Впрочем, учитывая, что он никогда не видел свою будущую невесту и общался с ней исключительно через ее отца, пожалуй, будет лучше, если барон сам сообщит ей об этом.
И самое главное, он должен заверить лорда Ги, что доставит Аду домой при первой же возможности. Он должен это сделать. О том, чтобы провалить порученное ему дело, не может быть и речи. Слишком много поставлено на карту.
Опустившись на колени перед большим, окованным железом сундуком, стоявшим в изножье ее постели, Джоанна вставила ключ в замок и повернула. Это был сундук Прюита, где он хранил вещи, представлявшие для него ценность, даже после того, как она прогнала его в кладовую. За все время их брака Джоанна ни разу не заглядывала внутрь. Собственно, у нее не было ключа, пока генуэзские власти не вернули ей личные вещи мужа после его смерти. Когда шок прошел, Джоанна собрала его одежду и другие предметы, оставшиеся в кладовой, постирала то, что нуждалось в стирке, и убрала в сундук вместе с прочими вещами, принадлежавшими Прюиту.
Подняв тяжелую крышку, Джоанна ощутила ту же смесь горечи и гнева, которая охватила ее, когда она сделала это впервые, восемь месяцев назад. Как и тогда, из сундука пахнуло запахом ее мужа – точнее, душистых трав, которыми Прюит пользовался при мытье, – и глаза Джоанны обожгли слезы.
Когда она познакомилась с Прюитом, ей понравился этот запах. Он очаровал ее, как и все в нем: блестящие черные волосы, изящные руки, темные манящие глаза, беспечный смех… его комплименты, поцелуи и обещания. Прюит околдовал ее.
Ее не смутило, что ой принадлежит к купеческому сословию, а она леди Джоанна из Уэксфорда. Ничто не имело значения, кроме одного: они должны пожениться и быть вместе.
Всегда.
Проглотив ком в горле, Джоанна погладила шелковистую шерсть пурпурного плаща с отделкой из черного каракуля, лежавшего на самом верху. Он был на Прюите в тот день, когда Джоанна увидела его в первый раз. Он был так красив, что она едва осмеливалась смотреть в его сторону. Кто-то похвалил его плащ, и Прюит сообщил, что привез его из последнего путешествия в Монпелье, куда он ездил дважды в год, чтобы закупить византийские и сицилийские шелка, добавив, что он бывал на Сицилии и в Константинополе. Восточные шелка поступали через Александрию, и он покупал их в итальянских портах. Джоанна, не выезжавшая дальше Лондона, была потрясена, услышав обо всех местах, которые он посетил. Никогда прежде Она не встречала человека, так много повидавшего, такого утонченного и такого красивого.
И он хотел жениться на ней.
Она благодарила Бога за появление Прюита Чапмена в ее жизни.
Вначале.
Джоанна вытащила плащ из сундука и положила на постель. За ним последовали две шелковые туники, длинный шерстяной жилет, фетровая шляпа и четыре пары шелковых чулок. Затем Джоанна извлекла из сундука пару шерстяных рейтуз, она связала их для мужа вскоре после свадьбы. Он никогда их не надевал, объявив, что мужчина, который зарабатывает на жизнь, торгуя шелком, не может расхаживать в домотканых штанах, как разносчик воды.
Джоанна пристроила их на стопку одежды, затем, поразмыслив, отложила в сторону. Вытащив из сундука рубашки и нижнее белье, она выбрала свою любимую рубашку из индийского муслина – Прюит купил ее в Риме – и положила вместе с бельем к рейтузам.
Порывшись на дне сундука среди поясов, башмаков, перчаток, пряжек и других предметов, Джоанна нашла то, что искала: зеркальце в кожаном футляре, бритву, точильный камень и расческу. Добавив все это к одежде, которую отложила для Грэма, она задумчиво уставилась на деревянную резную шкатулку, лежавшую на самом дне.
Впервые Джоанна увидела эту шкатулку восемь месяцев назад. А открыв, почувствовала себя так, словно ее ударили под Дых. Она подумывала о том, чтобы бросить шкатулку вместе с содержимым в Темзу, но в конечном итоге решила оставить. В сущности, это было самое значительное напоминание о ее браке, и его присутствие в ногах ее постели служило гарантией того, что она никогда больше не позволит использовать себя, как это сделал Прюит.
Собравшись с духом, она открыла шкатулку, где Прюит хранил свои трофеи: женские чулки и подвязки, пряди волос, перевязанные ленточками, заколки из слоновой кости и серебра, сережки, в основном из дешевого стекла, и рукава сорочек, все еще источавшие аромат духов их хозяек.
