Я так запуталась. Так запу…— Вы что, плачете? Я запрещаю вам плакать!— Вы невыносимы! — Она встала, хмельная, но полная негодования. — Вы дурно воспитаны, у вас отвратительный характер и вы никого не видите на свете, кроме себя. Неудивительно, что у вас так мало друзей и нет жены. Какая бы женщина захотела иметь с вами дело?Он отшвырнул коробку и шагнул к ней, впившись в нее своими желтыми глазами.— Вы, вне сомнения, смогли бы иметь со мной дело.— Вероятно. Но, смею поклясться, дело бы того не стоило.Он усмехнулся:— У вас есть немного храбрости.Джапоника вздрогнула. Он повторил те самые слова, что сказал в первую ночь их встречи в Лондоне.— Вы пугаете меня, — сказала она.— Бисмалла! — пробормотал Синклер и обнял Джапонику. Глаза его стали какими-то странными. Он привлек ее к себе и заговорил на персидском: — Вы нарушили покой моей души. Я хочу знать, что за тайна кроется за этим взглядом.Шок от прикосновения его губ к ее длился всего мгновение. Затем пришло горячее желание узнать, так ли сладко-мучителен его поцелуй, как лобзания Хинд-Дива.Она не была разочарована. Жар его объятий, обволакивающая нежность его губ, дразнящие движения языка — все было, как было. Она ничего себе не напридумывала. Как она могла сомневаться?! И то существо, что продолжало жить в ней, то существо, что напрашивалось на приключения и, наконец, получило просимое, зашевелилось в ней. Но на этот раз то было не любопытство невинности. То было томление плоти, разгорающейся страстью. Женское сердце распознало то, о чем ему еще только предстояло догадаться. Этот озлобленный, израненный незнакомец был ее первым и единственным любовником. И связь между ними не была разрушена. Если бы только он мог вспомнить! Если бы она могла сказать ему!..Слишком быстро Синклер поднял голову. Испытывая головокружение от удивления и страсти, Джапоника смотрела в его глаза. Там была страсть, которую она ни с чем не могла спутать. Вновь она смотрела в золотые незабываемые глаза Хинд-Дива, султана несуществующего царства, повелителя чудес, навеки оставшегося у нее в сердце.Но чудо продлилось недолго. У нее на глазах страсть сменилась удивлением, затем растерянностью и, наконец, раздраженным непониманием.— Черт меня дери! Что это за безумие? — Голос его звучал рассерженно, будто кто-то заманил его в ловушку.Кровь ударила ей в голову, краска залила щеки.— Это всего лишь поцелуй, мой господин!Ее ответ словно вывел его из состояния прострации. Он встрепенулся:— Откуда вы знаете персидский?Джапоника пристально смотрела в его глаза. Действительно ли он совсем ничего не помнит? О, зато она помнит все. Помнит текстуру его кожи, помнит силу его тела, помнит, как он двигался в ней… В какой-то миг она чуть было не выболтала правду. Нет, она не могла, не имела права помочь ему вспомнить то, что может разрушить ее жизнь. Она отвернулась.— Тот же вопрос я могу задать вам.— Я… — Он так ничего и не сказал.Она видела внезапную тревогу в его взгляде, даже страх. Хинд-Див был многолик. Он умел быть хвастливым и храбрым, надменным, презрительным, чувственным, но он никогда не был беззащитно-беспомощным. Но перед ней был не легендарный Хинд-Див, перед ней был человек без прошлого. Она протянула руку и коснулась его щеки.— Это не важно.Это нежное прикосновение решило дело.— Не смейте! — Он оттолкнул ее, и крюк его протеза задел за рукав платья. Она попятилась, и оба услышали треск рвущейся материи.Джапоника опустила глаза и увидела, что левая половина лифа порвана. Из-под него торчит рубашка и изрядно обнажившаяся грудь. Смущенно она попыталась закрыться.Увидев, что натворил, Девлин почувствовал, что краснеет от стыда. И тут же разозлился на себя за это. Он возненавидел и ее за ту власть, что она имела над ним. Отчего он не мог держать в узде свои эмоции? Лучше бы вообще никогда ее не касаться. Если он и сумел сохранить достоинство, то к тому, что от него осталось, нужно было относиться очень бережно. Лучше пусть она его ненавидит, чем испытывает к нему жалость.— Я вас сейчас оставлю. И если у вас еще остался здравый смысл, вы поторопитесь к себе и запрете дверь.Джапоника скрестила на груди руки и гордо вскинула голову.— С чего бы мне уходить?