— Собака! Ты с ней сделал то же самое? Может быть, она еще жива где-нибудь, а ты записал ее имя…
«Наконец! Наконец!»— подумал Роберваль.
Турнон неожиданно сломался.
— Она в колонии Кап-Бретон? — молил он. — Ее привезет Альфонс, когда приплывет весной?
Роберваль почти нежно отстранил руки Турнона. Он встал, чтобы сверху вниз посмотреть на недомерка горбуна. Сейчас он чувствовал себя великим, огромным — и даже покраснел от чувства собственной власти. Он подобен не королю — он подобен Богу! Роберваль улыбнулся с видом упрекающего родителя.
— Альфонс никого не привезет весной. Он был послан не для спасения колонистов Кап-Бретон.
— Тогда зачем?
— Я отправил его исследовать реку Норумбегу… посмотреть, можно ли войти через нее во Франс-Прим. Колонисты Кап-Бретон наверняка уже вымерли.
Турнон с отвращением смотрел на Роберваля, как будто на змею, готовую к броску.
— Зачем? — выдавил он.
Роберваль приободрился. Он чувствовал, что его власть давила на Турнона, превращая маркиза в ничтожество.
— Ты хочешь спросить о своей любви?
— Да.
— Есть один песчаный остров… без деревьев, без воды… остров Демонов. Ее высадили там… ее и няню…
Турнон уставился на душевнобольного, возвышающегося над ним. Он не знал, чему верить… что было правдой в этом бесчувственном мозгу…
— Она прокляла меня. Она предала меня… и тебя, Турнон, тоже. Она предала тебя, отдав другому то, что не смогло купить даже твое золото. Он был молод. Но сейчас его кости белеют на песке острова…
Турнон опомнился от чар, окутавших его. Он должен уничтожить это животное, превратить его обратно в ничто. Когда он поднял голову, то чувства вновь повиновались ему. С лица вице-короля исчез восторг, уступив место вопросу.
— Кого Бог захочет погубить… — пробормотал Турнон.
— Что?
— Но не Бог погубит тебя, Роберваль… ты сам уничтожил себя.
— Я?
— Ты не сможешь истребить свидетелей здесь, как ты сделал это в Кап-Бретоне. Ты не сможешь повесить меня на своем дубе. Разве ты не видел, как они кричали при виде меня — твои собственные солдаты? Даже палач не посмеет поднять руку на меня.
Турнон ходил взад и вперед по комнате, не спуская глаз с лица вице-короля. Роберваль следил за ним глазами. Он чувствовал себя униженным словами низкорослого урода. Во рту у него пересохло. Его ладони вспотели, и он вытер их о ляжки.
— На этот раз я возглавлю мятеж, и ты получишь свой приговор, Роберваль. Твой король вынесет его тебе.
Белая пелена затмила глаза Роберваля. Он вслепую вытянул руки и наткнулся на хрупкое тело. Высоко поднял его, с силой швырнул на спинку стула. Раздался треск ломающегося дерева — и больше никаких звуков.
Роберваль стоял над сокрушенным телом, воздев руки. Его зрение вернулось, и он посмотрел на то, что сотворил, а потом перевел удивленный взгляд на свои ладони.
Наконец он был свободен! Турнон не будет свидетелем. Но каковы будут последствия? Его начало сильно трясти. Наконец он подошел к двери и крикнул в коридор:
— Гуэнкур! Палач!
Они взбежали по лестнице и остановились у двери, вытаращившись на тело маркиза и на виноватое лицо вице-короля.
— Он… он угрожал мятежом, — промямлил Роберваль.
Гуэнкур закрыл дверь и быстро подошел к телу, лежавшему поверх обломков стула. Он вытащил кинжал Турнона и бросил его на пол возле неподвижной правой руки маркиза.
— Он набросился на вас с кинжалом, — сказал Гуэнкур.
Роберваль почувствовал себя лучше. Силы возвращались к нему. Никаких последствий не будет.
— Да, — сказал он. — Вы должны рассказать остальным… что он пытался сделать со мной. — Гуэнкур направился к двери. — И прикажите им привезти с острова Сен-Терра.
Гуэнкур как-то странно посмотрел на него и вышел, закрыв за собой дверь.
ГЛАВА 64
На острове не было камней, кроме гладких окатышей на берегу. Маргерит проводила целые часы за их сбором. Она перетаскивала их к озеру и выкладывала в форме креста… На могилу Бастин нужно было много камней.
