В данную минуту его интересовала только его дочь и ее безопасность.
— Разговор не займет много времени, — заверила я. — Затем я вернусь и буду сидеть с Клариссой.
— Срочности нет. Миссис Пендавс дала ей снотворное. О чем Вы хотели говорить?
— Перед тем, как ей стало плохо, Кларисса пыталась рассказать о преследующих ее кошмарах — они связаны с той фигурой, которую она наблюдала тогда в тумане.
Может быть, нужно было рассказать о рисунке, но что-то удерживало меня.
Он снова пристально разглядывал меня поверх сложенных ладоней, волчья голова перстня привлекла мое внимание.
— Ей удалось сказать что-то вразумительное? — спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
— Но что она все-таки сказала?
Я колебалась, понимая, что мой ответ ему не понравится. Но не могла же я утаить такую важную вещь!
— Она узнала в той фигуре знакомого и близкого ей человека. Мне кажется, она уверена, что видела мать.
— Это исключается, — он смотрел на меня с явным отвращением. — Вы хотите заставить меня поверить в призраки, мисс Лейн?
— Я сама в них не верю. Но Кларисса верит. А воображение ребенка просто непредсказуемо.
Он с минуту подумал, потом, хоть и неохотно, кивнул в знак согласия.
— Простите меня. Вы же не виноваты в ее видениях, призрак это или не призрак. Но меня беспокоит эта склонность к фантазиям. Я…
— Вы опасаетесь, что можете потерять ее, как потеряли ее мать, — сказала я мягко.
Он провел рукой по волосам.
— У меня кроме нее никого нет. Я не хотел бы лишиться ее, мисс Лейн.
Я вздрогнула от этой мысли.
Он замолчал, слышно было только тиканье часов на камине и наше дыхание. Он машинально крутил перстень на пальце, а я поймала себя на том, что считаю махровые розы на узоре ковра и не могу решиться сказать, что меня беспокоит.
— Милорд…
— Джессами…
Мы одновременно начали говорить и одновременно остановились. Я заставила себя продолжать, прежде чем он успел собраться с мыслями, ибо, если бы он начал первым, моя задача была бы труднее.
— Извините, милорд, но должна Вам сказать еще кое-что. Одну минуту.
Я принесла гребни из спальни и положила их на стол перед ним.
— Хочу вернуть Вам их.
Он взглянул на них, но не взял.
— Извините, но я не могу их принять, — добавила я. Он с горечью усмехнулся.
— Да, конечно, я понимаю, что Вы их не можете принять. Снова вынужден извиниться перед Вами. Я слишком поглощен своими заботами, у меня не было времени подумать о Ваших.
— Милорд?
— Вы не тот человек, за которого я принимал Вас, мисс Лейн, — он сделал знак рукой, предупреждая возражения. — Не хочу обвинить Вас в том, что Вы намеренно ввели меня в заблуждение. Скорее, Вы не знаете сами себя.
— Вы говорите загадками, — сказала я, ощущая, как чувство неловкости овладевает мной.
Он вздохнул.
— Все очень просто. В постоянной заботе о насущных проблемах я не разглядел в Вас некоторые черты.
Я выпрямилась.
— Естественно, Вы не можете знать все подробности о Ваших людях, но не понимаю, почему это должно огорчать Вас.
— Я ошибочно принял Вашу спокойную сдержанность за силу характера…
— То есть…
— …Ваше умение контролировать свои эмоции за безмятежность и ясность ума…
— Вы не смеете…
— …и Ваши колебания за девичью робость.
Он сделал паузу, чтобы яснее прозвучали последующие слова и окинул меня холодным взглядом, который лишил меня остатков самообладания.
— Вчера вечером я убедился в своей ошибке. Мне захотелось пощупать, цел ли мой узел на затылке.
— Должна признаться, Вы напугали меня вчера, — сказала я дрожащим голосом.
— Напугал? Вы были в ужасе. Дайте руку и я покажу, какую шишку Вы мне наставили.
