В нежном прикосновении его пальцев была какая-то неведомая гипнотическая сила, она исходила и от его темных глаз, смотревших на меня с нежностью. Меня словно опутало теплое светлое облако. Каковы бы ни были секреты, которые он скрывал в душе, никто до него не был так добр и ласков со мной. Он первый отнесся ко мне с уважением, оценил мои человеческие качества и отбросил как несущественное мое происхождение.
Я понимала, что поступаю неправильно, выдавая себя с головой. Оттолкнуть его в эту минуту значило бы навсегда проститься с мечтой о любви и добром расположении, которых мне всю жизнь так не хватало.
И у меня не было желания отталкивать его.
Его пальцы нежно гладили мою шею, лицо, губы. Мир перестал для меня существовать, все стало незначительным и ненужным, кроме легкого движения его теплых пальцев.
Но вдруг я вновь ощутила панический страх. Я думала только об одном — как убежать, скрыться, вырваться из его объятий.
Он, видимо, прочел эти мысли на моем лице, потому что притянул меня к себе и крепко держал за талию. Наши тела совсем слились, я ощущала силу его мускулов и тепло его тела, прижимавшего меня к себе. Мне стало так жарко, словно я горела в пламени.
— Пустите, — взмолилась я. — Вы не должны этого делать.
Он застонал.
— Не делайте вид, что Вы не догадываетесь о моем чувстве к Вам. Вы так искусно обходили эту тему, что одно это доказывает — Вы все понимаете.
— Если Вы знали, что я избегаю Вас, то должны были считаться с моими желаниями и не имели права пользоваться моим зависимым положением.
— Имел полное право.
— Вы думаете, если я живу в Вашем доме и пользуюсь Вашим покровительством, Вы можете делать со мной, что хотите?
— Боже Праведный! Вы действительно считаете меня отпетым негодяем?
— Что еще мне прикажете думать?
— Что Вы мне нужны, я хочу Вас. Вы мне необходимы, и я не собираюсь ждать, я хочу, чтобы Вы принадлежали мне. И если Вы станете утверждать, что я Вам безразличен, я не поверю.
Он прижался щекой к моей щеке и закрыл глаза. Его слова не развеяли мои страхи, но только разожгли чувства. Охваченная необъяснимым ужасом, я стала вырываться из его объятий.
Внезапно он разжал руки, и мой сжатый кулак нанес ему чувствительный удар по челюсти.
Я замерла, готовая пожалеть о содеянном. В этот момент раздался стук в дверь.
Он резко отступил, словно между нами выросла огненная стена, но не из-за удара, а потому что кто-то помешал. Я облокотилась о мрамор камина и старалась перевести дух, хотя мое состояние было результатом охватившей меня паники и ничего больше.
Лорд Вульфберн отошел к противоположному краю камина и ждал, пока я приду в норму. Затем сказал мрачно: «Войдите».
Дверь открылась, и в комнату вошла миссис Пендавс, за поясом позвякивала связка ключей. Увидев меня, она очень удивилась. Я молила, чтобы причиной этого удивления была неожиданность, а не мой взволнованный вид, и чтобы она не догадалась, что здесь произошло минуту назад.
— Извините, милорд. Я думала, что мисс Лейн поднялась к себе. Я принесла отчет о расходах, но это не срочно. Можно отложить.
— Мне как раз пора идти, милорд, — сказала я, пользуясь возможностью ускользнуть. — С Вашего позволения.
Он нахмурился, но не решился меня удерживать.
Миссис Пендавс сказала: «Спокойной ночи, мисс Лейн. И если позволите заметить, новая прическа Вам очень к лицу».
Так вот что бросилось ей в глаза!
— Спокойной ночи, — ответила я не своим голосом и вылетела из комнаты, словно освобождение дало мне крылья.
Только когда я, наконец, вошла в свою комнату и плотно закрыла дверь, я почувствовала себя в безопасности и вспомнила о подарке. Гребни плотно держались в волосах. С облегчением я выдернула их и швырнула на постель. А сделав это, сама удивилась своей запальчивости.
Я готова была растерзать эти гребни, словно они были во всем виноваты, хотя они безропотно лежали на покрывале, не способные причинить вред. Но я их почему-то боялась.
Постепенно я успокоилась и снова могла рассуждать хладнокровно. Теперь я испытывала только смущение от осознания своего глупого поведения.
Мне было непонятно, что привело меня в состояние такого смятения и неистовства. Это не было отвращение к нему. Он всегда казался мне привлекательным. И не возмущение его характером — я всегда считала, что он сам страдает от своей несговорчивости. Мне даже отчасти было жаль его. За многие качества я его глубоко уважала, ибо ему нельзя было отказать в уме, прекрасных манерах — когда возникали соответствующие обстоятельства — и он так старался быть хорошим отцом для Клариссы.
Я не находила ни объяснения, ни оправдания своему поведению. Если мне так неприятны его ухаживания, достаточно было сказать и попросить его вести себя корректно.
Но в глубине души я знала, что если сейчас он постучит в мою дверь, я не смогу вести себя ни более спокойно, ни более разумно.
Ночью я плохо спала и утром встала в плохом настроении. С ужасом подумала о встрече с лордом Вульфберном, но решила, что верну ему гребни, не откладывая на другой день.
Посмотревшись в зеркало, я остервенело закрутила привычный узел на затылке и затянула спускавшиеся на лоб завитки с такой силой, что заболела кожа у корней волос.
Открыв платяной шкаф, выбрала самое невзрачное платье и была очень огорчена, когда убедилась, что оно не прибавило мне авторитетного вида. Оно было слишком женственным и слишком нежного цвета. Оставалось надеть черное траурное; но это означало бы расстроить Клариссу. Пришлось оставить то, в котором я была, и утешиться мыслью, что другие в данной ситуации были бы еще хуже.
В учебной комнате я появилась поздно и в плохом настроении. Кларисса что-то чертила, сосредоточенно склонившись над альбомом, выпятив губки от напряжения. Рука ее, зажав грифель, короткими быстрыми движениями скользила по странице.
— Доброе утро, Кларисса, Матильда, — сказала я. Мне казалось, что она слышала, как я зашла, но при звуках моего голоса она вскочила и поспешно закрыла альбом, чтобы скрыть набросок.
— Ты не хочешь показать мне рисунок? — спросила я, стараясь не высказывать особого интереса. — Раньше ты не прятала от меня свои работы.
Она колебалась.
— Не стоит, если сомневаешься. Она сосредоточенно думала.
— Это Матильда не хочет, чтобы я показывала, — сказала она с неохотой.
— Значит, нужно спросить разрешение у Матильды, если ты все-таки хочешь показать мне альбом.
Я ожидала, что она начнет шептать на ухо кукле, потом сделает вид, что слушает ее ответ, но она продолжала сидеть за столом, болтая ногами и опустив глаза, так похожие на глаза отца.
— Можешь просто описать свой рисунок, я смогу представить его себе.
Она решительно отказалась, что меня еще больше удивило, так как она никогда не была упрямым ребенком.
Тут же поняв, что отказ может обидеть меня, она сказала:
— Это секрет. Его знаем только Матильда и я. Мы дали друг другу обещание, что никому не скажем, но это было до Вашего приезда, Джессами.
Я улыбнулась.
— Матильда сказала тебе, что мне можно доверять?
— Она сказала, что мы можем нарисовать картину, это ведь не то же самое, что рассказать.
— Нет, конечно, — подтвердила я, уверенная, что именно это ей хотелось услышать.
Кларисса кивнула.
— Я тоже так думала, но…
Машинально она наклонилась ближе ко мне. Ей отчаянноч хотелось о чем-то рассказать, но она не решалась легко расстаться с тайной, которую хранила долгое время. На лице была написана напряженная внутренняя борьба, пальцы ее нервно теребили альбом. Я не могла позволить ей находиться в таком состоянии, зная, что оно может плохо отразиться на ее здоровье.
— Не волнуйся, покажешь в другой раз, когда захочешь. А теперь вымой руки и начнем заниматься.
Она охотно согласилась и выбежала из комнаты, облегченно вздохнув; это напомнило о моем вчерашнем бегстве из гостиной. Я дала себе молчаливое обещание не ставить ее больше в такое положение, как бы глубоко ни была уверенность, что она должна довериться мне.
Конечно, можно было самой посмотреть в альбом, но это означало обмануть ее доверие. Это могло принести больше вреда, чем пользы. Я решила, что нужно сохранять терпение. Терпение и решимость. Мне это всегда удавалось.
Через несколько минут Кларисса вернулась с чисто вымытыми руками, если не считать серых полосок под ногтями. Она весело сказала: «Доброе утро», словно мы еще не виделись с утра, и заняла свое место.
Я вспомнила, что она ни разу не спросила о Пенгли после нашего недавнего визита. Уже во второй раз я убедилась — она может забывать то, чего не хочет помнить. Эта способность мне показалась несколько странной для ребенка. В конечном итоге такая привычка могла в дальнейшем принести вред.
Но во время занятий Кларисса была более внимательна, чем я. Я даже подозревала, что она очень удивилась, слыша, как я несколько раз запнулась посреди предложения и не всегда могла расслышать ее вопрос.
— Вы нездоровы, Джессами? — спросила она, когда я снова забыла, чем мы занимались.
— Нет, я чувствую себя хорошо — заверила я.
— Вы выглядите не так, как обычно, — продолжала она. — Я подумала об этом, когда Вы пришли, и теперь…
— Что теперь?
— Вы кажетесь… — она не могла найти нужное слово.
— Озабоченной, — подсказала я. — Это значит, что я думаю о чем-то другом.
Она кивнула.
— Наверное, ты права. Но тебя это не должно беспокоить. Я же здорова.
— Мне не хотелось бы, чтобы Вы заболели. Вспомнила ли она мать в эту минуту? Я улыбнулась и постаралась отогнать навязчивые мысли, которые отвлекали меня от работы.
— Не волнуйся. Я даже не помню, когда болела еще чем-нибудь, кроме простуды.
— И Вы не покинете меня?
Ее вопрос поразил меня. Мне не приходило в голову, что она объяснила мое состояние тем, что мне не нравится жить в Холле.
— Дорогая Кларисса, разве я не дала обещание, что никогда не сбегу из этого дома? Ты должна мне верить.
— Я думала, что Вы разозлились на меня.
— Почему я должна была злиться?
Она вздохнула и несколько расслабилась. Очевидно, мое искреннее удивление успокоило ее подозрение.
— Даже если бы ты меня чем-то огорчила, я бы попыталась побеседовать с тобой, а не пускаться в бегство.
Глазки ее забегали, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Ну, хватит заниматься ерундой. Мэри скоро принесет второй завтрак и может подумать, что я тебя ругала.
— И скажет папа.
— И нам обеим достанется.
Она хихикнула: он никогда ее не бранил.
— Почему ты решила, что я недовольна тобой? — спросила я, видя, как румянец вернулся на ее щечки и глаза снова оживленно засияли.
Она бросила взгляд на альбом, который еще лежал на столе возле доски.
— Я собиралась показать Вам, правда, собиралась.
— Я знаю.
Ее нижняя губка задрожала, но она все же улыбнулась и, схватив альбом, сунула его мне в руки. Так как я не сразу его открыла, она снова забрала его и стала листать страницы, пока не нашла то, что искала.
Я посмотрела на рисунок, пытаясь понять, что на нем изображено. Кларисса не обладала художественными способностями, свойственными некоторым детям ее возраста. Но она явно изобразила окно. Оно было высокое и узкое, пересеченное линиями, видимо, обозначавшими перекладины рам. По одну сторону окна сидели две скрюченные фигуры, одна сжимала другую. Я поняла, что это должно было обозначать Клариссу, державшую в руках Матильду.
По другую сторону окна было изображено что-то неясное, но тоже похожее на человеческую фигуру. Мужскую или женскую — разобрать было невозможно. Она была нарисована в более светлом цвете, чем первые две, и контуры ее были нечеткими.
Но в целом фигура производила страшное впечатление. Все линии были искажены, то ли от недостатка умения, то ли специально, трудно было сказать. Ведь фигуры ее и Матильды были нарисованы вполне правильно. По крайней мере, они не производили впечатления чего-то угрожающего, что чувствовалось в третьей фигуре.
— Что это? — спросила я, надеясь получить объяснения.
— Иногда у меня бывают кошмары. Тогда я вижу это чудовище.
Взгляд ее был прикован к листу, лицо побелело.
— Это мой… моя…
Она задрожала и выбежала из комнаты.
Глава 13
В холле раздался звон разбитого стекла. Я выронила альбом и выбежала из классной комнаты. На полу в луже коричневой воды валялись осколки разбитой вазы и свежесорванные фиалки. Мэри склонилась над разбитым стеклом в позе отчаяния. Увидев меня, она указала глазами на комнату Клариссы.
— Она налетела на меня, мисс, и выбила вазу из рук. На нее это так не похоже. Она была вне себя.
— Пустяки, — успокоила я ее. — Убери, пожалуйста, стекло и вытри лужу. Я позабочусь о Клариссе.
