А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Как бы то ни было, после первого шторма Пьер обнаружил, что даже сильные ветра могут приносить пользу. Среди различных обломков, выброшенных на берег, погибших рыб и диковинной флоры, поднятой из глубин, ветвей неизвестных деревьев и обломков безымянной лодки он нашел огромный дуб с корнями и ветвями. Этот гигантский путешественник с далекой земли поднял их дух и обеспечил Пьера работой на несколько дней, пока он не разрубил весь дуб топором и не сложил дрова в амбаре за загоном Абеляра.
Приход осени был одновременно прекрасным и пугающим. Знакомый небосвод над дюнами изменился за одну ночь. Свирепые ветра подхватывали песок и швыряли его по острову так, что одни дюны вдруг уменьшались в размерах, а другие вырастали совершенно в другом месте. Их удивляло постоянство тех дюн, которые окружали хижины, но они были защищены с севера и запада более высокими дюнами, принимавшими на себя удары ветров. Было очевидно, что изменялись размеры только тех холмов, склоны которых не поросли травой и лозой. Дюны нависали над их головами, казались угнетающими, но теперь они защищали их.
Но самым запоминающимся было видение, представшее перед ними одной из сентябрьских ночей. Пьер ушел в амбар за дровами. Внезапно Бастин и Маргерит услышали его удивленный крик и поспешили на улицу. В дверях они остановились, пораженные увиденным. Озеро блистало, как зеркало, а берег и дюны светились ярким и чистым светом. Пьер показал рукой на небо над северными холмами. Столбы света струились в небо, разрывая мрак ночи, словно дороги в небеса. Пьер и Маргерит вскарабкались на дюны, чтобы отыскать место, откуда струился свет, но он терялся за изгибами земли далеко в северном море. Они взялись за руки, восторженно любуясь сиянием.
Полярное сияние повторялось довольно часто после прихода осени, но каждый раз им казалось, что они стали очевидцами какого-то чуда. Им казалось, что там, за горизонтом, было начало мира и Вселенной.
— Я чувствую себя очень близко к Богу, — сказала Маргерит.
Пьер попытался понять ее уверенность в этом сходстве с бесконечностью. Борьба с дядей-аббатом многого стоила ему. Он отвернулся от религии, обвиняя объекты преклонения и благоговения в своем заточении в монастыре. Он прекрасно чувствовал себя в военных лагерях, где большинство солдат весьма редко прибегало к защите святых.
При дворе его тоже не беспокоило отсутствие религиозных чувств, потому что там до этого не было никому дела. Лишь отец Бенито бранил его, и Пьер терпел эту брань только из уважения к падре, как к человеку, а не как к духовному лицу.
Но столкнувшись с сильными и грозными стихиями, Пьер почувствовал необходимость в опоре. Когда он ближе узнал свою жену, то обнаружил в ней поразительные внутренние силы. Откуда они у нее? Чем объяснить ее хладнокровие? Он спрашивал себя, почему ему не удалось спокойно пройти через тяжелые испытания на корабле, которые она пережила так стойко. Хотя он не разделял ее веру, но обнаружил, что мог положиться на нее. Он чувствовал смирение и еще большую любовь.
ГЛАВА 48
Октябрьское солнце щедро грело богатые и плодородные поля Турени. Оно отражалось в водах Луары, притоки которой серебристыми лентами тянулись к ней мимо самых прекрасных замков от Орлеана до Шинона. Оно освещало флаг его величества над королевской резиденцией в Амбуаз и заливало светом осенние сады, заполненные шведскими и шотландскими лучниками, благородными рыцарями и прекрасными дамами, обещая им прекрасный отдых. Оно протягивало свои лучи сквозь квадратные окна резиденции фаворитки короля, игриво гладя нежные икры дамы и полы ее платья.
Возле кровати стоял высокий мужчина, не менее прекрасный, чем Его Солнечное Величество: его плечи были развернуты, ноги широко расставлены, а ягодицы загораживали лучи солнца, словно бы он ревновал свою возлюбленную.
— Я боюсь этой встречи, — нервозно сказал он. — Он будет упрекать меня. Он имеет право упрекать меня.
Герцогиня д'Этамп опустила глаза к своим рукам, сжав губы, словно сдерживая слова, готовые сорваться с губ. Когда она подняла голову, ее улыбка была теплой, а взгляд ласковым.
— Упрекать вас, любовь моя?.. Кто восстановил справедливость и обнаружил предательство!