Я отдернула руку назад, больно ударившись локтем о край дивана.
— Это ни к чему. Согласна, что проявила чрезмерную вспыльчивость. Но в той ситуации Вы должны были предвидеть, что сдержанность может мне изменить.
— Моя дорогая Джессами! Что я Вам сделал такого плохого? Только обнял Вас и сказал, как Вы мне дороги.
Это вовсе не причина для баталии, которую Вы затеяли.
— Я гувернантка и у Вас на службе. Вряд ли было уместно…
— Чепуха. Вы прекрасно знаете, что для меня Вы гораздо больше, чем гувернантка. Вам просто удобнее ограничить наши отношения официальными рамками.
— То, что Вы говорите, смешно. К чему мне настаивать на зависимом положении, если у меня есть право на другое? Это было бы непростительной глупостью.
Его взгляд выражал полную уверенность в своей правоте.
— Потому что чем ниже положение, тем безопаснее расстояние.
— Какое расстояние? Между мной и Вами?
— Нет. Думаю, если бы Вы хотели держать меня на почтительном расстоянии, Вы нашли бы, как это сделать.
— Тогда о каком расстоянии идет речь? Не вижу логики.
— Отделяющее Вас от жизни, Джессами, — он повертел кольцо на пальце. От жизни и счастья. От всего, что стало бы принадлежать Вам, если бы Вы немного ослабили узду на своих чувствах. — Сказав это, он неожиданно замолчал.
Я вскочила на ноги, не в силах больше сносить его нападки. Он был невыносим. Я всегда знала, что он заносчив, но это было уж слишком. Как я могла считать его умным человеком? Это были оценки человека, склонного к алкоголю. Презрение к нему охватило меня и было так велико, что я не находила слов, чтобы выразить его. Во мне бушевало столько противоречивых чувств, что я вообще не могла говорить.
— Как? Вы не хотите ответить, осадить меня?
— Ваши комментарии не заслуживают ответа, — наконец проговорила я. — Вы несете чушь.
— Нет, любовь моя. Проанализируйте свое прошлое и Вы поймете, что я прав, — его голос снизился до нежного шёпота, в глазах появилось выражение, которое мне нравилось и располагало к доверию. — Когда Вы были ребенком, Вас взяли в состоятельный дом, разбудив мечты о прекрасной жизни, но потом все отняли в одночасье, и весьма неделикатным образом. Неудивительно, что Вы боитесь рисковать очутиться в том же положении вторично. То, что Вы не принимаете, никто не сможет у Вас отнять.
— Вы ссылаетесь на события моего детства. Прошло много лет. Я изменилась.
Он встал и попытался подойти ко мне, но я отошла так, чтобы он не достал меня. Вздохнув, ор не стал настаивать, но укрыться от слов было невозможно.
— Даже жизнь — слишком короткий период времени, чтобы изгладить горькие воспоминания в чувствительном сердце. Но страх боли можно преодолеть.
Я начала злиться.
— Вы обвиняете меня в трусости, однако пригласили в дом, потому что считали храброй. Один человек не может быть одновременно и трусом, и смельчаком, милорд.
— Иметь смелость на то, чтобы терпеть невзгоды в одиночку, когда нет другого выбора, — не то же самое, что добровольно согласиться терпеть разочарование от других.
Он опять сделал несколько шагов в мою сторону, я отступила, но бежать было некуда. Не дав мне опомниться, он схватил меня за руку и потащил в спальню. У меня перехватило дыхание. Неужели он собирается…
Я не могла даже мысли об этом допустить.
Он остановился перед зеркалом. Я вырвала руку, но передышка длилась недолго. Он прижал мне руки и заставил посмотреть на свое отображение.
— Посмотрите на себя, — сказал он. — Ваши волосы. Платье, которое Вы специально выбрали сегодня. Вы снова стали той самой сироткой, которая впервые появилась в этом доме. Суровая. Одинокая. Недотрога. Странно, что Вы не вынули одно из своих траурных платьев.