— Да, мисс.
Кларисса стояла над умывальником в своей спальне, ее рвало. Я поспешила поддержать ее, так как спина конвульсивно двигалась вверх и вниз, и держала ее за плечи, пока не прекратились спазмы. Когда она выпрямилась, лицо ее было мертвенно бледным.
— Тебе лучше? — спросила я. Она слабо кивнула.
— Я не думала, что мой вопрос тебя так расстроит.
— У меня все утро болел живот.
Я подумала, что ее могло расстроить что-то большее, чем история с рисунком. Или она заболела. В доме был грипп: болели Дейви и одна из горничных. Я потрогала лоб, он был горячий, лицо тоже начинало гореть.
Я уложила ее в постель. Молчаливая и покорная, она позволила мне ухаживать за ней. Меня мучил вопрос, было ли ее ночное видение вызвано болезнью, или наоборот. В любом случае решение поделиться со мной большим секретом должно было стоить ей многих душевных сил.
И что осталось недосказанным? Я вспомнила ее последние слова: «Это мой… моя…»
Что мог видеть ребенок шести лет такого, что он определил как принадлежащее ему? Что могло ей померещиться в тот вечер, когда она сильно испугалась, посмотрев в окно из холла для прислуги?
Ее мать? Гувернантка? Отец? Но вряд ли она испугалась бы знакомого лица. Лорда Вульфберна вообще не было в имении, он был в Даблбуа. Я подумала о причудах тумана и поняла, как легко они могли обмануть зрение ребенка, если ей почудился за окном призрак женщины.
Миссис Пендавс взволнованно сбежала в комнату, прервав мои мысли.
— Она заболела? — спросила она. — Мэри говорит, ребенок был не похож на себя.
— Думаю, у нее грипп, — ответила я. — Если бы Вы посидели с ней несколько минут, я попросила бы лорда Вульфберна послать за доктором.
Мне не пришлось долго искать Его Светлость. Мэри уже успела сообщить ему новость, и мы чуть не столкнулись на верхней ступеньке лестницы. Он протянул руку, чтобы остановить меня, напомнив прикосновением о том, что произошло прошлым вечером. На мгновение мне показалось, что он думает о том же, но первые его слова показали, что я ошибаюсь.
— Что с ней? Что-то случилось? Я успокоила его.
— Нельзя было оставлять ее одну.
— С ней миссис Пендавс. Я шла сообщить Вам. Мне кажется, что не мешает послать за доктором.
— Я уже отдал распоряжение Уилкинсу, чтобы он послал Бастиана.
Я сама должна была понять по его тону, что он сделал все, что нужно. В это утро он придирался к каждому моему движению. Я поняла, что он разочарован во мне по причине, вовсе не связанной с Клариссой. Он выглядел несколько осунувшимся, под глазами были темные круги, лицо не брито, одежда измята. Можно было подумать, он снова провел ночь в кабинете на узком диване.
Заметив, что я внимательно разглядываю его, он иронически произнес:
— Может быть, лучше обратить меньше внимания на мою ничтожную особу, а позаботиться о моей дочери?
— Конечно, милорд. Но мне хотелось бы сказать Вам пару слов конфиденциально.
— Перейдем в Вашу гостиную?
Сначала я хотела предложить классную комнату, но передумала.
— Да, там будет удобно.
— Я загляну к Клариссе и приду, — сказал он.
Я пошла вперед по коридору, он шел позади. Я чувствовала его взгляд и старалась не спотыкаться, ноги с трудом держали ровный шаг, словно на меня наступало облако, готовое разразиться ураганом без предупреждения. Даже его шаги ассоциировались у меня с ударами грома, каждый шаг эхом разносился по коридору.
Я чувствовала, что не могу выдержать такого напряжения, и вошла в класс, чтобы пропустить его вперед. Альбом Клариссы все еще лежал на полу. Я подняла его и открыла страницу, которую она мне показала. Снова ее рисунок заставил меня внутренне содрогнуться. Решив, что не стоит оставлять этот рисунок в альбоме, чтобы снова не вызвать у Клариссы неприятных воспоминаний, я вырвала лист и убрала альбом в стол.
В руках у меня остался рисунок — странная фигура, застывшая в неестественной позе за окном. Мне хотелось бросить его в камин, чтобы он сгорел дотла и больше не волновал ничье воображение, но что-то в этой фигуре странно притягивало. Я вернулась к себе и спрятала лист в ящике письменного стола.