Могила находилась во дворе, где женщина могла видеть ее через открытые двери. Земля была мерзлой, и Маргерит не смогла вырыть глубокую яму, поэтому днем и ночью охраняла ее от голодных песцов. Она пристрелила шестерых и разложила их трупы вокруг двора, как предостережение остальным.
Она знала, что могла умереть, если бы захотела. Жизнь едва теплилась в ней. Ей оставалось только лежать в нетопленой хижине и позволять жизни угасать по мере того, как парализующий холод зимы сжимал ее своими ледяными когтями. Она уже чувствовала мороз внутри себя. Ее скорбь была ужасной. Маргерит думала о Пьере и старалась пробудить в себе дикое желание своей молодости. Но она оставалась вялой и бесстрастной. И все же в ней жила связь, которая никогда не ослабевала. И она знала, что пока он жив, ей никогда не захочется умирать.
Зима закончилась грохотом дрейфующих льдов. Маргерит услышала поток льдов прежде, чем увидела его. Она сидела на вершине дюны, завернувшись в меховую накидку, и наблюдала за чудовищным нашествием льдов с севера. В прошлом году они были уверены, что льды сомнут остров. Теперь Маргерит наблюдала за происходящим с облегченным любопытством. Когда льды пройдут и исчезнут, настанет весна, остров начнет расцветать, появятся гуси и утки. А может быть, появится и Пьер?
Незнакомая боль пронзила ее сердце. Станет ли весна причиной оживления ее чувств? И хочет ли она этого? Маргерит устало поднялась и вернулась в хижину.
Всю ночь она слушала грохот и трение льдов, атакующих северное побережье. На рассвете Маргерит услышала и возбужденный лай тюленей. Когда она пошла на побережье, весь берег был заполнен тюленями, старыми и молодыми. Их были тысячи. Пушистые детеныши смотрели на нее своими маслянистыми черными глазками. Зрелые тюлени отличались от тех, которые провели на острове всю зиму. Они были больше и жирнее. Они приплыли с юга вместе со льдами.
После тупого уныния зимы было странно чувствовать жизнь и возбуждение этой миграции: материнское желание самок и неистовое ухаживание секачей.
Маргерит с интересом наблюдала за ними. При виде этого всеобщего возрождения ее жажда жизни крепла все больше и больше. Видя поток льдов, огибающий западную оконечность острова, и слыша нескончаемый грохот ломающихся льдин, Маргерит чувствовала поднимающееся в ней ожидание. Она смотрела на восток, но, конечно, он пока не мог появиться, потому что весна еще не наступила окончательно.
Она стояла возле хижины, лицом к озеру, когда увидела медведя. Он брел по дюнам с южного побережья, и его мех был заляпан мокрым песком. Маргерит замерла как парализованная. Медведь остановился и поднял голову, чтобы понюхать воздух. Он был красив и ужасен одновременно. Маргерит медленно повернулась, и его маленькие глазки увидели ее. Хищник спустился с дюны, вошел в озеро и быстро поплыл по направлению к ней. Маргерит ждала его, скованная чувством безысходности. Как сильна и непобедима была смерть!
Неожиданно женщина подобрала юбки и помчалась к хижине, вбежала во двор. Коровы кротко смотрели на нее. Потом они заметили медведя, бежавшего по берегу озера. Первуха и Абеляри бросились бежать, но Диоксена была привязана. Маргерит вбежала в хижину и захлопнула дверь. Она схватила аркебузу. Снаружи раздавались мычание Диоксены и рев медведя. Маргерит открыла дверь. Медведь набросился на корову и повалил ее на землю. Маргерит прицелилась и выстрелила. Она попала медведю в голову, и тот соскользнул с коровы, раздирая ее бок когтями. Корова поднялась на ноги и шарахнулась в сторону. Маргарет ждала, когда медведь поднимется, но он был мертв. Она медленно опустила аркебузу и села на землю.
Она благодарила Бога, что осталась жива.
ГЛАВА 65
Ну, милорд, вы познакомились с западным миром как никто другой…
Пьер кивнул.
— Вы были так добры, капитан. Я отблагодарю вас, когда вернусь домой.
Капитан протестующе махнул рукой.
— Я думаю, что с вами захочет поговорить офицер адмиралтейства о колонии Роберваля.
— Я мало что знаю.
— Понятно; но он и капитан порта захотят посмотреть на вас. После этого я помогу вам вернуться домой.
— Спасибо.
Они чокнулись.
— До встречи завтра в Плимуте.
— До встречи.
Пьер покинул каюту капитана и вышел на палубу. Посмотрел на огни английского города. Они бросили якорь около гавани, чтобы войти в нее при дневном свете.
