— Надо скорей ехать дальше. До караван-сарая в Багхаре тридцать пять косов. Едва успеем до темноты.
Он посмотрел на небо, подернутое кое-где полупрозрачными белесыми облачками, хмыкнул и добавил:
— Погода может испортиться. Пришло Время дождей.
Потом легонько стегнул верблюда по задним ногам и резко дернул уздечку. Тот беззвучно оскалился и опустился на колени. Касим ловко соскочил на землю, повернулся в сторону Мекки, твердо зная, как и всякий мусульманин, это направление, опустился, подобрав халат, на колени, поднялся и снова опустился, низко кланяясь и бормоча вполголоса молитву Аллаху, как бы испрашивая благополучия в пути. Затем выпрямился и вскочил в седло. Верблюд с коротким ревом поднялся.
— Поехал! — Касим махнул рукой. — Благословен Аллах, совершеннейший из творцов!
— Что значит слово кос? — спросил Жамбрэ, глядя на Касима.
Тот зашевелил губами, загибая пальцы и шепча:
— Это, это… будет двадцать шесть лье.
— Но это очень много!
— Месье! Мы должны проехать это расстояние. Через два часа сменить верблюдов. Возьмем запасных и десять сипай охрана. Дорога опасна.
Он провел ладонью по шее, зажмурил глаза и звучно захрипел.
— Ясно! — кивнул Жамбрэ. — Тогда в путь.
Он дернул верблюда за уздечку. Этого можно было и не делать — тот был связан длинным поводком с впереди идущим верблюдом Надира. Животные покорно пошли друг за другом, мягко ступая копытами-подушками по горячему песку, вздымая легкие фонтанчики пыли и переходя на быструю иноходь под унылый и однообразный звон колокольцев, привязанных к шеям кораблей пустыни.
В империи Великих Моголов существовало несколько торговых караванных путей, связывавших Дели с морем. Одним из них был маршрут до устья Инда по стране раджпутов, теперь это штат Раджастхан, через города-крепости Джайсалмер, Биканер, Сирдан и другие, где правили местные раджи, дружественные могольским владыкам. Путь пролегал по пустыне Тар и был сравнительно безопасен от разбойников. Тут и двигался караван Касима. Другая дорога пролегала от Дели до порта Сурат на западном побережье Индии. Третья связывала столицу с портом Масулипатам на восточном побережье.
Для быстрой доставки почты, важных персон и небольших партий груза использовались верховые верблюды-дромедары породы санкра. Эти сильные и выносливые животные могли пробегать иноходью до ста пятидесяти километров в сутки и перевозить груз до пятисот килограммов. Через определенные расстояния на караванных путях стояли караван-сараи с военными гарнизонами. Тут путешественники могли отдохнуть и сменить животных. Таким образом можно было доставить от моря до Дели что-либо срочное всего за пять-семь дней.
Караван Касима уже к вечеру добрался до караван-сарая в раджпутской деревушке Багхар, затерянной в песках пустыни Тар. С утра продолжилась утомительная тряская езда на верблюдах по пустынному морю песков под палящим солнцем. Тропа то петляла среди холмов, увалов и полуразрушенных скал, то тянулась по равнине, усыпанной обломками камней, теряясь у горизонта в дрожащем мареве миража. Сезон дождей в этих местах еще не начался.
Здесь в тексте рукописи приведен отрывок из «Записок об Индии» Поля Жамбрэ.
«Ваша светлость!
Не надеясь удержать в памяти обрушившийся на меня вал впечатлений, я решил доверить их бумаге, тем более что это будет небезынтересно, а может быть, и полезно моим любезным соотечественникам, когда они станут осваивать эту страну во имя процветания и благополучия любимой Франции.
Я начал свои» Записки» с того момента, как покинул палубу одного из самых замечательных кораблей королевского флота Франции корвета «Дюк д'Арман».
Сначала я расскажу немного о своей экипировке и ощущениях. На голове у меня была широкополая шляпа, которую капитан Иветт подарил мне на прощание. По настоянию месье Касима я надел просторный халат, но все равно от жары и яркого солнца кожа на лице и руках покраснела и покрылась зудящей сыпью. Губы распухли и потрескались. На белках глаз появились красные пятна. Мне даже пришлось на одной из остановок открыть свой медицинский сундучок и воспользоваться кое-чем. Так я начал оказывать медицинскую помощь в Индии — первым пациентом стал я сам. Кроме того, я чертовски уставал от непрерывной тряски в неудобном седле, меня мучили мелкая песочная пыль, забивавшая нос и рот, и жажда. Я очень часто и помногу пил; к луке моего седла было привязано несколько кожаных фляжек с водой, каждая по три пинты.