Через несколько минут раздался стук лорда Вульфберна. Он вошел, но не сел рядом со мной, а подвинул кресло и расположился напротив дивана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я понимала, что поступаю неправильно, выдавая себя с головой. Оттолкнуть его в эту минуту значило бы навсегда проститься с мечтой о любви и добром расположении, которых мне всю жизнь так не хватало.
И у меня не было желания отталкивать его.
Его пальцы нежно гладили мою шею, лицо, губы. Мир перестал для меня существовать, все стало незначительным и ненужным, кроме легкого движения его теплых пальцев.
Но вдруг я вновь ощутила панический страх. Я думала только об одном — как убежать, скрыться, вырваться из его объятий.
Он, видимо, прочел эти мысли на моем лице, потому что притянул меня к себе и крепко держал за талию. Наши тела совсем слились, я ощущала силу его мускулов и тепло его тела, прижимавшего меня к себе. Мне стало так жарко, словно я горела в пламени.
— Пустите, — взмолилась я. — Вы не должны этого делать.
Он застонал.
— Не делайте вид, что Вы не догадываетесь о моем чувстве к Вам. Вы так искусно обходили эту тему, что одно это доказывает — Вы все понимаете.
— Если Вы знали, что я избегаю Вас, то должны были считаться с моими желаниями и не имели права пользоваться моим зависимым положением.
— Имел полное право.
— Вы думаете, если я живу в Вашем доме и пользуюсь Вашим покровительством, Вы можете делать со мной, что хотите?
— Боже Праведный! Вы действительно считаете меня отпетым негодяем?
— Что еще мне прикажете думать?
— Что Вы мне нужны, я хочу Вас. Вы мне необходимы, и я не собираюсь ждать, я хочу, чтобы Вы принадлежали мне. И если Вы станете утверждать, что я Вам безразличен, я не поверю.
Он прижался щекой к моей щеке и закрыл глаза. Его слова не развеяли мои страхи, но только разожгли чувства. Охваченная необъяснимым ужасом, я стала вырываться из его объятий.
Внезапно он разжал руки, и мой сжатый кулак нанес ему чувствительный удар по челюсти.
Я замерла, готовая пожалеть о содеянном. В этот момент раздался стук в дверь.
Он резко отступил, словно между нами выросла огненная стена, но не из-за удара, а потому что кто-то помешал. Я облокотилась о мрамор камина и старалась перевести дух, хотя мое состояние было результатом охватившей меня паники и ничего больше.
Лорд Вульфберн отошел к противоположному краю камина и ждал, пока я приду в норму. Затем сказал мрачно: «Войдите».
Дверь открылась, и в комнату вошла миссис Пендавс, за поясом позвякивала связка ключей. Увидев меня, она очень удивилась. Я молила, чтобы причиной этого удивления была неожиданность, а не мой взволнованный вид, и чтобы она не догадалась, что здесь произошло минуту назад.
— Извините, милорд. Я думала, что мисс Лейн поднялась к себе. Я принесла отчет о расходах, но это не срочно. Можно отложить.
— Мне как раз пора идти, милорд, — сказала я, пользуясь возможностью ускользнуть. — С Вашего позволения.
Он нахмурился, но не решился меня удерживать.
Миссис Пендавс сказала: «Спокойной ночи, мисс Лейн. И если позволите заметить, новая прическа Вам очень к лицу».
Так вот что бросилось ей в глаза!
— Спокойной ночи, — ответила я не своим голосом и вылетела из комнаты, словно освобождение дало мне крылья.
Только когда я, наконец, вошла в свою комнату и плотно закрыла дверь, я почувствовала себя в безопасности и вспомнила о подарке. Гребни плотно держались в волосах. С облегчением я выдернула их и швырнула на постель. А сделав это, сама удивилась своей запальчивости.
Я готова была растерзать эти гребни, словно они были во всем виноваты, хотя они безропотно лежали на покрывале, не способные причинить вред. Но я их почему-то боялась.
Постепенно я успокоилась и снова могла рассуждать хладнокровно. Теперь я испытывала только смущение от осознания своего глупого поведения.
Мне было непонятно, что привело меня в состояние такого смятения и неистовства. Это не было отвращение к нему. Он всегда казался мне привлекательным. И не возмущение его характером — я всегда считала, что он сам страдает от своей несговорчивости. Мне даже отчасти было жаль его. За многие качества я его глубоко уважала, ибо ему нельзя было отказать в уме, прекрасных манерах — когда возникали соответствующие обстоятельства — и он так старался быть хорошим отцом для Клариссы.
