Родители этого джентльмена, насколько я поняла, были сильно влюблены друг в друга. И вот тогда в сознании Дини, надо сказать, довольно восприимчивом, возникла собственная легенда о великой любви, которую нельзя ни забыть, ни убить. Наверное, нельзя. По одной-единственной причине – эта любовь никогда на самом деле не существовала.
– Не обижайтесь, доктор, но я до сих пор не могу взять в толк, куда вы клоните.
Доктор Хаулер скрестила на груди руки.
– Из того, что я узнала о прошлом Дини, я поняла, что вышеупомянутая фантазия была для нее необходима, чтобы заполнить вакуум. То самое место в душе каждой женщины, которое отвечает за любовь – за любовь к мужчине, хочу я сказать.
– Я вас не понимаю.
– В ее жизни не было нормального мужчины, миссис Бейли. – Доктор Хаулер изо всех сил старалась быть терпеливой. – Кроме того, она не знала своего отца – о, не по вашей вине, конечно.
Лорна взгрустнула, вспомнив, что ее дочь сидела дома всякий раз, когда в школе давали традиционный вечер «Папочка танцует с дочкой». Бедняжка, она никогда не жаловалась.
Между тем доктор Хаулер продолжала: – Когда ваша дочь выросла, она вполне преуспела в жизни. Преуспела во всем, смею сказать, за исключением любви. Она пользуется довольно широкой известностью, она красива, талантлива, но, увы, очень и очень одинока.
– И что нам теперь делать?
– Я поговорила кое с кем из своих коллег – строго конфиденциально, разумеется, и мы пришли к выводу, что ей надо пережить период… хм, своего рода вдовства.
Лорна хотела было возразить, но доктор Хаулер подняла руку, чтобы предварить ее излияния.
– Послушайте, миссис Бейли, ей необходимо дать возможность погоревать. Она умная, интеллигентная женщина, к тому же с хорошо развитым воображением, если смогла придумать мужчину, который для нее все равно что живой. По этой причине и чувства, которые она испытывает, самые что ни на есть настоящие. Пустота, которая травмирует ее психику в этой связи, вполне реальная вещь. И страдания причиняет самые реальные. Пусть она страдает – ей необходимо через это пройти. Не пытайтесь ее осуждать или высмеивать, лучше помогите ей. Слушайте то, что она захочет вам рассказать. Время излечит ее душевные раны.
– Ничего себе «носит траур»! – ядовито передразнила психиатра Лорна. – Моя дочь, видите ли, потеряла мужчину, которого сама выдумала, а мы, значит, должны ей сочувствовать? Вот что я вам скажу, милочка: слишком много она стала зарабатывать, и в этом ее главная проблема. Я, к примеру, одна ее растила, работала по шестнадцать часов в сутки, только для того, чтобы ее прокормить…
Тут Лорна замолчала, потому что вдруг поняла, что перешла на крик.
Доктор Хаулер окатила Лорну вполне профессиональным взглядом. Она смотрела на женщину, так сказать, как на очередной случай, описанный в учебнике психиатрии. Пару минут спустя Лорна спросила:
– А как быть с ее карьерой? Вот уже четыре месяца она не выражает ни малейшего желания выступать перед публикой. Она как сумасшедшая сидит и сочиняет песни, отличные песни, лучше, чем когда бы то ни было. Так мне сказал ее продюсер. На фирме собираются выпустить ее новый диск, и продюсер хочет, чтобы она совершила большое концертное турне. Если Дини не поторопится, то другой такой возможности может не представиться. Считается, что их дуэт с Баки Ли пользуется огромной популярностью и…
– Она появится перед публикой только тогда, когда сама решит, что к этому готова, – перебила Лорну доктор Хаулер ледяным тоном. – Процесс выздоровления подстегивать нельзя. Скорбь – вещь очень личного свойства. И точного расписания не имеет. Лорна кивнула.
– Я выпишу ей мягкое снотворное на случай, если она не сможет заснуть. Кстати, бессонница – составная часть ее психоза. Я приду завтра, а пока до свидания, миссис Бейли.
С этими словами психиатр натянуто улыбнулась, взяла свою сумочку и была такова. Лорна уселась в мягкое кожаное кресло и посмотрела на многочисленные дипломы и награды, заработанные дочерью в творческих конкурсах, – они висели над камином, потом перевела взгляд на ненавистную пепельницу и снова потянулась за сигаретой. На сей раз она пришлась очень кстати.
