Будучи чрезвычайно многоречив, живописец не только сообщил нашему герою все эти обстоятельства в первый же момент их знакомства, но и улучил минутку шепнуть ему на ухо, что дорожный его спутник - человек весьма ученый и, несомненно, величайший поэт своего века.
Что же касается до него самого, то ему незачем было воспевать себе хвалу, ибо очень скоро ом показал такие образчики вкуса и талантов, что Пикль уже не мог сомневаться в его способностях.
Пока они стояли в одной из первых зал, созерцая картины, которые отнюдь не являлись самыми мастерскими произведениями, служитель швейцарец, выдававший себя за знатока, произнес, глядя на одну из картин, слово "magnifique" Великолепно (франц.) с восхищением в голосе, на что мистер Пелит, который вовсе не понимал по-французски, отозвался с большой поспешностью:
- Мазня, хотите вы сказать, и вдобавок весьма посредственная мазня! Прошу вас, джентльмены, обратите внимание- эти головы не гармонируют с фоном, да и главная фигура не рельефна. Далее заметьте, что нюансы в высшей степени резки; и подойдите-ка сюда - вы замечаете, что эта рука чудовищно укорочена?.. Ей-богу, сэр, она несомненно сломана... Доктор, вы понимаете в анатомии, не кажется ли вам, что этот мускул явно не на месте? Эй вы, мистер, как вас там зовут, - повернулся он к служителю, - как имя мазилки, нарисовавшего эту дрянную картину?
Служитель, вообразив, будто тот все время выражает свое удовольствие, скрепил его мнимые похвалы восклицанием: "Sans prix!" Бесподобно (франц.).
- Правильно! - подхватил Пелит. - Я не мог припомнить фамилию, хотя манера его мне хорошо знакома. У нас в Англии есть несколько картин этого самого Санпри, но там они невысоко ценятся; вкус у нас не такой плохой, чтобы мы восхищались произведениями такого жалкого подагрика. Доктор, не правда ли, это невежественный нахал?
Врач, смущенный грубым промахом своего спутника, счел нужным, ради собственной своей репутации, обратить на него внимание нового знакомца и посему ответил на вопрос стихом из Горация:
- "Mutato nomine, de te fabula narratur". Живописец, который по-латыни понимал, пожалуй, еще меньше, чем по-французски, предположил, что эта цитата его друга выражает согласие с его мнением и сказал:
- Совершенно верно. "Potatoe domine data", - за эту картину я не дам ни единой картофелины.
Перигрин был поражен этим удивительным искажением слов и смысла латинского стиха, которое он сначала принял за нарочитую остроту; но, поразмыслив, он не нашел причины сомневаться в том, что это было непредумышленное следствие одной лишь наглости и невежества, и залился неудержимым смехом, Пелит, полагая, что веселость джентльмена вызвана его искусной критикой картин Санпри, захохотал еще громче и попытался заострить шутку замечаниями такого же характера, тогда как доктор, потрясенный его бесстыдством и неосведомленностью, попрекнул его, прибегнув к словам Гомера:
- "Siga me tis allos Achaion touton akouse mithon".
Этот упрек, о чем без труда может догадаться читатель, превосходил понимание его приятеля и был произнесен с целью возвеличить его самого во мнении мистера Пикля, который парировал сей ученый выпад тремя стихами того же автора из обращения Полидамаса к Гектору, гласившими, что немыслимо одному человеку отличаться во всем. Самодовольный врач, который не ожидал подобной реплики от такого юноши, как Перигрин, увидел в его ответе явный вызов и тотчас продекламировал одним духом сорок - пятьдесят стихов из "Илиады". Видя, что новый знакомый не пытается состязаться с этим вдохновенным потоком слов, он истолковал его молчание как знак покорности; затем, дабы упрочить свою победу, поразил его многочисленными цитатами, заимствованными у авторов, которых предполагаемый его конкурент не знал даже по имени, тогда как мистер Пелит таращил глаза, восхищаясь великой эрудицией своего спутника. Наш молодой джентльмен, отнюдь не досадуя на такое превосходство, втихомолку посмеивался над нелепым тщеславием педанта-доктора. Он мысленно расценивал его как знатока справочников, ухватившего за хвост угря науки, и предвкушал неисчерпаемый источник увеселения в его глубокомыслии и чванстве, если удастся должным образом их извлечь, прибегнув к тщеславию и самоуверенности дорожного спутника. Побуждаемый такими соображениями, он решил поддерживать знакомство с ними и по возможности позабавиться на их счет при посещении Фландрии, ибо они избрали тот же маршрут. С этой целью он оказывал им исключительное внимание и, казалось, прислушивался с особым почтением к замечаниям живописца, который с великой неустрашимостью судил о каждой картине во дворце или, иными словами, обнаруживал свое невежество в каждой фразе, срывавшейся у него с языка.
