Но она умоляла его не делать этого.– Мне хочется все сделать для Карлингтона самой, Джо. Мне пойдет на пользу, если я буду что-то строить. Эти годы я видела только разрушения и ничего не создавала.Джо не мог ей отказать. Это было именно то, чего он для нее желал, – кроме тяжкого труда, от которого ему хотелось бы избавить Элизабет. КНИГА ВОСЬМАЯ1887–1898 53 «Чарлстон, 11 июня 1887.Дорогой Джо, мы все просто в полном восторге! Вчера открылась наша собственная железная дорога в Карлингтон. Эдвард Ханахэн – такой душка! – одолжил нам небольшой локомотив и вагон-платформу. Локомотив был начищен так, что пускал зайчики, а платформа разукрашена по краям фестонами. Стюарт прибыл из Барони в своем экипаже вместе с сыновьями и отвез меня, Кэтрин и Трэдда в Карлингтон. Дорога неблизкая, а у Стюарта получилось целое путешествие, но дети вели себя хорошо; я предусмотрительно запаслась горой бутербродов и прихватила с собой побольше лимонада, так что все сошло благополучно. Маленький Стюарт был очень разочарован тем, что рельсы не прикреплены к шпалам золотыми гвоздями, но утешился, когда ему разрешили забраться в будку машиниста и давать свистки. После этого, разумеется, не оставалось ничего другого, как установить очередь для всех детей. Прогулка оказалась очень шумной. Мы устроили пикник на пути к главной линии, и он все еще продолжался, когда поезд возвращался в Карлингтон с нагруженной платформой. Потом сделали новый рейс. И еще один – пока не съели все до последней крошки. Я забыла взять зонтик и теперь боюсь остаться до конца жизни пятнистой, будто яйцо пересмешника. Ну и пусть! День выдался восхитительный – сделан первый шаг к исполнению Генерального Плана.Я уже писала тебе, сколько разговоров было, когда я открыла за домом контору и стала деловой леди. Сейчас об этом и полсловечка не услышишь. Весной приезжал президент Кливленд с супругой – посмотреть на сады в цвету, и все до сих пор только тем и заняты, что критикуют на разные лады его манеры и внешность. Про меня словно забыли. Правда, я почти не показываюсь на людях. Купила себе пишущую машинку „Ремингтон" и теперь учусь ею пользоваться. Письмо выглядит точно страница из книги. Но в Нью-Йорке, наверное, подобной диковиной никого не поразишь. Моему новенькому приобретению на самом деле больше десяти лет. Бывший владелец чувствовал себя неловко, продавая мне эту древность. Я не стала признаваться ему, что раньше даже не подозревала о существовании такой штуки. Пинни всегда занимался корреспонденцией дома – я помню, как он сидел за письменным столом, макая перо в забавную старую чернильницу, подаренную ему нашим отцом.До сих пор не верится, что Пинни больше нет. Вчера головы Стюарта и его мальчишек, позолоченные солнцем, были точь-в-точь как выложенные в ряд медные центы. Счастливые, мы веселились как только могли – и вдруг сердце у меня мучительно сжалось при мысли о том, как остро недостает среди них еще одной рыжей головы…Но потом себялюбивый внутренний голос назойливо напомнил мне: „А ты-то разве не здесь? Разве ты сама не из рода Трэддов?" Скажу тебе кое-что по секрету, Джо. Я начинаю считать себя очень неплохой представительницей рода Трэддов. Мне доставляет огромное наслаждение вносить в бухгалтерские книги аккуратные столбики цифр и резко отчитывать в письмах за подписью „Э. Трэдд" мошенников, которые пытаются содрать с нас лишнее за поставки материалов и прочего. Я сую им в нос каждую так называемую ошибку в расчетах и за год уже сэкономила для компании свыше двадцати семи долларов. Нед Рэгг святой человек во всем, что касается поведения дамы. Он называет меня „мистер Трэдд, мэм" – но без малейшей иронии. Работа в Карлингтоне идет под его наблюдением как нельзя лучше – огромные горы породы готовы к отгрузке заказчикам. Возможно, товар уже находится в пути…Прости, пожалуйста, что не писала тебе целых два месяца. Основная новость – проложенная железнодорожная колея. Недели через три на лето перебираемся на остров; сообщать оттуда тоже будет особенно не о чем, если только ты не сочтешь захватывающим рассказ о солнечных ожогах и ободранных коленках. Трэдду два с половиной, и я собираюсь учить его плавать. Кэтрин плещется в воде словно рыбка. У меня, видимо, изрядно прибавится веснушек, но я слишком люблю океан, чтобы горевать об этом.Сердечный привет Эмили и Виктории. Надеюсь, когда-нибудь мы сможем увидеться.Горячо любящий тебя, милый Джо,твой партнер по фосфатам Элизабет».