Глава 21
Впервые с тех пор, как она стала выступать на сцене, Дини испугалась толпы. Даже за кулисы долетал рокот, сдобренный неоновыми всполохами. Тысячи голосов на едином дыхании скандировали ее имя:
– Ди-ни! Ди-ни!
Шум нарастал. Зрители топали от нетерпения ногами и отбивали ладони.
Как деятель шоу-бизнеса с солидным уже стажем, Дини решила поступить чисто интуитивно – то есть просто-напросто сбежать.
– Ну, ну, – успокаивал певицу Натан Бернс, взяв ее за руку. – Они орут, вызывая тебя, только потому, что любят. И вовсе они не хотят тебе навредить. В сущности…
Дини на него не сердилась. С тех пор как Натан прошел курс интенсивной психотерапии в клинике Бетти Форд, он заметно изменился к лучшему – стал добрее и мудрее, что ли.
Теперь он не носил костюм Эрика фон Штрогейма и забросил свой знаменитый стек. По общему мнению, Натан стал человеком стабильным и основательным, хотя и не без причуд. С тех пор как Дини надумала вернуться на сцену, другого менеджера для себя она не представляла. В свое время Натан напивался и психовал, а Дини просто психовала, не напиваясь. В конце концов они пришли к соглашению больше никого не задействовать, работать только вдвоем.
– Я хорошо выгляжу? – спросила Дини, будто облитая голубым шелковым платьем. Прошло уже около года с тех пор, как она в последний раз выступала перед публикой, и сердце у нее стучало как бешеное – в полном соответствии с гулом зала.
– Просто великолепно, Дини. Как твой новый менеджер, я хочу сказать, что ты поступила чрезвычайно разумно, начав свое турне с Уэмбли. Твои последние четыре хита заставили Баки Ли позеленеть от зависти. Что и говорить – теперь ты настоящая звезда.
Толпа так кричала и хлопала, что подмостки содрогались.
– Слышишь? Они простили тебе несостоявшийся концерт, дорогуша, и твое временное помешательство, – продолжал Натан, не обращая внимания на рев публики. – Надеюсь, твой портрет заменит портрет принцессы Дианы на обложке «Миррор».
– Бедная принцесса, – только и сказала Дини с улыбкой.
Но вот огни погасли, и зрители как по мановению волшебной палочки затихли. Можно было подумать, что весь многотысячный зал завернули в толстое мягкое одеяло.
Тем временем объявляли ее выступление. Самой Дини ее имя, тысячекратно усиленное динамиками, показалось именем какого-то другого человека. Стоило ей появиться на сцене, как зажглись голубые огни софитов, мгновенно напомнившие ей другие голубые огни в совершенно другом месте.
Только не сейчас. Сейчас совсем не время о нем думать…
Натан в последний раз сжал ей руку, и Дини отправилась в путешествие по сцене.
Неужели все это происходит с ней? Неужели все эти люди, хлопавшие в ладоши и топавшие от нетерпения ногами, собрались здесь, чтобы послушать ее песни?
Свет прожекторов ослепил ее, и Дини застыла в центре площадки, беззащитная и потрясенная до самой глубины существа. Но спрашивается, что с ней не так? Ведь она сотни раз появлялась перед публикой.
Впрочем, это было давно. Еще до того, как она стала испытывать страх перед пустым гостиничным номером. До того, как поняла, что любовь публики, по сути, лишь жалкая имитация настоящей, человеческой любви. До того, как она встретилась с Китом.
Бас-гитарист протянул ей ее любимый инструмент. Она повесила гитару себе на шею. На стадионе наступила абсолютная тишина. Теперь зрители следили за каждым ее движением. Дини удалось расслышать даже тихий шелест видео– и кинокамер.
– Эй! обратилась она к публике и тут же мысленно себя обругала – голос звучал слишком тихо, даже испуганно. – Я очень рада, что вернулась в Англию!
Зал снова разразился шквалом аплодисментов.
– Хочу сказать, что некоторые из моих лучших друзей – англичане, – добавила она.
Стадион ревел, как Ниагарский водопад.
Про себя же Дини произнесла: «Мой лучший друг – англичанин».
Потом, не дожидаясь, когда стихнет аудитория, она махнула рукой музыкантам. Те мгновенно заиграли вступление, так, однако, чтобы не заглушить мягких переборов ее гитары.
