Старик подъехал к первому дубу, остановился у камня под толстой веткой, простиравшейся над дорогой и защищавшей от дождя, и слез с ишака, бросив несколько фраз женщине. Надо было подправить сбившиеся мешки. Он присел у ишака на корточки и, копаясь в сбруе, снова тихонько запел. Ведь все шло хорошо, и дня через три они могли бы добраться до Шринагара. Женщина немного отошла в сторону, с интересом посматривая на дорогу и дубы.
В этот момент с толстой ветки дуба мягко соскользнуло на землю громадное лохматое существо, похожее на обезьяну, и выпрямилось во весь свой рост. Секунду спустя существо, не сводя глаз с женщины, негромко проворчало:
— Лхоба! — и ткнуло себя пальцем в крестик, висевший на груди.
Женщина вздрогнула от неожиданности и отшатнулась, но не закричала и не кинулась бежать, а быстрым движением руки откинула с лица чадру и ответила совершенно машинально, немного запнувшись, как бы принимая правила предложенной игры:
— Я Дарь… рья!
Потом, уже овладев собой через несколько секунд, повернулась к старику и, показав на него, добавила:
— Надир!
А тот уже осел на землю с округлившимися от ужаса глазами и быстро-быстро забормотал:
— Ракшаси! Ракшаси! Аллах, спаси! Аллах, не погуби!
Потом закрыл глаза руками, продолжая бормотать.
План Лхобы блестяще осуществился! Это была она — уми ее дорогого сыночка Данг-чи-канга! Она хорошо помнила это имя — Дарья, которое ей говорил Дангу.
Две женщины — одна из каменного века, другая из восемнадцатого — стояли друг против друга, мать и подруга того, кого сейчас здесь не было, но который незримо присутствовал в мыслях каждой. Знакомство состоялось!
Наступило неловкое молчание. Они продолжали смотреть друг на друга изучающими глазами. Дарья ненадолго задержалась взглядом на крестике, висевшем на лохматой груди Лхобы. Сразу вихрь воспоминаний пронесся у нее в голове. Собственно, именно он, крестик, и успокоил сразу девушку, бросившись ей в глаза в первую секунду неожиданного появления этого существа. Еще не будучи уверенной, кто перед ней, она сразу узнала крестик.
Дарья лихорадочно вспоминала те несколько десятков слов языка кангми, которым учил ее Дангу. Она улыбнулась и неуверенно проговорила:
— Дангу ту-лга (теперь там), — она показала вниз на Равнины.
Лхоба радостно кивнула, языковой барьер, стоявший между ними, рухнул.
— Данг-чи-канг ту-лга ро, — что означало — да, Дангу там.
— Гау? — спросила Дарья и коснулась крестика.
— Гау! — гордо показала на него Лхоба. И потом продолжила: — Дангу — гау — Лхоба, — и тоже показала пальцем на Равнины, а потом жестами изобразила, что ей повесили на шею крестик, и добавила: — Дангу!
Дарья кивнула и перекрестилась.
— Понятно. Я-то свой крестик — гау оставила в караван-сарае, — быстро заговорила она по-русски, — когда меня забрал в полон проклятый Бадмаш. Спаси, Господи! Изревелася вся. Подумала, что мой любимый найдет его да и вспомянет обо мне…
Лхоба наклонила голову и с явным удовольствием слушала непонятный язык девушки. Он напоминал ей журчание весеннего ручейка по камням.
— Ой, что это я заговорилась!..
Она всплеснула руками и обернулась к Надиру, который все еще сидел на мокрой траве, вжав в страхе голову в плечи и обхватив ее руками.
— Встань, да не бойся! — перешла она на урду. — Это мать моего дорогого Никитки, ну Дангу. Воспитала она его в племени диких людей. Никитка-то нашенский, русский, из князей. Смотри, я прикасаюсь к ней, — она положила руку на плечо Лхобы, а та радостно заурчала, осклабилась и начала гладить руку Дарьи.