Одна из прядей волос принадлежала ей.
Джоанна захлопнула крышку шкатулки. Как Хью назвал Прюита вчера вечером?
– Смазливый проходимец, – произнесла она вслух. Побросав одежду Прюита назад, она заперла сундук и спустилась вниз, прихватив с собой вещи, отложенные для Грэма.
– Я принесла вам… – начала она, отодвинув кожаную занавеску на двери в кладовую, и ахнула.
Грэм стоял совершенно обнаженный и вытирался полотенцем.
– Извините. – Она попятилась, уронив занавеску. – Я не сообразила, что вы…
– Все в порядке, – отозвался он из-за занавески. – Можете войти. Я уже прикрылся, более или менее.
Джоанна не шелохнулась, уставившись на занавеску. Прошло пять лет с тех пор, как она видела обнаженным Прюита, но то, каким она запомнила своего мужа, не шло ни в какое сравнение с тем, что она увидела сейчас. У Грэма Фокса было тело закаленного в боях воина, худощавое и мускулистое. Он являл собой великолепный образчик мужчины. Прюит, хотя и был на несколько лет старше, казался рядом с ним – во всех отношениях – незрелым юнцом.
– Мистрис?
– Я… принесла вам кое-какую одежду. То есть я принесла бритву… – сбивчиво произнесла Джоанна, досадуя на себя. Лепечет, как слабоумная!
Отодвинув занавеску, она обнаружила, что Грэм сидит на кровати, набросив влажное полотенце на бедра и вытянув перед собой сломанную ногу.
– Вот, возьмите. – Она шагнула внутрь и протянула ему принесенные вещи. И снова обругала себя. Дурочка! Не съест же он ее, в конце концов.
Грэм вымыл голову, и влажные завитки падали ему на лоб, обрамляя сияющее чистотой лицо с высокими скулами и прямым носом. Он оказался моложе и красивее, чем она думала, а в его чертах, освободившихся от наслоений вчерашней грязи, проступило нечто аристократическое.
Грэм взял в руки рейтузы.
– Как раз то, что нужно. Я могу натянуть их поверх лубков.
– Я так и подумала.
Прикрытый только полотенцем, он оставался обнаженным, и взгляд Джоанны, вопреки ее стараниям смотреть ему в лицо, скользнул по его гладкой мускулистой груди и длинным ногам. Грэм пошевелился, и полотенце соскользнуло, открыв полоску темных волос внизу его живота.
– Я хочу попросить вас об одолжении. Точнее… – он сосредоточенно нахмурился, – я хотел бы сделать вам предложение.
– Какое?
– Из ваших слов я понял, что вы… находитесь в довольно стесненных обстоятельствах.
В ответ на этот деликатный намек на ее нищету Джоанна вздернула подбородок. Если уж она утаила свое бедственное положение от Хью, то тем более не станет посвящать в него постороннего человека.
– Ничего подобного. Я неприхотлива, живу без излишеств. В утреннем свете глаза Грэма казались ярко-голубыми.
– Дело в том, что я могу помочь вам, – осторожно произнес он. – Как вам известно, у меня есть деньги. Разумеется, они принадлежат моему лорду, но я могу распоряжаться ими. Часть из них могла бы стать вашей. При условии, что я кое-что получу взамен.
Джоанна уставилась на него, надеясь, что он имеет в виду не то, о чем она подумала.
– Я хотел бы остаться здесь, – продолжил Грэм, не дождавшись ответа, – месяца на два, пока моя нога не заживет, вместо того чтобы возвращаться в церковь Святого Варфоломея.
Джоанна прищурилась, скрестив руки на груди.
– И это все, чего вы хотите от меня? Позволить вам остаться здесь?
– Не совсем, есть кое-что еще. Она кивнула, стиснув зубы.
– Стоило ли сомневаться?..
– Простите?
– Мне все-таки следовало воспользоваться топором, когда я обнаружила вас здесь, – отозвалась она дрожащим от негодования голосом.
– Что?
– А вместо этого я приютила вас. И вот чем вы отплатили! Оскорблять меня в моем собственном доме…
– Каким образом я… – Глаза Грэма понимающе расширились. – О! – Он поднялся, уронив на пол полотенце.
Джоанна круто развернулась и отдернула занавеску.
– Постойте, – поспешно сказал Грэм. – Вы меня неправильно поняли. Я бы никогда не сделал вам подобного предложения.
