– Именно в таком порядке? – деловито осведомился Генрих.
– Полагаю, что так, сир, – спокойно парировал Саффолк. Его так и подмывало рассказать Генриху о роли Кромвеля в приключившейся с Гамильтоном хвори, но тогда пришлось бы заодно поведать об истинных отношениях между мистрис Дини и Гамильтоном.
Возможно, король легче воспримет правду, когда его любовный пыл по отношению к мистрис Дини несколько поубавится. Тогда, возможно, он, Саффолк, сможет все объяснить королю в дружеской беседе. Но не сейчас, только не сейчас.
Генрих повернулся к Саффолку и собрался было заговорить вновь, когда двери королевских апартаментов распахнулись и Кромвель, с ног до головы заляпанный дорожной грязью, ворвался, как буря. Когда он низко склонился перед королем, его черный плащ живо напомнил Саффолку сложенные крылья летучей мыши.
– Ваше величество, – начал Кромвель, но в этот момент обнаружил присутствие в кабинете герцога Саффолка. Кромвель небрежно поклонился герцогу и сказал: – Саффолк, – тем самым скорее констатируя присутствие герцога в кабинете, нежели приветствуя его особу.
Саффолк продолжал сохранять на лице маску полнейшего спокойствия, стараясь упрятать подальше чрезвычайно сильное желание разоблачить деяния Кромвеля перед королем. Вместо этого он ограничился таким же коротким кивком и произнес:
– Эссекс.
Король одарил Кромвеля державным взглядом:
– Что-то я не слышал, как вы просили разрешения войти, Эссекс.
На долю секунды на лице Кромвеля появилось выражение неуверенности в себе. В течение восьми лет он входил в кабинет короля, распахивая двери ногой – особенно если того требовали государственные дела. Но теперь его унизили, уравняли с прочим дворцовым сбродом, часами ожидающим выхода короля.
– Мне не терпелось сообщить вам добрую весть, ваше величество, – заявил Кромвель с уверенностью в голосе, которой не было в его душе. Интересно, много ли известно королю? Что-то было во взгляде повелителя, что заставило Кромвеля затрепетать. Тем не менее он продолжал: – Все епископы, ваше величество, – Винчестерский, Дэрхэмский и Йоркский – пришли к выводу, что повод для признания брака недействительным воистину существует. Таким образом, Господь Бог отнюдь не считает ваш брак благословенным, а значит, король может считать себя свободным и направить свои усилия на поиски жены, более соответствующей его вкусам.
Однако вместо благодарности и дружеских хлопков по спине Кромвель не услышал от короля ни слова.
– Вечером мы отправляемся в Хемптон, – неожиданно заявил король, обращаясь скорее к Саффолку, но при этом не сводя глаз с Кромвеля.
– В Хемптон, ваше величество? – В голосе Кромвеля звучало крайнее удивление. – Но мы только вчера покинули Хемптон!
– Прелестно, Эссекс, – произнес король со скрытой угрозой в голосе. – Как видно, странствия не отразились на ваших умственных способностях. Да, вчера мы уехали из Хемптона, а сегодня вечером возвращаемся!
Кромвель сжал губы в узкую щель, но отвесил королю учтивый поклон:
– Очень хорошо, ваше величество. Я отдам приказ всем вашим слугам…
– Ничего подобного, – сказал Генрих, продолжая стоять без движения, словно памятник самому себе. – Мы избавляем вас от хлопот, связанных с переездом.
Полагаю, герцог Норфолк отлично справится со всеми приготовлениями.
– Норфолк? Но, государь, такого рода поручения вы обычно давали мне. – Кромвель перевел дух. – Норфолк ничего в этом не понимает.
– Наоборот, уверен, что Норфолк отлично во всем разберется. – Король говорил негромко, но непреклонно.
Рука Кромвеля под черным плащом сжалась в кулак. Огромный рубин, украшавший указательный палец графа, врезался ему в плоть, но он даже не почувствовал боли.
– Ваше величество, – Кромвель отвесил низкий поклон и, пятясь, двинулся из комнаты, чувствуя на себе испепеляющие взгляды Генриха и Саффолка. Но нет! Он не уйдет униженным и побитым, будто пес. – О сир! – Кромвель рывком поднял голову и посмотрел в глаза королю. Потом ухмыльнулся, изобразив на губах улыбку слуги, посвященного во все тайны своего сеньора. Да и в самом деле, в былые времена ему приходилось выслушивать самые интимные признания своего господина. – А как поживает мистрис Дини? Тешит ли она еще ваши августейшие чувства?
Король хранил молчание, поэтому отвечать пришлось Саффолку.
– Значит, вы не знаете, что произошло? Вчера вечером я отвез мистрис Дини в Хемптон-Корт, чтобы она имела возможность ухаживать за своим кузеном.
– За Гамильтоном? – Кромвелю не удалось скрыть фальши в на диво разыгранном удивлении. – Разве герцог не в Ричмонде? Я и понятия не имел, что он болен.
– Болен? А кто тебе сказал, что он болен, Эссекс? – Саффолк спрятал руки за спину, поскольку у него было большое искушение схватить Кромвеля за жирный загривок.
Глаза Кромвеля забегали, но тем не менее он заговорил:
– Это догадка, Саффолк. Ты же сказал, что мистрис Дини отправилась в Хемптон для того, чтобы за ним ухаживать. Отсюда следует, что герцог занемог.
