– Что прошло, то прошло, Шторм, – сказал Кейн. – Ты вернулась в родные края, и теперь уже никто и ничто не сможет заставить тебя покинуть их.
Шторм удивленно вскинула глаза на брата – так поразило ее его неожиданное замечание, но она сочла за лучшее промолчать. «Неужели он что-то заподозрил? – спрашивала она себя. – Неужели Кейн догадывается, почему я уехала из дома?»
Но все же, в конце концов, она решила, что быть такого не может, чтобы Кейн что-то знал о ее подспудных мыслях. Она всегда хранила в тайне свою несчастную любовь, и никто, кроме ее лучшей подруги Бекки Хэдлер, не знал ничего об этом.
Дорога сделала резкий поворот и пошла дальше по сырому болотистому участку, поросшему с двух сторон сушеницей. У Шторм перехватило дыхание. В ста ярдах от нее стоял родной дом. Он совсем не изменился за те годы, которые она провела вдали от него. Он был точно таким, каким снился ей каждую ночь на протяжении последних четырех лет.
Сначала отец выстроил дом на две комнаты из камня, который сам таскал сюда с берегов реки Платт. Затем в свободное от работы время – а трудился он много и упорно, занимаясь разведением крупного рогатого скота и устройством ранчо, – отец пристроил к кухне еще одну комнату, которая стала их с матерью спальней.
Потом начал подрастать Кейн, и когда мать снова была на сносях, отец надстроил второй этаж над основными двумя комнатами дома. Второй сын, мальчик, родившийся зимой, вскоре умер от воспаления легких. Еще через три года у матери произошел выкидыш, и таким образом Кейн оказался на десять лет старше своей сестры. С рождением Шторм второй этаж, который так долго пустовал, был наконец занят.
Натянув вожжи, Кейн остановил лошадей, и коляска замерла у широкого крыльца, которое было выстроено, когда Шторм исполнилось пять лет. Это была, по существу, открытая веранда под навесом. Шторм неподвижно сидела, не сводя глаз с дома, как будто смотрела и не могла на него насмотреться. Для нее родной дом был всегда как что-то само собой разумеющееся, неотъемлемое, но за эти четыре года он приобрел в глазах Шторм новое значение. Она поняла, что любит каждый его камень, каждую дощечку. Она любит холмы Ларами, которые надежно укрывали их усадьбу от яростных зимних ветров. Дом был для нее крепостью, твердыней, тем, что – она знала это – не даст ей пропасть в этом мире.
Внезапно дверь широко распахнулась и из нее выбежала невысокая пухлая женщина, которой по виду было далеко за сорок. Она устремилась вниз по ступеням, выкрикивая имя Шторм.
– Мария! – взвизгнула Шторм от восторга и моментально спрыгнула с коляски. Она бросилась в широкие объятия, восклицая: – Как я рада снова видеть тебя!
В ее памяти сами собой возникли картины прошлого. Когда Шторм была уже подростком, она потеряла родителей. Горе, охватившее ее, было невыразимым, и она плакала целыми днями, припав к уютной теплой груди этой женщины.
Со временем Мария стала для нее чем-то вроде матери, подруги и близкого человека в одном лице. С ней можно было поделиться и горем и радостью, ей можно было поведать все свои секреты… или почти все. Так думала Шторм, крепко сжимая в своих объятиях экономку и целуя ее в ответ на ее теплые приветствия.
Еще раз крепко прижав девушку к себе, Мария, наконец, отстранилась от нее, чтобы внимательно вглядеться в лицо Шторм.
– Наконец-то ты дома, – сказала она, выговаривая слова с легким акцентом.
– Я так рада, что вернулась, Мария! – Шторм снова перевела взгляд на старый дом, а затем взглянула на клумбы, разбитые вокруг крыльца. Знакомый аромат готовящегося праздничного блюда проникал во двор через распахнутую дверь, и Шторм, втянув носом воздух, одобрительно посмотрела на Марию.
– Ты готовишь мое любимое блюдо, ведь правда? – она рассмеялась и почувствовала, что у нее, как в детстве, «слюнки потекли» от вкусного запаха.
– Си, – кивнула Мария, широко улыбаясь, а затем нахмурилась, услышав старческий надтреснутый голос, зовущий Шторм.
Шторм обернулась и с радостным криком бросилась навстречу седовласому старику, неловко спешащему к ней на неуклюжих кривых ногах. Они молча поприветствовали друг друга, но о силе их чувства говорили их крепкие объятия. Это была трогательная сцена. Джеб первым отступил от Шторм на шаг, его морщинистое лицо выражало сильное волнение.