Я не находила ни объяснения, ни оправдания своему поведению. Если мне так неприятны его ухаживания, достаточно было сказать и попросить его вести себя корректно.
Но в глубине души я знала, что если сейчас он постучит в мою дверь, я не смогу вести себя ни более спокойно, ни более разумно.
Ночью я плохо спала и утром встала в плохом настроении. С ужасом подумала о встрече с лордом Вульфберном, но решила, что верну ему гребни, не откладывая на другой день.
Посмотревшись в зеркало, я остервенело закрутила привычный узел на затылке и затянула спускавшиеся на лоб завитки с такой силой, что заболела кожа у корней волос.
Открыв платяной шкаф, выбрала самое невзрачное платье и была очень огорчена, когда убедилась, что оно не прибавило мне авторитетного вида. Оно было слишком женственным и слишком нежного цвета. Оставалось надеть черное траурное; но это означало бы расстроить Клариссу. Пришлось оставить то, в котором я была, и утешиться мыслью, что другие в данной ситуации были бы еще хуже.
В учебной комнате я появилась поздно и в плохом настроении. Кларисса что-то чертила, сосредоточенно склонившись над альбомом, выпятив губки от напряжения. Рука ее, зажав грифель, короткими быстрыми движениями скользила по странице.
— Доброе утро, Кларисса, Матильда, — сказала я. Мне казалось, что она слышала, как я зашла, но при звуках моего голоса она вскочила и поспешно закрыла альбом, чтобы скрыть набросок.
— Ты не хочешь показать мне рисунок? — спросила я, стараясь не высказывать особого интереса. — Раньше ты не прятала от меня свои работы.
Она колебалась.
— Не стоит, если сомневаешься. Она сосредоточенно думала.
— Это Матильда не хочет, чтобы я показывала, — сказала она с неохотой.
— Значит, нужно спросить разрешение у Матильды, если ты все-таки хочешь показать мне альбом.
Я ожидала, что она начнет шептать на ухо кукле, потом сделает вид, что слушает ее ответ, но она продолжала сидеть за столом, болтая ногами и опустив глаза, так похожие на глаза отца.
— Можешь просто описать свой рисунок, я смогу представить его себе.
Она решительно отказалась, что меня еще больше удивило, так как она никогда не была упрямым ребенком.
Тут же поняв, что отказ может обидеть меня, она сказала:
— Это секрет. Его знаем только Матильда и я. Мы дали друг другу обещание, что никому не скажем, но это было до Вашего приезда, Джессами.
Я улыбнулась.
— Матильда сказала тебе, что мне можно доверять?
— Она сказала, что мы можем нарисовать картину, это ведь не то же самое, что рассказать.
— Нет, конечно, — подтвердила я, уверенная, что именно это ей хотелось услышать.
Кларисса кивнула.
— Я тоже так думала, но…
Машинально она наклонилась ближе ко мне. Ей отчаянноч хотелось о чем-то рассказать, но она не решалась легко расстаться с тайной, которую хранила долгое время. На лице была написана напряженная внутренняя борьба, пальцы ее нервно теребили альбом. Я не могла позволить ей находиться в таком состоянии, зная, что оно может плохо отразиться на ее здоровье.
— Не волнуйся, покажешь в другой раз, когда захочешь. А теперь вымой руки и начнем заниматься.
Она охотно согласилась и выбежала из комнаты, облегченно вздохнув; это напомнило о моем вчерашнем бегстве из гостиной. Я дала себе молчаливое обещание не ставить ее больше в такое положение, как бы глубоко ни была уверенность, что она должна довериться мне.
Конечно, можно было самой посмотреть в альбом, но это означало обмануть ее доверие. Это могло принести больше вреда, чем пользы. Я решила, что нужно сохранять терпение. Терпение и решимость. Мне это всегда удавалось.
Через несколько минут Кларисса вернулась с чисто вымытыми руками, если не считать серых полосок под ногтями. Она весело сказала: «Доброе утро», словно мы еще не виделись с утра, и заняла свое место.
Я вспомнила, что она ни разу не спросила о Пенгли после нашего недавнего визита. Уже во второй раз я убедилась — она может забывать то, чего не хочет помнить. Эта способность мне показалась несколько странной для ребенка. В конечном итоге такая привычка могла в дальнейшем принести вред.
