Шей нежно обняла Тайлера, осторожно коснувшись раненой руки, и было в этом жесте какое-то отчаяние, словно она прочитала его мысли. Отчаяние, которое пронзило его душу. Он не обратил внимания на боль в руке. Он отмахнулся от всех предостережений, которые твердил ему внутренний голос. Он даже отмахнулся от угрызений совести, которые после столь долгого молчания наконец дали о себе знать. Завтра он отошлет Шей с отцом, а сам исчезнет где-нибудь в глуши и станет жить, преследуемый воспоминанием о ней до конца своих дней.
Их губы встретились с такой нежной печалью, что Рей-фа захлестнула невыносимая мука, заглушившая все прочие чувства. Она наполнила его, очистила, возродила. Она заставила его снова почувствовать себя мужчиной, человеком, достойным любви.
Поцелуй становился все более страстным, его язык все глубже проникал ей в рот. Рейф хотел как можно дольше продлить мгновение, отбросить прочь последние остатки неуемной ненависти, изувечившей его даже больше, чем клеймо. Эта ненависть сейчас уходила, как вода сквозь пальцы, и впервые за все эти годы, прошедшие после трибунала, он почувствовал себя по-настоящему свободным. Ненависть стала для него более страшной тюрьмой, чем та, в которой он просидел десять лет.
Руки Шей ласкали его, и он перестал думать — он мог только чувствовать. Они нежно и игриво прикасались к его коже, задерживаясь то на затылке, то на широких плечах. Под ее пальцами мускулы наливались силой, он ощутил пробуждение своего мужского достоинства. Рейф застонал от растущего ожидания, от ненасытного желания, которое пылало в нем.
Ее руки расстегнули его рубашку и принялись скользить вверх и вниз по груди, так что вскоре ему показалось, будто его пронзил десяток молний, разрывая плоть на куски. Он ощутил отчаянный порыв Шей и понял, что она догадалась: это было их прощание.
Сердце Рейфа чуть не выскочило из груди, когда он почувствовал ее любовь, безмолвную, жертвенную мольбу подарить ей то, что он не имел права дарить. Ей нужна была вечность, а вечности как раз он не имел.
Он мог подарить только миг и отчаянно боялся доставить ей еще большее страдание, но ему самому нужен этот миг. Ему самому нужно ее тепло. Ему было нужно узнать, что он любим. Ему нужна сама любовь.
Шей поняла, какая борьба происходит в его душе, по его внезапной нерешительности, несмотря на то что тела их стремились друг к другу. Она прочитала на лице Рейфа неприкрытое желание и осознала, что их безжалостно мучает не обыкновенное стремление удовлетворить физическую потребность, а нечто гораздо большее.
— Ты мне очень нужен, — прошептала она.
Ей была нужна его сила, даже то странное и неожиданное сострадание, которое он проявил к ее отцу и которого в данную минуту у нее не нашлось. Ей была нужна опора, раз из-под ног выбили почву, основу их доверия и чести, которые, как она считала, достались ей в наследство, а на самом деле оказались всего лишь пародией.
Шей подняла руку к его лицу, провела пальцами по скулам с нежной властностью, и он снова жадно припал к ее губам. Его язык медленно и чувственно проник ей в рот, одна долгая ласка сменяла другую. Шей поняла, что в эту минуту он наконец сдался, и намеревалась насладиться своей победой сполна. Она положила руку ему на затылок и вплела пальцы в его густые волосы. Поначалу ей хватало простых прикосновений, но потом каждое движение начало разжигать в ней мучительное ожидание, готовое вырваться наружу.
Его сильные пальцы удивительно нежно коснулись ее щеки, шеи. А потом его рука скользнула к вырезу платья, медленно расстегнула каждую пуговку и, оказавшись под сорочкой, легла на правую грудь. Ее плоть ожила под его пальцами, томимая желанием, сладкой и острой болью предчувствия.
Шей помогла ему, когда он стягивал с нее платье и белье, а затем сама начала расстегивать на нем брюки. Так и не сняв их, он привлек ее к себе, и одновременное прикосновение к коже обнаженного тела и ткани заставили Шей содрогнуться от вожделения. Она дрожала от желания, перешагнувшего рамки пылкой страсти, которую она тоже чувствовала. Она хотела, чтобы он овладел ею. Она хотела, чтобы он стал частью ее самой. Она хотела заставить его понять, что они единое целое и всегда ими будут, если только он позволит.
Их тела слились, он овладел ею единым и страстным порывом, который был в то же время трепетным и нежным, он словно хотел прочувствовать каждое прикосновение и запомнить его навсегда, унести в своей памяти каждую секунду этого чувственного танца любви. Она оплела ноги вокруг его ног, отвечая на каждое движение своим собственным, слаженно двигаясь с ним, помогая ему глубже проникнуть в ее лоно, отдавая ему каждую клеточку своего тела, и сердца, и души.
— Я люблю тебя, — прошептала Шей, зная, что он не хочет слышать этих слов, но не в силах удержать их.
Рейф замер, и время, казалось, остановило свой бег на целую секунду, но затем над ним возобладала неутоленность, и его движения стали совсем необузданными, неукротимыми, и она присоединилась к нему в этом волшебном путешествии, взмывая в неизведанную высь, освещенную раскаленными вспышками наслаждения.
Рейф перекатился на здоровое плечо, не размыкая объятий. Он крепко держал ее, словно не желая вообще отпускать. Шей наслаждалась этим объятием, по ее телу пробежала дрожь от пережитого ощущения. У нее вырвался сладостный вздох удовлетворения, а Рейф криво улыбнулся и положил здоровую руку ей на грудь.
Она взяла его руку в свои и принялась обводить пальцем шрам.
— А что будет теперь?
— Не знаю, — с трудом ответил он. — Я… никогда не загадывал дальше этого.
— Если он признается в том, что сделал?..
Рейф медленно и нежно отстранился, хотя ему не хотелось отпускать ее, но он знал, что должен, иначе решимость его покинет. Он должен был покончить со всем.
— Я участвовал в ограблении экипажей, — мягко объяснил он. — И самой почты. Я до сих пор вне закона. В Кейси-Спрингс на меня объявлен розыск. Куда бы я ни пошел, везде буду меченым. Везде найдется закон, охотники за премиями.
— Но ты можешь объяснить…
— Не отыщется ни одного хорошего объяснения тому, что я делал, — сказал Рейф, — ни одного, которое принял бы закон. — Он помолчал, пытаясь подобрать слова. — Я нахожу, что месть приносит чертовски мало удовлетворения. Десять лет я провел, обдумывая ее, а теперь понял, что больше навредил сам себе, чем твой отец мог когда-либо предполагать. А что еще хуже, я навредил тебе, и это непростительно.
В его голосе было столько печали, что Шей пронзил а тоска и за него, и за себя. Он действительно прощался с ней, и она знала, что не сможет уговорить его передумать, но обязана попытаться. Непременно.
— Я пойду с тобой, — решительно заявила она.
— Не пойдешь, если я тебе не безразличен, — сказал он, используя единственный аргумент, который, как он знал, мог разубедить ее. — Мне нужно как-то приспособиться к этой жизни, Шей. Но это невозможно сделать, если встречать на каждом шагу напоминания о прошлом.
— Это оттого, что я дочь Джека Рэндалла? — шепотом спросила она, терзаемая болью.
— Да, — ответил Рейф, и горло его сжалось.
Сердце готово было разорваться, когда он увидел смирение на ее лице. Это был единственный способ ее убедить. Избавить от боли.
Единственный аргумент. Рейф поднялся, отвернувшись от ее искаженного горем лица. Он молча оделся и ждал, что она сделает то же самое. Ему хотелось схватить ее в объятия и сказать, что плевать ему на Джека Рэндалла. Будь она дочерью самого дьявола — он все равно не перестанет ее любить.
Но тоща она может умереть под градом пуль, предназначенных для него. Или будет вынуждена жить в изоляции до конца своих дней. Нет, он избавит ее от такой судьбы.
Рейф отвернулся, пока она одевалась. Она молча поднялась. Вместе, но порознь они пошли к хижине.
Глава двадцать шестая
Рейф взял несколько одеял и провел ночь на озере. Он видел, как пришли медведи, теперь медвежонок очень ловко передвигался на трех лапах. Покалеченная лапка, видимо, уже заживала, потому что зверек то и дело пытался на нее опереться.
Медвежонок подбежал к Рейфу, а его мамаша держалась в стороне, и Рейф осмотрел лапку. Шины больше не было, — впрочем, он так и предполагал. Он знал, что у природы собственные методы лечения.
Если бы только и эту острую боль в груди можно было вылечить. Он сам обрек себя на одиночество, из которого не видел никакого выхода, как и не видел смысла продолжать дальше обвинять во всем Рэндалла.