– Ты не слишком-то хорошо выглядишь, Шторми, – сказал он, пристально вглядевшись в нее. – Ты сильно исхудала, а под глазами у тебя появились темные круги. Знаешь, на кого ты похожа? На маленького совенка. Ты болела?
– Нет, просто я переутомилась. Но теперь, когда я дома, мои дела быстро пойдут на поправку.
– Тебе не следовало так, сломя голову, бежать из родного дома, – в голосе Джеба слышалось плохо скрытое раздражение. – Никто и ничто в мире не стоит того, чтобы из-за них покидать семью.
Неужели старый Джеб знал что-то о причинах ее стремительного отъезда в Шайенн? Шторм была потрясена этим.
«Неужели он знал мою тайну? Нет, – она покачала головой. – Этого не может быть. Откуда он мог проведать обо всем?»
– Ты поужинаешь с нами сегодня? – спросила Шторм старика, слыша, что Кейн нетерпеливо окликает ее, желая знать, намеревается ли она простоять с этой старой развалиной здесь до ночи, переливая из пустого в порожнее.
– Сегодня никак не выйдет, Шторми, – отозвался Джеб, игнорируя и самого Кейна и его слова с «лестной» характеристикой в свой адрес, – Я целый месяц навязывался в гости к своему среднему сыну, и вот он приготовил, наконец, для меня хлебный пудинг. Если я сегодня не приеду и не съем его, он больше никогда не позовет меня к себе.
– Ну, хорошо, увидимся завтра, – сказала Шторм и пошла к крыльцу, на котором ее уже давно ждала Мария.
Взяв девушку под руку, Мария ввела ее в прохладную затемненную общую комнату и остановилась у подножия лестницы, ведущей наверх, где располагались две спальные комнаты.
– К тому времени, когда ты умоешься с дороги и переоденешься, моя милая, на столе уже будут стоять поджаренные бобы и салат, приготовленный из зелени с нашего огорода.
Шторм уже почти взошла наверх по лестнице, когда услышала вдруг за спиной громкое сопение и взглянула через плечо. Сзади стоял Кейн, с осуждением уставившись на нее. В каждой руке у него было по большому саквояжу, а под мышку была засунута одна из коробок.
– Ты вполне могла бы помочь мне со своим багажом, – проворчал он.
– Но, Кейн, – Шторм улыбнулась ему как можно более беспомощной и жалкой улыбкой, – ты же знаешь, какая я хрупкая.
– Ха! – воскликнул Кейн. – Ты такая же хрупкая, как кусок невыделанной шкуры, даже если выглядишь так, будто тебя может сдуть легкий ветерок.
И он последовал за усмехающейся Шторм вверх по ступеням и затем в ее комнату. Там Кейн сгрузил ее вещи прямо на пол и, громко топая сапогами, поспешил вниз за остальным багажом.
– Мои туфли остались в коляске. Захвати их заодно, ладно? – крикнула ему вслед Шторм, добродушно усмехаясь.
Причем она не обратила никакого внимания на то, что бормотал себе под нос Кейн, выходя из комнаты. Впрочем, она без труда могла вообразить себе, что именно он говорил. Грустно вздохнув, Шторм огляделась вокруг в своей старой комнате. Все было будто она никуда и не уезжала. Она подошла к окну и взглянула на далекую цепь синих гор. Так она долго стояла, слушая пение птички, спрятавшейся где-то в глубине темно-зеленой кроны высокой сосны. Шторм познала в этих четырех стенах столько радости и столько горя, что сейчас не могла отделаться от нахлынувших на нее воспоминаний.
Отвернувшись от окна, она начала обходить комнату, провела рукой по большому лоскутному одеялу, лежавшему на кровати, слегка коснулась ладонью голубых муслиновых занавесок, которые они с Марией сшили незадолго до отъезда Шторм в Шайенн. Она любовно провела пальцами по туалетному столику из дерева сосны, гардеробу, креслу-качалке и маленькому прикроватному столику. Вся мебель была сделана местным столяром.
Шторм открыла окно, чтобы впустить в комнату легкий ветерок, дующий с гор. А затем уселась в кресло. Оттолкнувшись ногой, она начала раскачиваться в нем и, закрыв глаза, погрузилась в приятные ощущения уюта и тепла родного дома.
– Ты что это тут расселась как королева? – спросил ее Кейн, с грохотом ставя на пол тяжелый сундук и пугая этими громкими звуками ушедшую в себя Шторм. Когда она открыла глаза и взглянула на него, он как раз ставил на пол рядом с ее босыми ногами туфли и предостерегающе говорил: – Ты бы лучше пошла умылась. Мария уже собирает ужин на стол.