Но хватит о себе. Когда наконец к вечеру мы поднялись на довольно большой холм, перед нами неожиданно открылась захватывающая дух панорама. В песках, словно фантом в красноватом сиянии заходящего солнца, угадывались неясные очертания могучей крепости, устремленные в вечернее небо. Бесчисленные башни и башенки призрачно вырастали над зубчатыми стенами с арками, стрельчатыми воротами и цепными подъемными мостами. Это был Джайсалмер. Крепость поразительно напомнила мне наш знаменитый замок Пьерфон. У меня так защемило на сердце! О, милая Франция! Тем временем небо превратилось в прозрачный сияющий купол из розоватого золота, потом золото начало меркнуть, терять блеск и быстро растаяло во тьме наступающей ночи. В этих широтах, как я успел уже заметить, темнота наступает стремительно.
Мы остановились на ночлег в большом караван-сарае прямо под стенами крепости. После хорошего ужина, который состоял из овощных блюд, приправленных разнообразными специями так, что во рту пылал огонь, месье Касим был столь любезен, что пригласил меня на спектакль раджпутского бродячего кукольного театра, и я имел большое удовольствие посмотреть пару небольших представлений.
Куклы-марионетки здесь называются катхпутли и презабавны. Ростом они примерно в три пье с прекрасно вырезанными из дерева головками и огромными миндалевидными глазами. Лица покрашены в желтый цвет. Туловище и руки сделаны из тряпок. Ног у них нет. Да они и не нужны, так как куклы одеты в длинные юбки, которые, когда кукловод ловко работает тремя нитями, создают при движении впечатление покачивающейся походки. Я подержал одну куклу в руках и внимательно ее рассмотрел.
А сейчас попробую пересказать первое представление марионеток. Оно мне чрезвычайно понравилось. Месье Касим превосходно перевел его основное содержание.
Однажды император Акбар в полном блеске своего величия восседал на троне, окруженный отважными раджпутскими воинами. Рядом с ним сидел его знаменитый придворный шут Бирбал. Император спросил Бирбала:
— Бирбал, как следует поступать, если имеешь дело с дураком?
— Хузур, на этот вопрос я отвечу завтра, — немного подумав, сказал Бирбал.
Вернувшись домой, Бирбал встретил возле ворот своего дома какого-то пастуха. Бирбал расспросил его, кто он и откуда, и узнал, что тот очень беден.
— Хорошо, завтра ты пойдешь со мной ко двору. Я сведу тебя к самому императору, только ты все время молчи. Что бы он тебе ни говорил, рта не открывай, — велел Бирбал.
На другой день Бирбал с пастухом пришли во дворец. Увидел император Бирбала и говорит:
— Ну Бирбал, отвечай-ка мне на вчерашний вопрос.
— О владыка мира! На твой вопрос ответит мой друг пастух.
Императору это показалось немного странным, но он все же обратился к пастуху. Пастух стоял и молчал. Несколько раз повторил император свой вопрос. А пастух все молчит. Когда Бирбал увидел, что император уже теряет терпение, он сказал:
— Хузур! Вы уже получили ответ.
— Как так? — удивился Акбар. — Этот человек молчит словно воды в рот набрал.
— О владыка мира! В этом-то и заключается ответ: если придется иметь дело с глупцом, нужно молчать.
Пришлось смущенному Акбару щедро одарить бедного пастуха.
Представление живо напомнило мне выступления французских кукольников на базарах и ярмарках. Бирбал немного похож на нашего Полишинеля. Только одеты по-разному. Если Полишинель в желто-зеленом костюме и зеленой шапочке с кисточкой, то Бирбал — в красной юбке, черном жилете, белом тюрбане. У императора роскошные завивающиеся черные усы. Он весьма импозантен в розовой юбке с золотистыми блестками. Музыкальное сопровождение очень простое — барабан и особая сопелка, которую месье Касим назвал боли. Эту сопелку кукловоды держат в зубах и с ее помощью изменяют голос или издают вибрирующие пронзительные звуки.
А вот второе представление. Оно происходит на фоне красной аркады, украшенной серебряными звездочками и месяцем.
Жил некогда один раджа. Он очень любил предсказания по звездам.