К своему стыду, я покраснела. Он застонал и отпустил меня.
— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?
Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.
Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.
— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.
Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.
— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.
— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.
— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.
— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.
— Меня это устраивает, как и многих других женщин.
— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?
На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.
— Я не хочу больше слушать… — начала я.
— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.
В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.
Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.
Лорд Вульфберн остановился у окна, закрыв своей фигурой даже тот тусклый свет, который пробивался сквозь стекла. Он не спешил продолжить разговор. Я сложила руки на коленях и смотрела в пространство, приготовившись слушать.
— Гребни я заберу, — сказал он спокойно. — Но только на время, пока Вы созреете, чтобы пользоваться ими.
— Этого не случится.
— Когда я дарил их Вам, я даже не представлял, что этот подарок окажется символическим. Сейчас я заворачиваю их в бумагу и откладываю в сторону. Точно так же Вы поступаете с Вашими собственными чувствами: откладываете их подальше до лучших времен. Откройте свое сердце, Джессами. Не гоните счастье, пока еще не поздно.
Я так сильно сжала пальцы, что побелели косточки. Слова лорда Вульфберна доносились словно издалека.
— Может быть, я поступаю эгоистично. После смерти жены я дал слово, что не рискну полюбить снова. Но Вы не похожи на других знакомых мне женщин. Если я еще когда-нибудь смогу быть счастлив, то только рядом с Вами.
Он выжидательно смотрел на меня.
— Вы все сказали? — спросила я.
— Страх — ужасная штука, Джессами. Он гложет Вас постоянно, пока все доброе в Вашей душе погибает безвозвратно и остается только оболочка. Никто не испытал это так ощутимо, как я.
— Значит, Вы не имеете права читать мне нравоучения.
— Между нами есть разница. Я опасаюсь за жизнь тех, кого люблю. Испытать облегчение мне не дано, за это пришлось бы расплачиваться жизнью тех, кто мне дорог. Но Вы, дорогая моя Джессами, боитесь только за себя.
— Я не «Ваша дорогая Джессами», — закричала я. — И как Вы смеете давать мне наставления, когда сами пьете до бесчувствия и позволяете вести себя так грубо, что стали неугодны своим знакомым и друзьям?! У Вас нет права критиковать других. Никакого права! И я не буду Вас больше слушать, как бы Вы мне ни угрожали.
Не обращая внимания на его испуганное лицо, я вскочила и выбежала из комнаты. Он окликнул меня, но я не остановилась. Если мне негде укрыться от него в доме, я спрячусь в другом месте. Моля Бога, чтобы он не бросился догонять меня, я сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и выбежала из Холла.
Я бежала, пока мне не стало трудно дышать. Ужасно болели ноги. Уже скрылся из виду Холл и развалины, видна была только крыша башни, вокруг, насколько хватало взгляда, простирались заросшие травой болота и кое-где торчали из земли скалы.
В изнеможении я упала на землю.
Я решила не возвращаться. Впереди уже недалеко был Даблбуа и железнодорожная станция, откуда можно было добраться до Лондона. К северо-западу находился Бодмин. Можно было поискать работу там. На одной из окрестных ферм меня могли приютить на несколько дней, пока я не решу, что делать.
Я чувствовала себя не совсем беспомощной. Леди Вульфберн, конечно, не поможет мне, но мисс Пенгли и сэр Рональд не бросят меня в беде. Я вспомнила их гостеприимный теплый дом, и на душе стало легче.
Прошло какое-то время, напряжение спало, стало снова легко дышать. Ветерок усиливался, трепал волосы, давал ощущение свежести, горячил кровь.