Надир отнял руки от головы и, опасливо поглядывая на Лхобу, нерешительно встал, придерживаясь за ишака.
— Хвала Аллаху, ему одному! Да защитит он меня, да отведет все беды и напасти! — бормотал он дрожащими губами. — Это не ракшаси, нет, нет! — продолжал он, разговаривая сам с собой. — Нет, не рак… не ракшаси, не ракшаси! Ты не… не бойся!
— Да нет же, не ракшаси! — улыбнулась Дарья. Она прижалась к Лхобе, обняв ее за талию одной рукой. — Мы любим нашего Никитку, Дангу!
Услышав дорогое ей имя, Лхоба опять радостно заурчала:
— Данг-чи-канг! Данг-чи-канг! — и осторожно положила свою огромную ручищу на плечи Дарьи.
Удивительно было видеть стоящих рядом в обнимку двух таких разных женщин — устрашающего вида громадное человекообразное существо, заросшее бурой шерстью, и беловолосую красивую девушку в белом длинном халате.
Внезапно Лхоба испуганно встрепенулась, закрутила головой, ловя трепещущими ноздрями легкие порывы ветерка.
— Ми! — сказал она.
Потом мягко сняла со своего плеча руку Дарьи, сделала прыжок в сторону, приложила палец к губам и снова стала внюхиваться и прислушиваться.
— Ми! — снова сказала она тревожно и вытянула руку в сторону Равнин. Потом вдруг несколько раз обежала вокруг оторопевших Дарьи и Надира, не зная, что предпринять.
Бросить просто так новых знакомых и удрать она уже не могла, но и страх перед другими незнакомыми ми снова начал овладевать ею.
Дарья стояла в растерянности, соображая, что же делать дальше. Она знала значение слова ми, и ей был понятен испуг этой женщины, с которой она так необычно познакомилась и которая, видимо, намеревалась покинуть их. Но что делать? Что делать?..
Вдруг ее словно осенило. Она шагнула к Лхобе, схватила ее за руку и заговорила, помогая жестами другой руки и телодвижениями:
— Перевал Чуп-са! Чуп-са! — Она показала на дорогу, уходящую в горы, потом ткнула пальцем в себя, Надира и ишака и зашагала на месте, глядя на Лхобу. О великий немой — язык жестов, не знающий преград! Понятный ребенку и старику, человеку первобытному и современному.
Лхоба кивнула — понятно. Потом Дарья показала на Лхобу, на окружающий лес, махнула в сторону гор, зашагала снова на месте и сказала:
— Лхоба Чуп-са! Чуп-са!
Лхоба кивнула и осклабилась — все было ясно.
Потом Дарья продолжала:
— Чуп-са! Лхоба, Дарья, Надир! — Она показала на землю и присела на корточки, потянув за собой Лхобу и положив руку на ее плечи.
Та снова кивнула — и это было понятно.
— Чуп-са! Лхоба, Дарья, Надир! — повторила она радостно, затем вскочила, еще раз прислушалась. Оттуда, с Великих Равнин, куда уходила падишахская дорога, она явственно улавливала приближающиеся человеческие голоса, звон сбруи и ржание лошадей. И еще она уловила какой-то сигнал, пока непонятный и далекий.
Лхоба опять бросила взгляд на Дарью и Надира. Эти ми совершенно не страшные. У ее Дангчи-канга хорошая уми. А старик совсем не опасен. Теперь она твердо знала, что встретится с ними там, на перевале Чуп-са. И она была спокойна — вместе с уми по имени Дарья она обязательно дождется своего любимого Данг-чи-кан-га. Он ведь велел ей быть там, на перевале Чуп-са. И ждать. Бод-рха! Бод-рха! И там будет ждать его уми Дарья. Это было прекрасно! Это было замечательно!