— Да… — задумчиво сказал король. — Если Филипп поймет… Но я не могу выносить упреков старых друзей.
Он повернулся к окну, и с лица герцогини исчезла улыбка, как исчезает след на прибрежном песке. Она боялась, что не сможет продолжать разговор. Слишком велика была ее жалость и страсть к Шабо. Она поняла, что развязка близка. Даже когда бумаги Шабо были доставлены из Турина, вокруг его оправдания разгорелась борьба: Франциск не любил признавать свои ошибки, а кроме того, он подозревал ее. Только ли ради Филиппа она рисковала всем? Или из упрямства она отказывалась признать поражение и смириться с утерей надежды на власть? Она выиграла, она победила их всех, и король был готов унизить себя ради нее. Нет, я делала это не ради Филиппа, — честно призналась она. С тех пор, как ее любовь к Франциску остыла, она засомневалась в своей способности размягчить любого мужчину.
Она искоса посмотрела на мужчину, чье большое тело она знала так хорошо, и чьи мысли она могла направлять в нужное себе русло. Я почти потеряла его, — подумала она. — Но никогда больше я не сделаю подобного. Он будет моим до конца.
Анна встала и повернула его к себе.
— Не терзайте себя, мой повелитель. Филипп… адмирал будет переполнен благодарностью.
Его карие, полуприкрытые глаза увлажнились от слез. Он страстно привлек ее к себе.
— Я был плохим другом и теперь боюсь встречи с ним, — повинился он, как ребенок.
— Ни один монарх в мире не может сравниться с тобой, — совершенно искренне она. — Ты самый прекрасный рыцарь в мире, и Филипп знает это.
Их разговор прервал камердинер, осторожно постучавший в дверь.
— Ваше Величество, здесь монсеньер адмирал.
Д'Этамп поцеловала Франциска.
— Встреть его по-королевски, — прошептала она.
Он обернулся в ожидании, его плечи распрямились, а лицо осветилось улыбкой, делавшей его таким прекрасным.
— Филипп, друг мой! — он пошел навстречу, как только Шабо вошел в комнату.
Анна смотрела на Франциска, стараясь не привлечь внимание Шабо, обращенное к королю. Она видела, как Франциск замер, потрясенный, и на его лице появилось выражение неподдельной печали. Тогда Анна все же перевела взгляд на Шабо — и ее сердце, казалось, остановилось, а рука непроизвольно поднялась к горлу.
Когда-то перед битвой он стоял рядом с Франциском как равный адмирал. Теперь Филипп словно сжался, так что его гордые глаза смотрели в переносицу Франциска. Он был одет не без изящества, скрывавшего его худобу, но плечи, казалось, вот-вот сломаются под тяжестью одежды. Его волосы и борода были совершенно седыми. Теперь он выглядел как шестидесятилетний.
Адмирал хотел было преклонить колено, но король опередил его. Он привлек Шабо к себе, целуя его в щеки и плача.
— Мой дорогой друг, что я сделал с тобой?!
Шабо отстранился и вытер рукавом глаза. Он рассмеялся, чтобы заглушить рыдания.
— Ничего, что не мог бы вылечить жизнерадостный вид моего повелителя. — Неожиданно словно камень свалился с его души. Он взял короля за плечи со своей обычной фамильярностью. — Боже мой, государь! Я никогда не думал, что ваше платье может быть прекраснее наряда Анны!
Франциск разразился смехом облегчения.
— Иди и поцелуй ее, — приказал он. — Она не переставала верить в тебя.
Филипп повернулся, она протянула к нему руки и поцеловала в обе щеки. Ее собственные щеки пылали от гордости. Как много она позволяла себе в присутствии улыбающегося Франциска…
— А главный виновник отправлен на отдых, — спокойно сказала она, чтобы Филипп узнал об этом.
— В свой замок, — добавил Франциск, обнимая Шабо за плечи. — Мы изгнали Монморанси вместе с титулом коннетабля. Теперь во Франции есть только король… и монсеньер адмирал…
ГЛАВА 49
Впереди маячило западное побережье Франции. Под минимумом развернутых парусов корабль в густом тумане скользил по волнам. Туман прятал звезды и обволакивал море. Вице-король закутался в свой меховой плащ. Ветер был не слишком силен, но ноябрьский воздух заставлял тело зябнуть. Ближе к берегу туман рассеивался, и можно было видеть очертания побережья. Мэтр Альфонс отдал распоряжения и подошел к Робервалю.
— Это стрелка Курб, — сказал он. — Мы бросим здесь якорь до рассвета.
Роберваль кивнул и направился в свою каюту.
— Разопьем бутылку вина, — сказал он. Ему не хотелось этой ночью оставаться в одиночестве.
— Я присоединюсь к вам позднее, — ответил Альфонс с таким удивлением в голосе, что челюсть Роберваля отвисла. Что такого удивительного нашел рулевой в его словах?
Он споткнулся в темноте и выругался, потом зажег свечу. Свет отбрасывал в утлы каюты тени, напоминающие животных, скорчившихся в ожидании ударов плети их хозяина. Но на самом деле они были готовы наброситься на него, и он знал это. Именно из-за них Роберваль засыпал с зажженной свечой, к утру сгоравшей дотла. В море не было большей опасности, чем пожар, и Альфонс постоянно упрекал его, но Роберваль сильнее боялся этих темных существ. Особенно после всех смертей…
Он слепо посмотрел вокруг себя. Его бедная Лизет! Сейчас он был бы рад ее податливому телу! Но в каюте больше не было разбросанных бархатных юбок, здесь был только грубиян, вдруг оставшийся без прислуги.
Он поставил на стол две бутылки и откупорил одну из них.
— Альфонс! — позвал он.
— Иду, монсеньер! — рулевой открыл дверь и на секунду замер на пороге, как маленькая, яркая птичка.
— Закрой дверь, — приказал Роберваль. — Снаружи прохладно, если я еще простужусь, то меня вынесут с корабля на носилках.
— Так уж и на носилках! — усмехнулся Альфонс.
Роберваль так долго жил со страхом, что все его существо тосковало по нежности и облегчению. Все, что случилось с ним, казалось таким ужасным. Ему хотелось прильнуть к привычной, если и не соблазнительной, груди жены. Он никогда так не любил и не нуждался в Элен, как сейчас. Ее раздраженный голос больше не слышался ему по ночам, зато теперь ему казалось, что ее лицо смотрело с подушки рядом и он слышал успокаивающее мурлыканье:» Все хорошо, дорогой. Теперь ты можешь успокоиться «.
Каким-то образом его страх и мучения происходили от Маргерит: не от сцены на палубе и не от удара шпагой ее любовника, а от проклятья, которое она наложила на него из-за того, чего он даже не мог вспомнить. Он видел себя высоко над ней, а она стояла в нимбе света, исходящего от ее волос. Ее гнев был цепью, которая связала их, его с ней, а ее с ним.» Мир в аду!»— кричала Маргерит. И потом;» Бог проклянет тебя!»Она не могла этого сделать, — повторял он себе снова и снова. — Моя собственная племянница!» Это было после его приговора. Тогда ему казалось, что его власть вернулась к нему — когда они с Альфонсом придумали такой замечательный план, могущий разрешить все его трудности. Но едва они направились в Кап-Бретон, проклятье господне действительно пало на него. Альфонс пытался рассказать ему о ребенке, укушенном в трюме крысой, но Роберваль стоял на коленях, держа перед собой распятие, и не слушал его. Он выкрикивал обещания Богу и молил, чтобы тот отвел от него проклятие племянницы.
Они отчаянно боролись, чтобы предотвратить распространение чумы. Роберваль приказал выбросить в море всех, кто казался зараженным. Но проклятье выползало из трюма и подбиралось к верхней палубе. Однажды утром Лизет глупо улыбалась ему, а он удивился румянцу, покрывшему ее обычно бледное лицо. Потом она стала раздеваться, и он заметил волдыри у нее под мышкой.
— Прочь от меня! — заорал он.
Они тащили ее из каюты, отдирая цепкие пальцы от дверей и перил, к борту корабля. Ее крики напоминали крики раненого животного.
— Я никогда не забуду этого, — говорил Роберваль в воображаемом диалоге с женой.
Оставшиеся в живых были рады высадке на зеленом берегу Канады. Они едва слушали разъяснения причин их отплытию и соглашались с его обещаниями вернуться. Они целовали землю и даже не собирались на побережье, чтобы проводить его.
Но проклятье не оставило его. До самого последнего дня корабль швыряло в штормовом осеннем море. А по ночам к нему являлись эти темные существа.
Альфонс открыл вторую бутылку и помахал ею в воздухе.
— За весну и за наше следующее путешествие, монсеньер!
Роберваль обкусил ноготь большого пальца.
— Если на берегу все будет хорошо, — мрачно сказал он.