Однажды в столицу его государства пришел один мудрый старый звездочет. Раджа приказал немедленно позвать его. Когда мудрец явился в царский дворец, раджа пожелал услышать, что ждет его, раджу, в будущем.
На беду, гороскоп, составленный мудрецом, не предвещал ничего утешительного. Раджа страшно разгневался и тут же приказал казнить звездочета, но, прежде чем послать мудреца на виселицу, раджа решил еще раз испытать его.
— Можешь ли ты определить, сколько тебе самому осталось жить? — спросил владыка.
Звездочет после некоторого размышления ответил:
— О хузур! Звезды предсказывают, что мне суждено умереть лишь на одну неделю раньше вас. Поэтому сейчас я прощаюсь с вами, но скоро мы увидимся в ином мире, и я постараюсь достойно вас там встретить. Велите же поскорее казнить меня!
Услышав такой ответ, раджа пришел в неистовую ярость.
— Вон из моего дворца! — завопил он, сверкая глазами. — Увести этого шарлатана и впредь никогда не пускать его в наш город!
А мудрецу только того и надо было. Он поспешил отправиться своей дорогой, приговаривая: «Была бы цела голова — тогда и беда не страшна».
Второе представление было тоже прекрасным.
Я пишу эти строки, сидя на ковре среди подушек. Был поздний вечер. По-прежнему невыносимо жарко. Гроза никак не могла нас догнать, говорил месье Касим. Мне прислуживал мой милый Надир. Он принес большой кувшин прохладного даиса. Хочу сказать, что он начал обучать меня языку урду. Это мне потом очень пригодилось. Надир говорил, что я прилежный ученик. И правда, я уже знаю полсотни слов. Среди них такие важные, как «хан» — да, «нахин» — нет, «пани» — вода, «роти» — хлеб, «ачча» — хорошо, «самаджхта» — понимаю, «чало» — пошли, «салам алейкум» — здравствуйте, «даорна» — бежать…
Устроившись поудобнее среди подушек, я перебирал в памяти впечатления первых дней и постепенно погрузился в освежающий сон. Внезапно я проснулся от каких-то тоскливых звуков, похожих на стоны. Потом они слились в протяжный вой, с которым тотчас же слился еще один, более далекий голос. Затем вой стал приближаться, и вскоре целый концерт этих невообразимо унылых, проникающих до мозга костей песен разыгрался в непосредственной близости от караван-сарая. Я долго не мог снова заснуть. Утром на мой вопрос, что за вой был ночью, месье Касим кратко ответил — шакалы…»
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Прошло еще три дня утомительной езды по пустыне. Позади осталась крепость-город Биканер. Караван Касима сделал последнюю остановку в караван-сарае небольшой крепости Сирдан.
После ужина и небольшого отдыха Касим предложил Жамбрэ новое развлечение.
— Если месье доктор пожелать, может посмотреть танцы, — сказал Касим.
— Разумеется! — живо откликнулся Жамбрэ.
— Тогда пошли в ам-каз — внутренний дворик.
Они расположились на ковре у возвышения, на котором уже сидели музыканты и настраивали свои инструменты. Посередине дворика был натянут занавес.
Касим сделал знак рукой, и из-за занавеса появилась стройная девушка-танцовщица. Сразу же зазвучал барабан — табла, а через минуту томные, мелодичные звуки струн саранги и ситара вплелись в начинающуюся песню любви.
— Месье доктор! Сейчас будет танец тхумри!
Жамбрэ кивнул, поудобнее устраиваясь на подушках, не сводя глаз с черноволосой красавицы в нежно-голубом шелковом сари с облегающим корсажем; лицо скрывала вуаль с блестящими зеркальцами, подчеркивавшая золотистую наготу тела. В руках у танцовщицы был веер из павлиньих перьев. Блестящие иссиня-черные косы скреплялись несколькими рядами жемчужных нитей, в прическе сверкали серебряные булавки и заколки. Пятки и ладони были выкрашены в красный цвет…
Но вот удары таблы становятся все тише, угасают звуки струн саранги и ситара, уступая место чарующей мелодии флейты — шахнаи, начинается песня о жажде любви, любовном томлении, пробуждении чувств и успокоении бога Кришны и пастушки Радхи, его прелестной возлюбленной:
Когда ветер дует с Южных гор,
И с ним прилетает Кама, бог любви,
Когда расцветают повсюду цветы,
Сокрушая сердца влюбленных в разлуке,
Кришна, увенчанный лесным венком,
стенает, несчастный, и горюет
в разлуке со мной.