Джо сложил письмо и присоединил к другим письмам от Элизабет, хранящимся в ящике письменного стола. Элизабет писала обычно раз в месяц; каждое письмо Джо перечитывал до тех пор, пока не выучивал наизусть.– Как дела в Чарлстоне, дорогой?Эмили Симмонс была не лишена проницательности. Она никогда не отрывала мужа от просмотра корреспонденции, особенно если приходило письмо от Элизабет Купер.– Достроена подъездная ветка до Карлингтона, – ответил Джо. – Для детей устроили пикник на открытой платформе во время первого рейса.Эмили слегка поежилась:– Это же негигиенично… Я рада, что у нас есть собственный вагон с нормальным обеденным столом. Виктория в жизни не перенесла бы таких неудобств.Джо задумчиво пробормотал:– Чарлстонцы способны перенести все что угодно.– Вот и отлично, – заключила Эмили. – Тебе пора переодеваться, Джозеф. Сегодня вечером мы обедаем с родителями. Если поторопишься, то успеешь подоткнуть Виктории одеяло.Письма продолжали приходить из месяца в месяц, пока не заполнили собой три ящика в столе Джо. Джо ожидал их с нетерпением; если случалась задержка, ему приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не запросить телеграммой о благополучии Элизабет. Он ненавидел себя за неуместную, – он сознавал это, – привязанность к несбывшейся когда-то мечте, но ничего не мог с собой поделать. Любовь по-прежнему владела им – и владела с той самой минуты, как только худенькая девчушка показалась на лестнице в своем первом длинном платье.Преданность жены он уже не воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Безмолвный призыв Эмили к безраздельной супружеской гармонии никогда не найдет, он знал, отклика в его душе. В каждом новом письме Элизабет ощущалась ее крепнущая день ото дня уверенность в себе. Эмили же оказывалась все в большей зависимости от него: она рабски следовала его мнениям, без оглядки на которые не предпринимала ни единого шага, и не мыслила без него – Джо Симмонса – своего семейного счастья. Джо терзало чувство вины: он не в состоянии был любить Эмили, а она любила его слишком сильно. Тогда он сделался предельно внимателен к ней, предупредительность его не знала границ. «Мы, Эмми и я, в одной лодке, – думал Джо, – мы живем на улице с односторонним движением. Так или иначе, я могу вникать в ее заботы и облегчать ей существование». В этом Джо преуспел великолепно. Эмили сияла от счастья. Супружескую чету Симмонсов друзья единогласно провозгласили образцом идиллического брачного союза.Джо не был в Чарлстоне уже целых пять лет. И не виделся с Лиззи. На ее письма он отвечал коротко, стараясь всячески ободрить. Сам он втянулся в головоломные финансовые операции, сопряженные с немалым риском и наносившие его конкурентам заметный урон; вместе с женой и дочерью он совершал поездки в Европу с целью приобретения мебели и предметов искусства; через руки Джо проходили миллионы долларов. И его неотступно точила одна и та же навязчивая мысль. Джо думал не о Лиззи, он понимал – им не быть вместе… Нет, всюду, по пятам, его преследовали воспоминания о городе, где она жила. В Лондоне он лишался сна, потому что бой Биг Бена казался ему точным повторением звона колоколов церкви Святого Михаила. Во Флоренции он выискивал черты сходства с Чарлстоном, подмеченные Джулией Эшли. В Ницце пастельного цвета стены, буйство цветов, высокая набережная, шуршание ветра в пальмах – все напоминало ему о Чарлстоне. И даже в Нью-Йорке он часами бродил по узким улочкам Гринич-Виллидж. В этом старинном районе, оставшемся в стороне от громадного города, распространившегося до Семидесятой улицы, царила патриархальная – будто в Чарлстоне – тишина: здания мирно дремали на солнце – как в Чарлстоне; это был уютный зачарованный уголок, неподвластный бегу времени. Точь-в-точь как Чарлстон. Джо тосковал о городе, жители которого, с отличавшей их тягучей неспешной речью, составляли единое целое, заботились и пеклись друг о друге, не бросая соседа в беде.