Когда они остановились перед "Избиением младенцев" Ле Брена, служитель заметил, что это "un beau morceau" Прекрасная вещь (франц.)., а мистер Пелит отвечал:
- О да, с первого взгляда можно определить, что это произведение его кисти, ибо манера Боморсо и по колориту и по драпировке чрезвычайно своеобразна; но рисунок у него вялый, а что до выразительности, то она смешна и не натуральна. Доктор, вы видели мой "Суд Соломона", кажется, я могу при всей скромности... а впрочем, я не намерен сравнивать; предоставляю эту гнусную работу другим, и пусть мои произведения говорят сами за себя. О, несомненно Франция богата произведениями искусства, но какая тому причина? Король поощряет гениев почестями и наградами, тогда как в Англии мы вынуждены полагаться только на самих себя и бороться с завистью и злобой наших собратьев... Клянусь, я подумываю о том, чтобы поселиться здесь, в Париже; мне бы хотелось получить апартаменты в Лувре и приличную пенсию в несколько тысяч ливров.
Так разглагольствовал Пелит, без устали работая языком, делая один промах за другим, пока очередь не дошла до "Семи таинств" Пуссена. Тут снова привратник в преизбытке рвения выразил свой восторг, сказав, что эти произведения - "impayables" Бесценные (франц.)., после чего живописец обратился к нему с торжествующим видом:
- Простите, друг мой, в данном случае вы ошибаетесь; эти картины писаны не Импеяблем, а Никола Пуссеном. Я видел гравюры с них в Англии; стало быть, бросьте ваши фокусы с путешественниками, мистер Привратник, или Превратник, или как вас там зовут.
Он был упоен этим мнимым торжеством своего разума, которое подстрекнуло его к новым любопытным замечаниям касательно всех прочих картин в этой прославленной коллекции; но, видя, что доктор отнюдь не выражает удовольствия и одобрения, а скорее принимает их с молчаливым пренебрежением, он не мог примириться с его равнодушием и спросил с насмешливой улыбкой, случалось ли ему когда-нибудь видеть столько шедевров. Доктор, посмотрев на него с состраданием, не лишенным презрения, отвечал, что здесь нет ничего, что заслуживало бы внимания человека, знакомого с идеями древних, и что творец наилучшей картины, ныне здравствующий, недостоин чистить кисти тех великих мастеров, которые прославлены греческими и римскими писателями.
- О боже! - с громким смехом воскликнул живописец. - Наконец-то вы попали впросак, любезный доктор, ибо хорошо известно, что ваши древние греческие и римские художники ровно ничего в этом деле не смыслили по сравнению с нашими современными мастерами по той простой причине, что у них было только три-четыре краски и они не умели писать маслом. А затем кого из ваших старых заплесневелых греков могли бы вы поставить рядом с божественным Рафаэлем, великолепнейшим Микеланджело Бона Роти, изящным Гвидо, чарующим Тицианом и превосходящим их всех великим Рубенсом и...