Девушка вся была в движении. Рассказ о любви продолжался в изгибах туловища и взмахах рук, в мелких шажках и притопываниях, изящных поворотах и покачиваниях головы, в мимике лица и игре глаз. Танцовщица то стыдливо наклоняла голову, то из-под полуприкрытых ресниц бросала вызывающие, полные страсти взгляды на Жамбрэ, словно это был сам Кришна, в ритме танца ближе и ближе пододвигаясь к доктору.
Жамбрэ все больше возбуждался, следя горящими глазами за каждым жестом, каждым движением танцовщицы. Щеки горели, он стискивал в руках пустую пиалу.
А темп танца все убыстрялся. Изящные руки танцовщицы, украшенные браслетами с колокольчиками, стремительно взлетали, словно волшебные птицы, и неожиданно бессильно опускались. Бедра вызывающе колебались в быстром ритме барабана — мриданг, а тяжелые груди под легкой просвечивающей материей двигались в такт движениям.
Один из барабанщиков сначала тихо, а потом все громче начал вплетать в рисунок ритмической музыки вокальную мелодию — така-така-та! Така-така-та! Ситара и саранги неистово подхватили мотив. Феерия музыки и танца приближалась к своей кульминации.
Внезапно за оградой караван-сарая раздались громкие крики и шум, и в ам-каз ворвалась, гремя оружием, группа сипаев во главе с высоким толстым человеком с надменным лицом. Было видно, что он привык повелевать.
— Омихунда джи?! — удивленно выдохнул Касим, вскакивая с подушек. — В чем дело, мухтарам? — Он почтительно поклонился.
— Где здесь доктор фаренги? — спросил тот, в наступившей тишине медленно обводя взглядом присутствующих.
— Вот он, вот он! — указывая на Жамбрэ, угодливо ответил Касим.
— Взять его! — скомандовал Омихунда.
Топча дастархан с едой, сипаи набросились на доктора. Танцовщица взвизгнула и бросилась за занавес, музыканты оцепенели от страха и неожиданности. Жалобно тинькнули струны раздавленного ситара. Зрители в панике начали, толкаясь, разбегаться.
Сипаи потащили ничего не понимающего Жамбрэ к выходу.
— Месье Касим! Месье Касим! Что это такое? — кричал он, упираясь. — В чем дело, наконец? Тут мой дастак! — Он высвободил одну руку, сунул ее за пазуху и достал документ. — Вот! Смотрите! Я под охраной господина Касима и еду к его Величеству падишаху Фарруху Сийяру, не смейте так со мной обра…
Омихунда, не дослушав доктора, выхватил из его руки дастак, медленно разорвал его на куски, а потом загремел:
— Это колдун, а не доктор, он кафир, неверный! Сипаи! Делайте свое дело!
И опять в тексте рукописи помещен отрывок из» Записок» доктора.
«Ваша светлость!
Минуло уже много времени после тех событий, случившихся со мной в Индии, о которых я должен рассказать вам. Я помню их до самых мельчайших подробностей, день за днем. Если мне не изменяет память, было
4 июля, среда
Два сипая вывели меня из караван-сарая и, грубо толкая в спину, заставили пройти через калитку. Мы очутились на большом дворе, пересекли его и подошли к массивной низкой башне. Ночь была очень душной и жаркой, черное бархатное небо с блестками звезд шатром раскинулось над головой. Ярко светила луна. Мы вошли в башню и, двигаясь по узкому прохладному коридору, встретили старика с ключами, который отпер еще одну дверцу. Она захлопнулась за мной, загремел засов. Я очутился в большой круглой комнате с широкой каменной скамьей, покрытой циновкой из пальмовых листьев. Плохо помню, что происходило в тот момент. Я бегал как бешеный зверь в клетке, стучал в дверь, вопил до хрипоты, звал Касима затихал, обхватив голову руками. Потом, кажется, кричал в окно. Но все оказалось бесполезным. Ответом была мертвая тишина. Я лег на скамью, и целый сонм лихорадочных мыслей обрушился на меня, не давая заснуть.
5 июля, четверг
Всю ночь я то спал, впадая в бред, то просыпался и смотрел в ночную темноту, которая была так же беспросветна, как и мои думы. Вопросы, вопросы обступали меня со всех сторон, и не было на них ответа. Кто такой Омихунда? Почему он порвал мой дастак? Почему так раболепствовал Касим?..