Все шло просто великолепно. Можно было подумать, что Дини чуть ли не ежедневно выступает перед более чем сорокатысячной аудиторией. Контакт со зрительным залом установился сразу. Она чувствовала, что ее песни нравятся слушателям, а голос редко звучал так хорошо, как в этот раз. Группа тоже была на высоте – музыканты не просто подыгрывали Дини, но придавали каждой ноте глубоко своеобразное звучание, акцентируя нюансы, которые немыслимо было заучить – их можно было только чувствовать. Словом, музыка звучала божественно.
Вот тогда и случилось странное.
В перерыве между двумя песнями Дини потянулась к стакану с водой, который стоял рядом на стуле. Потягивая воду, она глядела на зрителей, стараясь рассмотреть лица людей, которые попадали в луч прожектора, беспорядочно шаривший по залу. Она видела то, что обычно видят со сцены, – устремленные на нее бинокли, блеск драгоценностей в свете прожектора, свернутые в трубочку программки, которыми сидящие обмахивались, как веерами.
И вот она увидела Кита, сидевшего рядом с проходом.
Она закашлялась и едва не захлебнулась. Бас-гитарист вытянул руку и похлопал ее по спине, но певица никак не могла остановиться.
– Не пей здешнюю воду! – крикнул кто-то из публики. – Это небезопасно!
Боже мой! Дини едва не застонала в голос. Неужели она съехала с катушек прямо на сцене?
Она взглянула на то место, где заметила человека, похожего на Кита, но никого не увидела. Тот мужчина пропал. Скорее всего она просто уверила себя, что тот человек похож на Кита, как раньше выдумала самого Кита. Так по крайней мере ей говорила доктор Хаулер.
– Думаю, что моя следующая песня, – сказала певица в микрофон, – подойдет для данного момента как нельзя лучше, уверена, что вы со мной согласитесь.
И Дини запела чрезвычайно удачный вариант старинного боевика Пэтси Кляйн под названием «Сумасшедшая».
Шоу продолжалось еще часа два. Успех был бешеный. Времени никто не чувствовал, поскольку и аудитория, и исполнители превратились в единое поющее целое. После трех вызовов на «бис» публика отпустила наконец певицу и падавших с ног от усталости, но от этого не менее счастливых музыкантов.
Натан сунулся к ней с неуклюжим, но на удивление нежным поцелуем, а представитель звукозаписывающей компании объявил, что ее выступление записывалось на пленку и целиком войдет в следующий альбом.
Руки незнакомых людей похлопывали Дини по спине, прикасались к ее одежде. Наконец перед ее глазами запестрело целое море блокнотов, открыток и программок, обладатели которых хотели получить ее автограф. И она, хотя и падала от усталости, подписала их всем до последнего. Блики вспышек фотоаппаратов повергали ее в дрожь, перед глазами еще долго стояли радужные пятна.
Натан освободил ее от пресс-конференции, он сам отвечал на все вопросы журналистов и рассказывал о ее планах на будущее.
Постепенно Дини стала охватывать тихая паника, и она поняла, что необходимо побыть в одиночестве.
Ее гримерная, которую устроили в одной из трибун, в прямом смысле ломилась от цветов. Некоторые даже не успели извлечь из коробок, но в основном их приносили в виде огромных букетов, а еще точнее – связок. Здесь шум был приглушенным. К крикам толпы добавились клацающие металлические звуки, означавшие, что за дело принялись уборщики.
Сияющий как именинник, Натан Бернс прошел в комнату вслед за Дини. В руках он держал бутылку шампанского и один-единственный бокал.
– Вот, Дини, – произнес он, откупоривая бутылку. – Давай выпьем за твое здоровье.
Дини приняла бокал нетвердой от усталости рукой и принялась следить за пузырьками газа, поднимавшимися на поверхность. Некоторые из них сбивались в бешено вращавшиеся хороводики, напоминая девушке авиационные пропеллеры. От пропеллеров ее мысли переключились на Кита, который так любил самолеты и небо…
Стоп. О Ките думать нельзя – это запретная тема. Доктор Хаулер неоднократно напоминала ей, что человеческое сознание способно на удивительные вещи – к примеру, особым образом настроившиеся люди в состоянии ходить по раскаленным углям или исцелить неизлечимую болезнь. В ее случае необходимо было излечиться от одиночества. Вот она и придумала себе Кита.