Он был не совсем удовлетворен заверениями капитана. Власти хотят задать ему вопросы, но закончится ли все на этом? Их интересы в Новом Свете до сих пор были хищническими. Англичане, конечно, никоим образом не были заинтересованы в активности Франции на северном континенте, и было вполне возможно, что его задержат для допросов. Капитан симпатизировал ему, он относился к Пьеру как к другу и как к равному, помогая изучать английский и одевая в свое платье, но он будет бессилен, если власти захотят перевезти Пьера в Лондон.
Пьер пошел в свою каюту и лег в ожидании утра. На рассвете он услышал лязг якорных цепей и почувствовал, что паруса были поставлены по ветру, и корабль поплыл вперед. Он поднялся и достал сверток матросской одежды, которую получил в первый день на корабле. Пьер снял камзол и штаны капитана и надел панталоны, жакет и плетеные сандалии. Спустя некоторое время он осторожно открыл дверь каюты.
Как он и надеялся, команда собралась на верхней палубе, наблюдая за берегом. Пьер легко выскользнул из каюты и подобрался к борту. Потом, как и на острове Демонов, он перегнулся через перила и бесшумно скользнул в воду.
Он поплыл к корме и позволил себе отдрейфовать подальше от корабля. Когда фигуры на корабле стали едва различимы, Пьер направился к берегу.
Он не стремился сразу выбраться на берег, а медленно продвигался к гавани, избегая встречных судов и ныряя при их приближении. Это было суетливое время. Рыбацкие лодки сновали по проливу, и некоторые из рыбаков видели его и что-то кричали. Он махал им, чтобы они не решили, что он в беде. Пьер мог представить себе их удивление при виде пловца, выбравшего для купания рассветные часы. Вода была холодной, и холод сковывал тело. Вскоре Пьер был уже между двумя пришвартовавшимися кораблями, тревожно озираясь по сторонам, боясь, чтобы его не заметили. Наконец, уверившись в своей безопасности, он выбрался на берег и лег на песок, чтобы перевести дыхание. «Золотая Роза», корабль, с которого он сбежал, стоял далеко у пристани. Между ними было несколько кораблей, которые загружались и разгружались. Он осматривал их в надежде увидеть французский флаг. Неподалеку от него матросы закатывали на палубу пустые винные бочки. Флаги были свернуты, но говор матросов, красивый и мурлыкающий, сказал ему все — так он был желанен после резкого английского, который он слышал на протяжении восьми месяцев. На винных бочках было написано слово «Бордо». Его сердце бешено заколотилось. Бордо был всего в тринадцати лье от Мирамбо, поместья его тети, куда его дядя адмирал вернулся после изгнания.
Первой мыслью Пьера было явиться к хозяину корабля, назвать себя и приказать вести корабль в Ла-Рошель — но слишком велик был риск, что никто не поверит ему. Он поплыл к дальнему борту корабля, где его не могли заметить, потом подтянулся на перилах и затаился. Этот борт корабля был уже загружен, но бочки стояли так плотно, что между ними негде было спрятаться. Он снял крышку с одной из них и залез внутрь, снова закрыв крышку.
Запах вина был сильным, и одуряющим. Когда они отплывут, он должен будет рискнуть и найти другое убежище. С этой мыслью Пьер и уснул.
Разбужен он был чудовищным ощущением голода. Он ничего не ел со вчерашнего ужина, а судя по его аппетиту, было уже далеко за полдень. Пьер осторожно поднял крышку и осмотрелся. Судно шло проливом проливу, качаясь на волнах. Пьер почувствовал острую резь в животе и понял, что не может больше оставаться в этом пьянящем винном запахе. Во время качки корабля бочки немного сместились, и ему удалось притаиться между ними. Пьер свернулся калачиком, положа голову на руку. Несмотря на сильный ветер, послеполуденное солнце высушило его мокрую одежду. Он спал.
Когда он проснулся опять, стояла ночь. Луна освещала небо и корабль своим тусклым сиянием, превращая все части судна в темные силуэты. Звезды сияли, как великолепные жемчужины. Пьер вытянулся, разминая онемевшие члены. Он никого не увидел, перебрался через бочки и сел спиной к мачте, чтобы слиться с ней. На востоке виднелось побережье Франции — возможно, Бретани — волнующее и родное, не то что желтые дюны острова Демонов. Он возвращался домой…
Всю ночь он думал только о НЕЙ. Зима прошла. Как у тебя дела, дорогая моя? Помогла ли тебе няня выжить? Дорогая Бастин! Я приплыву. Теперь уже скоро!