Он мог бы продолжить длинный перечень имен, которые заучил наизусть для этой цели, не имея ни малейшего представления о разнообразных их достоинствах, если бы ему не помешал его друг, который был возмущен той непочтительностью, с какою он отозвался о греках, и, назвав его богохульником, готом, беотийцем, в свою очередь спросил с большой горячностью, кто из этих жалких современников может соперничать с Панэном из Афин и его братом Фидием, с Поликлетом из Сициона, Полигнотом Трасийским, Паразием из Эфеса, прозванным Абродиаитос, или Прекрасный, и Апеллесом, королем художников. Он предложил ему показать какой-нибудь современный портрет, который выдержал бы сравнение с "Еленой" Зевксиса Гераклийского, или какую-нибудь картину, равную "Жертвоприношению Ифигении" Тиманта Сиционийского, не говоря уже о "Двенадцати богах" Асклепиодора-Афинянина, за которых Мназон, тиран Элатеи, дал ему примерно по триста фунтов, или о гомеровском "Аде" - произведении Никия, который отказался от шестидесяти талантов, равных приблизительно одиннадцати тысячам фунтов, и великодушно преподнес его в дар своему отечеству. Он потребовал, чтобы художник показал ему коллекцию, не уступающую той, что находится в Дельфийском храме и упоминается в "Ионе" Еврипида, где Геркулес и его спутник Иолай изображены убивающими Лернейскую гидру золотыми серпами, kruseais harpais где Беллерофонт появляется на своем крылатом коне, побеждая огнедышащую химеру, tan puripneousan, и где представлена война титанов - здесь Юпитер стоит с огненной молнией, Keraunon amphipuron, там Паллада, страшная для взоров, Gorgopon, потрясает своим копьем, направленным против гигантского Энцелада,а Вакх, с тонкими ивовыми прутьями, побеждает и убивает gas teknon, или могучего сына Земли.
Живописец был изумлен и потрясен этим перечнем имен и фактов, произнесенным с удивительным жаром и стремительностью, и сначала заподозрил,что все это было плодом докторской фантазии. Но когда Пикль, с целью польстить тщеславию доктора, принял его сторону и подтвердил справедливость всех его положений, мистер Пелит изменил свое мнение и в красноречивом молчании восхищался необъятными познаниями своего друга. Короче, Перигрин без труда убедился в том, что они были фальшивыми энтузиастами, которые отнюдь не могли притязать на понимание и вкус и делали вид, будто восхищаются тем, чего не знают, - один считал, своей обязанностью выражать восторг при виде произведений тех, кто был наиболее известен в его профессии, независимо от того, нравятся они ему или не нравятся, а другой, будучи ученым, почитал своим долгом возносить древних на недосягаемую высоту с притворным воодушевлением, которое отнюдь не было вызвано сведениями об их высоких качествах. Наш молодой джентльмен столь ловко приспособился к нраву каждого из них, что задолго до окончания осмотра завоевал симпатии обоих.
Из Пале-Рояля он отправился с ними в картезианский монастырь, где они созерцали "Жизнь святого Бруно" Ле Сюера, чье имя было вовсе неизвестно живописцу, вследствие чего он осудил всю эту композицию как жалкую и ничтожную, хотя, по мнению всех знатоков, она является прекраснейшим произведением искусства.
Когда любознательность их была удовлетворена, Перигрин спросил, не удостоят ли они отобедать вместе с ним; но либо они остерегались критических замечаний незнакомца, либо ранее получили приглашение, как бы то ни было, они отклонили предложение, сославшись на свидание, хотя выразили желание поддерживать знакомство с ним, а мистер Пелит взял на себя смелость спросить его имя, которое он и назвал, обещав, ибо они были чужестранцами в Париже, явиться к ним на следующий день до полудня, чтобы проводить их в Отель де Тулуз и дома других аристократов, славившиеся картинами или оригинальной мебелью. Они с благодарностью приняли его предложение и в тот же день навели справки у английских джентльменов касательно репутации нашего героя, каковая пришлась им столь по вкусу, что во время второго свидания они явно искали его расположения и, услыхав о предстоящем его отъезде, настойчиво добивались чести посетить вместе с ним Нидерланды. Он отвечал им, что ничто не может доставить ему большее удовольствие, чем перспектива иметь таких спутников, и они немедля назначили день отъезда.
ГЛАВА XLIII
Он представляет своих новых друзей мистеру Джолтеру, с коим доктор вступает в спор о государственном устройстве, который едва не приводит к открытой войне
Тем временем он не только знакомил их со всеми достопримечательностями города, но и посещал вместе с ними все королевские дворцы в пределах одного дня пути от Парижа и в промежутке между этими поездками угостил их изысканным обедом в своем доме, где доктор и мистер Джолтер вступили в спор, который едва не привел к непримиримой вражде. Эти джентльмены, в равной мере наделенные чванством, педантизмом и мрачностью, придерживались благодаря воспитанию и среде диаметрально противоположных политических убеждений: один, как мы уже упомянули, был фанатически предан "высокой церкви", другой был ярым республиканцем. Гувернер верил, что люди не могут быть счастливы и земля не может приносить плоды в изобилии, если власть духовенства и правительства ограничена, тогда как, по мнению доктора, не существует государственного строя более совершенного, чем демократический, и страна может процветать только под властью черни.