Тогда почему я знаю и понимаю эпоху Тюдоров?
Откуда мне известно о герцоге Гамильтоне? Почему у меня дома на столе стоит портрет молодого английского летчика, вставленный в рамку?
Впрочем, у доктора Хаулер были заготовлены объяснения, казалось, на все случаи жизни. Она считала, например, что информацию Дини получила во время поездки в Англию. Логично: ведь Дини и в самом деле была в Хемптон-Корте, где их группа снимала клип, более того, обошла весь дворец и даже купила путеводитель. Она также познакомилась с Невиллом Уильямсоном, который поведал ей удивительную историю о почти нереальной, волшебной любви.
Под влиянием путешествия, разного рода стрессов, а также из опасения за свою карьеру, которое появилось после конфликта с Баки Ли Дентоном, она, Дини, ушла в себя, в вымышленный мир, где чувствовала себя более или менее комфортно.
Тогда-то Дини и выдумала Кита – бравого английского герцога. Он превратился в главное действующее лицо ее фантазий – спасал ее от смерти, преданно любил и ухаживал за ней, как не стал бы ухаживать ни один мужчина во плоти. Она наградила придуманного ею Кита всеми мыслимыми доблестями, которые хотела бы видеть в любимом человеке. Она даже не позабыла о маленьких недостатках – и все для того, чтобы идеальный герцог приобрел черты живого человека.
А потом ей на глаза попалась фотография столь же симпатичного, но, увы, погибшего пилота Королевских воздушных сил, и два этих образа соединились в сознании Дини. Из объяснений доктора Хаулер следовало, что стоило ей увидеть фотографию летчика, как у нее мгновенно начался сдвиг в сознании.
Дини ухватилась за бокал с шампанским двумя руками и одним глотком выпила половину. Железная логика доктора Хаулер никак не могла объяснить, однако, происхождение вполне реального платья, относившегося, без сомнения, к эпохе Тюдоров, равно как и тот факт, что у нее, Дини, в течение нескольких минут волосы отросли на несколько дюймов.
Что же касается придуманного ею Кита, то скажите, каким образом она смогла столь отчетливо представить себе теплоту и силу его рук и один-единственный кривой зуб, пробуждавший в ней особенную нежность? А ведь ее руки помнили даже шелковистость его волос, а глаза – то, как сверкает на солнце невидимая для чужих седая прядка…
В дверь постучали, и Дини вскочила, отчего платье из легчайшего голубого шелка взлетело вместе с ней.
– Войдите, – сказала она автоматически, хотя, по правде сказать, ей никого не хотелось видеть.
Вежливый охранник просунул голову в дверь и сморщил нос от непривычно сильного запаха цветов.
– Извините, мисс Бейли, но тут один человек очень хочет вас видеть. Говорит, он ваш старый друг.
Дини вздохнула и отпила глоток шампанского. Ей меньше всего хотелось сейчас беседовать с так называемым «старым другом», который скорее всего учился когда-то вместе с ней в школе.
Натан посмотрел на нее, потом перевел взгляд на стоявшего в дверях охранника:
– Извините, но об этом не может быть и речи. Скажите ему, что певица очень устала. Передайте также, что если он оставит свой точный адрес и имя, то может рассчитывать на фотографию певицы с ее автографом.
– Ладно, я так и сделаю, – откликнулся охранник, но вдруг замешкался. – Да, чуть не забыл. Он просил меня передать этот конверт. Сказал, что если она заглянет в него, то сразу поймет, от кого это послание.
Натан с сомнением покачал головой, посмотрел на Дини, увидел, что она тоже не горит энтузиазмом, но конверт все-таки взял.
– Благодарю вас, – сказала Дини и, улыбнувшись, отобрала конверт у Натана. На нем крупным четким почерком значилось:
«Мистрис Дини».
У девушки сжалось сердце. Между тем Натан завел разговор о том, как им следует поступить с таким неимоверным количеством цветов. Но у нее в ушах шумело, и Дини не разобрала ни слова. Дрожащими пальцами она вскрыла конверт.
Внутри лежал небольшой кусочек белой ткани. Она знала, что это такое, еще до того, как перевернула его на лицевую сторону. Как она и думала, это была очень грубая вышивка цветными нитками, местами испачканная кровью. Для стороннего наблюдателя эта вышивка изображала некое тело с прикрепленными к нему крыльями – то ли птицу, то ли жука.