Однажды, весенним днем 1892 года, произошел критический перелом. Прибыв в офис, Джо застал там страшную суматоху. Неведомые лица наводнили биржу десятками тысяч акций треста, немалая доля которых принадлежала и Джо. Для сохранения вложенного капитала требовалось скупить их, выложив не менее полумиллиона. Налицо была попытка искусственно снизить курс, направленная явно против Джо. Пуститься на подобную уловку могли только его близкие друзья. В последнее время он был слишком поглощен другими делами – и вот они решили воспользоваться его беспечностью. Удобная жертва, ничего не скажешь. Однако Джо отнесся к этому вполне безразлично. Искусство фехтования в области бизнеса перестало его занимать.– Больше не покупайте! – велел Джо своему брокеру. – Согласимся с убытками.Он не сводил глаз с телеграфной ленты, а когда сумма потерь перевалила за триста тысяч, отправился домой.Дома Джо нашел письмо от Элизабет. В нем сообщалось о досадной задержке цистерн с серной кислотой, а далее Элизабет впервые обращалась к Джо за помощью и советом в деле, которое касалось ее самой.«…похоже, я сама все и накаркала. Столько хвасталась тем, как процветает Карлингтон, что можно было подумать, будто денег у меня куры не клюют. Самолюбие мешает мне признаться, что я сильно недооценила рост цен. Сказать по правде, и дом, и завод заложены у меня с потрохами – иначе я не сумела бы расплатиться за оборудование. С расходами удалось бы справиться после того, как мы приступим к переработке породы на месте, однако именно сейчас Стюарт просит меня одолжить ему денег. Стоило ему поселиться в Барони, как неприятности преследуют его по пятам. Генриетта ссылается на невезение, но боюсь, главная причина в том, как он обращается со своими работниками. Он держится так, будто он их владелец, и работа идет из рук вон плохо. Поля заросли сорняками, качество риса никудышное, скот почти не кормят. Я попыталась было урезонить Стюарта, но он и слышать ничего не хочет. Предпочитает взваливать всю вину на Эйба Линкольна – за то, что тот освободил чернокожих. Словом, Стюарт просрочил уплату налогов на целых два года, и тут даже опыт бывшего судьи не может его выручить. Он сознался, что уже продал тысячу акров земли, лишь бы иметь деньги в обороте. Если я не приду на помощь, ему придется продать еще четыреста. Барони занимает громадную площадь, но все во мне восстает против того, что от него отрежут кусок – пусть самый незначительный. Не согласился ли бы ты отложить на полгода получение своей доли из доходов компании? Эти две тысячи долларов спасут Стюарту жизнь. Не могу обещать, что он когда-нибудь вернет долг, но даю честное слово рассчитаться сполна.Но довольно о неприятностях! Грешно жаловаться, особенно весной. Жимолость нынче разрослась, как сумасшедшая. Один побег проник через окно и старается обвить кусочки породы, лежащие в ящике для образцов. Аромат божественный, особенно после короткого ливня…»Джо стиснул голову руками. Всего-навсего две тысячи долларов… Да каждая из статуй в саду Эмили обошлась ему вдесятеро дороже. Он потянулся было к перу – набросать текст телеграммы, как вдруг заметил на столе пухлый пакет на свое имя. Почерк незнакомый, женский. Обратный адрес – Чарлстон.Из вскрытого пакета выпал засаленный клочок выцветшего желтого шелка. Им было обернуто письмо от Люси Энсон. У Джо мелькнула мысль, что Люси сообщает ему новости, которые Элизабет утаила от него из гордости. Он быстро пробежал глазами строки, написанные мелким, неразборчивым почерком:«…Знаю о твоей жизни со слов Элизабет… рада твоим успехам… волнующие путешествия… чудесная семья…»Читая дальше, Джо споткнулся, и в глазах у него защипало.