Благодаря этим обстоятельствам не чудо, что в пылу откровенной беседы между ними возникли разногласия, особенно если принять в расчет желание хозяина поощрить и обострить прения. Первым поводом к размолвке послужило неудачное замечание живописца, что куропатка, которую он в тот момент ел, была вкуснейшим деликатесом, какой ему когда-либо случалось отведывать. Его приятель признал этих птиц наилучшими из всех виденных им во Франции, но утверждал, что они не так жирны и нежны, как те, которые пойманы в Англии. Гувернер, считая это замечание результатом предубеждения и неопытности, сказал с саркастической улыбкой:
- Мне кажется, сэр, вы весьма расположены оценивать все здешние продукты ниже продуктов вашей родины.
- Совершенно верно, сэр, - отвечал врач, слегка приосанившись, - и, надеюсь, не без основания,
- А скажите, пожалуйста, - продолжал наставник, - почему французские куропатки не могут быть так же хороши, как английские?
- По очень простой причине, - заявил тот: - они не так откормлены. Железная рука угнетения простерта над всеми животными в пределах французских владений, даже над тварями земными и птицами небесными. Kunessin oionoisi te pasi.
- Ей-богу, - воскликнул живописец, - эта истина не может быть опровергнута! Думаю, меня никак нельзя назвать лакомым кусочком, и тем не менее цвет лица у англичанина отличается какой-то свежестью, какою-то джинсикуа Искаженное "Не знаю что" (франц.)., - кажется, так это называется, - столь привлекательною для голодного француза, что я многих ловил на том, как они смотрели на меня с чрезвычайным аппетитом, когда я проходил мимо. А что касается до их псов или, вернее, их волков, то, как только я их вижу - э, слуга покорный, мистер Сукин Сын! - я уже начеку. Доктор может подтвердить, что даже их лошади или, вернее, живые одры, впряженные в нашу карету, вытягивали свои длинные шеи и обнюхивали нас, как лакомое блюдо.
Эта остроумная реплика мистера Пелита, вызвавшая одобрительный смех, вероятно, прекратила бы спор в самом начале, если бы мистер Джолтер, самодовольно хихикая, не поздравил новых знакомых с тем, что они рассуждают, как истинные англичане. Доктор, оскорбленный этим намеком, сказал ему с некоторой горячностью, что он ошибается в своих выводах, ибо симпатии и склонности доктора не ограничиваются какой-либо определенной страной, раз он почитает себя гражданином вселенной. Он сознался, что привязан к Англии больше, чем к какому бы то ни было королевству, но это предпочтение есть результат размышлений, а не пристрастия, ибо британский строй приближается больше, чем всякий другой, к той идеальной форме правления - к демократии Афин, - которую он надеется увидеть когда-нибудь воскрешенной. Он упомянул с восторгом о смерти Карла I и изгнании его сына, поносил очень язвительно королевскую фамилию и, с целью придать силу своим убеждениям, процитировал сорок - пятьдесят строк одной из филиппик Демосфена. Джолтер, слыша, что он столь непочтительно отзывается о высшей власти, воспылал негодованием. Он заявил, что доктрина доктора отвратительна и гибельна для справедливости, порядка и общества; что монархия божественного происхождения, следовательно не подлежит разрушению человеческой силой, а стало быть, те события в английской истории, которые доктор столь неумеренно восхваляет, суть не что иное, как позорные примеры святотатства, вероломства и подстрекательства к мятежу; что демократия Афин была нелепейшим учреждением, несущим анархию и зло, каковые неизбежны, если управление страной зиждется на произволе невежественной, легкомысленной черни; что наираспутнейший член общины, владей он только даром красноречия, мог погубить самого достойного, энергически пользуясь своим влиянием на народ, который часто побуждали поступать в высшей степени неблагодарно и безрассудно по отношению к величайшим патриотам, когда-либо рождавшимся в их стране;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110