Солнце ударило горячими лучами прямо в лицо, и я окончательно проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Он посмотрел на небо, подернутое кое-где полупрозрачными белесыми облачками, хмыкнул и добавил:
— Погода может испортиться. Пришло Время дождей.
Потом легонько стегнул верблюда по задним ногам и резко дернул уздечку. Тот беззвучно оскалился и опустился на колени. Касим ловко соскочил на землю, повернулся в сторону Мекки, твердо зная, как и всякий мусульманин, это направление, опустился, подобрав халат, на колени, поднялся и снова опустился, низко кланяясь и бормоча вполголоса молитву Аллаху, как бы испрашивая благополучия в пути. Затем выпрямился и вскочил в седло. Верблюд с коротким ревом поднялся.
— Поехал! — Касим махнул рукой. — Благословен Аллах, совершеннейший из творцов!
— Что значит слово кос? — спросил Жамбрэ, глядя на Касима.
Тот зашевелил губами, загибая пальцы и шепча:
— Это, это… будет двадцать шесть лье.
— Но это очень много!
— Месье! Мы должны проехать это расстояние. Через два часа сменить верблюдов. Возьмем запасных и десять сипай охрана. Дорога опасна.
Он провел ладонью по шее, зажмурил глаза и звучно захрипел.
— Ясно! — кивнул Жамбрэ. — Тогда в путь.
Он дернул верблюда за уздечку. Этого можно было и не делать — тот был связан длинным поводком с впереди идущим верблюдом Надира. Животные покорно пошли друг за другом, мягко ступая копытами-подушками по горячему песку, вздымая легкие фонтанчики пыли и переходя на быструю иноходь под унылый и однообразный звон колокольцев, привязанных к шеям кораблей пустыни.
В империи Великих Моголов существовало несколько торговых караванных путей, связывавших Дели с морем. Одним из них был маршрут до устья Инда по стране раджпутов, теперь это штат Раджастхан, через города-крепости Джайсалмер, Биканер, Сирдан и другие, где правили местные раджи, дружественные могольским владыкам. Путь пролегал по пустыне Тар и был сравнительно безопасен от разбойников. Тут и двигался караван Касима. Другая дорога пролегала от Дели до порта Сурат на западном побережье Индии. Третья связывала столицу с портом Масулипатам на восточном побережье.
Для быстрой доставки почты, важных персон и небольших партий груза использовались верховые верблюды-дромедары породы санкра. Эти сильные и выносливые животные могли пробегать иноходью до ста пятидесяти километров в сутки и перевозить груз до пятисот килограммов. Через определенные расстояния на караванных путях стояли караван-сараи с военными гарнизонами. Тут путешественники могли отдохнуть и сменить животных. Таким образом можно было доставить от моря до Дели что-либо срочное всего за пять-семь дней.
Караван Касима уже к вечеру добрался до караван-сарая в раджпутской деревушке Багхар, затерянной в песках пустыни Тар. С утра продолжилась утомительная тряская езда на верблюдах по пустынному морю песков под палящим солнцем. Тропа то петляла среди холмов, увалов и полуразрушенных скал, то тянулась по равнине, усыпанной обломками камней, теряясь у горизонта в дрожащем мареве миража. Сезон дождей в этих местах еще не начался.
Здесь в тексте рукописи приведен отрывок из «Записок об Индии» Поля Жамбрэ.
«Ваша светлость!
Не надеясь удержать в памяти обрушившийся на меня вал впечатлений, я решил доверить их бумаге, тем более что это будет небезынтересно, а может быть, и полезно моим любезным соотечественникам, когда они станут осваивать эту страну во имя процветания и благополучия любимой Франции.
Я начал свои» Записки» с того момента, как покинул палубу одного из самых замечательных кораблей королевского флота Франции корвета «Дюк д'Арман».
Сначала я расскажу немного о своей экипировке и ощущениях. На голове у меня была широкополая шляпа, которую капитан Иветт подарил мне на прощание. По настоянию месье Касима я надел просторный халат, но все равно от жары и яркого солнца кожа на лице и руках покраснела и покрылась зудящей сыпью. Губы распухли и потрескались. На белках глаз появились красные пятна. Мне даже пришлось на одной из остановок открыть свой медицинский сундучок и воспользоваться кое-чем. Так я начал оказывать медицинскую помощь в Индии — первым пациентом стал я сам. Кроме того, я чертовски уставал от непрерывной тряски в неудобном седле, меня мучили мелкая песочная пыль, забивавшая нос и рот, и жажда. Я очень часто и помногу пил; к луке моего седла было привязано несколько кожаных фляжек с водой, каждая по три пинты.
