«Что бы я ни написал, это не поможет, — мрачно размышлял он. — Она будет продолжать бороться до тех пор, пока сама не будет уничтожена, пока сама не будет поймана в сети лжи, расставленные Монморанси так ловко, что до последнего момента никто ничего не подозревал. Все произошло так быстро, что у меня даже не было времени защитить себя!»
Столь неожиданный арест! Арест, которого он никак не ожидал. Быть призванным к ответу, лишенным титулов, удаленным от двора — все это адмирал предвидел… но Бастилия, Турнелль вместе с теми, кто был так предан ему, кто следовал за его звездой и разделял его победы… Подделанные документы… приносящая только вред защита адвокатов низкого происхождения… А Франциск даже не протянул ему руки! Хотя Анна, должно быть, омывала слезами его подушку и молила не верить Монморанси, обвинявшего ее в любви к адмиралу. Если бы Франциск согласился встретиться с ним, если бы он мог снова заглянуть в это живое, насмешливое лицо, поговорить с человеком, чей юмор и воображение он так хорошо понимал и любил — как легко было бы объяснить то, что случилось с ним, рассказать о жалкой зависти коннетабля, в которой король разобрался бы и высмеял в более счастливые времена, продолжая оставаться сильным, хладнокровным и безжалостным воином. Во сне, до того, как он просыпался в пустоте очередного дня, Шабо разговаривал с дружеским лицом, глядя в жизнерадостные глаза, слушая удивительный голос, говорящий о том, как ему не хватало уверенности в решающие минуты (о чем не преминул напомнить Монморанси). Вот почему Шабо никогда не приходилось защищаться от внутренних врагов: Франциск всегда сам предупреждал его о тех, кто жаждал его падения, Франциск, который видел людей такими, каковы они были на самом деле. Он видел людей насквозь — и на протяжении тридцати лет он доверял Шабо, даря самую высокую привилегию — свою дружбу. Какие же слова нашел Монморанси, чтобы превратить друга Шабо в холодного, выносящего приговор монарха? Причиной тому были не извращенные коннетаблем события в Бургундии. В это Франциск никогда бы не поверил. Шабо нет нужды грабить королевскую казну — она всегда была открыта для него, как и его собственная судьба была открыта для короля. Франциск знал, что Шабо скорее разорился бы сам. Причиной могла быть только Анна! И все-таки, перед Господом он был невиновен — они оба были невиновны, потому что стержнем их союза был король. Но для того, чтобы сохранить свою честь в любви, которую он так ценил, Франциску стало необходимо предать Шабо забвению.
«И я хотел оказаться в забвении», — устало подумал он. «Вы не правы, сир! — громко произнес адмирал, представляя себя со стороны, сидящего за столом, потерявшего любовь Франциска, всеми отвергнутого. — Вы не правы!»А Франциск смотрел бы на него, скривив губы в столь знакомой улыбке. «Хорошо, Филипп Бесстрашный, скажи мне, в чем я не прав».
Только Шабо мог сказать так. Только ему было позволено простое «Сир». «Бесстрашный» было его прозвище, данное Баярдом в тот день, когда мальчик Шабо набросился на мальчика Франциска на рыцарском турнире: принц позволил своей лошади перейти дорогу Шабо, из-за чего тот сбавил ход и проиграл.
Шабо вздрогнул, словно его окатили водой. «Это утешение», — подумал он. Его утрата была так значительна, что даже стихийное бедствие не могло нанести ему большего ущерба… даже Пьер…
Раздался стук в дверь. Он повернулся.
— Войдите.
Вошел Гастон и поклонился.
— К вам пришла дама, монсеньер. Мадемуазель де ла Рош.
Шабо удивленно уставился на камердинера.
— Она здесь? — он поднялся, оттолкнув кресло. — Я встречу ее.
Маргерит была одета, как всякая дама, пришедшая на аудиенцию: бархатная полумаска скрывала ее глаза, ее фигура с головой скрывалась темно-коричневой накидкой с капюшоном. Когда адмирал вошел, она склонилась в реверансе. Шабо быстро подошел к ней.
— Мадемуазель!
Маргерит улыбнулась и вызывающе посмотрела на него.
— Простите, монсеньер.
Шабо взял ее за руку.
— Идемте в мою комнату, мадемуазель, там тепло и есть кресла. Гастон, принесите, пожалуйста, вина.
Они вместе поднялись по лестнице, и он открыл дверь в свой кабинет.