Или даже самолет.
Дини чуть слышно застонала и задела рукой хрустальный бокал, который упал на пол и разлетелся вдребезги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Не обижайтесь, доктор, но я до сих пор не могу взять в толк, куда вы клоните.
Доктор Хаулер скрестила на груди руки.
– Из того, что я узнала о прошлом Дини, я поняла, что вышеупомянутая фантазия была для нее необходима, чтобы заполнить вакуум. То самое место в душе каждой женщины, которое отвечает за любовь – за любовь к мужчине, хочу я сказать.
– Я вас не понимаю.
– В ее жизни не было нормального мужчины, миссис Бейли. – Доктор Хаулер изо всех сил старалась быть терпеливой. – Кроме того, она не знала своего отца – о, не по вашей вине, конечно.
Лорна взгрустнула, вспомнив, что ее дочь сидела дома всякий раз, когда в школе давали традиционный вечер «Папочка танцует с дочкой». Бедняжка, она никогда не жаловалась.
Между тем доктор Хаулер продолжала: – Когда ваша дочь выросла, она вполне преуспела в жизни. Преуспела во всем, смею сказать, за исключением любви. Она пользуется довольно широкой известностью, она красива, талантлива, но, увы, очень и очень одинока.
– И что нам теперь делать?
– Я поговорила кое с кем из своих коллег – строго конфиденциально, разумеется, и мы пришли к выводу, что ей надо пережить период… хм, своего рода вдовства.
Лорна хотела было возразить, но доктор Хаулер подняла руку, чтобы предварить ее излияния.
– Послушайте, миссис Бейли, ей необходимо дать возможность погоревать. Она умная, интеллигентная женщина, к тому же с хорошо развитым воображением, если смогла придумать мужчину, который для нее все равно что живой. По этой причине и чувства, которые она испытывает, самые что ни на есть настоящие. Пустота, которая травмирует ее психику в этой связи, вполне реальная вещь. И страдания причиняет самые реальные. Пусть она страдает – ей необходимо через это пройти. Не пытайтесь ее осуждать или высмеивать, лучше помогите ей. Слушайте то, что она захочет вам рассказать. Время излечит ее душевные раны.
– Ничего себе «носит траур»! – ядовито передразнила психиатра Лорна. – Моя дочь, видите ли, потеряла мужчину, которого сама выдумала, а мы, значит, должны ей сочувствовать? Вот что я вам скажу, милочка: слишком много она стала зарабатывать, и в этом ее главная проблема. Я, к примеру, одна ее растила, работала по шестнадцать часов в сутки, только для того, чтобы ее прокормить…
Тут Лорна замолчала, потому что вдруг поняла, что перешла на крик.
Доктор Хаулер окатила Лорну вполне профессиональным взглядом. Она смотрела на женщину, так сказать, как на очередной случай, описанный в учебнике психиатрии. Пару минут спустя Лорна спросила:
– А как быть с ее карьерой? Вот уже четыре месяца она не выражает ни малейшего желания выступать перед публикой. Она как сумасшедшая сидит и сочиняет песни, отличные песни, лучше, чем когда бы то ни было. Так мне сказал ее продюсер. На фирме собираются выпустить ее новый диск, и продюсер хочет, чтобы она совершила большое концертное турне. Если Дини не поторопится, то другой такой возможности может не представиться. Считается, что их дуэт с Баки Ли пользуется огромной популярностью и…
– Она появится перед публикой только тогда, когда сама решит, что к этому готова, – перебила Лорну доктор Хаулер ледяным тоном. – Процесс выздоровления подстегивать нельзя. Скорбь – вещь очень личного свойства. И точного расписания не имеет. Лорна кивнула.
– Я выпишу ей мягкое снотворное на случай, если она не сможет заснуть. Кстати, бессонница – составная часть ее психоза. Я приду завтра, а пока до свидания, миссис Бейли.
С этими словами психиатр натянуто улыбнулась, взяла свою сумочку и была такова. Лорна уселась в мягкое кожаное кресло и посмотрела на многочисленные дипломы и награды, заработанные дочерью в творческих конкурсах, – они висели над камином, потом перевела взгляд на ненавистную пепельницу и снова потянулась за сигаретой. На сей раз она пришлась очень кстати.