– Ты свободен, Эссекс, – произнес король без привычной теплоты в голосе.
Эссекс выскочил из королевских покоев белый от гнева. Он ненавидел всех сразу – своих слуг, Гамильтона, но более всего – женщину по имени Дини Бейли. Так или иначе, он расплатится за свое унижение. Он еще увидит, как покатятся головы. Кое-кому придется очень пожалеть, что он пытался выставить Томаса Кромвеля, графа Эссекса, дураком.
– Мой дурак, мой дурак! – Королева Анна в восторге захлопала в ладоши, когда в комнату ввалился молодой человек. Колокольчики, которые украшали его головной убор с двумя матерчатыми рожками и висели на кончиках туфель, постоянно звенели. Шут перекувырнулся через голову и встал, широко раскинув руки, будто делая цирковой комплимент. Королева засмеялась и наклонилась к Дини, которая тихо сидела у ее ног.
Теперь они находились в личных апартаментах королевы и играли в модную при дворе игру под названием «вращающийся диск», в котором Дини не без труда признала обыкновенную юлу. Впрочем, Дини не могла сосредоточиться на игре – все ее помыслы были в той небольшой комнатенке, где по-прежнему в беспамятстве лежал Кит. Доктор Корнелиус сменил ее у постели больного, пообещав, что будет присматривать за ним лично. Собственно, по этой причине она и волновалась.
– Мой дурак, он есть хороший, так? – Королева предпринимала героические усилия, чтобы развлечь Дини, вернее, хоть немного отвлечь ее от мыслей о Ките.
– Да, ваше величество. – Дини попыталась изобразить на лице улыбку. – Это просто постоянный источник смеха.
Королева подняла свои унылые брови и хихикнула:
– «Источник смеха»? Мне следует заучить эту фразу. Она мне есть нравится. Ха-ха. Источник смеха.
Энгельберт, дворецкий королевы, вкатил в ее покои серебряный поднос на массивных колесах, на котором горкой лежали крохотные пирожные. Королева сразу же взяла несколько штук и жестом предложила Дини угощаться.
– Вы не есть кушать даже крошка целый день, – настаивала она. – Вы съесть немного этих. Мой повар есть делать их специально для меня.
Энгельберт подсунул Дини угощение прямо под нос, так что ей пришлось закрыть глаза – она очень боялась, что ее стошнит.
– Нет, благодарю вас. Они отлично пахнут – похоже на запах жареных пончиков.
– Пон-чи-ков? – Королева явно заинтересовалась. – Что есть пон-чи-ков?
– Ну, это такие небольшие кусочки жареного теста. Я их продавала, когда жила в Нэшвилле.
Энгельберт, судя по всему, заинтересовался рассказом Дини не меньше королевы и слушал ее раскрыв рот.
Только когда Дини потрясла перед его лицом пустым подносом, Энгельберт будто очнулся и удалился, отвесив короткий поклон.
Дворецкий королевы был мужчиной средних лет, с заостренной головой в форме пули, покрытой ненатурально черными волосами. Росточку он был небольшого и к тому же сутулился. Впрочем, несмотря на небольшой рост и вечно склоненную голову, держался он весьма важно, и добиться от него какой-либо услуги можно было, только неоднократно об этом попросив. Его преданность королеве Анне не знала границ. Поскольку Анна проявляла к Дини видимую приязнь и заботу, Энгельберт распространил свои милости и на нее.
– Может быть, вы показать мой повар, как готовить пон-чи-ки, о'кей? – Королева взглянула на Дини с таким неподдельным дружелюбием, что той оставалось только улыбнуться в ответ.
– О'кей, – сказала она, хотя на сердце у нее было тревожно и она с ног падала от усталости.
Шут между тем возился у ног двух дам. Он совершенно разошелся и уже пытался укрыться у Дини под юбкой. При этом он корчил такие уморительные рожицы, что королева пришла в полный восторг и даже Энгельберт ухмыльнулся.
Заметив поощрение со стороны хозяйки, шут стал приставать к Дини еще старательнее. На глазах девушки неожиданно показались слезы: ведь единственное, о чем она мечтала, – это присесть у постели Кита, взять его за руку и никуда больше не уходить. Но вместо этого ей вместе с шутом приходилось развлекать королеву и принимать дурацкие ухаживания.
Между тем шут неожиданно скривился, сделал плаксивое лицо и опустил уголки рта двумя резкими морщинами вниз, самым натуральным образом пародируя внутреннее состояние Дини. Королева от удовольствия захлопала в ладоши и повернулась к Дини, чтобы та тоже приняла общее участие в веселье.
Однако, заметив взгляд Дини, она тут же перестала хлопать.
– Прекратить! – Анна Клевская выразительно посмотрела на шута, тот стушевался, пожал плечами и выкатился прочь.
Дини в течение всей этой сцены молча стояла, сжав кулачки.
– Ты идти назад к свой кузен, – сказала королева. – Ты знать, как отсюда попадать к нему?
Дини некоторое время стояла в недоумении, поскольку не сразу сообразила, о чем говорит Анна. Но поняв, что ее отпускают, ощутила глубочайшую благодарность к королеве. Девушка схватила большую руку ее величества, поднесла к губам и поцеловала.
– