! Сопливый мальчишка, которого я сам поставил под ружье за то, что он таскал яйца из курятника! А я, Хаузер Траньон, командовавший судном прежде, чем он научился считать, я, видите ли, отстранен и забыт! Если таково положение дел, стало быть есть гнилая доска в нашей конституции, которую следует вытащить и починить, лопни мои глаза! Что до меня, то я не из этих ваших морских свинок! Я не получал повышения по службе с помощью парламентских связей или красивой шлюхи-жены. Я не стремился обогнать более достойных людей, я не разгуливал важно по шканцам в обшитом кружевами кафтане и этих штуках - как они там называются - у рукавов. Отсохни мои ноги! Я был работящим человеком и прошел все ступени на борту, начиная с помощника кока и кончая командиром судна. Эй вы, Танли, вот вам, мошенник, рука моряка!
С этими словами он завладел рукою трактирщика и почтил его таким пожатием, что тот заорал во весь голос, к величайшему удовольствию коммодора, чье лицо слегка прояснилось благодаря этому признанию его силы.
- Они поднимают чертовский шум из-за этой стычки с французами, но, клянусь, это была всего-навсего драка с провиантским судном по сравнению с теми боями, которые мне случалось видеть. Был старый Рук и Дженингс и еще один - будь я проклят, если его назову, - которые знали, что значит бой. Что до меня самого, то я, видите ли, не из тех, кто занимается похвальбой, но если бы пришлось мне воспевать себе самому хвалу, кое-кто из этих людишек, которые задирают нос, остались бы, как говорится, в дураках; им стыдно было бы поднять свой флаг, лопни мои глаза! Как-то я пролежал восемь склянок борт о борт с "Флаур де Лаус", французским военным кораблем, хотя орудия на нем были тяжелее, а команда на сотню человек больше, чем у меня. Эй вы, Джек Хэтчуен, черт бы вас побрал, чего вы ухмыляетесь? Если вы об этом никогда еще не слыхали, вы думаете, что я сказки рассказываю?
- Видите ли, сэр, - отвечал лейтенант, - я с радостью убеждаюсь, что вы при случае можете самому себе воспеть хвалу, но лучше бы вы затянули другую песню, потому что эту вы распеваете каждую вахту за последние десять месяцев. Сам Танли скажет вам, что он ее слышал пятьсот раз.
- Да простит вам бог, мистер Хэтчуей! - перебил его трактирщик. - Как честный человек и хозяин дома, я говорю, что никогда не слыхал об этом ни звука.
Это заявление, хотя и не совсем правдивое, было чрезвычайно приятно мистеру Траньону, который с торжествующим видом заметил:
- Ага! Джек, я так и думал, что посажу вас на мель с вашими шутками и насмешками. Допустим, вы слышали эту историю раньше! Является ли это причиной, почему ее не следует рассказывать другому человеку? Здесь присутствует незнакомец; быть может, и он слышал ее пятьсот раз? Что скажете, братец? - обратился он к мистеру Пиклю, который ответил, не скрывая любопытства: "Нет, никогда!" - после чего он продолжал: - Вы как будто честный, смирный человек, а посему вам следует знать, что я встретился, как упоминал раньше, с французским военным кораблем у мыса Финистер, находясь от него в шести лигах с наветренной стороны, тогда как преследуемое судно держалось в трех лигах с подветренной, идя на фордевинд. Тогда я поставил лисели и, нагнав его, поднял флаг на носу и на корме и, не успели бы вы досчитать до трех, дал залп из всех орудий одного борта по бизани, потому что я всегда норовлю открыть огонь первым.
- Это я могу подтвердить клятвой, - сказал Хэтчуей, - ибо в день нашей победы вы приказали команде стрелять, когда у неприятеля видны были одни мачты; да вот еще одно подтверждение: мы внизу навели орудия на стаю чаек, и я выиграл кружку пунша у канонира, убив первую птицу.
Взбешенный этим сарказмом, коммодор отвечал с большой энергией:
- Лжете, никудышный вы моряк! Будь прокляты ваши кости! Что это вам вздумалось вечно соваться поперек моего клюза? Вы, Пайпс, были на палубе и можете засвидетельствовать, слишком рано я дал залп или нет. Говорите, вы, чертово отродье... и скрепите честным словом моряка: где находилось преследуемое судно, когда я распорядился открыть огонь?
Пайпс, сидевший до сей поры молча, был, таким образом, приглашен дать показание и, после различных странных жестов, разинул рот, как задыхающаяся треска, и голосом, напоминающим завывание восточного ветра, поющего в щели, произнес:
- В одной восьмой лиги с подветренной.
- Ближе! - закричал коммодор. - На семьдесят два фута ближе! Но как бы там ни было, этого достаточно, чтобы доказать лживость слов Хэтчуея... Итак, видите ли, братец, - обратился он к мистеру Пиклю, - я лежал борт о борт с "Флаур де Лаус", стреляя из наших больших орудий и ружей и забрасывая его вонючими бомбами и ручными гранатами, пока не были израсходованы все наши ядра, пули и картечь; тогда мы стали заряжать железными ломами, свайками и старыми гвоздями; но, убедившись, что француз дерется не на шутку и сбил весь наш такелаж и убил и ранил множество наших людей, я, видите ли, решил взять его на абордаж с кормы и приказал приготовить абордажные крюки; но мосье, догадавшись, что мы затеваем, поставил марсели и ушел, оставив нас, как бревно на воде, а по нашим желобам струилась кровь.
Мистер Пикль и трактирщик оказали столь исключительное внимание рассказу об этом подвиге, что Траньон почувствовал побуждение угостить их еще несколькими историями в том же духе, после чего заметил, в качестве панегирика правительству, что служба ничем его не наградила, если не считать искалеченной ноги и потери глаза. Лейтенант, который не в силах был упустить удобный случай, не подшутив над своим командиром, снова дал волю своему сатирическому таланту, сказав:
- Я слыхал о том, как вы охромели, перегрузив свою верхнюю палубу спиртным, по каковой причине вы начали крениться и раскачиваться на такой, знаете ли, манер, что, когда судно зарылось носом, ваша штирбортная пятка застряла в одном из желобов; а что касается вашего глаза, то он был выбит вашим же собственным экипажем, когда распустили команду "Молнии". Бедняга Пайпс был избит до синяков всех цветов радуги за то, что принял вашу сторону и дал вам время улизнуть; и, право же, я не нахожу, чтобы вы его наградили по заслугам.
Так как коммодор не мог отрицать правдивость этих анекдотов, хотя они и были приведены некстати, то он притворился, будто принимает их добродушно, как шутки, измышленные самим лейтенантом, и отвечал: - Да, да, Джек, всем известно, что ваш язык не знается с клеветой, но как бы там ни было, а я вас за это проучу, негодяй!
С такими словами он поднял один из своих костылей, намереваясь детикатно опустить его на голову мистера Хэтчуея, но Джек с большим проворством взмахнул своей деревянной ногой, каковою и отразил удар, к немалому восхищению мистера Пикля и крайнему изумлению трактирщика, который, кстати сказать, выражал такое же изумление при виде такого же подвига в тот же самый час каждый вечер на протяжении трех предшествовавших месяцев. Траньон, устремив затем свой глаз на помощника боцмана, сказал:
- А вы, Пайпс, хотите и толкуете людям, будто я вас не отблагодарил за то, что вы пришли мне на помощь, когда меня теснили эти мятежные негодяи. Черт бы вас подрал, разве вы с тех самых пор не получаете вознаграждения?
Том, который и в самом деле не тратил лишних слов, сидел, покуривая свою трубку с величайшим равнодушием, и не помышлял о том, чтобы обратить какое-нибудь внимание на эти вопросы; после того как они были повторены и скреплены многочисленными ругательствами, которые, впрочем, не произвели никакого впечатления, коммодор извлек свой кошелек, говоря: "Вот вам, сукин сын, это получше, чем отпускной билет!" - и швырнул его своему молчаливому избавителю, который принял и спрятал в карман его дар, не проявляя ни малейших признаков удивления или удовольствия, в то время как Траньон, повернувшись к мистеру Пиклю, сказал - Вы видите, братец, я оправдываю старую пословицу: "Мы, моряки, зарабатываем деньги, как лошади, а тратим их, как ослы". Ну-ка, Пайпс, послушаем дудку боцмана и будем веселиться.