«Мистер Джошуа тихо скончался во сне, на семьдесят восьмом году жизни. Душа его давно желала покоя. Землетрясение очень на него подействовало – он заметно ослаб, потерял ориентацию. Но в последние недели к нему словно вернулись прежние силы: улучшился аппетит, разум совершенно прояснился. Он понимал, что дни его сочтены, и я старалась не оскорблять его чувства бессмысленным отрицанием этого.Мы говорили и о тебе, Джо. Я пересказала ему все, что слышала от Элизабет. Мистер Джошуа был очень доволен и ничуть не удивился. Он сказал, что никогда не сомневался: тебе многое удастся, ведь ты не раз избавлял Пинкни от гибели. Мистер Джошуа пожелал оставить тебе что-нибудь на память, в знак уважения и симпатии. Часы он завещал внуку, а других вещей у него почти не было. Однако он взобрался на чердак, перерыл все хранившееся там старье и нашел вот это – лоскут конфедератской орденской ленты. Белки, наверное, растащили ткань по частям для украшения своих жилищ. Но мистер Джошуа счел этот обрывок достойным даром. Передай Джо, сказал мистер Джошуа, что, если бы он принимал участие в военных действиях, я произвел бы его в офицеры и вручил ему эту ленту прямо на поле сражения. Бог сотворил Джо Симмонса джентльменом, добавил он, а для этого никакие знаки отличия не требуются…»– Джозеф! – Дивный голос Эмили вывел Джо из задумчивости. Он поднял голову и провел рукой по лицу. – Виктория хочет тебе кое-что показать.Джо всмотрелся в свою дочь. Ее белокурые волосы были завиты в аккуратные локоны, скрепленные золотыми заколками. Новое платье из переливчато-голубого шелка едва доходило ей до щиколоток. Рукава, длиною по локоть, окаймляли кружевные воланы; край подола украшали такие же рюши. Неимоверно пышный турнюр, отделанный бархатными бантами, придавал хрупкой фигурке девочки нелепый вид. Запястье отяжеляли золотые браслеты, унизанные сапфирами, а на шее сверкало бриллиантовое колье.– Тебе нравится мой наряд, папа? – Виктория крутанулась на месте, чтобы он получше ее разглядел.– Золотце, ты просто чудо! Кто устраивает вечеринку? Эмили покачала головой:– Ты такой забывчивый, Джозеф. Сегодня у Виктории начинаются занятия в танцевальной школе. Я же сказала тебе об этом еще неделю назад.– Я думал, речь идет об уроках балета.– Господи, ну конечно же нет! Балетом она занималась с пяти лет. А теперь будет учиться бальным танцам. Наша девочка становится юной светской дамой.– Она еще слишком молода для этого, Эмили.– Ей уже десять. Все дети приступают к бальным танцам именно в этом возрасте.Джо перевел глаза на дочку, разодетую так, будто она только что сошла с картинки журнала мод, причесанную и увешанную драгоценностями, как взрослая женщина.– Нет, – тихо проговорил он. – Я этого не допущу. Ей еще надо подрасти, да и ни к чему ей вся эта роскошь. – Джо схватил со стола обрывок желтой ткани и взметнул его к потолку, словно знамя. – Знаете ли вы, что у меня в руках?Эмили прижала Викторию к себе. Обе в изумлении воззрились на Джо, как на безумца. Джо на миг почувствовал, что так оно, вероятно, и есть. Сердце его заколотилось от внезапного волнения. Сдержав нахлынувший гнев, он с мучительным усилием преодолел себя и произнес еле слышным размеренным голосом:– Это вещественное доказательство того, что я уроженец Юга. Я на какое-то время едва не забыл об этом. Но я южанин, и никто другой, и я хочу, чтобы моя дочь тоже была южанкой. Я хочу, чтобы она обладала не только тем, что можно купить за деньги. Я хочу, чтобы она жила настоящей, полнокровной жизнью. Я желаю оказаться подальше от этого шума и балагана. Мы переезжаем в Чарлстон.
Эмили Симмонс выглянула из окна кареты, доставившей их от вокзала к отелю «Чарлстон». Сердце у нее упало. Улица казалась оживленной, все вокруг свидетельствовало о преуспевании, однако в целом город представлялся жалким и безнадежно захолустным. Ни одно здание не превышало четырех этажей. Их прежний дом в Нью-Йорке не шел ни в какое сравнение с большинством здешних. Эмили не присутствовала при бурном объяснении Джозефа с ее отцом; отец позже выложил ей все, что он думает о ее избраннике. «Провинциал… размазня… недоумок… увалень…» – до сих пор звенело у нее в ушах.Эмили немного ободрилась при виде внушительного фасада гостиницы; мебель в отведенных им апартаментах давно вышла из моды, зато места и простора было хоть отбавляй. Эмили изо всех сил старалась найти что-нибудь себе в утешение. Ей очень хотелось угодить Джозефу, ведь Чарлстон значил для него все, хотя сама она никак не могла этого понять.