— Но вы можете сделать так, что все будет хорошо. Одно слово капитану порта — и команда скоро будет распущена… Потом все услышат печальную историю о попытке создать колонию и о чуме… Ваше донесение готово?
Роберваль тряхнул документом. Он открыл дневник в том месте, где упоминалось об остановке корабля — там не было ни одного слова о демонах или о наказании, постигшем его племянницу и ее няню. Он вслух прочел донесение о чуме и остановке в Кап-Бретоне. Среди колонистов, к которым Роберваль должен был приплыть на помощь, были:
Маргерит де ла Рош де Коси
Бастин де Лор, няня
Пьер де Сен-Жан, рыцарь…
«Сен-Жан» было зачеркнуто и сверху написано «Шабо».
— Шабо? — удивленно спросил Альфонс.
— Он раскрыл свое имя в тот день, когда спрыгнул с корабля.
— Он родственник адмирала? — Альфонс просто проявлял любопытство.
— Его племянник, он сказал. Но об этом не стоит беспокоиться. Адмирал не поднимает головы из страха потерять ее. — Роберваль удовлетворенно улыбнулся. — Я изменил имя, чтобы его дядя был в курсе. К нему у меня есть старый счет.
Голубые глаза Альфонса внимательно посмотрели на вице-короля. Потом он приложился к своей бутылке.
— Может статься… — наконец сказал он. — Это было бы неплохо… история о юной леди, оставленной в дикой стране, способна вызвать при дворе романтические переживания. Она была очень красивой. Даже король восхищался ей…
Роберваль напрягся.
— Что ты имеешь в виду? — хрипло сказал он, снова почувствовав испуг.
— Только то, ваше превосходительство… если мы поменяем эти благородные имена местами…
Роберваль нагнулся над столом. Палец Альфонса уперся в список под заглавием «Умерли от чумы».
— Это будет печально… но окончательно.
Роберваль откинулся на стуле. Среди обещаний, данных богу, он поклялся привести экспедицию для спасения выживших на острове Демонов, если таковые будут. Глядя на рулевого, он поражался хитрости этого человека, законченности его мыслей. Роберваль еще раз подумал о тех опрометчивых посулах, которые он дал Всевышнему в минуты отчаяния.
ГЛАВА 50
В ласкающем тепле, в мягком сиянии восковых свечей, подавленный огромным количеством оленины и мяса молодых лебедей, свинины и крольчатины, жареных жаворонков и свежей осетрины («Никакой рыбы, пожалуйста! Она была нашей единственной едой последние дни!»), айвы в томате, салатов всех видов, в том числе и украшенных ярко-красными петушиными гребешками, в приподнятом настроении (но не от окончания утомительного путешествия, а от крепких вин Шампани и Бордо) мессир де Роберваль откинулся в кресле и издал звук, вежливо не замеченный градоначальником Ла-Рошели и его женой, которая была сама доброта.
Роберваль был доволен приемом, уважением градоначальника, монсеньера де Криспена, его интересом к основанию колонии в Новом Свете, его готовностью поверить в тот факт, что вся команда, вернувшаяся во Францию, состояла из потенциальных мятежников. В действительности он был рад заполучить лишних гребцов на галеры.
— Вы не представляете себе, монсеньер вице-король, как не хватает гребцов на галерах. Нам обоим будут благодарны.
Роберваль почувствовал себя в безопасности, наблюдая за тем, как с корабля выводили команду, закованную в кандалы. Угрюмая компания! Вид одного из отвратительных грубиянов запечатлелся в его памяти: его лицо со шрамом было прямо-таки дьявольским.
Разогретый самым прекрасным вином, какое только может быть во Франции, монсеньер де Криспен раскрыв рот слушал ответы на свои вопросы, и если бы Роберваль сказал ему, что пропавшие колонисты и команда свалились с края земли на полюсе, мэр ни на минуту не усомнился бы в этом.
— Это очень редкий коньяк, — с глупым видом сказал губернатор, предлагая Робервалю бутылку.
Вице-король лишь улыбнулся в ответ такой же глупой и снисходительной улыбкой. Они молча чокнулись.
— Не только я и моя добрая жена… — монсеньер сделал жест в сторону мадам, которая мило улыбнулась, — …с нетерпением ждали возвращения вашей светлости, но я могу сказать, что этого ждала вся Франция!
Роберваль слабо махнул рукой. Ну, это уж слишком — вся Франция.
— Но это действительно так. Монсеньер адмирал предупредил все порты. Он хотел немедленно узнать о вашем прибытии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32