Сей музыкант поднес ко рту серебряный инструмент, который был привешен на цепочке из того же металла к петле его куртки; он был не так мелодичен, как голос Гермеса, и издал звук столь громкий и пронзительный, что новый знакомец как бы инстинктивно заткнул уши, дабы предохранить свои органы слуха от такого опасного натиска. По окончании этой прелюдии Пайпс устремил глаза на подвешенное к потолку страусовое яйцо и, не отводя от него взора, исполнил всю кантату голосом, напоминавшим одновременно ирландскую волынку и рог холостильщика боровов; коммодор, лейтенант и трактирщик запели хором, повторяя следующую изящную строфу:
Живей, храбрецы, будем петь и работать
И пить, если плата за радости - труд.
Едва была спета третья строка, как все кружки разом были поднесены к губам и следующее слово подхвачено, когда был сделан последний глоток, с причмокиваньем выразительным, равно как и гармоническим. Короче, присутствующие начали понимать друг друга; мистер Пикль, казалось, был доволен развлечением, и симпатия немедленно зародилась между ним и Траньоном, который пожал ему руку, выпил за продолжение знакомства и даже пригласил его в крепость откушать свинины с горохом. На любезность было отвечено любезностью, добрые отношения укрепились, и час был довольно поздний, когда слуга купца явился с фонарем, чтобы освещать своему хозяину дорогу до дому, после чего новые друзья расстались, обещав друг другу встретиться на следующий вечер в том же месте.
ГЛАВА III
Мисс Гризль изощряется в поисках приличной партии для своего брата; поэтому его представляют молодой леди, на которой он женится в надлежащее время
Я с большой обстоятельностью раскрыл характер Траньона, ибо он играет значительную роль в настоящих мемуарах; но теперь давно пора вернуться к повествованию о мисс Гризль, которая со времени прибытия в деревню была поглощена двойной заботой, а именно найти подходящую партию для своего брата и удобного спутника жизни для себя самой.
Это стремление отнюдь не являлось результатом какого-нибудь злостного или преходящего соблазна, но было продиктовано исключительно похвальным честолюбием, которое побуждало ее заботиться о продолжении славного рода. Да, столь бескорыстно было это стремление, что, отложив дело, непосредственно ее касающееся, или во всяком случае предоставив свою собственную судьбу немому воздействию своих чар, она трудилась с таким неутомимым рвением на пользу брата, что менее чем через три месяца со дня их переселения в деревню общей темой разговоров в окрестностях стал предполагаемый брак между состоятельным мистером Пиклем и прекрасной мисс Эплби, дочерью джентльмена, который жил в соседнем приходе и который, хотя мог предоставить детям лишь незначительное состояние, наполнил (если воспользоваться его собственным выражением) их жилы лучшей кровью в стране.
Эта молодая леди, чей характер и наклонности мисс Гризль изучила к полному своему удовлетворению, была предназначена в супруги мистеру Пиклю, и соответствующее предложение сделано ее отцу, который, вне себя от радости, дал согласие без всяких колебаний и даже рекомендовал немедленно привести проект в исполнение с таким жаром, каковой, казалось, свидетельствовал либо о его сомнениях в постоянстве мистера Пикля, либо в неуверенности в характере собственной дочери, казавшейся ему, быть может, особой слишком сангвинической, чтобы долго оставаться недоступной.
Когда первый шаг был, таким образом, сделан, наш купец, по настоянию мисс Гризль, отправился с визитом к своему будущему тестю и был представлен дочери, с которой он в тот же день имел возможность остаться наедине. Что происходило во время этого свидания, мне так и не удалось узнать, хотя, судя по характеру жениха, читатель вправе заключить, что он не очень надоедал ей дерзким ухаживанием. Думаю я, это нисколько не повредило ему в ее глазах; несомненно одно: она не отозвалась неодобрительно о его молчаливости, а когда отец сообщил ей о своем решении, дала согласие с самым добродетельным смирением. Но мисс Гризль, желая внушить этой леди более благоприятное представление об умственных способностях своего брата, чем то, каковое могли создать его речи, решила продиктовать ему письмо, которое он должен был переписать и вручить своей возлюбленной как продукт своего собственного интеллекта, и даже сочинила для этой цели очень нежную записку; однако ее план потерпел полное крушение вследствие ошибочного представления самого жениха, который, после повторных увещаний сестры, предупредил ее намерение, написав письмо самостоятельно и отправив его однажды после полудня, когда мисс Гризль была в гостях у священника.
Этот шаг отнюдь не был результатом его тщеславия или стремительности; после многократных уверений сестры, что совершенно необходимо сделать письменную декларацию в любви, он воспользовался случаем поступить согласно ее совету, когда воображение его не было занято или потревожено какими-нибудь другими мыслями, нимало не подозревая, что она намеревалась избавить его от труда изощрять свои умственные способности. Предоставленный, как думал он, своей изобретательности, он сел и создал следующее произведение, которое было отправлено мисс Эплби, прежде чем его сестра и советчица проведала об этой затее:
"Мисс Сэли Эплби.
Сударыня, - полагая, что в вашем распоряжении имеется сердце с ручательством за его доброкачественность, я желал бы приобрести вышеуказанный товар на разумных условиях; не сомневаясь, что они будут приняты, позволю себе явиться к вам за дальнейшими сведениями в назначенное время и место.
Примите уверения и т. д. от
вашего Гем. Пикля".
Это лаконическое послание, простое и неприукрашенное, встретило у особы, которой оно было адресовано, такой же сердечный прием, как если бы оно было составлено в самых изящных выражениях, какие может подсказать утонченная страсть и изощренный ум; нет, думаю я, оно пришлось особенно по вкусу благодаря своей коммерческой ясности: ибо, когда имеется в виду выгодный брак, разумная женщина часто рассматривает цветистые изъявления любви и восторженные восклицания как завлекающие двусмысленности или, в лучшем случае, неуместные приготовления, оттягивающие заключение договора, коему они предназначены споспешествовать, тогда как мистер Пикль рассеял все неприятные сомнения, приступив сразу к самому интересному пункту.
Как только она, в качестве почтительной дочери, сообщила об этом billet doux Любовное письмо (франц). своему отцу, он, в качестве заботливого родителя, навестил мистера Пикля и в присутствии мисс Гризль потребовал от него формального объяснения в чувствах к его дочери Сэли. Мистер Гемэлиел, нисколько не церемонясь, уверил его, что питает почтение к молодой особе и, с благосклонного его разрешения, хотел бы делить с ней радость и горе. Мистер Эплби, выразив свое удовольствие по поводу того, что Гемэлиел направил свои чувства на члена его семьи, успокоил влюбленного заверением, что он нравится молодой леди, и они тотчас же перешли к пунктам брачного контракта, которые были обсуждены и приняты, после чего юристу поручили их оформить; было куплено подвенечное платье и, короче говоря, назначен день свадьбы, на которую были приглашены все окрестные жители, сколько-нибудь пристойные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Тем временем гнев капитана постепенно остыл, и ему угодно было пожелать, чтобы Хэтчуей, названный фамильярно и дружески уменьшительным именем Джек, прочел газету, лежавшую перед ним на столе. Это пожелание было выполнено хромым лейтенантом, который, повысив голос, что, казалось, предвещало нечто из ряда вон выходящее, прочитал среди прочих заметок следующую: "По нашим сведениям, адмирал Бауер в ближайшее время возводится в звание британского пэра за выдающиеся заслуги во время войны, в особенности в последнем бою с французским флотом".