Чувство облегчения, которое я испытала, выбежав из Холла, стало уступать место сомнениям и беспокойству. Слова лорда Вульфберна еще звучали в ушах. Неужели у меня действительно что-то не так? Почему обязательно нужно искать спасение в бегстве? Почему я боюсь малейшего посягательства на свой внутренний мир? Что мешает мне изменить прическу и носить платья, которые мне к лицу? От чего я спасаюсь? И что будет с Клариссой, если я брошу ее? Другой гувернантки у нее не будет. Ей придется довольствоваться обществом миссис Пенгли и мисс Уорели. И к чему приведет новый обман, нарушенные обещания? Не подорвет ли это окончательно ее и без того слабое здоровье?
А где-то в самых тайных уголках сознания звучал другой вопрос и не давал покоя. Если я уйду, что станет с НИМ?
Что станет со мной?
Занятая борьбой с собственными мыслями и воспоминаниями, я не заметила, как стало темнеть. Туман подполз так незаметно, что только когда я поняла, что не вижу даже башни, я осознала, что происходит. И испугалась. Все вокруг заволакивалось белой дымкой, словно волшебник набрасывал на природу серое покрывало, шептал таинственные заклинания, приводил в движение все вокруг.
Я поднялась с земли, и побежала назад, неслась без оглядки, сдерживаемая только страхом налететь в темноте на скалу. Я знала, что не успею добежать до Холла до наступления сумерек.
Когда я добежала до дома, было уже почти темно. Когда я вошла в прихожую, миссис Пендавс в тревоге рассматривала меня с верхней площадки лестницы.
— Слава Богу, Вы живы! Идите сейчас же в кабинет и скажите Его Светлости, что Вы вернулись. Он в ужасном состоянии. Он уже собирался послать людей на поиски.
— Ну что Вы, с чего бы это? — спросила я, стараясь, чтобы она не разглядела мокрого пальто. — Я не намного опоздала.
Она пожала плечами.
— Я ему говорила. И то, что у Вас есть голова на плечах и Вы не станете рисковать, но он уверен, что случилось худшее.
Меньше всего мне хотелось сейчас видеть лорда Вульфберна. Я надеялась, что разговор будет коротким.
Дверь в кабинет была открыта, виден был горящий в камине огонь. Кто-то двигался в комнате — тени плясали по стенам. Я легко постучала, услышала разрешение войти.
В дверях остановилась, намереваясь тут же уйти. Лорд Вульфберн натягивал пальто, движения были нервны, отрывисты. Раздался треск рвущейся ткани. Я подумала, что в спешке он разорвал подкладку. Но он был не один. У стола стоял Уилкинс — губы плотно сжаты, в каждой руке фонарь. Кастор и Поллукс выжидательно смотрели на хозяина, ожидая команды. По атмосфере, царившей в кабинете, можно было подумать, что меня считают мертвой или тяжело раненой.
— Простите, милорд, — сказала я. Оба мужчины резко повернулись.
— Миссис Пендавс сказала, что Вы почему-то беспокоитесь обо мне и посоветовала сообщить, что я вернулась, — я говорила спокойным бесстрастным тоном, стараясь показать своим поведением, что его волнения необоснованы.
Лорд Вульфберн смерил меня уничтожающим взглядом.
— Вы знаете, который час?
— Думаю, около шести.
В этот момент часы на камине начали бить, доказывая, что я была права.
— Уилкинс, можете вернуться к Вашим обязанностям, — сказал он, подавляя желание ответить мне резко. И, обращаясь теперь ко мне, произнес:— Мисс Лейн, будьте любезны задержаться на несколько минут.
Я подумала, что лучше было бы извиниться, сославшись на срочное дело, и вернуться позднее, переодевшись в сухое платье. Но его гневные взгляды пригвоздили меня к полу.
Уилкинс осклабился, проходя мимо. Из-за меня его хотели нагрузить лишней работой, и это случалось уже не в первый раз. Я подумала, что он радуется, что мне сделают выговор. Я вступила в комнату, он вышел, довольно громко хлопнув дверью.
Лорд Вульфберн тут же набросился на меня.
— Как Вам не стыдно поднимать на ноги весь дом из-за своей глупости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Разговор не займет много времени, — заверила я. — Затем я вернусь и буду сидеть с Клариссой.
— Срочности нет. Миссис Пендавс дала ей снотворное. О чем Вы хотели говорить?
— Перед тем, как ей стало плохо, Кларисса пыталась рассказать о преследующих ее кошмарах — они связаны с той фигурой, которую она наблюдала тогда в тумане.
Может быть, нужно было рассказать о рисунке, но что-то удерживало меня.
Он снова пристально разглядывал меня поверх сложенных ладоней, волчья голова перстня привлекла мое внимание.
— Ей удалось сказать что-то вразумительное? — спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
— Но что она все-таки сказала?
Я колебалась, понимая, что мой ответ ему не понравится. Но не могла же я утаить такую важную вещь!
— Она узнала в той фигуре знакомого и близкого ей человека. Мне кажется, она уверена, что видела мать.
— Это исключается, — он смотрел на меня с явным отвращением. — Вы хотите заставить меня поверить в призраки, мисс Лейн?
— Я сама в них не верю. Но Кларисса верит. А воображение ребенка просто непредсказуемо.
Он с минуту подумал, потом, хоть и неохотно, кивнул в знак согласия.
— Простите меня. Вы же не виноваты в ее видениях, призрак это или не призрак. Но меня беспокоит эта склонность к фантазиям. Я…
— Вы опасаетесь, что можете потерять ее, как потеряли ее мать, — сказала я мягко.
Он провел рукой по волосам.
— У меня кроме нее никого нет. Я не хотел бы лишиться ее, мисс Лейн.
Я вздрогнула от этой мысли.
Он замолчал, слышно было только тиканье часов на камине и наше дыхание. Он машинально крутил перстень на пальце, а я поймала себя на том, что считаю махровые розы на узоре ковра и не могу решиться сказать, что меня беспокоит.
— Милорд…
— Джессами…
Мы одновременно начали говорить и одновременно остановились. Я заставила себя продолжать, прежде чем он успел собраться с мыслями, ибо, если бы он начал первым, моя задача была бы труднее.
— Извините, милорд, но должна Вам сказать еще кое-что. Одну минуту.
Я принесла гребни из спальни и положила их на стол перед ним.
— Хочу вернуть Вам их.
Он взглянул на них, но не взял.
— Извините, но я не могу их принять, — добавила я. Он с горечью усмехнулся.
— Да, конечно, я понимаю, что Вы их не можете принять. Снова вынужден извиниться перед Вами. Я слишком поглощен своими заботами, у меня не было времени подумать о Ваших.
— Милорд?
— Вы не тот человек, за которого я принимал Вас, мисс Лейн, — он сделал знак рукой, предупреждая возражения. — Не хочу обвинить Вас в том, что Вы намеренно ввели меня в заблуждение. Скорее, Вы не знаете сами себя.
— Вы говорите загадками, — сказала я, ощущая, как чувство неловкости овладевает мной.
Он вздохнул.
— Все очень просто. В постоянной заботе о насущных проблемах я не разглядел в Вас некоторые черты.
Я выпрямилась.
— Естественно, Вы не можете знать все подробности о Ваших людях, но не понимаю, почему это должно огорчать Вас.
— Я ошибочно принял Вашу спокойную сдержанность за силу характера…
— То есть…
— …Ваше умение контролировать свои эмоции за безмятежность и ясность ума…
— Вы не смеете…
— …и Ваши колебания за девичью робость.
Он сделал паузу, чтобы яснее прозвучали последующие слова и окинул меня холодным взглядом, который лишил меня остатков самообладания.
— Вчера вечером я убедился в своей ошибке. Мне захотелось пощупать, цел ли мой узел на затылке.
— Должна признаться, Вы напугали меня вчера, — сказала я дрожащим голосом.
— Напугал? Вы были в ужасе. Дайте руку и я покажу, какую шишку Вы мне наставили.