Джоанна продолжала стоять к нему спиной, ухватившись рукой за занавеску.
– Только не говорите мне, что вы никогда не платили женщинам за их милости.
После короткой паузы он отозвался:
– Они не были замужем.
Не были замужем! Интересно, что стало бы с его щепетильностью, узнай он, что она вдова?
Джоанна медленно повернулась и обнаружила, что Грэм уже обернул полотенце вокруг бедер.
– Что же вы тогда подразумевали под этим «кое-что еще»? – осведомилась она.
Грэм запустил пятерню в свою влажную шевелюру.
– Ну, прежде всего еду, учитывая, что мне придется валяться в постели целыми днями. Возможно, еще потребуется выполнить какие-нибудь мелкие поручения – всего не предугадаешь. Но обещаю, что постараюсь ограничиться самым необходимым и не беспокоить вас понапрасну.
Не беспокоить? Да само присутствие этого мужчины лишает ее покоя. От одного только вида его обнаженной фигуры ее сердце начинало беспомощно трепетать.
– Не знаю, сержант. Что подумают соседи, если я поселю мужчину у себя дома?
Грэм присел на постель и, поморщившись, вытянул перед собой покалеченную ногу, придерживая ее обеими руками.
– Никогда не поверю, что почтенные лондонские матроны перестали пускать постояльцев. Да их сотни только в вашем районе!
Он был прав. Сдача жилья была распространенным источником дохода для многих женщин, а иногда и единственным средством существования.
– Да, но подобные договоренности дают повод для сплетем – возразила Джоанна. – Все эти годы мне удавалось поддерживать незапятнанную репутацию, несмотря на частые отлучки мужа. Боюсь, я буду скомпрометирована, если люди увидят вас здесь. В конце концов, вы молоды и…
– Я молодой калека – по крайней мере, на ближайшие пару месяцев. Да и кто меня увидит? Я прикован к постели. К тому же я не меньше вас заинтересован в том, чтобы мое присутствие не бросалось в глаза.
– Почему?
Грэм отвел глаза, ощутив непонятную неловкость.
– Скажем так, мне хочется немного тишины и покоя. Последние одиннадцать лет я жил в казармах с сотней других мужчин, а до этого в школе для мальчиков при обители Святой Троицы.
– Вы учились в обители Святой Троицы? – удивилась Джоанна. Августинский монастырь, пристроенный к северо-западной стене Лондона, славился своей школой, но там учились сыновья влиятельных горожан, а не мальчики, которых прочили на военную службу.
– Я там рос, – отозвался Грэм, – с младенчества и до четырнадцати лет, когда отправился в Бовэ служить лорду Ги.
– С младенчества? Я полагала, что это просто школа, а не приют для младенцев.
– В общем, так оно и есть, – подтвердил Грэм. Лицо его слегка помрачнело, словно на солнце набежало облачко. – Это, – он обвел рукой кладовую, – первая спальня, предоставленная лично мне.
– Я бы не стала называть данное помещение спальней, – заметила Джоанна.
– Все равно комната предоставлена мне одному, – сказал он. – Уединение – редкая роскошь для таких, как я.
– Если вы нуждаетесь в уединении, то вынуждена вас разочаровать. В этом переулке целый день снуют прохожие, и им нравится заглядывать в окна.
– Всегда можно закрыть ставни, если появится такое желание. – Грэм взял свой кошелек и развязал стягивающие его тесемки. – Я заплачу вам четыре шиллинга вперед за два месяца за комнату и питание.
– Четыре шиллинга, – недоверчиво прошептала Джоанна. – Это… слишком много.
– Ги де Бовэ – богатый человек. – Грэм высыпал горсть серебра на сундук и принялся отсчитывать нужное число монет. – И щедрый. Он не стал бы возражать, что я плачу хорошие деньги людям. К тому же, как я уже сказал, это деньги не только за комнату, но и различные услуги.
– Понятно. – Джоанна не могла отвести взгляда от монет, пересчитывая их в уме, пока он откладывал их, одну задругой, в отдельную кучку… «Двадцать четыре, двадцать пять… Матерь Божья, двадцать восемь…»
– Собственно, мне нужно написать лорду Ги и сообщить ему, где я нахожусь. Я был бы очень признателен, если бы вы дали мне лист пергамента…
– Пергамента, – рассеянно повторила Джоанна, продолжая считать… «Тридцать семь, тридцать восемь…»
– …чернила, перо и немного воска.
– Конечно.
«Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь». Грэм сгреб монетки в сложенные горстью ладони и протянул их ей.
Четыре шиллинга! Джоанна не могла припомнить, когда у нее имелось столько денег сразу. Большинство покупателей расплачивались с ней хлебом, молоком, иногда цыплятами. А теперь, когда гильдия лишила ее права торговать шелком, не стало даже этого. Четырех шиллингов, если тратить их с умом, может хватить очень надолго. А это значит, что ей не придется продавать лавку хотя бы в ближайшем будущем. Это даст ей передышку.
Воистину его появление здесь – Божий дар.
Грэм молча ждал. В ослепительном солнечном свете, лившемся через окно, его глаза казались прозрачными.
Наконец Джоанна шагнула вперед и подставила руки. Улыбнувшись, Грэм пересыпал в ее раскрытые ладони монеты, оказавшиеся на удивление тяжелыми и прохладными. Ее кошелек – увы, пустой – висел на поясе, и она с опозданием сообразила, что с занятыми руками не сможет положить деньги внутрь.
– Сейчас. – Потянувшись к ней, Грэм расслабил тесемки ее кошелька и скользнул пальцами внутрь, чтобы растянуть кожаный мешочек. Этот жест показался ему удивительно интимным, возможно, из-за состояния его одежды, точнее, отсутствия таковой.
Подождав, пока она осторожно, чтобы не обронить ни одной, пересыплет монетки внутрь, Грэм снова затянул тесемки ее кошелька.
– Ну вот, – сказал он. – А теперь я был бы благодарен вам за нож для заточки перьев и все остальное.
– Остальное? – Джоанна положила ладонь на раздувшийся кошелек, наслаждаясь его весом.
– Пергамент и чернила.
– Ах да! Для письма. Вы уверены, что вам хватит одного листа пергамента? Может, вам нужно написать еще кому-нибудь? Вашей семье, например? У вас есть… жена… там, в Бовэ? – В большинстве своем военные предпочитали не обзаводиться семьями, но бывали и исключения. Хотя разве стал бы женатый человек жить в казарме? Впрочем, вряд ли он может позволить себе собственный дом. Участь жены военного, должно быть, даже более печальна, чем участь обедневшей вдовы торговца.
Грэм снова запустил пальцы в волосы, откинув их со лба. Затем взял расческу Прюита и прошелся большим пальцем по зубчикам.
– Нет, я не женат, хотя… – Он запнулся, затем решительно продолжил: – Я один. У меня нет семьи.
– Даже возлюбленной?
– Никого.
– А как же ваши родственники в Оксфордшире? Вы говорили, что заехали в Лондон по пути к ним?
– Они не ждут меня. Так что незачем предупреждать их о задержке.
– Понятно. Я принесу вам все, что вы просили, но вначале мне нужно открыть лавку.
– Конечно. Мистрис? – окликнул он ее, когда она взялась за кожаную занавеску.
Джоанна обернулась. Грэм указал расческой на бритвенные принадлежности Прюита, лежавшие на сундуке.
– Вы уверены, что будет правильно, если я воспользуюсь вещами вашего мужа… и его одеждой? Он не станет возражать?
Его взгляд был таким пронзительным, таким острым, что ей пришлось отвести глаза.
– Нет, – сказала она, повернувшись к выходу – Он не станет возражать.
Глава 6
Джоанна открывала ставни своей лавки, когда подъехал Хью на двухколесной повозке, которую он одолжил в гостинице, где остановился. Брат удивился, что она так поздно приступает к делу. Остальные заведения, выходившие на Вуд-стрит – мастерская скорняка, аптека и многочисленные лавки, торговавшие шелком, – уже давно работали. Узкая улица была запружена прохожими, делавшими покупки, уличными торговцами, расхваливавшими свое вино, молоко или мыло, а также свиньями, рыскавшими в отбросах, заполнявших дренажную канаву.
– Доброе утро, сестренка. – Хью натянул поводья, остановив упряжку мулов, спрыгнул на землю и поцеловал сестру в щеку. – Прекрасное утро, правда? Ни облачка на небе.
Джоанна пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.
– Надеюсь, наш общий друг не доставил тебе беспокойства ночью?
Джоанна, занятая нижней ставней, служившей прилавком для товаров, не ответила. Хью закрепил ставню и последовал за сестрой в лавку.
– Ну так как? – спросил он.
Джоанна присела на корточки, чтобы отпереть солидных размеров сундук.
– Что – как? – Она вытащила из сундука сложенное полотнище белого шелка с вышивкой по краям, встряхнула его и разложила на прилавке.
– Он тебя не беспокоил? – Стараясь быть полезным, Хью извлек из сундука ворох вышитых лент и бросил их на шелковое полотнище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
И самое главное, он должен заверить лорда Ги, что доставит Аду домой при первой же возможности. Он должен это сделать. О том, чтобы провалить порученное ему дело, не может быть и речи. Слишком много поставлено на карту.
Опустившись на колени перед большим, окованным железом сундуком, стоявшим в изножье ее постели, Джоанна вставила ключ в замок и повернула. Это был сундук Прюита, где он хранил вещи, представлявшие для него ценность, даже после того, как она прогнала его в кладовую. За все время их брака Джоанна ни разу не заглядывала внутрь. Собственно, у нее не было ключа, пока генуэзские власти не вернули ей личные вещи мужа после его смерти. Когда шок прошел, Джоанна собрала его одежду и другие предметы, оставшиеся в кладовой, постирала то, что нуждалось в стирке, и убрала в сундук вместе с прочими вещами, принадлежавшими Прюиту.
Подняв тяжелую крышку, Джоанна ощутила ту же смесь горечи и гнева, которая охватила ее, когда она сделала это впервые, восемь месяцев назад. Как и тогда, из сундука пахнуло запахом ее мужа – точнее, душистых трав, которыми Прюит пользовался при мытье, – и глаза Джоанны обожгли слезы.
Когда она познакомилась с Прюитом, ей понравился этот запах. Он очаровал ее, как и все в нем: блестящие черные волосы, изящные руки, темные манящие глаза, беспечный смех… его комплименты, поцелуи и обещания. Прюит околдовал ее.
Ее не смутило, что ой принадлежит к купеческому сословию, а она леди Джоанна из Уэксфорда. Ничто не имело значения, кроме одного: они должны пожениться и быть вместе.
Всегда.
Проглотив ком в горле, Джоанна погладила шелковистую шерсть пурпурного плаща с отделкой из черного каракуля, лежавшего на самом верху. Он был на Прюите в тот день, когда Джоанна увидела его в первый раз. Он был так красив, что она едва осмеливалась смотреть в его сторону. Кто-то похвалил его плащ, и Прюит сообщил, что привез его из последнего путешествия в Монпелье, куда он ездил дважды в год, чтобы закупить византийские и сицилийские шелка, добавив, что он бывал на Сицилии и в Константинополе. Восточные шелка поступали через Александрию, и он покупал их в итальянских портах. Джоанна, не выезжавшая дальше Лондона, была потрясена, услышав обо всех местах, которые он посетил. Никогда прежде Она не встречала человека, так много повидавшего, такого утонченного и такого красивого.
И он хотел жениться на ней.
Она благодарила Бога за появление Прюита Чапмена в ее жизни.
Вначале.
Джоанна вытащила плащ из сундука и положила на постель. За ним последовали две шелковые туники, длинный шерстяной жилет, фетровая шляпа и четыре пары шелковых чулок. Затем Джоанна извлекла из сундука пару шерстяных рейтуз, она связала их для мужа вскоре после свадьбы. Он никогда их не надевал, объявив, что мужчина, который зарабатывает на жизнь, торгуя шелком, не может расхаживать в домотканых штанах, как разносчик воды.
Джоанна пристроила их на стопку одежды, затем, поразмыслив, отложила в сторону. Вытащив из сундука рубашки и нижнее белье, она выбрала свою любимую рубашку из индийского муслина – Прюит купил ее в Риме – и положила вместе с бельем к рейтузам.
Порывшись на дне сундука среди поясов, башмаков, перчаток, пряжек и других предметов, Джоанна нашла то, что искала: зеркальце в кожаном футляре, бритву, точильный камень и расческу. Добавив все это к одежде, которую отложила для Грэма, она задумчиво уставилась на деревянную резную шкатулку, лежавшую на самом дне.
Впервые Джоанна увидела эту шкатулку восемь месяцев назад. А открыв, почувствовала себя так, словно ее ударили под Дых. Она подумывала о том, чтобы бросить шкатулку вместе с содержимым в Темзу, но в конечном итоге решила оставить. В сущности, это было самое значительное напоминание о ее браке, и его присутствие в ногах ее постели служило гарантией того, что она никогда больше не позволит использовать себя, как это сделал Прюит.
Собравшись с духом, она открыла шкатулку, где Прюит хранил свои трофеи: женские чулки и подвязки, пряди волос, перевязанные ленточками, заколки из слоновой кости и серебра, сережки, в основном из дешевого стекла, и рукава сорочек, все еще источавшие аромат духов их хозяек.
Одна из прядей волос принадлежала ей.
Джоанна захлопнула крышку шкатулки. Как Хью назвал Прюита вчера вечером?
– Смазливый проходимец, – произнесла она вслух. Побросав одежду Прюита назад, она заперла сундук и спустилась вниз, прихватив с собой вещи, отложенные для Грэма.
– Я принесла вам… – начала она, отодвинув кожаную занавеску на двери в кладовую, и ахнула.
Грэм стоял совершенно обнаженный и вытирался полотенцем.
– Извините. – Она попятилась, уронив занавеску. – Я не сообразила, что вы…
– Все в порядке, – отозвался он из-за занавески. – Можете войти. Я уже прикрылся, более или менее.
Джоанна не шелохнулась, уставившись на занавеску. Прошло пять лет с тех пор, как она видела обнаженным Прюита, но то, каким она запомнила своего мужа, не шло ни в какое сравнение с тем, что она увидела сейчас. У Грэма Фокса было тело закаленного в боях воина, худощавое и мускулистое. Он являл собой великолепный образчик мужчины. Прюит, хотя и был на несколько лет старше, казался рядом с ним – во всех отношениях – незрелым юнцом.
– Мистрис?
– Я… принесла вам кое-какую одежду. То есть я принесла бритву… – сбивчиво произнесла Джоанна, досадуя на себя. Лепечет, как слабоумная!
Отодвинув занавеску, она обнаружила, что Грэм сидит на кровати, набросив влажное полотенце на бедра и вытянув перед собой сломанную ногу.
– Вот, возьмите. – Она шагнула внутрь и протянула ему принесенные вещи. И снова обругала себя. Дурочка! Не съест же он ее, в конце концов.
Грэм вымыл голову, и влажные завитки падали ему на лоб, обрамляя сияющее чистотой лицо с высокими скулами и прямым носом. Он оказался моложе и красивее, чем она думала, а в его чертах, освободившихся от наслоений вчерашней грязи, проступило нечто аристократическое.
Грэм взял в руки рейтузы.
– Как раз то, что нужно. Я могу натянуть их поверх лубков.
– Я так и подумала.
Прикрытый только полотенцем, он оставался обнаженным, и взгляд Джоанны, вопреки ее стараниям смотреть ему в лицо, скользнул по его гладкой мускулистой груди и длинным ногам. Грэм пошевелился, и полотенце соскользнуло, открыв полоску темных волос внизу его живота.
– Я хочу попросить вас об одолжении. Точнее… – он сосредоточенно нахмурился, – я хотел бы сделать вам предложение.
– Какое?
– Из ваших слов я понял, что вы… находитесь в довольно стесненных обстоятельствах.
В ответ на этот деликатный намек на ее нищету Джоанна вздернула подбородок. Если уж она утаила свое бедственное положение от Хью, то тем более не станет посвящать в него постороннего человека.
– Ничего подобного. Я неприхотлива, живу без излишеств. В утреннем свете глаза Грэма казались ярко-голубыми.
– Дело в том, что я могу помочь вам, – осторожно произнес он. – Как вам известно, у меня есть деньги. Разумеется, они принадлежат моему лорду, но я могу распоряжаться ими. Часть из них могла бы стать вашей. При условии, что я кое-что получу взамен.
Джоанна уставилась на него, надеясь, что он имеет в виду не то, о чем она подумала.
– Я хотел бы остаться здесь, – продолжил Грэм, не дождавшись ответа, – месяца на два, пока моя нога не заживет, вместо того чтобы возвращаться в церковь Святого Варфоломея.
Джоанна прищурилась, скрестив руки на груди.
– И это все, чего вы хотите от меня? Позволить вам остаться здесь?
– Не совсем, есть кое-что еще. Она кивнула, стиснув зубы.
– Стоило ли сомневаться?..
– Простите?
– Мне все-таки следовало воспользоваться топором, когда я обнаружила вас здесь, – отозвалась она дрожащим от негодования голосом.
– Что?
– А вместо этого я приютила вас. И вот чем вы отплатили! Оскорблять меня в моем собственном доме…
– Каким образом я… – Глаза Грэма понимающе расширились. – О! – Он поднялся, уронив на пол полотенце.
Джоанна круто развернулась и отдернула занавеску.
– Постойте, – поспешно сказал Грэм. – Вы меня неправильно поняли. Я бы никогда не сделал вам подобного предложения.
Джоанна продолжала стоять к нему спиной, ухватившись рукой за занавеску.
– Только не говорите мне, что вы никогда не платили женщинам за их милости.