Траньон был как громом поражен этим известием. Кружка выпала у него из рук и разбилась вдребезги; глаз его засверкал, как у гремучей змеи, и прошло несколько минут, прежде чем он мог выговорить:
- Стоп! Гоните эту заметку еще раз!
Едва она была прочтена вторично, как он вскочил, ударив кулаком по столу, и в бешенстве и с негодованием воскликнул:
- Лопни мое сердце и печень! Это сухопутная ложь, я утверждаю, что это ложь от спритсель-реи до бизань-топсель-реи! Кровь и гром! Уиль Бауер - пэр королевства! Парень, которого вчера еще никто не знал! Да он едва может отличить мачту от яслей! Сопливый мальчишка, которого я сам поставил под ружье за то, что он таскал яйца из курятника! А я, Хаузер Траньон, командовавший судном прежде, чем он научился считать, я, видите ли, отстранен и забыт! Если таково положение дел, стало быть есть гнилая доска в нашей конституции, которую следует вытащить и починить, лопни мои глаза! Что до меня, то я не из этих ваших морских свинок! Я не получал повышения по службе с помощью парламентских связей или красивой шлюхи-жены. Я не стремился обогнать более достойных людей, я не разгуливал важно по шканцам в обшитом кружевами кафтане и этих штуках - как они там называются - у рукавов. Отсохни мои ноги! Я был работящим человеком и прошел все ступени на борту, начиная с помощника кока и кончая командиром судна. Эй вы, Танли, вот вам, мошенник, рука моряка!
С этими словами он завладел рукою трактирщика и почтил его таким пожатием, что тот заорал во весь голос, к величайшему удовольствию коммодора, чье лицо слегка прояснилось благодаря этому признанию его силы.
- Они поднимают чертовский шум из-за этой стычки с французами, но, клянусь, это была всего-навсего драка с провиантским судном по сравнению с теми боями, которые мне случалось видеть. Был старый Рук и Дженингс и еще один - будь я проклят, если его назову, - которые знали, что значит бой. Что до меня самого, то я, видите ли, не из тех, кто занимается похвальбой, но если бы пришлось мне воспевать себе самому хвалу, кое-кто из этих людишек, которые задирают нос, остались бы, как говорится, в дураках; им стыдно было бы поднять свой флаг, лопни мои глаза! Как-то я пролежал восемь склянок борт о борт с "Флаур де Лаус", французским военным кораблем, хотя орудия на нем были тяжелее, а команда на сотню человек больше, чем у меня. Эй вы, Джек Хэтчуен, черт бы вас побрал, чего вы ухмыляетесь? Если вы об этом никогда еще не слыхали, вы думаете, что я сказки рассказываю?
- Видите ли, сэр, - отвечал лейтенант, - я с радостью убеждаюсь, что вы при случае можете самому себе воспеть хвалу, но лучше бы вы затянули другую песню, потому что эту вы распеваете каждую вахту за последние десять месяцев. Сам Танли скажет вам, что он ее слышал пятьсот раз.
- Да простит вам бог, мистер Хэтчуей! - перебил его трактирщик. - Как честный человек и хозяин дома, я говорю, что никогда не слыхал об этом ни звука.
Это заявление, хотя и не совсем правдивое, было чрезвычайно приятно мистеру Траньону, который с торжествующим видом заметил:
- Ага! Джек, я так и думал, что посажу вас на мель с вашими шутками и насмешками. Допустим, вы слышали эту историю раньше! Является ли это причиной, почему ее не следует рассказывать другому человеку? Здесь присутствует незнакомец; быть может, и он слышал ее пятьсот раз? Что скажете, братец? - обратился он к мистеру Пиклю, который ответил, не скрывая любопытства: "Нет, никогда!" - после чего он продолжал: - Вы как будто честный, смирный человек, а посему вам следует знать, что я встретился, как упоминал раньше, с французским военным кораблем у мыса Финистер, находясь от него в шести лигах с наветренной стороны, тогда как преследуемое судно держалось в трех лигах с подветренной, идя на фордевинд. Тогда я поставил лисели и, нагнав его, поднял флаг на носу и на корме и, не успели бы вы досчитать до трех, дал залп из всех орудий одного борта по бизани, потому что я всегда норовлю открыть огонь первым.