Она не сомневалась, что медленный, раздевающий взгляд, скользящий по ее телу, к тому же сопровождавшийся неторопливым движением языка по губам, был предназначен для того, чтобы оскорбить ее.— Я был на грани того, чтобы повалить вас на ковер, а вы, в вашем теперешнем состоянии, кажется, не имеете достаточно здравого смысла, чтобы отказать мне.Он увидел, что попал в цель, когда Джапоника покраснела до корней волос.— Вы невыносимы!— Помните об этом и держитесь от меня подальше. — Он повернулся спиной, злой оттого, что пришлось отступить, но отчаянно желавший как можно скорее убраться подальше, не видеть ее, не чувствовать этого влекущего аромата. Бог видит, как он хотел ее! Желание жгло мозг словно огнем.Он остановился у двери, не сумев отказать себе в том, чтобы не бросить виконтессе очередной вызов.— Вы забудете о произошедшем.— Разумеется. — Шокированная собственными чувствами, понимая, что должна остерегаться его, нет, бежать от него, Джапоника нагнулась, подняла коробку и, протянув ему, сказала: — Вам это может понадобиться.Он отмахнулся:— Это пригодится вам, когда вы будете сопровождать меня в Лондон.— Разумеется, я не буду вас сопровождать.— Будете. — Синклер больше не удостоил ее ни словом и громко хлопнул дверью.Хлопнул дверью так, что хлипкая черная лестница, на которой прятались Лорел и Гиацинта, задрожала. Темный лестничный пролет был весьма удобным местом, чтобы шпионить и подслушивать.— Ну, что ты услышала? — Гиацинта больно ущипнула сестру, прижимавшую ухо к замочной скважине.Лорел распрямилась.— Он берет ее в Лондон!— А нас, значит, здесь оставят?— Похоже на то. — В темноте не было видно, как Лорел вся побагровела от зависти.— Ну и скатертью дорожка! У меня волосы до сих пор карболкой воняют, а от ее лосьонов кожа чешется. Если она думает, что может кормить нас одной травой… Что такое? — воскликнула Гиацинта, Лорел ударила ее по плечу.— Да замолчи ты, если бы только из-за еды волноваться! Тут дела похуже.— Ты о чем?— Разве ты не понимаешь? Они пробудут вместе достаточно долго для того, чтобы она настроила его против нас. Разве тебе этого мало? — Лорел не сказала главного. Она не сказала, что видела, как лорд Синклер целовал их мачеху! Просто в голове не укладывалось! Только она собралась соблазнить виконта, как проклятая мачеха и тут поставила ей подножку. — Только подумать, что эта рыжая веснушчатая потаскуха… — Лорел поджала губы, но было уже поздно — предательское слово сорвалось с уст.Сестры побежали наверх распаковывать коробки. Поскольку открыток они не нашли, то решили, что каждая возьмет то, что ей нравится. Пиона открыла коробку с кружевной рубашкой, Бегония — с розовыми шелковыми чулками, Гиацинта — с подвязками, Цинния нашла в своей коробке заколку для волос с перьями, а она, Лорел, индийскую шаль. Ни один из подарков, кроме шали, не мог быть подарен джентльменом своей родственнице, если только она не являлась его женой или любовницей. Теперь все стало на свои места. Она слышала, как лорд Синклер сказал, что все подарки предназначались одной Джапонике.— Потаскуха! — пробормотала Лорел. Вот они, подарки новой шлюхе виконта.Как они это устроили? Вроде бы и времени для этого не было. Напрашивался только один вывод: они знали друг друга раньше.— Ну конечно! Эта иностранная тарабарщина, на которой они общались! Да они спутались уже давно…— Спутались? О чем ты? — прошептала Гиацинта.— Ни о чем. — Лорел поджала губы. Юная грудь ее полнилась негодованием. Она чувствовала, что пока не время раскрывать карты. Она еще найдет способ вставить палки в колеса ненавистной мачехе, а для этого надо держать язык за зубами. Пока ее час не пробил.Послышалось тихое шуршание, и Гиацинта в страхе схватила сестру за руку.— Что это было? Лорел раздраженно отстранилась. — Крыса, наверное.— Крыса?! — Гиацинта взвизгнула. Лорел зажала сестре рот рукой.— Пошли со мной. Мы должны отправить в Лондон письмо. Вернее, несколько писем.Не найдя иного способа развлечься в деревне, Лорел пристрастилась к эпистолярному жанру. Письма стали ее страстью. Лорел быстро нацарапала письмо семейному нотариусу, дальнему родственнику, заседавшему в палате лордов, и начальству лейб-гвардейского полка, где служил лорд Синклер, в котором наводила справки о виконте. Она точно не знала, что именно хотела бы узнать, но эти двое новоявленных родственников, мачеха и виконт, внесли смуту в ее жизнь. Она лишь хотела убедиться в том, что ей не о чем беспокоиться. В конце концов, под одной крышей с двумя взрослыми людьми, не связанными кровными узами, жили еще трое малолетних девиц.