Я отдернула руку назад, больно ударившись локтем о край дивана.
— Это ни к чему. Согласна, что проявила чрезмерную вспыльчивость. Но в той ситуации Вы должны были предвидеть, что сдержанность может мне изменить.
— Моя дорогая Джессами! Что я Вам сделал такого плохого? Только обнял Вас и сказал, как Вы мне дороги.
Это вовсе не причина для баталии, которую Вы затеяли.
— Я гувернантка и у Вас на службе. Вряд ли было уместно…
— Чепуха. Вы прекрасно знаете, что для меня Вы гораздо больше, чем гувернантка. Вам просто удобнее ограничить наши отношения официальными рамками.
— То, что Вы говорите, смешно. К чему мне настаивать на зависимом положении, если у меня есть право на другое? Это было бы непростительной глупостью.
Его взгляд выражал полную уверенность в своей правоте.
— Потому что чем ниже положение, тем безопаснее расстояние.
— Какое расстояние? Между мной и Вами?
— Нет. Думаю, если бы Вы хотели держать меня на почтительном расстоянии, Вы нашли бы, как это сделать.
— Тогда о каком расстоянии идет речь? Не вижу логики.
— Отделяющее Вас от жизни, Джессами, — он повертел кольцо на пальце. От жизни и счастья. От всего, что стало бы принадлежать Вам, если бы Вы немного ослабили узду на своих чувствах. — Сказав это, он неожиданно замолчал.
Я вскочила на ноги, не в силах больше сносить его нападки. Он был невыносим. Я всегда знала, что он заносчив, но это было уж слишком. Как я могла считать его умным человеком? Это были оценки человека, склонного к алкоголю. Презрение к нему охватило меня и было так велико, что я не находила слов, чтобы выразить его. Во мне бушевало столько противоречивых чувств, что я вообще не могла говорить.
— Как? Вы не хотите ответить, осадить меня?
— Ваши комментарии не заслуживают ответа, — наконец проговорила я. — Вы несете чушь.
— Нет, любовь моя. Проанализируйте свое прошлое и Вы поймете, что я прав, — его голос снизился до нежного шёпота, в глазах появилось выражение, которое мне нравилось и располагало к доверию. — Когда Вы были ребенком, Вас взяли в состоятельный дом, разбудив мечты о прекрасной жизни, но потом все отняли в одночасье, и весьма неделикатным образом. Неудивительно, что Вы боитесь рисковать очутиться в том же положении вторично. То, что Вы не принимаете, никто не сможет у Вас отнять.
— Вы ссылаетесь на события моего детства. Прошло много лет. Я изменилась.
Он встал и попытался подойти ко мне, но я отошла так, чтобы он не достал меня. Вздохнув, ор не стал настаивать, но укрыться от слов было невозможно.
— Даже жизнь — слишком короткий период времени, чтобы изгладить горькие воспоминания в чувствительном сердце. Но страх боли можно преодолеть.
Я начала злиться.
— Вы обвиняете меня в трусости, однако пригласили в дом, потому что считали храброй. Один человек не может быть одновременно и трусом, и смельчаком, милорд.
— Иметь смелость на то, чтобы терпеть невзгоды в одиночку, когда нет другого выбора, — не то же самое, что добровольно согласиться терпеть разочарование от других.
Он опять сделал несколько шагов в мою сторону, я отступила, но бежать было некуда. Не дав мне опомниться, он схватил меня за руку и потащил в спальню. У меня перехватило дыхание. Неужели он собирается…
Я не могла даже мысли об этом допустить.
Он остановился перед зеркалом. Я вырвала руку, но передышка длилась недолго. Он прижал мне руки и заставил посмотреть на свое отображение.
— Посмотрите на себя, — сказал он. — Ваши волосы. Платье, которое Вы специально выбрали сегодня. Вы снова стали той самой сироткой, которая впервые появилась в этом доме. Суровая. Одинокая. Недотрога. Странно, что Вы не вынули одно из своих траурных платьев.