Но хватит о себе. Когда наконец к вечеру мы поднялись на довольно большой холм, перед нами неожиданно открылась захватывающая дух панорама. В песках, словно фантом в красноватом сиянии заходящего солнца, угадывались неясные очертания могучей крепости, устремленные в вечернее небо. Бесчисленные башни и башенки призрачно вырастали над зубчатыми стенами с арками, стрельчатыми воротами и цепными подъемными мостами. Это был Джайсалмер. Крепость поразительно напомнила мне наш знаменитый замок Пьерфон. У меня так защемило на сердце! О, милая Франция! Тем временем небо превратилось в прозрачный сияющий купол из розоватого золота, потом золото начало меркнуть, терять блеск и быстро растаяло во тьме наступающей ночи. В этих широтах, как я успел уже заметить, темнота наступает стремительно.
Мы остановились на ночлег в большом караван-сарае прямо под стенами крепости. После хорошего ужина, который состоял из овощных блюд, приправленных разнообразными специями так, что во рту пылал огонь, месье Касим был столь любезен, что пригласил меня на спектакль раджпутского бродячего кукольного театра, и я имел большое удовольствие посмотреть пару небольших представлений.
Куклы-марионетки здесь называются катхпутли и презабавны. Ростом они примерно в три пье с прекрасно вырезанными из дерева головками и огромными миндалевидными глазами. Лица покрашены в желтый цвет. Туловище и руки сделаны из тряпок. Ног у них нет. Да они и не нужны, так как куклы одеты в длинные юбки, которые, когда кукловод ловко работает тремя нитями, создают при движении впечатление покачивающейся походки. Я подержал одну куклу в руках и внимательно ее рассмотрел.
А сейчас попробую пересказать первое представление марионеток. Оно мне чрезвычайно понравилось. Месье Касим превосходно перевел его основное содержание.
Однажды император Акбар в полном блеске своего величия восседал на троне, окруженный отважными раджпутскими воинами. Рядом с ним сидел его знаменитый придворный шут Бирбал. Император спросил Бирбала:
— Бирбал, как следует поступать, если имеешь дело с дураком?
— Хузур, на этот вопрос я отвечу завтра, — немного подумав, сказал Бирбал.
Вернувшись домой, Бирбал встретил возле ворот своего дома какого-то пастуха. Бирбал расспросил его, кто он и откуда, и узнал, что тот очень беден.
— Хорошо, завтра ты пойдешь со мной ко двору. Я сведу тебя к самому императору, только ты все время молчи. Что бы он тебе ни говорил, рта не открывай, — велел Бирбал.
На другой день Бирбал с пастухом пришли во дворец. Увидел император Бирбала и говорит:
— Ну Бирбал, отвечай-ка мне на вчерашний вопрос.
— О владыка мира! На твой вопрос ответит мой друг пастух.
Императору это показалось немного странным, но он все же обратился к пастуху. Пастух стоял и молчал. Несколько раз повторил император свой вопрос. А пастух все молчит. Когда Бирбал увидел, что император уже теряет терпение, он сказал:
— Хузур! Вы уже получили ответ.
— Как так? — удивился Акбар. — Этот человек молчит словно воды в рот набрал.
— О владыка мира! В этом-то и заключается ответ: если придется иметь дело с глупцом, нужно молчать.
Пришлось смущенному Акбару щедро одарить бедного пастуха.
Представление живо напомнило мне выступления французских кукольников на базарах и ярмарках. Бирбал немного похож на нашего Полишинеля. Только одеты по-разному. Если Полишинель в желто-зеленом костюме и зеленой шапочке с кисточкой, то Бирбал — в красной юбке, черном жилете, белом тюрбане. У императора роскошные завивающиеся черные усы. Он весьма импозантен в розовой юбке с золотистыми блестками. Музыкальное сопровождение очень простое — барабан и особая сопелка, которую месье Касим назвал боли. Эту сопелку кукловоды держат в зубах и с ее помощью изменяют голос или издают вибрирующие пронзительные звуки.
А вот второе представление. Оно происходит на фоне красной аркады, украшенной серебряными звездочками и месяцем.
Жил некогда один раджа. Он очень любил предсказания по звездам.