Рейф наблюдал, как медведица ловит рыбу, выбрасывая из озера форель для медвежонка, а тот жадно набрасывался на нее. Рейф даже улыбнулся при мысли о том, как быстро зверек вернулся к нормальной жизни. Потом он вспомнил сосредоточенное лицо Шей, когда они вместе еще совсем недавно занимались раненой лапкой малыша. Или с тех пор прошли уже годы?
Ужин превратился в кошмар — чувства были напряжены до предела. Джек принес одну рыбину, которую Шей молча сварила. Рейф просто забрал банку персиков и остатки галет и вышел из хижины, прихватив для компании Абнера. Рэндаллу и Шей пора было разобраться в своих проблемах и прийти к какому-то решению.
Рейф больше не сомневался, что Рэндалл сделает так, как сказал. Он даже подумывал, не попытаться ли ему отговорить Рэндалла, потому что его откровения могли навредить Шей, но тут же понял, что это бесполезно. Признание нужно было самому Рэндаллу.
Абнер вскарабкался вверх по руке Рейфа, а тот задумался о своем собственном будущем, о том, что же ему предстоит. Здесь уже делать нечего. Макклэри мертв. Рэндалл наверняка отправится в тюрьму — если не за давнюю кражу, то за то, что знал о теперешних подвигах Макклэри. Самое меньшее, в чем его могли обвинить, это в укрывательстве убийцы.
Рейф выполнил все задуманное и теперь мог затеряться где-нибудь в глуши, как и планировал. Только жалко, язвительно подумал он, что победа оказалась такой горькой. Добившись «справедливости», он терял самый ценный дар, который когда-либо получал: любовь.
И Шей. Он вернет деньги, которые украл у Рэндалла. У нее будет достаточно средств, чтобы уехать, куда она захочет, и заняться любым делом. Все у нее будет прекрасно. Она найдет себе порядочного человека, настоящего джентльмена, который даст ей семью и сделает ее жизнь достойной.
Рейф посмотрел на небо, почти полная луна и миллионы звезд превратили его в драгоценный гобелен. Он никогда не перестанет поражаться этой красоте. Но само великолепие и необъятный простор заставили его почувствовать невероятное одиночество.
Куда он отправится? А Клинт и Бен? Все остальные?
Неужели ему придется убегать остаток жизни, подобно Джеку Рэндаллу последние десять лет, если не от закона, то от самого себя?
Решение начало складываться, и он уже не смог заснуть. Он не хотел терять ночь свободы, одинокую, но величественную красоту яркого чистого неба. Ему хотелось запомнить блеск каждой звезды, сохранить в памяти неброское серебро полной луны.
Он знал, что любоваться небом ему не придется очень долго.
* * *
Шей захотела отправиться к озеру. Думала побыть с Рейфом, но он воспротивился, и не без причины. Она только что выслушала некрасивую историю, рассказанную откровенно и без прикрас.
Отец запускал руку в армейскую казну, и, как он сам признался, не один раз. К воровству он приучился с детства. Ее родного дедушку застрелили, когда он пытался кого-то обмануть.
Джек Рэндалл рассказал, что намеревался «завязать», когда познакомился с Сарой, но продолжить оказалось гораздо проще, особенно если хотелось столько всего дать молодой жене. Он поморщился, говоря об этом, зная, что такой предлог не может служить оправданием.
— И ты сознательно оклеветал другого человека, обвинив его в том, что сделал сам? — спросила дочь. — И солгал на суде?
— Я был трусом, Шей. Всегда всего боялся. Я не хотел ничьей смерти, но во время перестрелки погибли охранники. Я всегда умел найти оправдание для любого своего поступка, и в тот раз я тоже себя убедил, что просто сообщил сведения, о которых мог знать кто угодно. Я все еще надеялся, что твоя мать вернется ко мне и с такими деньгами я смогу купить ранчо, стать другим человеком… Затем Макклэри обнаружил, что капитан Тайлер начал мной интересоваться, и я понял, что скоро правда выйдет наружу. Макклэри предложил мне выход, и я ухватился за предложение. Мне удалось спасти Тайлера от петли. Я думал, что сумею сделать больше, но председатель трибунала решил, что Тайлер предатель, раз он родом из Техаса.
— И ты позволил, чтобы его клеймили и отправили на десять лет в тюрьму, — горестно произнесла Шей. Рэндалл молчал.
— Зачем же теперь признаваться? — с сарказмом поинтересовалась она. — Непоправимый вред уже нанесен. Или ты действительно полагаешь, что сможешь как-то изменить мои чувства?