К своему стыду, я покраснела. Он застонал и отпустил меня.
— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?
Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.
Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.
— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.
Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.
— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.
— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.
— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.
— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.
— Меня это устраивает, как и многих других женщин.
— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?
На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.
— Я не хочу больше слушать… — начала я.
— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.
В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.
Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.
Лорд Вульфберн остановился у окна, закрыв своей фигурой даже тот тусклый свет, который пробивался сквозь стекла. Он не спешил продолжить разговор. Я сложила руки на коленях и смотрела в пространство, приготовившись слушать.
— Гребни я заберу, — сказал он спокойно. — Но только на время, пока Вы созреете, чтобы пользоваться ими.
— Этого не случится.
— Когда я дарил их Вам, я даже не представлял, что этот подарок окажется символическим. Сейчас я заворачиваю их в бумагу и откладываю в сторону. Точно так же Вы поступаете с Вашими собственными чувствами: откладываете их подальше до лучших времен. Откройте свое сердце, Джессами. Не гоните счастье, пока еще не поздно.
Я так сильно сжала пальцы, что побелели косточки. Слова лорда Вульфберна доносились словно издалека.
— Может быть, я поступаю эгоистично. После смерти жены я дал слово, что не рискну полюбить снова. Но Вы не похожи на других знакомых мне женщин. Если я еще когда-нибудь смогу быть счастлив, то только рядом с Вами.
Он выжидательно смотрел на меня.
— Вы все сказали? — спросила я.
— Страх — ужасная штука, Джессами. Он гложет Вас постоянно, пока все доброе в Вашей душе погибает безвозвратно и остается только оболочка. Никто не испытал это так ощутимо, как я.
— Значит, Вы не имеете права читать мне нравоучения.
— Между нами есть разница. Я опасаюсь за жизнь тех, кого люблю. Испытать облегчение мне не дано, за это пришлось бы расплачиваться жизнью тех, кто мне дорог. Но Вы, дорогая моя Джессами, боитесь только за себя.
— Я не «Ваша дорогая Джессами», — закричала я. — И как Вы смеете давать мне наставления, когда сами пьете до бесчувствия и позволяете вести себя так грубо, что стали неугодны своим знакомым и друзьям?! У Вас нет права критиковать других. Никакого права! И я не буду Вас больше слушать, как бы Вы мне ни угрожали.
Не обращая внимания на его испуганное лицо, я вскочила и выбежала из комнаты. Он окликнул меня, но я не остановилась. Если мне негде укрыться от него в доме, я спрячусь в другом месте. Моля Бога, чтобы он не бросился догонять меня, я сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и выбежала из Холла.
Я бежала, пока мне не стало трудно дышать. Ужасно болели ноги. Уже скрылся из виду Холл и развалины, видна была только крыша башни, вокруг, насколько хватало взгляда, простирались заросшие травой болота и кое-где торчали из земли скалы.
В изнеможении я упала на землю.
Я решила не возвращаться. Впереди уже недалеко был Даблбуа и железнодорожная станция, откуда можно было добраться до Лондона. К северо-западу находился Бодмин. Можно было поискать работу там. На одной из окрестных ферм меня могли приютить на несколько дней, пока я не решу, что делать.
Я чувствовала себя не совсем беспомощной. Леди Вульфберн, конечно, не поможет мне, но мисс Пенгли и сэр Рональд не бросят меня в беде. Я вспомнила их гостеприимный теплый дом, и на душе стало легче.
Прошло какое-то время, напряжение спало, стало снова легко дышать. Ветерок усиливался, трепал волосы, давал ощущение свежести, горячил кровь.