Глава 21
Впервые с тех пор, как она стала выступать на сцене, Дини испугалась толпы. Даже за кулисы долетал рокот, сдобренный неоновыми всполохами. Тысячи голосов на едином дыхании скандировали ее имя:
– Ди-ни! Ди-ни!
Шум нарастал. Зрители топали от нетерпения ногами и отбивали ладони.
Как деятель шоу-бизнеса с солидным уже стажем, Дини решила поступить чисто интуитивно – то есть просто-напросто сбежать.
– Ну, ну, – успокаивал певицу Натан Бернс, взяв ее за руку. – Они орут, вызывая тебя, только потому, что любят. И вовсе они не хотят тебе навредить. В сущности…
Дини на него не сердилась. С тех пор как Натан прошел курс интенсивной психотерапии в клинике Бетти Форд, он заметно изменился к лучшему – стал добрее и мудрее, что ли.
Теперь он не носил костюм Эрика фон Штрогейма и забросил свой знаменитый стек. По общему мнению, Натан стал человеком стабильным и основательным, хотя и не без причуд. С тех пор как Дини надумала вернуться на сцену, другого менеджера для себя она не представляла. В свое время Натан напивался и психовал, а Дини просто психовала, не напиваясь. В конце концов они пришли к соглашению больше никого не задействовать, работать только вдвоем.
– Я хорошо выгляжу? – спросила Дини, будто облитая голубым шелковым платьем. Прошло уже около года с тех пор, как она в последний раз выступала перед публикой, и сердце у нее стучало как бешеное – в полном соответствии с гулом зала.
– Просто великолепно, Дини. Как твой новый менеджер, я хочу сказать, что ты поступила чрезвычайно разумно, начав свое турне с Уэмбли. Твои последние четыре хита заставили Баки Ли позеленеть от зависти. Что и говорить – теперь ты настоящая звезда.
Толпа так кричала и хлопала, что подмостки содрогались.
– Слышишь? Они простили тебе несостоявшийся концерт, дорогуша, и твое временное помешательство, – продолжал Натан, не обращая внимания на рев публики. – Надеюсь, твой портрет заменит портрет принцессы Дианы на обложке «Миррор».
– Бедная принцесса, – только и сказала Дини с улыбкой.
Но вот огни погасли, и зрители как по мановению волшебной палочки затихли. Можно было подумать, что весь многотысячный зал завернули в толстое мягкое одеяло.
Тем временем объявляли ее выступление. Самой Дини ее имя, тысячекратно усиленное динамиками, показалось именем какого-то другого человека. Стоило ей появиться на сцене, как зажглись голубые огни софитов, мгновенно напомнившие ей другие голубые огни в совершенно другом месте.
Только не сейчас. Сейчас совсем не время о нем думать…
Натан в последний раз сжал ей руку, и Дини отправилась в путешествие по сцене.
Неужели все это происходит с ней? Неужели все эти люди, хлопавшие в ладоши и топавшие от нетерпения ногами, собрались здесь, чтобы послушать ее песни?
Свет прожекторов ослепил ее, и Дини застыла в центре площадки, беззащитная и потрясенная до самой глубины существа. Но спрашивается, что с ней не так? Ведь она сотни раз появлялась перед публикой.
Впрочем, это было давно. Еще до того, как она стала испытывать страх перед пустым гостиничным номером. До того, как поняла, что любовь публики, по сути, лишь жалкая имитация настоящей, человеческой любви. До того, как она встретилась с Китом.
Бас-гитарист протянул ей ее любимый инструмент. Она повесила гитару себе на шею. На стадионе наступила абсолютная тишина. Теперь зрители следили за каждым ее движением. Дини удалось расслышать даже тихий шелест видео– и кинокамер.
– Эй! обратилась она к публике и тут же мысленно себя обругала – голос звучал слишком тихо, даже испуганно. – Я очень рада, что вернулась в Англию!
Зал снова разразился шквалом аплодисментов.
– Хочу сказать, что некоторые из моих лучших друзей – англичане, – добавила она.
Стадион ревел, как Ниагарский водопад.
Про себя же Дини произнесла: «Мой лучший друг – англичанин».
Потом, не дожидаясь, когда стихнет аудитория, она махнула рукой музыкантам. Те мгновенно заиграли вступление, так, однако, чтобы не заглушить мягких переборов ее гитары.