Эмили всячески расхваливала обед, который она назвала ленчем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Джо сложил письмо и присоединил к другим письмам от Элизабет, хранящимся в ящике письменного стола. Элизабет писала обычно раз в месяц; каждое письмо Джо перечитывал до тех пор, пока не выучивал наизусть.– Как дела в Чарлстоне, дорогой?Эмили Симмонс была не лишена проницательности. Она никогда не отрывала мужа от просмотра корреспонденции, особенно если приходило письмо от Элизабет Купер.– Достроена подъездная ветка до Карлингтона, – ответил Джо. – Для детей устроили пикник на открытой платформе во время первого рейса.Эмили слегка поежилась:– Это же негигиенично… Я рада, что у нас есть собственный вагон с нормальным обеденным столом. Виктория в жизни не перенесла бы таких неудобств.Джо задумчиво пробормотал:– Чарлстонцы способны перенести все что угодно.– Вот и отлично, – заключила Эмили. – Тебе пора переодеваться, Джозеф. Сегодня вечером мы обедаем с родителями. Если поторопишься, то успеешь подоткнуть Виктории одеяло.Письма продолжали приходить из месяца в месяц, пока не заполнили собой три ящика в столе Джо. Джо ожидал их с нетерпением; если случалась задержка, ему приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не запросить телеграммой о благополучии Элизабет. Он ненавидел себя за неуместную, – он сознавал это, – привязанность к несбывшейся когда-то мечте, но ничего не мог с собой поделать. Любовь по-прежнему владела им – и владела с той самой минуты, как только худенькая девчушка показалась на лестнице в своем первом длинном платье.Преданность жены он уже не воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Безмолвный призыв Эмили к безраздельной супружеской гармонии никогда не найдет, он знал, отклика в его душе. В каждом новом письме Элизабет ощущалась ее крепнущая день ото дня уверенность в себе. Эмили же оказывалась все в большей зависимости от него: она рабски следовала его мнениям, без оглядки на которые не предпринимала ни единого шага, и не мыслила без него – Джо Симмонса – своего семейного счастья. Джо терзало чувство вины: он не в состоянии был любить Эмили, а она любила его слишком сильно. Тогда он сделался предельно внимателен к ней, предупредительность его не знала границ. «Мы, Эмми и я, в одной лодке, – думал Джо, – мы живем на улице с односторонним движением. Так или иначе, я могу вникать в ее заботы и облегчать ей существование». В этом Джо преуспел великолепно. Эмили сияла от счастья. Супружескую чету Симмонсов друзья единогласно провозгласили образцом идиллического брачного союза.Джо не был в Чарлстоне уже целых пять лет. И не виделся с Лиззи. На ее письма он отвечал коротко, стараясь всячески ободрить. Сам он втянулся в головоломные финансовые операции, сопряженные с немалым риском и наносившие его конкурентам заметный урон; вместе с женой и дочерью он совершал поездки в Европу с целью приобретения мебели и предметов искусства; через руки Джо проходили миллионы долларов. И его неотступно точила одна и та же навязчивая мысль. Джо думал не о Лиззи, он понимал – им не быть вместе… Нет, всюду, по пятам, его преследовали воспоминания о городе, где она жила. В Лондоне он лишался сна, потому что бой Биг Бена казался ему точным повторением звона колоколов церкви Святого Михаила. Во Флоренции он выискивал черты сходства с Чарлстоном, подмеченные Джулией Эшли. В Ницце пастельного цвета стены, буйство цветов, высокая набережная, шуршание ветра в пальмах – все напоминало ему о Чарлстоне. И даже в Нью-Йорке он часами бродил по узким улочкам Гринич-Виллидж. В этом старинном районе, оставшемся в стороне от громадного города, распространившегося до Семидесятой улицы, царила патриархальная – будто в Чарлстоне – тишина: здания мирно дремали на солнце – как в Чарлстоне; это был уютный зачарованный уголок, неподвластный бегу времени. Точь-в-точь как Чарлстон. Джо тосковал о городе, жители которого, с отличавшей их тягучей неспешной речью, составляли единое целое, заботились и пеклись друг о друге, не бросая соседа в беде.