Чувство облегчения, которое я испытала, выбежав из Холла, стало уступать место сомнениям и беспокойству. Слова лорда Вульфберна еще звучали в ушах. Неужели у меня действительно что-то не так? Почему обязательно нужно искать спасение в бегстве? Почему я боюсь малейшего посягательства на свой внутренний мир? Что мешает мне изменить прическу и носить платья, которые мне к лицу? От чего я спасаюсь? И что будет с Клариссой, если я брошу ее? Другой гувернантки у нее не будет. Ей придется довольствоваться обществом миссис Пенгли и мисс Уорели. И к чему приведет новый обман, нарушенные обещания? Не подорвет ли это окончательно ее и без того слабое здоровье?
А где-то в самых тайных уголках сознания звучал другой вопрос и не давал покоя. Если я уйду, что станет с НИМ?
Что станет со мной?
Занятая борьбой с собственными мыслями и воспоминаниями, я не заметила, как стало темнеть. Туман подполз так незаметно, что только когда я поняла, что не вижу даже башни, я осознала, что происходит. И испугалась. Все вокруг заволакивалось белой дымкой, словно волшебник набрасывал на природу серое покрывало, шептал таинственные заклинания, приводил в движение все вокруг.
Я поднялась с земли, и побежала назад, неслась без оглядки, сдерживаемая только страхом налететь в темноте на скалу. Я знала, что не успею добежать до Холла до наступления сумерек.
Когда я добежала до дома, было уже почти темно. Когда я вошла в прихожую, миссис Пендавс в тревоге рассматривала меня с верхней площадки лестницы.
— Слава Богу, Вы живы! Идите сейчас же в кабинет и скажите Его Светлости, что Вы вернулись. Он в ужасном состоянии. Он уже собирался послать людей на поиски.
— Ну что Вы, с чего бы это? — спросила я, стараясь, чтобы она не разглядела мокрого пальто. — Я не намного опоздала.
Она пожала плечами.
— Я ему говорила. И то, что у Вас есть голова на плечах и Вы не станете рисковать, но он уверен, что случилось худшее.
Меньше всего мне хотелось сейчас видеть лорда Вульфберна. Я надеялась, что разговор будет коротким.
Дверь в кабинет была открыта, виден был горящий в камине огонь. Кто-то двигался в комнате — тени плясали по стенам. Я легко постучала, услышала разрешение войти.
В дверях остановилась, намереваясь тут же уйти. Лорд Вульфберн натягивал пальто, движения были нервны, отрывисты. Раздался треск рвущейся ткани. Я подумала, что в спешке он разорвал подкладку. Но он был не один. У стола стоял Уилкинс — губы плотно сжаты, в каждой руке фонарь. Кастор и Поллукс выжидательно смотрели на хозяина, ожидая команды. По атмосфере, царившей в кабинете, можно было подумать, что меня считают мертвой или тяжело раненой.
— Простите, милорд, — сказала я. Оба мужчины резко повернулись.
— Миссис Пендавс сказала, что Вы почему-то беспокоитесь обо мне и посоветовала сообщить, что я вернулась, — я говорила спокойным бесстрастным тоном, стараясь показать своим поведением, что его волнения необоснованы.
Лорд Вульфберн смерил меня уничтожающим взглядом.
— Вы знаете, который час?
— Думаю, около шести.
В этот момент часы на камине начали бить, доказывая, что я была права.
— Уилкинс, можете вернуться к Вашим обязанностям, — сказал он, подавляя желание ответить мне резко. И, обращаясь теперь ко мне, произнес:— Мисс Лейн, будьте любезны задержаться на несколько минут.
Я подумала, что лучше было бы извиниться, сославшись на срочное дело, и вернуться позднее, переодевшись в сухое платье. Но его гневные взгляды пригвоздили меня к полу.
Уилкинс осклабился, проходя мимо. Из-за меня его хотели нагрузить лишней работой, и это случалось уже не в первый раз. Я подумала, что он радуется, что мне сделают выговор. Я вступила в комнату, он вышел, довольно громко хлопнув дверью.
Лорд Вульфберн тут же набросился на меня.
— Как Вам не стыдно поднимать на ноги весь дом из-за своей глупости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29