Однажды в столицу его государства пришел один мудрый старый звездочет. Раджа приказал немедленно позвать его. Когда мудрец явился в царский дворец, раджа пожелал услышать, что ждет его, раджу, в будущем.
На беду, гороскоп, составленный мудрецом, не предвещал ничего утешительного. Раджа страшно разгневался и тут же приказал казнить звездочета, но, прежде чем послать мудреца на виселицу, раджа решил еще раз испытать его.
— Можешь ли ты определить, сколько тебе самому осталось жить? — спросил владыка.
Звездочет после некоторого размышления ответил:
— О хузур! Звезды предсказывают, что мне суждено умереть лишь на одну неделю раньше вас. Поэтому сейчас я прощаюсь с вами, но скоро мы увидимся в ином мире, и я постараюсь достойно вас там встретить. Велите же поскорее казнить меня!
Услышав такой ответ, раджа пришел в неистовую ярость.
— Вон из моего дворца! — завопил он, сверкая глазами. — Увести этого шарлатана и впредь никогда не пускать его в наш город!
А мудрецу только того и надо было. Он поспешил отправиться своей дорогой, приговаривая: «Была бы цела голова — тогда и беда не страшна».
Второе представление было тоже прекрасным.
Я пишу эти строки, сидя на ковре среди подушек. Был поздний вечер. По-прежнему невыносимо жарко. Гроза никак не могла нас догнать, говорил месье Касим. Мне прислуживал мой милый Надир. Он принес большой кувшин прохладного даиса. Хочу сказать, что он начал обучать меня языку урду. Это мне потом очень пригодилось. Надир говорил, что я прилежный ученик. И правда, я уже знаю полсотни слов. Среди них такие важные, как «хан» — да, «нахин» — нет, «пани» — вода, «роти» — хлеб, «ачча» — хорошо, «самаджхта» — понимаю, «чало» — пошли, «салам алейкум» — здравствуйте, «даорна» — бежать…
Устроившись поудобнее среди подушек, я перебирал в памяти впечатления первых дней и постепенно погрузился в освежающий сон. Внезапно я проснулся от каких-то тоскливых звуков, похожих на стоны. Потом они слились в протяжный вой, с которым тотчас же слился еще один, более далекий голос. Затем вой стал приближаться, и вскоре целый концерт этих невообразимо унылых, проникающих до мозга костей песен разыгрался в непосредственной близости от караван-сарая. Я долго не мог снова заснуть. Утром на мой вопрос, что за вой был ночью, месье Касим кратко ответил — шакалы…»
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Прошло еще три дня утомительной езды по пустыне. Позади осталась крепость-город Биканер. Караван Касима сделал последнюю остановку в караван-сарае небольшой крепости Сирдан.
После ужина и небольшого отдыха Касим предложил Жамбрэ новое развлечение.
— Если месье доктор пожелать, может посмотреть танцы, — сказал Касим.
— Разумеется! — живо откликнулся Жамбрэ.
— Тогда пошли в ам-каз — внутренний дворик.
Они расположились на ковре у возвышения, на котором уже сидели музыканты и настраивали свои инструменты. Посередине дворика был натянут занавес.
Касим сделал знак рукой, и из-за занавеса появилась стройная девушка-танцовщица. Сразу же зазвучал барабан — табла, а через минуту томные, мелодичные звуки струн саранги и ситара вплелись в начинающуюся песню любви.
— Месье доктор! Сейчас будет танец тхумри!
Жамбрэ кивнул, поудобнее устраиваясь на подушках, не сводя глаз с черноволосой красавицы в нежно-голубом шелковом сари с облегающим корсажем; лицо скрывала вуаль с блестящими зеркальцами, подчеркивавшая золотистую наготу тела. В руках у танцовщицы был веер из павлиньих перьев. Блестящие иссиня-черные косы скреплялись несколькими рядами жемчужных нитей, в прическе сверкали серебряные булавки и заколки. Пятки и ладони были выкрашены в красный цвет…
Но вот удары таблы становятся все тише, угасают звуки струн саранги и ситара, уступая место чарующей мелодии флейты — шахнаи, начинается песня о жажде любви, любовном томлении, пробуждении чувств и успокоении бога Кришны и пастушки Радхи, его прелестной возлюбленной:
Когда ветер дует с Южных гор,
И с ним прилетает Кама, бог любви,
Когда расцветают повсюду цветы,
Сокрушая сердца влюбленных в разлуке,
Кришна, увенчанный лесным венком,
стенает, несчастный, и горюет
в разлуке со мной.