Все шло просто великолепно. Можно было подумать, что Дини чуть ли не ежедневно выступает перед более чем сорокатысячной аудиторией. Контакт со зрительным залом установился сразу. Она чувствовала, что ее песни нравятся слушателям, а голос редко звучал так хорошо, как в этот раз. Группа тоже была на высоте – музыканты не просто подыгрывали Дини, но придавали каждой ноте глубоко своеобразное звучание, акцентируя нюансы, которые немыслимо было заучить – их можно было только чувствовать. Словом, музыка звучала божественно.
Вот тогда и случилось странное.
В перерыве между двумя песнями Дини потянулась к стакану с водой, который стоял рядом на стуле. Потягивая воду, она глядела на зрителей, стараясь рассмотреть лица людей, которые попадали в луч прожектора, беспорядочно шаривший по залу. Она видела то, что обычно видят со сцены, – устремленные на нее бинокли, блеск драгоценностей в свете прожектора, свернутые в трубочку программки, которыми сидящие обмахивались, как веерами.
И вот она увидела Кита, сидевшего рядом с проходом.
Она закашлялась и едва не захлебнулась. Бас-гитарист вытянул руку и похлопал ее по спине, но певица никак не могла остановиться.
– Не пей здешнюю воду! – крикнул кто-то из публики. – Это небезопасно!
Боже мой! Дини едва не застонала в голос. Неужели она съехала с катушек прямо на сцене?
Она взглянула на то место, где заметила человека, похожего на Кита, но никого не увидела. Тот мужчина пропал. Скорее всего она просто уверила себя, что тот человек похож на Кита, как раньше выдумала самого Кита. Так по крайней мере ей говорила доктор Хаулер.
– Думаю, что моя следующая песня, – сказала певица в микрофон, – подойдет для данного момента как нельзя лучше, уверена, что вы со мной согласитесь.
И Дини запела чрезвычайно удачный вариант старинного боевика Пэтси Кляйн под названием «Сумасшедшая».
Шоу продолжалось еще часа два. Успех был бешеный. Времени никто не чувствовал, поскольку и аудитория, и исполнители превратились в единое поющее целое. После трех вызовов на «бис» публика отпустила наконец певицу и падавших с ног от усталости, но от этого не менее счастливых музыкантов.
Натан сунулся к ней с неуклюжим, но на удивление нежным поцелуем, а представитель звукозаписывающей компании объявил, что ее выступление записывалось на пленку и целиком войдет в следующий альбом.
Руки незнакомых людей похлопывали Дини по спине, прикасались к ее одежде. Наконец перед ее глазами запестрело целое море блокнотов, открыток и программок, обладатели которых хотели получить ее автограф. И она, хотя и падала от усталости, подписала их всем до последнего. Блики вспышек фотоаппаратов повергали ее в дрожь, перед глазами еще долго стояли радужные пятна.
Натан освободил ее от пресс-конференции, он сам отвечал на все вопросы журналистов и рассказывал о ее планах на будущее.
Постепенно Дини стала охватывать тихая паника, и она поняла, что необходимо побыть в одиночестве.
Ее гримерная, которую устроили в одной из трибун, в прямом смысле ломилась от цветов. Некоторые даже не успели извлечь из коробок, но в основном их приносили в виде огромных букетов, а еще точнее – связок. Здесь шум был приглушенным. К крикам толпы добавились клацающие металлические звуки, означавшие, что за дело принялись уборщики.
Сияющий как именинник, Натан Бернс прошел в комнату вслед за Дини. В руках он держал бутылку шампанского и один-единственный бокал.
– Вот, Дини, – произнес он, откупоривая бутылку. – Давай выпьем за твое здоровье.
Дини приняла бокал нетвердой от усталости рукой и принялась следить за пузырьками газа, поднимавшимися на поверхность. Некоторые из них сбивались в бешено вращавшиеся хороводики, напоминая девушке авиационные пропеллеры. От пропеллеров ее мысли переключились на Кита, который так любил самолеты и небо…
Стоп. О Ките думать нельзя – это запретная тема. Доктор Хаулер неоднократно напоминала ей, что человеческое сознание способно на удивительные вещи – к примеру, особым образом настроившиеся люди в состоянии ходить по раскаленным углям или исцелить неизлечимую болезнь. В ее случае необходимо было излечиться от одиночества. Вот она и придумала себе Кита.
Тогда почему я знаю и понимаю эпоху Тюдоров?
Откуда мне известно о герцоге Гамильтоне? Почему у меня дома на столе стоит портрет молодого английского летчика, вставленный в рамку?