Однажды, весенним днем 1892 года, произошел критический перелом. Прибыв в офис, Джо застал там страшную суматоху. Неведомые лица наводнили биржу десятками тысяч акций треста, немалая доля которых принадлежала и Джо. Для сохранения вложенного капитала требовалось скупить их, выложив не менее полумиллиона. Налицо была попытка искусственно снизить курс, направленная явно против Джо. Пуститься на подобную уловку могли только его близкие друзья. В последнее время он был слишком поглощен другими делами – и вот они решили воспользоваться его беспечностью. Удобная жертва, ничего не скажешь. Однако Джо отнесся к этому вполне безразлично. Искусство фехтования в области бизнеса перестало его занимать.– Больше не покупайте! – велел Джо своему брокеру. – Согласимся с убытками.Он не сводил глаз с телеграфной ленты, а когда сумма потерь перевалила за триста тысяч, отправился домой.Дома Джо нашел письмо от Элизабет. В нем сообщалось о досадной задержке цистерн с серной кислотой, а далее Элизабет впервые обращалась к Джо за помощью и советом в деле, которое касалось ее самой.«…похоже, я сама все и накаркала. Столько хвасталась тем, как процветает Карлингтон, что можно было подумать, будто денег у меня куры не клюют. Самолюбие мешает мне признаться, что я сильно недооценила рост цен. Сказать по правде, и дом, и завод заложены у меня с потрохами – иначе я не сумела бы расплатиться за оборудование. С расходами удалось бы справиться после того, как мы приступим к переработке породы на месте, однако именно сейчас Стюарт просит меня одолжить ему денег. Стоило ему поселиться в Барони, как неприятности преследуют его по пятам. Генриетта ссылается на невезение, но боюсь, главная причина в том, как он обращается со своими работниками. Он держится так, будто он их владелец, и работа идет из рук вон плохо. Поля заросли сорняками, качество риса никудышное, скот почти не кормят. Я попыталась было урезонить Стюарта, но он и слышать ничего не хочет. Предпочитает взваливать всю вину на Эйба Линкольна – за то, что тот освободил чернокожих. Словом, Стюарт просрочил уплату налогов на целых два года, и тут даже опыт бывшего судьи не может его выручить. Он сознался, что уже продал тысячу акров земли, лишь бы иметь деньги в обороте. Если я не приду на помощь, ему придется продать еще четыреста. Барони занимает громадную площадь, но все во мне восстает против того, что от него отрежут кусок – пусть самый незначительный. Не согласился ли бы ты отложить на полгода получение своей доли из доходов компании? Эти две тысячи долларов спасут Стюарту жизнь. Не могу обещать, что он когда-нибудь вернет долг, но даю честное слово рассчитаться сполна.Но довольно о неприятностях! Грешно жаловаться, особенно весной. Жимолость нынче разрослась, как сумасшедшая. Один побег проник через окно и старается обвить кусочки породы, лежащие в ящике для образцов. Аромат божественный, особенно после короткого ливня…»Джо стиснул голову руками. Всего-навсего две тысячи долларов… Да каждая из статуй в саду Эмили обошлась ему вдесятеро дороже. Он потянулся было к перу – набросать текст телеграммы, как вдруг заметил на столе пухлый пакет на свое имя. Почерк незнакомый, женский. Обратный адрес – Чарлстон.Из вскрытого пакета выпал засаленный клочок выцветшего желтого шелка. Им было обернуто письмо от Люси Энсон. У Джо мелькнула мысль, что Люси сообщает ему новости, которые Элизабет утаила от него из гордости. Он быстро пробежал глазами строки, написанные мелким, неразборчивым почерком:«…Знаю о твоей жизни со слов Элизабет… рада твоим успехам… волнующие путешествия… чудесная семья…»Читая дальше, Джо споткнулся, и в глазах у него защипало.