Девушка вся была в движении. Рассказ о любви продолжался в изгибах туловища и взмахах рук, в мелких шажках и притопываниях, изящных поворотах и покачиваниях головы, в мимике лица и игре глаз. Танцовщица то стыдливо наклоняла голову, то из-под полуприкрытых ресниц бросала вызывающие, полные страсти взгляды на Жамбрэ, словно это был сам Кришна, в ритме танца ближе и ближе пододвигаясь к доктору.
Жамбрэ все больше возбуждался, следя горящими глазами за каждым жестом, каждым движением танцовщицы. Щеки горели, он стискивал в руках пустую пиалу.
А темп танца все убыстрялся. Изящные руки танцовщицы, украшенные браслетами с колокольчиками, стремительно взлетали, словно волшебные птицы, и неожиданно бессильно опускались. Бедра вызывающе колебались в быстром ритме барабана — мриданг, а тяжелые груди под легкой просвечивающей материей двигались в такт движениям.
Один из барабанщиков сначала тихо, а потом все громче начал вплетать в рисунок ритмической музыки вокальную мелодию — така-така-та! Така-така-та! Ситара и саранги неистово подхватили мотив. Феерия музыки и танца приближалась к своей кульминации.
Внезапно за оградой караван-сарая раздались громкие крики и шум, и в ам-каз ворвалась, гремя оружием, группа сипаев во главе с высоким толстым человеком с надменным лицом. Было видно, что он привык повелевать.
— Омихунда джи?! — удивленно выдохнул Касим, вскакивая с подушек. — В чем дело, мухтарам? — Он почтительно поклонился.
— Где здесь доктор фаренги? — спросил тот, в наступившей тишине медленно обводя взглядом присутствующих.
— Вот он, вот он! — указывая на Жамбрэ, угодливо ответил Касим.
— Взять его! — скомандовал Омихунда.
Топча дастархан с едой, сипаи набросились на доктора. Танцовщица взвизгнула и бросилась за занавес, музыканты оцепенели от страха и неожиданности. Жалобно тинькнули струны раздавленного ситара. Зрители в панике начали, толкаясь, разбегаться.
Сипаи потащили ничего не понимающего Жамбрэ к выходу.
— Месье Касим! Месье Касим! Что это такое? — кричал он, упираясь. — В чем дело, наконец? Тут мой дастак! — Он высвободил одну руку, сунул ее за пазуху и достал документ. — Вот! Смотрите! Я под охраной господина Касима и еду к его Величеству падишаху Фарруху Сийяру, не смейте так со мной обра…
Омихунда, не дослушав доктора, выхватил из его руки дастак, медленно разорвал его на куски, а потом загремел:
— Это колдун, а не доктор, он кафир, неверный! Сипаи! Делайте свое дело!
И опять в тексте рукописи помещен отрывок из» Записок» доктора.
«Ваша светлость!
Минуло уже много времени после тех событий, случившихся со мной в Индии, о которых я должен рассказать вам. Я помню их до самых мельчайших подробностей, день за днем. Если мне не изменяет память, было
4 июля, среда
Два сипая вывели меня из караван-сарая и, грубо толкая в спину, заставили пройти через калитку. Мы очутились на большом дворе, пересекли его и подошли к массивной низкой башне. Ночь была очень душной и жаркой, черное бархатное небо с блестками звезд шатром раскинулось над головой. Ярко светила луна. Мы вошли в башню и, двигаясь по узкому прохладному коридору, встретили старика с ключами, который отпер еще одну дверцу. Она захлопнулась за мной, загремел засов. Я очутился в большой круглой комнате с широкой каменной скамьей, покрытой циновкой из пальмовых листьев. Плохо помню, что происходило в тот момент. Я бегал как бешеный зверь в клетке, стучал в дверь, вопил до хрипоты, звал Касима затихал, обхватив голову руками. Потом, кажется, кричал в окно. Но все оказалось бесполезным. Ответом была мертвая тишина. Я лег на скамью, и целый сонм лихорадочных мыслей обрушился на меня, не давая заснуть.
5 июля, четверг
Всю ночь я то спал, впадая в бред, то просыпался и смотрел в ночную темноту, которая была так же беспросветна, как и мои думы. Вопросы, вопросы обступали меня со всех сторон, и не было на них ответа. Кто такой Омихунда? Почему он порвал мой дастак? Почему так раболепствовал Касим?..
Солнце ударило горячими лучами прямо в лицо, и я окончательно проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33