– Я сейчас, – Шторм легко вскочила с места и, подхватив самый маленький саквояж, поставила его на кровать. Открыв его, она достала чистое нижнее белье, затем наполнила водой из кувшина фаянсовый тазик, украшенный ручной росписью, и тут же услышала, что в комнату вошла Мария.
– Как хорошо, что она вернулась, правда, Кейн?
Ее губы растянулись в добродушной улыбке, когда Кейн ответил:
– Да, но не следует, чтобы она об этом знала. Она нам на голову сядет, если догадается об этом.
– Я все слышала, Кейн Рёмер, – воскликнула Шторм и начала торопливо умываться.
Мария зажгла керосиновую лампу, висящую над столом в большой кухне, и поправила фитиль так, чтобы тусклый свет ровно освещал тарелки с дымящимися мексиканскими блюдами, которые она приготовила специально для Шторм.
Когда сильно приправленная разными специями и пряностями пища была поглощена с большим энтузиазмом и удовольствием, Мария и Кейн обрушили на Шторм все новости о событиях, произошедших на ранчо и в Ларами за время ее отсутствия. Вообще-то, каких-то потрясающих событий и изменений на ранчо не произошло, но город Ларами переживал настоящий подъем. Увеличилась не только численность его населения, изменилось само лицо города. Появилась новая мясная лавка, в которую Кейн поставлял говядину, одна немецкая чета открыла новую булочную, и, конечно же, в городе появился еще один салун.
– Это именно то, что сейчас жизненно необходимо Ларами, – засмеялась Шторм, – еще один салун!
– Что верно, то верно, – засопела Мария и начала собирать грязную посуду.
Кейн откинулся на спинку стула и заметил с дьявольской улыбочкой на устах:
– Да, но в новом заведении, между прочим, работают довольно смазливые девицы.
Мария схватила его за руку, когда он направлялся мимо нее к двери, ведущей на улицу.
– Надеюсь, ты будешь держаться подальше от всех этих «довольно смазливых девиц», работающих там.
– О, конечно, конечно, Мария, – произнес Кейн, открывая дверь, – я так и сделаю. Ты же знаешь, я никогда не волочусь за необузданными девицами.
– Ха! – воскликнула Мария, а затем вручила Шторм полотенце и принялась мыть груду тарелок, мисок и столовых приборов.
Конечно же, когда за дело берутся две женщины, дело ладится споро, и вскоре вся посуда была перемыта, насухо перетерта и расставлена. Шторм подмела пол, составляя во время этого занятия планы на завтра. И поэтому, когда Мария заговорила с ней, Шторм не поняла, о чем идет речь.
– Прости меня, Мария, – сказала она. – Я все еще витаю в облаках. Повтори, что ты сказала?
– Я сказала, что Бекки Хэдлер вернулась домой.
Шторм была до того ошеломлена этим известием, что не могла сначала вымолвить ни слова. А затем слова так и хлынули из нее неудержимым потоком.
– Мария, это делает меня вдвойне счастливой: я дома и рядом со мной снова моя милая Бекки! – воскликнула Шторм, роняя веник на пол. – Как она выглядит? Она изменилась? Мне не терпится повидать ее. Мы о многом должны поговорить, многое обсудить и рассказать друг другу.
– Успокойся, Шторм, ты сейчас проглотишь язык от такой скороговорки, – предостерегла ее Мария, сдерживая улыбку, – ты захлебнешься от слов. Что касается Бекки, она выглядит лучше, чем когда бы то ни было. У нее те же черные курчавые волосы, те же большие карие глаза, – но затем, после небольшой паузы, Мария добавила: – И все-таки она изменилась. Последний раз, когда я говорила с ней, мне бросилось в глаза то, что та беззаботная улыбка, которую и ты прекрасно помнишь у нее с детства, безвозвратно утрачена. Думаю, жизнь жестоко обошлась с ней.
Шторм вопросительно взглянула на Марию.
– Что ты имеешь в виду, говоря о произошедшей в ней перемене? С ней что-то случилось за это время?
Мария глубоко вздохнула и села за стол.
– Я так и думала, что рано или поздно об этом зайдет речь, – произнесла она, когда Шторм тоже уселась за стол напротив нее, обеспокоенно хмуря лоб. Помолчав, она вдруг сказала коротко и прямо: – Бекки стала теперь дорогой проституткой.