— Нет, — устало ответил он. — Понимаю, что не смогу. Но по крайней мере, я сниму с него обвинение в этих недавних убийствах. — Во время всего рассказа Рэндалл сидел, а теперь поднялся. — Знаю, никакие мои слова не могут оправдать прошлое, но эти десять лет я тоже прожил в собственном аду.
— И ты позволил… этому человеку жить в твоем доме, хотя знал…
— Он много лет шантажировал меня. И стрелял он, когда услышал, что я собираюсь сдаться властям. Слишком поздно, конечно.
В глазах отца было столько презрения к самому себе, что в душе у Шей впервые шевельнулось сочувствие. Но она все время видела перед собой измученное лицо Рейфа. Она помнила, как он впервые показал ей шрам, как всегда устраивался на ночь под открытым небом, помнила слова Клинта Эдвардса: он любил армию, лучшего офицера, чем капитан Тайлер, я на войне не встречал. А потом она вспомнила, каким было лицо Рейфа всего несколько минут назад. Его напряженный взгляд, когда он произнес: «Я должен как-то построить свою жизнь…» Хотя он понимал, как трудно это будет с такой отметиной, как у него.
Она с трудом сглотнула и посмотрела на человека, который дал ей жизнь.
— А ведь я люблю его и никогда не смогу быть рядом с ним из-за тебя.
— Мне жаль, — ответил Рэндалл хриплым, нетвердым голосом. — Если в моих силах хоть чем-нибудь помочь… Бог свидетель, мне очень жаль. — Плечи его поникли. — Я переночую в сарае, а утром отправлюсь в путь. Ты… поедешь со мной?
Ей хотелось закричать: «Нет! Я хочу остаться здесь! Я хочу быть с Рейфом!» Но это было невозможно. Она кивнула, на ее глаза навернулись слезы.
— Шей… я узнал о твоем существовании всего лишь несколько недель назад, но… я люблю тебя. Ради тебя я готов абсолютно на все и хочу, чтобы ты это помнила. А еще я хочу, чтобы ты знала… я ничего не жду в ответ от тебя. Я сознаю, ты не сможешь полюбить такого, как я. Или даже понять. — Он устало подошел к двери и начал ее открывать.
— Папа. — Голос ее был тих, настолько тих, что она засомневалась, услышал ли он ее, но он повернулся и посмотрел ей в лицо. В его взгляде не было ни малейшей надежды. — Мама никогда не переставала любить тебя. У нее был твой портрет… я видела, как она смотрела на него до самого последнего своего дня.
Рэндалл замер, лицо его окаменело, затем он молча вышел, оставив Шей в полном одиночестве.
* * *
Шей не сомкнула глаз всю ночь, терзаемая противоречивыми чувствами. Она говорила себе, что должна ненавидеть Джека Рэндалл а, но не находила в себе ненависти. Она все время видела его печальные глаза, полные сожаления, и поняла, что он тоже заплатил полной мерой за прошлое, а в ближайшее время подвергнется еще одному наказанию. Об отце она знала достаточно много, чтобы понять, как ему будет недоставать ранчо, уважения окружающих — того, чем он собирался пожертвовать.
А Рейф? Господи, что теперь будет с Рейфом? Вечером она заметила в нем перемену: прежняя темная горечь исчезла, но решимость осталась. Он уедет от нее, потому что считает, что…
Шей вспомнила каждое слово их разговора и внезапно осознала, насколько неубедительны все его аргументы. Он говорил, что стремится к новой жизни и ему не нужны воспоминания о прошлом.
Она поверила, потому что была в полном смятении от признания отца, от собственной причастности ко всему этому из-за своего родства. Но сейчас она вспомнила ту нежность, с которой он дотрагивался до нее, чудесные минуты их близости и поняла, что ничего не было бы, служи она напоминанием предательства отца.
Он произнес эти слова ради ее блага. Как она могла забыть, что Рейф Тайлер не раз пытался защитить ее таким образом?
Ее мать ушла от мужа. А что бы случилось, если бы Сара Рэндалл осталась с ним и рассказала ему о будущем ребенке? Неужели он не изменился бы? Теперь этого не узнать. Шей понимала, что мать убежала оттого, с чем не могла мириться. Раньше Шей думала — нужно обладать мужеством, чтобы покинуть любимого человека. Теперь ей казалось, что, наверное, еще большее мужество требуется, чтобы остаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40