Она повернулась к лесу и, сделав несколько прыжков, скрылась в густой зеленой чаще дубового подлеска.
— Надир! Милый! Приди в себя! — обратилась к нему Дарья. — Все ведь хорошо. Лхоба совсем не страшная, она добрая, да? А сейчас двинемся дальше. Там кто-то за нами едет. Будем играть наши роли как и прежде, — добавила она с тревогой, накидывая на лицо чадру.
Надир кивнул:
— Ладно, ладно, рани! Да будет Аллах доволен нами!
Он вздохнул, подправил мешки на спине ишака, потом сел на него, и они прежним порядком двинулись по падишахской дороге в сторону перевала Пир-Панджал. Потом Надир вдруг настороженно остановился. Их догоняли.
— Рани! Нам надо спрятаться. И быстрее!
Но было уже поздно. Из-за поворота дороги выскочил всадник, остановился и, обернувшись, громко крикнул: «Вот они!»
Радостные возгласы были ему ответом, и с бешеным топотом копыт множество всадников, звеня оружием, вылетели на поляну…
Здесь в рукописи еще одна выдержка из «Записок» Поля Жамбрэ.
«Ваша светлость!
Я хотел бы более подробно рассказать Вам о том, что произошло со мной после того, как это чудовище Бадмаш со своими подельниками неожиданно покинул крепость Сирдан и направился в Кашмир. Я, конечно, был все время около него. Мои худшие опасения оправдались. Он действительно гнался за Надиром и русской девушкой. Разбойники в разговорах все время упоминали имена Дарьи, Дангу и Надира. Meus Deus! Провидение было здесь против нас. Вы не можете себе представить, Ваша светлость, как я переживал и нервничал! Только бы он их не настиг, — думал я. Ах! Как я надеялся, что они уйдут! Но нет! Это случилось через два дня.
Я не буду вам описывать эти два дня. Это была безумная скачка по падишахской дороге, потом короткий отдых в каком-то караван-сарае и снова целый день скачки. Конечно, новые впечатления, пейзажи, горы, но о главном.
После селения Бхимбар дорога стала узкой и все время шла вдоль бурной реки. Мурад, один из помощников месье, был все время впереди. В одном месте, где дорога делала петлю и отходила от реки, Мурад вдруг исчез за поворотом, и через мгновение мы услышали его торжествующий крик:» Вот они!»
Это был конец! У меня все внутри оборвалось! Месье Бадмаш страшно захохотал:
— Жамбрэ-хан, ачча! Валла-билла!
Он сверкнул глазами и махнул мне рукой, приглашая пришпорить лошадь. Разбойники радостно закричали, и мы выехали на небольшую поляну, окруженную большими развесистыми дубами. О святой Августин! На дороге под одним из дубов стояли Надир и русская девушка. Спешившись, всадники плотным кольцом окружили несчастных беглецов. Храпели лошади, звенело оружие. Месье подъехал к ним, спрыгнул с лошади, бросив поводья Али.
Он несколько раз что-то спросил Надира, потом Дарью, но оба, оцепенев от ужаса, молчали. Тогда он повалил беднягу Надира ударом кулака на землю и, злобно крича и визжа, начал его пинать. Потом сорвал чадру с Дарьи и начал топтать. Вдруг засмеялся, что-то приговаривая. Я мог только разобрать имя Дангу. Он повторил его несколько раз, сопровождая жестами и телодвижениями, видимо неприличными и оскорбительными, так как окружившие его разбойники захохотали.
— Жамбрэ-хан, декхо! (Смотри — я знал это слово) — повернулся месье ко мне. Он ткнул в Надира, потом что-то приказал Али.