После короткой паузы он отозвался:
– Они не были замужем.
Не были замужем! Интересно, что стало бы с его щепетильностью, узнай он, что она вдова?
Джоанна медленно повернулась и обнаружила, что Грэм уже обернул полотенце вокруг бедер.
– Что же вы тогда подразумевали под этим «кое-что еще»? – осведомилась она.
Грэм запустил пятерню в свою влажную шевелюру.
– Ну, прежде всего еду, учитывая, что мне придется валяться в постели целыми днями. Возможно, еще потребуется выполнить какие-нибудь мелкие поручения – всего не предугадаешь. Но обещаю, что постараюсь ограничиться самым необходимым и не беспокоить вас понапрасну.
Не беспокоить? Да само присутствие этого мужчины лишает ее покоя. От одного только вида его обнаженной фигуры ее сердце начинало беспомощно трепетать.
– Не знаю, сержант. Что подумают соседи, если я поселю мужчину у себя дома?
Грэм присел на постель и, поморщившись, вытянул перед собой покалеченную ногу, придерживая ее обеими руками.
– Никогда не поверю, что почтенные лондонские матроны перестали пускать постояльцев. Да их сотни только в вашем районе!
Он был прав. Сдача жилья была распространенным источником дохода для многих женщин, а иногда и единственным средством существования.
– Да, но подобные договоренности дают повод для сплетем – возразила Джоанна. – Все эти годы мне удавалось поддерживать незапятнанную репутацию, несмотря на частые отлучки мужа. Боюсь, я буду скомпрометирована, если люди увидят вас здесь. В конце концов, вы молоды и…
– Я молодой калека – по крайней мере, на ближайшие пару месяцев. Да и кто меня увидит? Я прикован к постели. К тому же я не меньше вас заинтересован в том, чтобы мое присутствие не бросалось в глаза.
– Почему?
Грэм отвел глаза, ощутив непонятную неловкость.
– Скажем так, мне хочется немного тишины и покоя. Последние одиннадцать лет я жил в казармах с сотней других мужчин, а до этого в школе для мальчиков при обители Святой Троицы.
– Вы учились в обители Святой Троицы? – удивилась Джоанна. Августинский монастырь, пристроенный к северо-западной стене Лондона, славился своей школой, но там учились сыновья влиятельных горожан, а не мальчики, которых прочили на военную службу.
– Я там рос, – отозвался Грэм, – с младенчества и до четырнадцати лет, когда отправился в Бовэ служить лорду Ги.
– С младенчества? Я полагала, что это просто школа, а не приют для младенцев.
– В общем, так оно и есть, – подтвердил Грэм. Лицо его слегка помрачнело, словно на солнце набежало облачко. – Это, – он обвел рукой кладовую, – первая спальня, предоставленная лично мне.
– Я бы не стала называть данное помещение спальней, – заметила Джоанна.
– Все равно комната предоставлена мне одному, – сказал он. – Уединение – редкая роскошь для таких, как я.
– Если вы нуждаетесь в уединении, то вынуждена вас разочаровать. В этом переулке целый день снуют прохожие, и им нравится заглядывать в окна.
– Всегда можно закрыть ставни, если появится такое желание. – Грэм взял свой кошелек и развязал стягивающие его тесемки. – Я заплачу вам четыре шиллинга вперед за два месяца за комнату и питание.
– Четыре шиллинга, – недоверчиво прошептала Джоанна. – Это… слишком много.
– Ги де Бовэ – богатый человек. – Грэм высыпал горсть серебра на сундук и принялся отсчитывать нужное число монет. – И щедрый. Он не стал бы возражать, что я плачу хорошие деньги людям. К тому же, как я уже сказал, это деньги не только за комнату, но и различные услуги.
– Понятно. – Джоанна не могла отвести взгляда от монет, пересчитывая их в уме, пока он откладывал их, одну задругой, в отдельную кучку… «Двадцать четыре, двадцать пять… Матерь Божья, двадцать восемь…»
– Собственно, мне нужно написать лорду Ги и сообщить ему, где я нахожусь. Я был бы очень признателен, если бы вы дали мне лист пергамента…
– Пергамента, – рассеянно повторила Джоанна, продолжая считать… «Тридцать семь, тридцать восемь…»
– …чернила, перо и немного воска.
– Конечно.
«Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь». Грэм сгреб монетки в сложенные горстью ладони и протянул их ей.