- Это я могу подтвердить клятвой, - сказал Хэтчуей, - ибо в день нашей победы вы приказали команде стрелять, когда у неприятеля видны были одни мачты; да вот еще одно подтверждение: мы внизу навели орудия на стаю чаек, и я выиграл кружку пунша у канонира, убив первую птицу.
Взбешенный этим сарказмом, коммодор отвечал с большой энергией:
- Лжете, никудышный вы моряк! Будь прокляты ваши кости! Что это вам вздумалось вечно соваться поперек моего клюза? Вы, Пайпс, были на палубе и можете засвидетельствовать, слишком рано я дал залп или нет. Говорите, вы, чертово отродье... и скрепите честным словом моряка: где находилось преследуемое судно, когда я распорядился открыть огонь?
Пайпс, сидевший до сей поры молча, был, таким образом, приглашен дать показание и, после различных странных жестов, разинул рот, как задыхающаяся треска, и голосом, напоминающим завывание восточного ветра, поющего в щели, произнес:
- В одной восьмой лиги с подветренной.
- Ближе! - закричал коммодор. - На семьдесят два фута ближе! Но как бы там ни было, этого достаточно, чтобы доказать лживость слов Хэтчуея... Итак, видите ли, братец, - обратился он к мистеру Пиклю, - я лежал борт о борт с "Флаур де Лаус", стреляя из наших больших орудий и ружей и забрасывая его вонючими бомбами и ручными гранатами, пока не были израсходованы все наши ядра, пули и картечь; тогда мы стали заряжать железными ломами, свайками и старыми гвоздями; но, убедившись, что француз дерется не на шутку и сбил весь наш такелаж и убил и ранил множество наших людей, я, видите ли, решил взять его на абордаж с кормы и приказал приготовить абордажные крюки; но мосье, догадавшись, что мы затеваем, поставил марсели и ушел, оставив нас, как бревно на воде, а по нашим желобам струилась кровь.
Мистер Пикль и трактирщик оказали столь исключительное внимание рассказу об этом подвиге, что Траньон почувствовал побуждение угостить их еще несколькими историями в том же духе, после чего заметил, в качестве панегирика правительству, что служба ничем его не наградила, если не считать искалеченной ноги и потери глаза. Лейтенант, который не в силах был упустить удобный случай, не подшутив над своим командиром, снова дал волю своему сатирическому таланту, сказав:
- Я слыхал о том, как вы охромели, перегрузив свою верхнюю палубу спиртным, по каковой причине вы начали крениться и раскачиваться на такой, знаете ли, манер, что, когда судно зарылось носом, ваша штирбортная пятка застряла в одном из желобов; а что касается вашего глаза, то он был выбит вашим же собственным экипажем, когда распустили команду "Молнии". Бедняга Пайпс был избит до синяков всех цветов радуги за то, что принял вашу сторону и дал вам время улизнуть; и, право же, я не нахожу, чтобы вы его наградили по заслугам.
Так как коммодор не мог отрицать правдивость этих анекдотов, хотя они и были приведены некстати, то он притворился, будто принимает их добродушно, как шутки, измышленные самим лейтенантом, и отвечал: - Да, да, Джек, всем известно, что ваш язык не знается с клеветой, но как бы там ни было, а я вас за это проучу, негодяй!
С такими словами он поднял один из своих костылей, намереваясь детикатно опустить его на голову мистера Хэтчуея, но Джек с большим проворством взмахнул своей деревянной ногой, каковою и отразил удар, к немалому восхищению мистера Пикля и крайнему изумлению трактирщика, который, кстати сказать, выражал такое же изумление при виде такого же подвига в тот же самый час каждый вечер на протяжении трех предшествовавших месяцев. Траньон, устремив затем свой глаз на помощника боцмана, сказал:
- А вы, Пайпс, хотите и толкуете людям, будто я вас не отблагодарил за то, что вы пришли мне на помощь, когда меня теснили эти мятежные негодяи. Черт бы вас подрал, разве вы с тех самых пор не получаете вознаграждения?