Бедный Надир! Здесь я никак не мог помочь ему. Тем временем бедняге связали руки и поставили к дубу. Месье Бадмаш взял здоровой рукой пистолет, услужливо поданный Али, и прицелился. Раздался громкий выстрел. Но из другого пистолета. Месье Бадмаш дико вскрикнул — пуля выбила пистолет из его руки. Надир стоял невредимый. Все остолбенели. Внезапно в соседних кустах сверкнуло в облачке дыма и раздался второй выстрел. Мурад крикнул и, взмахнув нелепо руками, упал на землю. Ваша светлость! Я не мог понять, в чем дело…
И тут мелькнула какая-то тень, и с веток дуба прямо перед нами мягко спрыгнул на землю полуголый человек громадного роста, одетый в одну лишь куртку голубого цвета. Я успел заметить у него в руке кинжал и, инстинктивно отшатнувшись, успел заскочить за ствол дуба…»
СЧАСТЛИВАЯ
— Никитка! — дико вскрикнула Дарья.
— За дерево! — только и успел ответить он. — Быстро!
Одним мощным ударом Дангу опрокинул Бадмаша, и, пока тот барахтался, пытаясь встать, джемдер атакующего взлетал и опускался как молния. Юноша разил направо и налево, делая гигантские прыжки, неотвратимо настигая свои жертвы. Крики ужаса, ярости и боли огласили поляну. В это время из кустов раздался новый выстрел, и очередной разбойник замертво грохнулся на землю. Потом еще выстрел и еще.
Бросая оружие и лошадей, разбойники с дикими воплями кинулись убегать по дороге. Но в этот момент на дорогу выпрыгнуло громадное, страшное лохматое существо. Это была Лхоба. Она подняла кверху руки и издала леденящий кровь боевой рык.
— Ракшаси! Ракшаси! — раздались над поляной истошные вопли, и разбойники, скользя в грязи и лужах, натыкаясь друг на друга, падали, закрывая головы руками.
Глаза Дангу горели бешенством. Он прыгнул к Бадмашу, привставшему на четвереньки:
— Так ты, кажется, спрашивал, где я, и кричал, что я трус? Вот он я, Дангу, рядом с тобой!
Он схватил афганца, как котенка, опрокинул на спину и поставил ногу ему на грудь, играя джемдером.
— Ах-хаг! Ах-хаг! — разнесся над поляной ликующий крик победителя. — Вот и пришел час расплаты, ты, вонючая жаба! Ну-ка, повтори, что ты говорил, гнусный шакал, про меня, а твои подельники мерзко хихикали?
Бадмаш только ворочался, хрипя что-то нечленораздельное.
— Хузур! Хузур! Не… не погуби! — наконец выдавил он.
— Ну ладно! Оставим это. Я даже готов тебе простить эти оскорбления. Но ведь ты вор и негодяй и должен быть наказан по заслугам! Мой урок, ты помнишь, там, в развалинах близ Авантипура, тебе впрок не пошел. Ты по-прежнему тянешь свои грязные лапы к чужому.
Между тем над поляной прогремело еще несколько выстрелов, и пули, посланные меткой рукой, достигли своей цели. Из кустов вылез Григорий, держа в руке дымящийся пистолет и направляясь к Дангу.
— Вроде никого более нет, — бормотал он. — Старый солдат еще не разучился стрелять. Господи, прости! — Он перекрестился. — Никитушка, сынок! Иду, иду, Никитушка! — крикнул он, обходя раненых и убитых.
Внезапно Дангу почувствовал, как чьи-то нежные руки обвили его шею.
— Мой милый! Наконец мы вместе! — Дарья прильнула щекой к плечу Дангу, поглаживая его по руке. Он повернул к ней голову, и их глаза встретились.
— Кончился полон мой! — прошептала она, устремив на него взор, полный любви и счастья.
Дангу обнял ее одной рукой и счастливо улыбнулся. Они снова были вместе, чтобы никогда уже не разлучаться.
Бадмаш зашевелился под ногой Дангу и поднял здоровую руку.
— Ху… зур! Я, я ранен, — еле слышно сказал он, показывая на правое плечо. Повязка размоталась, и рана сильно кровоточила. — Позови Жамбрэ-хана!