«Мистер Джошуа тихо скончался во сне, на семьдесят восьмом году жизни. Душа его давно желала покоя. Землетрясение очень на него подействовало – он заметно ослаб, потерял ориентацию. Но в последние недели к нему словно вернулись прежние силы: улучшился аппетит, разум совершенно прояснился. Он понимал, что дни его сочтены, и я старалась не оскорблять его чувства бессмысленным отрицанием этого.Мы говорили и о тебе, Джо. Я пересказала ему все, что слышала от Элизабет. Мистер Джошуа был очень доволен и ничуть не удивился. Он сказал, что никогда не сомневался: тебе многое удастся, ведь ты не раз избавлял Пинкни от гибели. Мистер Джошуа пожелал оставить тебе что-нибудь на память, в знак уважения и симпатии. Часы он завещал внуку, а других вещей у него почти не было. Однако он взобрался на чердак, перерыл все хранившееся там старье и нашел вот это – лоскут конфедератской орденской ленты. Белки, наверное, растащили ткань по частям для украшения своих жилищ. Но мистер Джошуа счел этот обрывок достойным даром. Передай Джо, сказал мистер Джошуа, что, если бы он принимал участие в военных действиях, я произвел бы его в офицеры и вручил ему эту ленту прямо на поле сражения. Бог сотворил Джо Симмонса джентльменом, добавил он, а для этого никакие знаки отличия не требуются…»– Джозеф! – Дивный голос Эмили вывел Джо из задумчивости. Он поднял голову и провел рукой по лицу. – Виктория хочет тебе кое-что показать.Джо всмотрелся в свою дочь. Ее белокурые волосы были завиты в аккуратные локоны, скрепленные золотыми заколками. Новое платье из переливчато-голубого шелка едва доходило ей до щиколоток. Рукава, длиною по локоть, окаймляли кружевные воланы; край подола украшали такие же рюши. Неимоверно пышный турнюр, отделанный бархатными бантами, придавал хрупкой фигурке девочки нелепый вид. Запястье отяжеляли золотые браслеты, унизанные сапфирами, а на шее сверкало бриллиантовое колье.– Тебе нравится мой наряд, папа? – Виктория крутанулась на месте, чтобы он получше ее разглядел.– Золотце, ты просто чудо! Кто устраивает вечеринку? Эмили покачала головой:– Ты такой забывчивый, Джозеф. Сегодня у Виктории начинаются занятия в танцевальной школе. Я же сказала тебе об этом еще неделю назад.– Я думал, речь идет об уроках балета.– Господи, ну конечно же нет! Балетом она занималась с пяти лет. А теперь будет учиться бальным танцам. Наша девочка становится юной светской дамой.– Она еще слишком молода для этого, Эмили.– Ей уже десять. Все дети приступают к бальным танцам именно в этом возрасте.Джо перевел глаза на дочку, разодетую так, будто она только что сошла с картинки журнала мод, причесанную и увешанную драгоценностями, как взрослая женщина.– Нет, – тихо проговорил он. – Я этого не допущу. Ей еще надо подрасти, да и ни к чему ей вся эта роскошь. – Джо схватил со стола обрывок желтой ткани и взметнул его к потолку, словно знамя. – Знаете ли вы, что у меня в руках?Эмили прижала Викторию к себе. Обе в изумлении воззрились на Джо, как на безумца. Джо на миг почувствовал, что так оно, вероятно, и есть. Сердце его заколотилось от внезапного волнения. Сдержав нахлынувший гнев, он с мучительным усилием преодолел себя и произнес еле слышным размеренным голосом:– Это вещественное доказательство того, что я уроженец Юга. Я на какое-то время едва не забыл об этом. Но я южанин, и никто другой, и я хочу, чтобы моя дочь тоже была южанкой. Я хочу, чтобы она обладала не только тем, что можно купить за деньги. Я хочу, чтобы она жила настоящей, полнокровной жизнью. Я желаю оказаться подальше от этого шума и балагана. Мы переезжаем в Чарлстон.
Эмили Симмонс выглянула из окна кареты, доставившей их от вокзала к отелю «Чарлстон». Сердце у нее упало. Улица казалась оживленной, все вокруг свидетельствовало о преуспевании, однако в целом город представлялся жалким и безнадежно захолустным. Ни одно здание не превышало четырех этажей. Их прежний дом в Нью-Йорке не шел ни в какое сравнение с большинством здешних. Эмили не присутствовала при бурном объяснении Джозефа с ее отцом; отец позже выложил ей все, что он думает о ее избраннике. «Провинциал… размазня… недоумок… увалень…» – до сих пор звенело у нее в ушах.Эмили немного ободрилась при виде внушительного фасада гостиницы; мебель в отведенных им апартаментах давно вышла из моды, зато места и простора было хоть отбавляй. Эмили изо всех сил старалась найти что-нибудь себе в утешение. Ей очень хотелось угодить Джозефу, ведь Чарлстон значил для него все, хотя сама она никак не могла этого понять.Эмили всячески расхваливала обед, который она назвала ленчем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68