Впрочем, у доктора Хаулер были заготовлены объяснения, казалось, на все случаи жизни. Она считала, например, что информацию Дини получила во время поездки в Англию. Логично: ведь Дини и в самом деле была в Хемптон-Корте, где их группа снимала клип, более того, обошла весь дворец и даже купила путеводитель. Она также познакомилась с Невиллом Уильямсоном, который поведал ей удивительную историю о почти нереальной, волшебной любви.
Под влиянием путешествия, разного рода стрессов, а также из опасения за свою карьеру, которое появилось после конфликта с Баки Ли Дентоном, она, Дини, ушла в себя, в вымышленный мир, где чувствовала себя более или менее комфортно.
Тогда-то Дини и выдумала Кита – бравого английского герцога. Он превратился в главное действующее лицо ее фантазий – спасал ее от смерти, преданно любил и ухаживал за ней, как не стал бы ухаживать ни один мужчина во плоти. Она наградила придуманного ею Кита всеми мыслимыми доблестями, которые хотела бы видеть в любимом человеке. Она даже не позабыла о маленьких недостатках – и все для того, чтобы идеальный герцог приобрел черты живого человека.
А потом ей на глаза попалась фотография столь же симпатичного, но, увы, погибшего пилота Королевских воздушных сил, и два этих образа соединились в сознании Дини. Из объяснений доктора Хаулер следовало, что стоило ей увидеть фотографию летчика, как у нее мгновенно начался сдвиг в сознании.
Дини ухватилась за бокал с шампанским двумя руками и одним глотком выпила половину. Железная логика доктора Хаулер никак не могла объяснить, однако, происхождение вполне реального платья, относившегося, без сомнения, к эпохе Тюдоров, равно как и тот факт, что у нее, Дини, в течение нескольких минут волосы отросли на несколько дюймов.
Что же касается придуманного ею Кита, то скажите, каким образом она смогла столь отчетливо представить себе теплоту и силу его рук и один-единственный кривой зуб, пробуждавший в ней особенную нежность? А ведь ее руки помнили даже шелковистость его волос, а глаза – то, как сверкает на солнце невидимая для чужих седая прядка…
В дверь постучали, и Дини вскочила, отчего платье из легчайшего голубого шелка взлетело вместе с ней.
– Войдите, – сказала она автоматически, хотя, по правде сказать, ей никого не хотелось видеть.
Вежливый охранник просунул голову в дверь и сморщил нос от непривычно сильного запаха цветов.
– Извините, мисс Бейли, но тут один человек очень хочет вас видеть. Говорит, он ваш старый друг.
Дини вздохнула и отпила глоток шампанского. Ей меньше всего хотелось сейчас беседовать с так называемым «старым другом», который скорее всего учился когда-то вместе с ней в школе.
Натан посмотрел на нее, потом перевел взгляд на стоявшего в дверях охранника:
– Извините, но об этом не может быть и речи. Скажите ему, что певица очень устала. Передайте также, что если он оставит свой точный адрес и имя, то может рассчитывать на фотографию певицы с ее автографом.
– Ладно, я так и сделаю, – откликнулся охранник, но вдруг замешкался. – Да, чуть не забыл. Он просил меня передать этот конверт. Сказал, что если она заглянет в него, то сразу поймет, от кого это послание.
Натан с сомнением покачал головой, посмотрел на Дини, увидел, что она тоже не горит энтузиазмом, но конверт все-таки взял.
– Благодарю вас, – сказала Дини и, улыбнувшись, отобрала конверт у Натана. На нем крупным четким почерком значилось:
«Мистрис Дини».
У девушки сжалось сердце. Между тем Натан завел разговор о том, как им следует поступить с таким неимоверным количеством цветов. Но у нее в ушах шумело, и Дини не разобрала ни слова. Дрожащими пальцами она вскрыла конверт.
Внутри лежал небольшой кусочек белой ткани. Она знала, что это такое, еще до того, как перевернула его на лицевую сторону. Как она и думала, это была очень грубая вышивка цветными нитками, местами испачканная кровью. Для стороннего наблюдателя эта вышивка изображала некое тело с прикрепленными к нему крыльями – то ли птицу, то ли жука.
Или даже самолет.
Дини чуть слышно застонала и задела рукой хрустальный бокал, который упал на пол и разлетелся вдребезги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40