Том, который и в самом деле не тратил лишних слов, сидел, покуривая свою трубку с величайшим равнодушием, и не помышлял о том, чтобы обратить какое-нибудь внимание на эти вопросы; после того как они были повторены и скреплены многочисленными ругательствами, которые, впрочем, не произвели никакого впечатления, коммодор извлек свой кошелек, говоря: "Вот вам, сукин сын, это получше, чем отпускной билет!" - и швырнул его своему молчаливому избавителю, который принял и спрятал в карман его дар, не проявляя ни малейших признаков удивления или удовольствия, в то время как Траньон, повернувшись к мистеру Пиклю, сказал - Вы видите, братец, я оправдываю старую пословицу: "Мы, моряки, зарабатываем деньги, как лошади, а тратим их, как ослы". Ну-ка, Пайпс, послушаем дудку боцмана и будем веселиться.
Сей музыкант поднес ко рту серебряный инструмент, который был привешен на цепочке из того же металла к петле его куртки; он был не так мелодичен, как голос Гермеса, и издал звук столь громкий и пронзительный, что новый знакомец как бы инстинктивно заткнул уши, дабы предохранить свои органы слуха от такого опасного натиска. По окончании этой прелюдии Пайпс устремил глаза на подвешенное к потолку страусовое яйцо и, не отводя от него взора, исполнил всю кантату голосом, напоминавшим одновременно ирландскую волынку и рог холостильщика боровов; коммодор, лейтенант и трактирщик запели хором, повторяя следующую изящную строфу:
Живей, храбрецы, будем петь и работать
И пить, если плата за радости - труд.
Едва была спета третья строка, как все кружки разом были поднесены к губам и следующее слово подхвачено, когда был сделан последний глоток, с причмокиваньем выразительным, равно как и гармоническим. Короче, присутствующие начали понимать друг друга; мистер Пикль, казалось, был доволен развлечением, и симпатия немедленно зародилась между ним и Траньоном, который пожал ему руку, выпил за продолжение знакомства и даже пригласил его в крепость откушать свинины с горохом. На любезность было отвечено любезностью, добрые отношения укрепились, и час был довольно поздний, когда слуга купца явился с фонарем, чтобы освещать своему хозяину дорогу до дому, после чего новые друзья расстались, обещав друг другу встретиться на следующий вечер в том же месте.
ГЛАВА III
Мисс Гризль изощряется в поисках приличной партии для своего брата; поэтому его представляют молодой леди, на которой он женится в надлежащее время
Я с большой обстоятельностью раскрыл характер Траньона, ибо он играет значительную роль в настоящих мемуарах; но теперь давно пора вернуться к повествованию о мисс Гризль, которая со времени прибытия в деревню была поглощена двойной заботой, а именно найти подходящую партию для своего брата и удобного спутника жизни для себя самой.
Это стремление отнюдь не являлось результатом какого-нибудь злостного или преходящего соблазна, но было продиктовано исключительно похвальным честолюбием, которое побуждало ее заботиться о продолжении славного рода. Да, столь бескорыстно было это стремление, что, отложив дело, непосредственно ее касающееся, или во всяком случае предоставив свою собственную судьбу немому воздействию своих чар, она трудилась с таким неутомимым рвением на пользу брата, что менее чем через три месяца со дня их переселения в деревню общей темой разговоров в окрестностях стал предполагаемый брак между состоятельным мистером Пиклем и прекрасной мисс Эплби, дочерью джентльмена, который жил в соседнем приходе и который, хотя мог предоставить детям лишь незначительное состояние, наполнил (если воспользоваться его собственным выражением) их жилы лучшей кровью в стране.