— Здесь немного лучше, хотя и не так уж хорошо, — он взял ее накидку. — Могу я увидеть ваше лицо?
Она сняла маску и поправила волосы.
— Боже! Как вы красивы, мадемуазель!
Маргерит улыбнулась и снова сделала реверанс. Шабо подумал, что эта девушка похожа на Диану де Пуатье в молодости, если жена сенешаля вообще когда-либо была молода. Но его гостья могла легко соперничать с ней. Не удивительно, что племянник потерял из-за нее голову.
Гастон принес вино и бокалы и придвинул кресла ближе к камину. Маргерит села.
— Монсеньер, — сказала она, когда камердинер ушел, — я должна просить вашей снисходительности из-за моего появления здесь.
— Не надо просить то, что всегда будет вашим, мадемуазель.
— Монсеньер… — очевидно, ей было тяжело продолжать. — Где ваш племянник? Пьер де Шабо? — она прижала руку к груди и болезненно покраснела.
Шабо отвернулся, чтобы не видеть ее смущения, и посмотрел на огонь. На мгновение его голова поникла, но он тут же поднял ее.
— Он мертв, мадемуазель. Он погиб в Турине, выполняя мое поручение. Я вчера получил письмо от моего друга и исповедника, отца Бенито…
Его голос затих, уступив место тягостному молчанию. Адмирал в страхе повернулся. Девушка сидела неподвижно, раскрыв рот и расширив глаза, как будто крича, хотя и не издавая ни звука. Шабо метнулся к ней.
— Мадемуазель! — он пытался дать ей бокал с вином, но она как будто не видела его. — Господи! — выдохнул он. — Гастон! Гастон!
Слуга распахнул дверь.
— Есть здесь какая-нибудь служанка? — спросил Шабо.
— Да, монсеньер. Пожилая женщина.
— Приведи ее, скорее! Я думаю, это приступ! О Господи!
ГЛАВА 30
Мы благословляем это великое мероприятие, которое обратит в нашу веру дикарей, населяющих земли от Терр-Нев до берегов Азии…
Голос епископа эхом разносился по собору, над склоненными головами моряков, солдат, женщин, которые сдерживали рыдания, чтобы не испугать стоявших рядом детей.
— …защити этих мужественных людей от опасностей моря, суровой зимы, от диких животных и туземцев. Мы предаем милости господа честнейшего человека, Жака Картье, монсеньера де Турнона, нашего сиятельного губернатора, Жана Франсуа де ла Рош, мессира де Роберваля, вице-короля Канады, Терр-Нев, Белль-Иль, Лабрадора, Гранд Бе…
Роберваль стоял, преклонив колено, подняв подбородок и полуприкрыв глаза, слушая эти слова с выражением сытого кота. Его голова слегка кивала после каждого титула. Епископ не пропустил ни одного. Это стоило рождественского подарка, посланного вице-королем в это утро в сиротский приют Святого Фомы.
Картье наблюдал за ним с саркастической усмешкой и переглядывался с Турноном. Звезда Роберваля была в зените, и сейчас даже собственное имя ублажало его слух.
Когда они вышли из собора, узкая улочка была запружена моряками, прощающимися со своими семьями и родными, потому что должно было пройти не менее двух лет, прежде чем капитан и его корабли вернутся из далеких земель. Хотя во время последнего путешествия им пришлось возвратиться раньше намеченного срока, потому что зима унесла много жизней и экспедиция могла остаться вообще без экипажа, необходимого для возвращения домой.
Картье и Турнон обошли столпотворение, но Роберваль направился в самую гущу. Его крепкая квадратная фигура в широком меховом плаще напоминала галеон, плывущий среди флотилии рыболовецких судов. Он не смотрел по сторонам, и толпа раздавалась перед ним, прижимаясь к стенам и наступая на ноги генералу и маркизу Турнону.
— Пардон, пардон, — бормотал Турнон, выбираясь из толпы и направляясь за губернатором. Картье, ругаясь, присоединился к нему.
— Господи! Какое высокомерие! Это невероятно!
Роберваль, даже если и слышал это, никак не отреагировал и не остановился, пока они не достигли причала. Там он принялся осматривать флот, который посылал впереди себя, чтобы люди сделали все необходимое для его успешного вступления в губернаторство. Пять кораблей водоизмещением от пятидесяти до ста двадцати тонн уже поставили паруса и были готовы к отплытию. На мачтах развевались знамена Франции.
Вице-король повернулся к Картье.
— Когда вы ожидаете прилив?
Великий мореплаватель не смотрел на него.
— В течение часа.
— Провизия погружена? Все готово к отплытию? — Картье сжал губы. — Жаль, что из-за своей занятости я не проследил за всем сам. Задержка в Рюэе…
Картье был явно обозлен.
— Жаль, что мы плывем без необходимой артиллерии, пороха и амуниции. Три недели мы без толку ждали здесь пять кораблей, снабженных провизией для двухлетнего плавания. Вы спрашиваете, все ли у меня в порядке. А как насчет тех приготовлений, которые были возложены на вас, монсеньер вице-король?
Роберваль побледнел, а его взгляд стал опасным.
— Я говорил, что амуниция была готова к отправке из Нормандии и Шампани. Те, кто отвечал за это, будут наказаны…
— Те, кто отвечал?! Вы отвечали. Господи, спаси эту новую землю!
Турнон поймал Роберваля за руку.
— Это не важно, Жак. Мы уже все уладили. Мы поплывем с тем, что есть, и потерпим до того времени, когда вице-король присоединится к нам. Дальнейшая задержка отплытия будет противоречить приказу короля.
— Вы не можете задерживаться, — хрипло сказал Роберваль. — Вы отплывете сегодня.
— С божьей милостью. И если ваша светлость доставит деньги для расплаты с корабельщиками, которые снарядили наши корабли в кредит.
— Мой казначей ждет вас в вашем доме, — холодно отозвался Роберваль. — У него тридцать одна тысяча триста ливров.
Картье поклонился.
— Тогда мне пора, — он повернулся, чтобы уйти.
— Помните! Вы ответственны за эти деньги! — сказал Роберваль.
Картье остановился, но не обернулся, держа себя в руках.
— Я был ответственным все эти годы, — бросил он на прощанье и быстро ушел.
Роберваль посмотрел ему вслед.
— Завистник! — надменно отчеканил он.
Турнон стоял, глядя на пристань, предвкушая путешествие, исполнение своей давней мечты. Радостный момент был омрачен угрозой, скрывающейся в этом чванливом существе, которое он возвысил из грязи. Этот человек мог передавить их всех! С чувством вины он подумал о презрении Картье к тому, что тот называл страстью Турнона — к его безутешной любви. Но взаимности не было! Он понял это. Любовь стала ему дороже, чем та земля, о которой он грезил много лет. Дороже — гораздо дороже — его собственной жизни! Если бы только она когда-нибудь смогла его полюбить, прийти к нему!
Он усилием воли отогнал прочь тягостные мысли, повернулся, взял Роберваля под руку и повел вдоль причала.
— Идем, дядя, ты должен увидеть наше отплытие. Это еще не ваш великий триумф, но это начало.
Роберваль высвободил руку и гордо пошел чуть быстрее, чтобы Турнону пришлось спешить, догоняя его. Турнон заметил свиту вице-короля, его лейтенантов Сен-Терра и Бомона, и полдюжины других, которые держались на почтительном расстоянии и следовали за ним, как охрана.
— Мне жаль, что придется оставить тебя, дядя, наедине с такой уймой скучных обязанностей…
Роберваль оглянулся через плечо.
— Организация, — сказал он, словно бы закончил фразу. — Все организовано.
— Добровольцы не спешат на землю дикарей и попугаев, даже после наших щедрых посулов, — невесело сказал Турнон. — Они больше верят матросским небылицам, чем научным трактатам.
— В колонистах не будет нужды. Я лично объехал тюрьмы.
— Я уверен, что ты отобрал лучших среди воров, — тяжелые брови Роберваля нахмурились, и Турнон продолжил более учтиво, — но для колонии нам нужны женщины и дети.
— Им прямо было сказано об этом, — грубо отрезал Роберваль. — Те, у кого есть семьи…
— Я понимаю. Счастливого путешествия и любящих подчиненных!
Они достигли причала, где стояли шлюпки для перевозки моряков на корабли. Маркиз посмотрел на удивительно живописное в этот момент лицо Роберваля.
— Что с вашей племянницей, дядя? Она еще не передумала?
— С ней не было никаких трудностей после того, как она приехала в Париж, — удовлетворенно отвечал Роберваль. — Она знает, что лучше не идти наперекор моим желаниям.
Турнон вспомнил о бедной равнодушной девушке, которую поцеловал на прощание, о неподвижной фигуре, которую он коротко обнял. Он подумал, что Маргерит выглядела так, словно жизнь покинула ее. Лучше бы она избегала его и была с ним упряма. Что они с ней сделали? Был ли он причиной ее поведения?