— Жамбрэ-хан? Кто это? — громко спросил Дангу и нахмурился.
— Это я! Я рад с вами познакомиться, — сказал, улыбаясь, француз, подходя к ним. — Я французский врач, меня звать Поль Жамбрэ. Мне приятно пожать руку такого храброго и мужественного человека. Вы освободили вашу подругу от неволи, а меня из почетного плена. — И он протянул ему свою руку.
Надир, которого Жамбрэ уже освободил от веревок, перевел.
— Да, да, милый! — добавила Дарья. — Это замечательный человек и врач. Он вылечил меня и помог бежать. И Надир тоже помог. Он его слуга. — Она погладила старика по руке. — Он очень хороший!
Дангу удивленно посмотрел на протянутую руку француза, не зная, что делать.
— Милый! У людей такой обычай — при знакомстве жать друг другу руку и называть свое имя, — вмешалась девушка, видя недоумение Дангу.
Он протянул свою руку.
— Дангу!
Рука француза и рука русского соединились в дружеском пожатии.
— Месье! — Жамбрэ поклонился Дангу. — Позвольте я помогу этому человеку, — он показал на афганца. — Он хоть и негодяй и чудовище, но все же заслуживает сострадания и помощи. Кажется, он уже теряет сознание и может умереть от кровотечения.
Дангу сверкнул глазами.
— Милый! Пощади его. Он мне не причинил никакого вреда.
Дарья снова прижалась к нему.
— Хорошо! — вздохнул юноша, снимая ногу с груди Бадмаша и убирая джемдер в ножны. — Ты грязная собака, я не добиваю раненых. Смотри не попадайся больше мне на дороге!
— Собака, собака! Истинно говоришь, Никитка, — подхватил подошедший Григорий. — Ну а мы зла не держим! — Он перекрестился. — Так-то вот!
— Свое получил, — добавил он, глядя, как над ним возятся Жамбрэ и Надир. — Никитка, сынок! Вроде нету уже более никого. Кого поубивал, кто схоронился в страхе.
— Григо! Надо бы оружие все собрать.
— А вон, Нанди и Барк Андаз уже собирают и лошадей разбежавшихся ловят, — ответил Григорий, оглядывая поляну. — Постой-ка, постой-ка, — продолжил он, — вон, смотри! Там, кажется, мать твоя стоит, — показал он на подлесок из дубняка, туда, где дорога ныряла под высокие деревья.
Дангу посмотрел туда, и радостный возглас вырвался у него из груди:
— Лхоба!
Он сделал несколько шагов к ней вместе с Дарьей, придерживая ее за талию.
— Ама! — Волна нежности захлестнула его. Она ждала его, и она помогла ему!
А Лхоба решительно двинулась к ним навстречу, радостно урча и вскрикивая:
— Данг-чи-канг! Данг-чи-канг! Уми Дарья! Бод-рха!
Они встретились и обнялись.
— Григо! Иди к нам! — позвал его Дангу.
— Месье Жамбрэ! Ой, — она улыбнулась и поправилась: — Жамбрэ-хан, — махнула она ему рукой, — сюда, к нам!
Они взялись за руки, подняли их вверх, и радостные крики разнеслись над поляной. Это была победа, это была свобода! Властью могущественной и неотвратимой кармы добро победило зло.
Моросящий дождь прекратился, тяжелый серый туман пополз вниз в ущелья, открывая зеленое бескрайнее одеяло леса, сине-бирюзовые пирамиды гор. Жаркое солнце ударило в голубые окна-просветы между облаками, словно сама природа салютовала победителям!

ЭПИЛОГ
Могольские войска, восставшие в Дели в результате дворцового переворота и устранения от власти падишаха Фарруха Сийяра, вторглись лишь на небольшую часть территории Пенджаба и, не дойдя до Лахора, повернули обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33