Лорел запечатала конверты и протянула их Гиацинте:— Позвони лакею. Время ужина давно прошло, а у меня во рту маковой росинки не было. Я хочу подкрепиться!На зов явился Бершем.— А, дорогуша, — интрига подняла ей настроение и аппетит заодно, — мы с сестрой проголодались. Ничего тяжелого. Немного копченой селедки, ветчины и яиц. Да, и еще нашего фирменного пирога.— Леди Эббот составила меню на ужин, — сказал Бершем, явно испытывая неловкость. — Я сейчас вам принесу.— Мне наплевать, какое меню составила эта женщина. Я хочу получить то, что прошу! Принеси немедленно!— Я не могу идти против воли хозяйки дома, — болезненно морщась, сообщил дворецкий.Лорел переглянулась с Гиацинтой, и они вдвоем пошли на старика, словно в бой.— Послушай ты, старый дурак. Может, она сейчас и хозяйка, но долго это не продлится. Когда ее здесь не будет, тебе придется иметь дело со мной. Ты понял? — Взгляд Гиацинты упал на поднос в руках дворецкого. — Что это у тебя?— Письма для леди Эббот, — ответил Бершем.— Дай мне их! — воскликнула Лорел, бросившись к дворецкому. — Дай мне их, я сказала! — Поскольку Бершем не исполнил ее приказ немедленно, она сама схватила послания с подноса.— Леди Эббот уже несколько недель ждет важное сообщение, — с нажимом проговорил дворецкий. Я привез письма из Лондона, чтобы вручить их ей в руки немедленно.— Мы позаботимся о том, чтобы она их получила, — сказала Гиацинта. — Лорел сама их ей принесет.Лорел рассматривала конверты с пристальным вниманием, которое ни Гиацинта, ни дворецкий ни за что не могли принять за праздное любопытство. Внезапно она подняла глаза, увидев, что за ней наблюдают.— Ну, чего ждешь? Уходи!— Я передам леди Эббот, что письма у вас. Прямо сейчас.Не успел Бершем уйти, как Гиацинта бросилась к Лорел:— Ну, от кого они?— Не знаю. Они запечатаны в конверты полевой почты. Из Лиссабона.— Из Лиссабона? Но ведь она жила в Персии.— Это она так говорит. Я всегда считала ее лгуньей и обманщицей. Думаю, их все же стоит вскрыть.— Нет! — испуганно воскликнула Гиацинта. — Она узнает!— А тебе какое дело? — Лорел обернулась к сестре со злобной усмешкой. — Я буду делать все, что считаю нужным, чтобы избавить семью от самозванки и авантюристки! И ты ничего не можешь мне сказать. Поскольку если ты скажешь, то я сумею тебе отплатить!Обескураженная ничем не спровоцированной агрессией со стороны сестры, Гиацинта лишь развела руками:— Ты этого не сделаешь!— Еще как сделаю! — Лорел расправила плечи. Наконец ее жизнь обрела долгожданную интригу. И это почти притупило ее аппетит ко всему прочему. Лорел похлопала письмами по губам, приговаривая: — Надеюсь, Бершем не станет медлить с ужином. Я просто умираю от голода. Глава 15 Девлин с трудом верил в то, что позволил уговорить себя пойти в церковь. Не то чтобы он не считал себя особенно религиозным человеком, хотя на войне бывали случаи, когда начинаешь задумываться о природе сущего, он просто не любил выставлять себя напоказ. Но именно так оно и случилось. Число молящихся удвоилось с момента начала проповеди до той минуты, когда все вместе стали петь псалмы. Вне сомнений, едва разнесся слух о том, что новый виконт Шрусбери появился в церкви, ленивые прихожане повскакивали с постелей и помчались на него поглазеть.Семейная скамья Шрусбери, украшенная изысканной резьбой и бархатными подушечками, была расположена так, чтобы прочие прихожане могли неустанно наблюдать за тем, как молятся аристократы. Девлину захотелось нахлобучить шляпу, чтобы прикрыть от них свой профиль. Терпение его было на исходе. Он был уверен в том, что, хотя правая его рука, покоящаяся на коленях, не была видна прочей публике, об отсутствии на ней кисти знали все. По этому поводу утром уже произошел инцидент.