— Скажи ей… — он задумался над содержанием послания, которое мог бы передать ее бесчувственный дядя. — Скажи ей, что Новая Франция ждет свою королеву. — Взгляд Роберваля помрачнел. Он не собирался делить свое королевство. — И помни, дядя… — тон Турнона перестал быть учтивым, и Роберваль поднял удивленный взгляд. — Ты в ответе за ее безопасность и счастье.
Вице-король с башни наблюдал за пристанью и морем. Он стоял впереди, отдельно от своего эскорта. Даже мэр Сен-Мало и представители городской власти соблюдали дистанцию.
Вода прибывала, омывая подножие города и откатываясь с долгим шипением. Раздался сигнальный выстрел пушки, и все пять кораблей поставили паруса по ветру. Роберваль поднял голову. Сердце бешено колотилось. Все было для него: прилив, салют, белоснежные паруса. Когда корабли выстроились в одну линию, он понял что свободен. Он — вице-король! Исчез этот надоедливый человек! Исчезла его обуза! Бразды правления были в его руках!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 31
Они должны были отплыть из Ла-Рошели. На подъезде к городу длинный кортеж замедлил бег, и Бастин попыталась усесться поудобнее на муле. С улиц доносился тошнотворный запах сточных вод. Она зажала пальцами нос и брезгливо сморщилась.
— Фу!
Она предложила свой веер Маргерит, но та покачала головой. Девушка была равнодушна ко всему — такая же равнодушная, как и все эти последние месяцы с того ужасного дня, когда она посетила адмирала. Честно говоря, сперва, узнав о смерти Пьера, Бастин почувствовала облегчение, от которого ей самой было неловко. Опасности, неминуемо грозившей им, больше не существовало. С исчезновением Пьера исчез и секрет о той ночной свадьбе, и кто теперь знал, что вице-король сватает маркизу овдовевшую невесту? Но проходили дни, потом недели, но ничто на Земле — ни огромное приданое, которого Бастин не могла даже представить, ни драгоценности Коси, принадлежавшие теперь Маргерит, ни представление ко двору, ни внимание маркиза, безрассудно любившего девушку — не интересовало Маргерит и не могло вернуть ее к жизни. Вот тогда Бастин по-настоящему почувствовала страх. Разве возможно было так любить? Душа Маргерит словно погибла вместе с Пьером, оставив тело, которое одевалось в прекрасные платья, танцевало и делало реверансы при дворе, но было недосягаемым и бесчувственным. Даже король упрекал ее:
— Ваше очарование, мадемуазель, служит украшением нашего двора. Но вы должны научиться улыбаться.
За суматохой, связанной с приготовлениями к отъезду, домашними делами, сбором белья и посуды Бастин совершенно забыла о своем страхе перед этим ужасным новым миром. Маркиз построит для своей дамы великолепный дворец среди диких земель, и Бастин будет одной из его жительниц. Каждый предмет был дорог ее сердцу, и она не могла пропустить ни единой шкатулки. Простыни, белье и шерстяные одеяла! Ее господин и госпожа должны спать в тепле среди этой суровой зимы. Если бы только Маргерит могла забыть…
Несмотря на зловоние, к которому вскоре прибавился запах рыбы и соли, это был симпатичный городок с оштукатуренными белыми домиками и длинными извилистыми улочками, заполненными состоятельными и независимыми горожанами.
Сопровождавший их из Парижа монсеньер де Бомон, чье явное увлечение Маргерит породило в сердце няни бесплодную надежду, придержал коня, чтобы показать им в конец улицы.
— Море, мадемуазель! Разве это не радует вас?
Маргерит кивнула и слабо улыбнулась, но даже не повернула головы, чтобы посмотреть. «Он — как я, — подумала Бастин. — Он делает все возможное, чтобы поднять ее дух, но все тщетно. Ей все равно, едет она или стоит. Даже Бог и пресвятая Богородица не могут ее утешить. Ее молитвы стали небрежными».
Они выехали на пристань и у Бастин перехватило дух. Огромные барки с возвышающимися надстройками, покрытыми резьбой и украшенными серпантином, твердо стояли среди сверкающей воды. Их мачты были украшены яркими разноцветными знаменами короля, дофина, Турнона и Роберваля, развевающимися на фоне голубого неба.
Пристань была заполнена моряками, солдатами, уличными торговцами, портовыми девками и любопытными горожанами, разномастной толпой. Но среди толпы легко было различить будущих колонистов по их бледным, безжизненным лицам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32