Но во время занятий Кларисса была более внимательна, чем я. Я даже подозревала, что она очень удивилась, слыша, как я несколько раз запнулась посреди предложения и не всегда могла расслышать ее вопрос.
— Вы нездоровы, Джессами? — спросила она, когда я снова забыла, чем мы занимались.
— Нет, я чувствую себя хорошо — заверила я.
— Вы выглядите не так, как обычно, — продолжала она. — Я подумала об этом, когда Вы пришли, и теперь…
— Что теперь?
— Вы кажетесь… — она не могла найти нужное слово.
— Озабоченной, — подсказала я. — Это значит, что я думаю о чем-то другом.
Она кивнула.
— Наверное, ты права. Но тебя это не должно беспокоить. Я же здорова.
— Мне не хотелось бы, чтобы Вы заболели. Вспомнила ли она мать в эту минуту? Я улыбнулась и постаралась отогнать навязчивые мысли, которые отвлекали меня от работы.
— Не волнуйся. Я даже не помню, когда болела еще чем-нибудь, кроме простуды.
— И Вы не покинете меня?
Ее вопрос поразил меня. Мне не приходило в голову, что она объяснила мое состояние тем, что мне не нравится жить в Холле.
— Дорогая Кларисса, разве я не дала обещание, что никогда не сбегу из этого дома? Ты должна мне верить.
— Я думала, что Вы разозлились на меня.
— Почему я должна была злиться?
Она вздохнула и несколько расслабилась. Очевидно, мое искреннее удивление успокоило ее подозрение.
— Даже если бы ты меня чем-то огорчила, я бы попыталась побеседовать с тобой, а не пускаться в бегство.
Глазки ее забегали, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Ну, хватит заниматься ерундой. Мэри скоро принесет второй завтрак и может подумать, что я тебя ругала.
— И скажет папа.
— И нам обеим достанется.
Она хихикнула: он никогда ее не бранил.
— Почему ты решила, что я недовольна тобой? — спросила я, видя, как румянец вернулся на ее щечки и глаза снова оживленно засияли.
Она бросила взгляд на альбом, который еще лежал на столе возле доски.
— Я собиралась показать Вам, правда, собиралась.
— Я знаю.
Ее нижняя губка задрожала, но она все же улыбнулась и, схватив альбом, сунула его мне в руки. Так как я не сразу его открыла, она снова забрала его и стала листать страницы, пока не нашла то, что искала.
Я посмотрела на рисунок, пытаясь понять, что на нем изображено. Кларисса не обладала художественными способностями, свойственными некоторым детям ее возраста. Но она явно изобразила окно. Оно было высокое и узкое, пересеченное линиями, видимо, обозначавшими перекладины рам. По одну сторону окна сидели две скрюченные фигуры, одна сжимала другую. Я поняла, что это должно было обозначать Клариссу, державшую в руках Матильду.
По другую сторону окна было изображено что-то неясное, но тоже похожее на человеческую фигуру. Мужскую или женскую — разобрать было невозможно. Она была нарисована в более светлом цвете, чем первые две, и контуры ее были нечеткими.
Но в целом фигура производила страшное впечатление. Все линии были искажены, то ли от недостатка умения, то ли специально, трудно было сказать. Ведь фигуры ее и Матильды были нарисованы вполне правильно. По крайней мере, они не производили впечатления чего-то угрожающего, что чувствовалось в третьей фигуре.
— Что это? — спросила я, надеясь получить объяснения.
— Иногда у меня бывают кошмары. Тогда я вижу это чудовище.
Взгляд ее был прикован к листу, лицо побелело.
— Это мой… моя…
Она задрожала и выбежала из комнаты.
Глава 13
В холле раздался звон разбитого стекла. Я выронила альбом и выбежала из классной комнаты. На полу в луже коричневой воды валялись осколки разбитой вазы и свежесорванные фиалки. Мэри склонилась над разбитым стеклом в позе отчаяния. Увидев меня, она указала глазами на комнату Клариссы.
— Она налетела на меня, мисс, и выбила вазу из рук. На нее это так не похоже. Она была вне себя.
— Пустяки, — успокоила я ее. — Убери, пожалуйста, стекло и вытри лужу. Я позабочусь о Клариссе.
— Да, мисс.