Девин поджал губы. Утром, как раз в тот момент, когда он выходил из столовой, закончив завтрак, самая толстая из сестер Шрусбери, та, что напоминала гусыню своей грациозностью, подошла к нему, кутаясь в шаль, которую он купил для Джапоники, и начала многословно и назойливо благодарить его за «чудесный драгоценный подарок». Гусыня водила плечами, всячески выставляя напоказ свой внушительный бюст, и Девлин невольно задумался о том, какие еще части тела она стала бы демонстрировать перед ним, если бы ей достались подарки из тех коробок, в которых были чулки или нижнее белье.— Хотелось бы знать, что вы подарили нашей новой матушке, — жеманничая, спросила Лорел. — Можно подумать, будто у нее есть свой ребеночек, на котором она успела попрактиковаться в воспитании отпрысков, но ведь это невозможно, не так ли? Такая хорошая матушка и совсем неопытная в этой роли.Девлин ни на мгновение не сомневался, что гусыня не считает Джапонику хорошей воспитательницей, но он не мог понять, зачем она решила высказать это в столь неподходящий момент. Лишь после того, как толстуха уронила кружевной носовой платок, он понял, что с ним флиртуют.Девлин поступил так, как поступил бы любой на его месте: нагнулся и поднял его. И вот тогда она заметила его протез. Куда только делась слащавая фальшивая улыбка, которой гусыня, видно, стремилась его завлечь? При виде протеза глаза ее стали квадратными от ужаса. И тут она начала визжать, как ошпаренная кошка. Если она и упала в обморок нарочно, то просчиталась, ибо падение ее было безобразно, словно наземь рухнул мешок с песком. Девлин был слишком раздосадован, чтобы броситься поднимать ее. Однако заметил, что головой об пол она не ударилась.Старшая сестра с лошадиным лицом, та, что сейчас сидела от него по левую руку, бросилась гусыне на помощь и, надо сказать, подоспела вовремя. Угадать ее к себе отношение Девлину было нетрудно. Прямая как жердь, она пребывала в нервном напряжении от того, что вынуждена сидеть рядом с уродом. Синклер вдруг подумал о том, что будет, если он заденет ее плечом. Скорее всего она примется лупить его сумочкой. Что касается трех остальных, они напоминали жаб. Глаза их так и бегали. Вот-вот одна из них высунет язык и поймает зазевавшуюся муху.Единственным человеком, с которым он чувствовал себя менее напряженно, чем с другими, была леди Эббот, сидевшая от него по правую руку. Он был удивлен, обнаружив, что у нее приятный низковатый голос, более подходящий для исполнения деревенских песен, чем для церковных гимнов, но тем не менее он ему понравился. Леди Эббот то и дело сжимала и разжимала пальцы и покусывала нижнюю губу. Она злилась оттого, что на нее смотрят практически все прихожане.Лорд посмотрел на нее, и, уже не первый раз за время службы, в тот же самый момент она посмотрела на него. Он мог бы поклясться, что Джапоника ждет от него поддержки, хотя вслух она об этом не говорила. «Мужайся, — сказал он ей взглядом. — Скоро все кончится». Скорей бы уж!Она была виновата в том, что он сюда явился. После дурацкого эпизода в столовой леди Эббот, встретив его на верхней площадке лестницы, сообщила, что вопреки его желанию с ним в Лондон она не поедет. Он уже не помнил, что ей ответил, помнил лишь, что у них произошел спор, который тем не менее здорово поднял ему настроение.Они дошли до того, что устроили сцену. Она накричала на него, а он огрызнулся. Когда он отправил Бершема упаковывать ее вещи, она заявила, что все равно никуда не уедет, пусть он хоть все вещи ее упакует. Тогда Девлин проинформировал виконтессу о том, что, если она откажется сама садиться в карету, он притащит ее туда на руках и сам запихнет внутрь.Полыхая негодованием, Джапоника заявила, что она — взрослая женщина, успевшая побывать замужем и овдоветь, и поэтому вольна делать то, что считает нужным. И не его дело, почему она не желает ехать в Лондон. Он ответил, что будет трясти ее как грушу до тех пор, пока не вытрясет из нее дурацкое упрямство.Сцена была отвратительная и совершенно бессмысленная. Продолжалась она до тех пор, пока три младшие сестры не вышли из своих комнат и не сообщили, что желают ехать в церковь.Ему оставалось лишь снять шляпу перед сообразительностью леди Эббот. Она запихнула девочек в карету, уже поданную к дому потому, что на ней лорд Синклер собрался в Лондон, и приказала вознице ехать в Афтон-Нерве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37