Шторм широко открыла глаза от изумления и лишилась на минуту дара речи. Если бы ей сказали, что Бекки превратилась в лошадь, она, пожалуй, удивилась бы этому известию меньше, чем тому, которое услышала. Это было невероятно!
Мария протянула руку через стол и похлопала Шторм по руке. Но девушка все еще не могла прийти в себя.
– Не переживай так, Шторм. Бекки вовсе не похожа внешне на проститутку.
Внезапно с уст Шторм сорвались слова боли и негодования.
– Кто распространяет эти лживые сплетни о Бекки? – возмущенно воскликнула она с закипающими на глазах слезами. – Какие интриганы, какие старые всезнайки, сующие свой нос в чужие дела, болтают о ней такие гадости?
– Послушай, золотко мое, – спокойно произнесла Мария. – Я понимаю, ты не хочешь верить во все это. Я тоже не хотела верить сначала, но боюсь, все это правда. Хочешь, я приведу тебе факты, а ты, выслушав их, сама сделаешь выводы. Согласна?
Шторм молча кивнула, и Мария начала свой рассказ:
– Три месяца назад однажды после полудня из прибывшего в Ларами дилижанса вышла Бекки в умопомрачительном наряде – дорогом, модном, ну просто роскошном! Она пересекла улицу, вошла в гостиницу «Прерия» и сняла там самый шикарный номер. На следующий день она наняла кабриолет и лошадь на городской конюшне и выехала из города. Она вернулась только перед самым заходом солнца. Точно так же она вела себя следующие два дня. А затем – на третий день – она пошла в банк и выложила кругленькую сумму денег, чтобы купить старый домик у реки и участок земли вокруг него. Ты знаешь, о чем я говорю, это та хибара, куда вы забирались, будучи детьми, чтобы рассказывать друг другу страшные истории – про духов и колдунов. Она находится как раз за хижиной Мэгэллена.
Шторм снова кивнула, и Мария продолжала: – Прежде чем Бекки въехала в новое жилище, она отремонтировала его. Поставила новую крышу, сделала большое крыльцо, покрасила все здание. Теперь ты можешь вообразить себе, какая волна сплетен и пересудов поднялась вокруг нее. Как могла нищая сирота Бекки Хэдлер выложить такую сумму денег? Затем было замечено, что каждую пятницу после обеда Бекки отправляется на дилижансе в Шайенн и возвращается только в воскресенье после полудня. Кроме того, – произнесла Мария, вздыхая, – из банка просочились сведения, что каждый понедельник утром Бекки кладет на свой текущий счет кругленькую сумму денег. Но главным образом эти слухи укрепились и подтвердились тогда, когда Реверенд Майлз и его жена приехали из Шайенна, где они гостили у друзей, и сообщили следующее: они видели там Бекки с мужчиной, когда те входили в шикарный отель. Они не придали этому сначала никакого значения, но на следующий день они случайно увидели ту же Бекки, входящую в тот же самый отель. Однако на этот раз она шла под руку с другим мужчиной. Обоим мужчинам было за пятьдесят, и они выглядели людьми состоятельными.
Мария взглянула на Шторм вопросительно и строго.
– Все это хоть о чем-то говорит тебе, Шторм?
Шторм неохотно кивнула головой.
Факты с очевидностью свидетельствовали против ее подруги, которую Шторм знала с детских лет. Для Бекки существовал только один-единственный способ добывать такие суммы денег каждую неделю – если она, конечно, не занималась золото добычей.
И все же Шторм не могла произнести этих слов вслух. Она встала, пожелала Марии спокойной ночи и поднялась вверх по лестнице к себе в комнату, где сразу же легла в постель. Но сон не шел к ней, она долго лежала с открытыми глазами и слышала, как каминные часы внизу пробили полночь. Большая сосна за окном отбрасывала призрачные тени на стену, а Шторм обдумывала услышанное и все никак не могла смириться с тем, что узнала сегодня.
Глава 2
Кейн свернул газету, которую он получил накануне из Шайенна, и положил ее на пол рядом со своим стулом. Он только что с интересом прочел сообщение о том, что бычки достигли на рынке рекордно высокой цены. Настало время воплотить в жизнь те планы, которые он уже давно лелеял в душе.
Он взглянул через стол на свою сестру. На его губах заиграла улыбка, когда он увидел, с каким забавным усердием она поглощает яичницу с мясом вместе с хорошей долей жареного картофеля и белого хлеба.
Сколько помнил Кейн, у Шторм всегда был отличный аппетит, как и положено дочери фермера, выросшей на свежем воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39