Он думал об острове так, как будто не было тех тяжелых месяцев: летняя красота озера, оживленное кряканье уток, окруженный цветами пруд, сцены их любви, сила осени и блеск зажженных небесных огней, удовлетворение от полных кладовых, сытые коровы в амбаре; суровая зима, побежденная теплотой и нежностью Маргерит, которая никогда не боялась… боится ли она сейчас?.. Приход весны, сопровождаемый нашествием льдов, тюленей и белых медведей… слава Богу, если этой зимой не было медведей!.. Потом эта конвульсия и рождение прелестного ребенка! Маргерит вновь здоровая, прекрасная, как сама весна… как она пришла к нему в тот день на южное побережье, и как она спала в его объятьях…
— Я иду, — повторял он снова и снова, глядя вдаль.
Перед самым рассветом он вернулся в свое винное убежище. Корабль был уже в Бискайском заливе. Скоро он проплывет мимо Ла-Рошели. Это будет незадолго до того, как войти в Жиронду. Там Пьер должен будет покинуть корабль. Его голос был силен, как никогда раньше.
Когда они сделали остановку в Руаяне, он снова был у борта. Пьер прыгнул в воду и поплыл к пустынному берегу. Когда он выбрался на сушу, стены города были прямо перед ним. Пьер снял одежду, выжал ее и снова надел. Его сандалии хлюпали от воды, но шаг был твердым. Ему предстояло пройти десять лье, но это ничего не значило. Главное — что он был во Франции.
ГЛАВА 66
Поздним вечером следующего дня Пьер вылез из маленькой рыбацкой лодки в доке Мирамбо. Он путешествовал и в повозке, и пешком — и наконец добрался до Шаранты, где ему удалось сесть на лодку, пообещав грести и выполнять другую работу.
Он поклонился своим благодетелям.
— Спасибо, добрые друзья. Я был бы рад накормить вас и предоставить отдых, если бы был уверен, что меня еще помнят в замке.
Те добродушно рассмеялись над ним.
— Дай-то Бог, — сказал старший из них. — Но мы полагаемся на стряпню своих жен, предоставляя все остальное великим.
— Тебе лучше идти через кухню, — добавил другой.
Пьер посмотрел на свою потрепанную одежду и засмеялся.
— Это правда, — потом махнул рукой. — Прощайте!
— Прощай и ты!
Пьер пошел по длинной аллее, которая вела к задней части замка. Как хорош он был, окруженный газонами, деревьями, под благословенными небесами Франции! Этот дом оставался таким, каким он знал его. По дороге он задавал себе вопрос: были ли здесь его дядя… или его тетя. Садовник посмотрел на него с подозрением.
— День добрый! — дружелюбно помахал рукой Пьер и побежал к террасе замка.
Рене, старый привратник, увидел его из окна и вышел.
— Что ты хочешь, друг мой? — беспокойно спросил он.
— Друг мой, друг мой, друг мой! — закричал Пьер и приподнял ошеломленного привратника.
— Боже мой! Альфонс! Жак! — крикнул Рене, пытаясь высвободиться из объятий Пьера.
— Разве ты не узнаешь меня? Мой дядя дома?
Рене отошел, чтобы оглядеть Пьера, когда в дверях появился Альфонс, готовый дать отпор нахалу.
— Боже мой! Монсеньер Пьер! Это невозможно!!!
— Это возможно. Это я! Я не мертв. Я всего лишь голоден. За пятьдесят часов я съел лишь краюху хлеба, кусочек колбасы и выпил три глотка вина… Мой дядя здесь?
— Идиот! — прикрикнул Рене на застывшего от изумления Альфонса. — Ты слышал, что сказал монсеньер граф! Немедленно! Нет, его сиятельство в Фонтенбло. Он будет изумлен!..
Пьера повели к длинному обеденному столу, где его уже ждали различные блюда и целая шеренга слуг. Вся обслуга замка собралась в дверях, чтобы посмотреть на вернувшегося молодого хозяина. Рене стоял за его спиной. Он прикрикнул на остальных, чтобы они оставили монсеньера графа в покое.
— Нет, нет! Это очень приятно. Я счастлив видеть вас всех. — Пьер повернулся к изобилию яств, стоявших перед ним. — Я не знаю, смогу ли съесть все это. Неожиданно я перестал чувствовать голод.
— Ах! Пусть так. Принесите теплой воды в комнату монсеньера графа. Приготовьте чистое белье. — Рене казался очарованным реакцией Пьера. — Вы примите ванну, а мы принесем немного холодной дичи и лучшего вина, монсеньер Пьер. Идите за мной, монсеньер Пьер! Дорогу! — крикнул он слугам, зазевавшимся в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32