Эта молодая леди, чей характер и наклонности мисс Гризль изучила к полному своему удовлетворению, была предназначена в супруги мистеру Пиклю, и соответствующее предложение сделано ее отцу, который, вне себя от радости, дал согласие без всяких колебаний и даже рекомендовал немедленно привести проект в исполнение с таким жаром, каковой, казалось, свидетельствовал либо о его сомнениях в постоянстве мистера Пикля, либо в неуверенности в характере собственной дочери, казавшейся ему, быть может, особой слишком сангвинической, чтобы долго оставаться недоступной.
Когда первый шаг был, таким образом, сделан, наш купец, по настоянию мисс Гризль, отправился с визитом к своему будущему тестю и был представлен дочери, с которой он в тот же день имел возможность остаться наедине. Что происходило во время этого свидания, мне так и не удалось узнать, хотя, судя по характеру жениха, читатель вправе заключить, что он не очень надоедал ей дерзким ухаживанием. Думаю я, это нисколько не повредило ему в ее глазах; несомненно одно: она не отозвалась неодобрительно о его молчаливости, а когда отец сообщил ей о своем решении, дала согласие с самым добродетельным смирением. Но мисс Гризль, желая внушить этой леди более благоприятное представление об умственных способностях своего брата, чем то, каковое могли создать его речи, решила продиктовать ему письмо, которое он должен был переписать и вручить своей возлюбленной как продукт своего собственного интеллекта, и даже сочинила для этой цели очень нежную записку; однако ее план потерпел полное крушение вследствие ошибочного представления самого жениха, который, после повторных увещаний сестры, предупредил ее намерение, написав письмо самостоятельно и отправив его однажды после полудня, когда мисс Гризль была в гостях у священника.
Этот шаг отнюдь не был результатом его тщеславия или стремительности; после многократных уверений сестры, что совершенно необходимо сделать письменную декларацию в любви, он воспользовался случаем поступить согласно ее совету, когда воображение его не было занято или потревожено какими-нибудь другими мыслями, нимало не подозревая, что она намеревалась избавить его от труда изощрять свои умственные способности. Предоставленный, как думал он, своей изобретательности, он сел и создал следующее произведение, которое было отправлено мисс Эплби, прежде чем его сестра и советчица проведала об этой затее:
"Мисс Сэли Эплби.
Сударыня, - полагая, что в вашем распоряжении имеется сердце с ручательством за его доброкачественность, я желал бы приобрести вышеуказанный товар на разумных условиях; не сомневаясь, что они будут приняты, позволю себе явиться к вам за дальнейшими сведениями в назначенное время и место.
Примите уверения и т. д. от
вашего Гем. Пикля".
Это лаконическое послание, простое и неприукрашенное, встретило у особы, которой оно было адресовано, такой же сердечный прием, как если бы оно было составлено в самых изящных выражениях, какие может подсказать утонченная страсть и изощренный ум; нет, думаю я, оно пришлось особенно по вкусу благодаря своей коммерческой ясности: ибо, когда имеется в виду выгодный брак, разумная женщина часто рассматривает цветистые изъявления любви и восторженные восклицания как завлекающие двусмысленности или, в лучшем случае, неуместные приготовления, оттягивающие заключение договора, коему они предназначены споспешествовать, тогда как мистер Пикль рассеял все неприятные сомнения, приступив сразу к самому интересному пункту.
Как только она, в качестве почтительной дочери, сообщила об этом billet doux Любовное письмо (франц). своему отцу, он, в качестве заботливого родителя, навестил мистера Пикля и в присутствии мисс Гризль потребовал от него формального объяснения в чувствах к его дочери Сэли. Мистер Гемэлиел, нисколько не церемонясь, уверил его, что питает почтение к молодой особе и, с благосклонного его разрешения, хотел бы делить с ней радость и горе. Мистер Эплби, выразив свое удовольствие по поводу того, что Гемэлиел направил свои чувства на члена его семьи, успокоил влюбленного заверением, что он нравится молодой леди, и они тотчас же перешли к пунктам брачного контракта, которые были обсуждены и приняты, после чего юристу поручили их оформить; было куплено подвенечное платье и, короче говоря, назначен день свадьбы, на которую были приглашены все окрестные жители, сколько-нибудь пристойные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110