Четыре шиллинга! Джоанна не могла припомнить, когда у нее имелось столько денег сразу. Большинство покупателей расплачивались с ней хлебом, молоком, иногда цыплятами. А теперь, когда гильдия лишила ее права торговать шелком, не стало даже этого. Четырех шиллингов, если тратить их с умом, может хватить очень надолго. А это значит, что ей не придется продавать лавку хотя бы в ближайшем будущем. Это даст ей передышку.
Воистину его появление здесь – Божий дар.
Грэм молча ждал. В ослепительном солнечном свете, лившемся через окно, его глаза казались прозрачными.
Наконец Джоанна шагнула вперед и подставила руки. Улыбнувшись, Грэм пересыпал в ее раскрытые ладони монеты, оказавшиеся на удивление тяжелыми и прохладными. Ее кошелек – увы, пустой – висел на поясе, и она с опозданием сообразила, что с занятыми руками не сможет положить деньги внутрь.
– Сейчас. – Потянувшись к ней, Грэм расслабил тесемки ее кошелька и скользнул пальцами внутрь, чтобы растянуть кожаный мешочек. Этот жест показался ему удивительно интимным, возможно, из-за состояния его одежды, точнее, отсутствия таковой.
Подождав, пока она осторожно, чтобы не обронить ни одной, пересыплет монетки внутрь, Грэм снова затянул тесемки ее кошелька.
– Ну вот, – сказал он. – А теперь я был бы благодарен вам за нож для заточки перьев и все остальное.
– Остальное? – Джоанна положила ладонь на раздувшийся кошелек, наслаждаясь его весом.
– Пергамент и чернила.
– Ах да! Для письма. Вы уверены, что вам хватит одного листа пергамента? Может, вам нужно написать еще кому-нибудь? Вашей семье, например? У вас есть… жена… там, в Бовэ? – В большинстве своем военные предпочитали не обзаводиться семьями, но бывали и исключения. Хотя разве стал бы женатый человек жить в казарме? Впрочем, вряд ли он может позволить себе собственный дом. Участь жены военного, должно быть, даже более печальна, чем участь обедневшей вдовы торговца.
Грэм снова запустил пальцы в волосы, откинув их со лба. Затем взял расческу Прюита и прошелся большим пальцем по зубчикам.
– Нет, я не женат, хотя… – Он запнулся, затем решительно продолжил: – Я один. У меня нет семьи.
– Даже возлюбленной?
– Никого.
– А как же ваши родственники в Оксфордшире? Вы говорили, что заехали в Лондон по пути к ним?
– Они не ждут меня. Так что незачем предупреждать их о задержке.
– Понятно. Я принесу вам все, что вы просили, но вначале мне нужно открыть лавку.
– Конечно. Мистрис? – окликнул он ее, когда она взялась за кожаную занавеску.
Джоанна обернулась. Грэм указал расческой на бритвенные принадлежности Прюита, лежавшие на сундуке.
– Вы уверены, что будет правильно, если я воспользуюсь вещами вашего мужа… и его одеждой? Он не станет возражать?
Его взгляд был таким пронзительным, таким острым, что ей пришлось отвести глаза.
– Нет, – сказала она, повернувшись к выходу – Он не станет возражать.
Глава 6
Джоанна открывала ставни своей лавки, когда подъехал Хью на двухколесной повозке, которую он одолжил в гостинице, где остановился. Брат удивился, что она так поздно приступает к делу. Остальные заведения, выходившие на Вуд-стрит – мастерская скорняка, аптека и многочисленные лавки, торговавшие шелком, – уже давно работали. Узкая улица была запружена прохожими, делавшими покупки, уличными торговцами, расхваливавшими свое вино, молоко или мыло, а также свиньями, рыскавшими в отбросах, заполнявших дренажную канаву.
– Доброе утро, сестренка. – Хью натянул поводья, остановив упряжку мулов, спрыгнул на землю и поцеловал сестру в щеку. – Прекрасное утро, правда? Ни облачка на небе.
Джоанна пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.
– Надеюсь, наш общий друг не доставил тебе беспокойства ночью?
Джоанна, занятая нижней ставней, служившей прилавком для товаров, не ответила. Хью закрепил ставню и последовал за сестрой в лавку.
– Ну так как? – спросил он.
Джоанна присела на корточки, чтобы отпереть солидных размеров сундук.
– Что – как? – Она вытащила из сундука сложенное полотнище белого шелка с вышивкой по краям, встряхнула его и разложила на прилавке.
– Он тебя не беспокоил? – Стараясь быть полезным, Хью извлек из сундука ворох вышитых лент и бросил их на шелковое полотнище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34