Кларисса стояла над умывальником в своей спальне, ее рвало. Я поспешила поддержать ее, так как спина конвульсивно двигалась вверх и вниз, и держала ее за плечи, пока не прекратились спазмы. Когда она выпрямилась, лицо ее было мертвенно бледным.
— Тебе лучше? — спросила я. Она слабо кивнула.
— Я не думала, что мой вопрос тебя так расстроит.
— У меня все утро болел живот.
Я подумала, что ее могло расстроить что-то большее, чем история с рисунком. Или она заболела. В доме был грипп: болели Дейви и одна из горничных. Я потрогала лоб, он был горячий, лицо тоже начинало гореть.
Я уложила ее в постель. Молчаливая и покорная, она позволила мне ухаживать за ней. Меня мучил вопрос, было ли ее ночное видение вызвано болезнью, или наоборот. В любом случае решение поделиться со мной большим секретом должно было стоить ей многих душевных сил.
И что осталось недосказанным? Я вспомнила ее последние слова: «Это мой… моя…»
Что мог видеть ребенок шести лет такого, что он определил как принадлежащее ему? Что могло ей померещиться в тот вечер, когда она сильно испугалась, посмотрев в окно из холла для прислуги?
Ее мать? Гувернантка? Отец? Но вряд ли она испугалась бы знакомого лица. Лорда Вульфберна вообще не было в имении, он был в Даблбуа. Я подумала о причудах тумана и поняла, как легко они могли обмануть зрение ребенка, если ей почудился за окном призрак женщины.
Миссис Пендавс взволнованно сбежала в комнату, прервав мои мысли.
— Она заболела? — спросила она. — Мэри говорит, ребенок был не похож на себя.
— Думаю, у нее грипп, — ответила я. — Если бы Вы посидели с ней несколько минут, я попросила бы лорда Вульфберна послать за доктором.
Мне не пришлось долго искать Его Светлость. Мэри уже успела сообщить ему новость, и мы чуть не столкнулись на верхней ступеньке лестницы. Он протянул руку, чтобы остановить меня, напомнив прикосновением о том, что произошло прошлым вечером. На мгновение мне показалось, что он думает о том же, но первые его слова показали, что я ошибаюсь.
— Что с ней? Что-то случилось? Я успокоила его.
— Нельзя было оставлять ее одну.
— С ней миссис Пендавс. Я шла сообщить Вам. Мне кажется, что не мешает послать за доктором.
— Я уже отдал распоряжение Уилкинсу, чтобы он послал Бастиана.
Я сама должна была понять по его тону, что он сделал все, что нужно. В это утро он придирался к каждому моему движению. Я поняла, что он разочарован во мне по причине, вовсе не связанной с Клариссой. Он выглядел несколько осунувшимся, под глазами были темные круги, лицо не брито, одежда измята. Можно было подумать, он снова провел ночь в кабинете на узком диване.
Заметив, что я внимательно разглядываю его, он иронически произнес:
— Может быть, лучше обратить меньше внимания на мою ничтожную особу, а позаботиться о моей дочери?
— Конечно, милорд. Но мне хотелось бы сказать Вам пару слов конфиденциально.
— Перейдем в Вашу гостиную?
Сначала я хотела предложить классную комнату, но передумала.
— Да, там будет удобно.
— Я загляну к Клариссе и приду, — сказал он.
Я пошла вперед по коридору, он шел позади. Я чувствовала его взгляд и старалась не спотыкаться, ноги с трудом держали ровный шаг, словно на меня наступало облако, готовое разразиться ураганом без предупреждения. Даже его шаги ассоциировались у меня с ударами грома, каждый шаг эхом разносился по коридору.
Я чувствовала, что не могу выдержать такого напряжения, и вошла в класс, чтобы пропустить его вперед. Альбом Клариссы все еще лежал на полу. Я подняла его и открыла страницу, которую она мне показала. Снова ее рисунок заставил меня внутренне содрогнуться. Решив, что не стоит оставлять этот рисунок в альбоме, чтобы снова не вызвать у Клариссы неприятных воспоминаний, я вырвала лист и убрала альбом в стол.
В руках у меня остался рисунок — странная фигура, застывшая в неестественной позе за окном. Мне хотелось бросить его в камин, чтобы он сгорел дотла и больше не волновал ничье воображение, но что-то в этой фигуре странно притягивало. Я вернулась к себе и спрятала лист в ящике письменного стола.
Через несколько минут раздался стук лорда Вульфберна. Он вошел, но не сел рядом со мной, а подвинул кресло и расположился напротив дивана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29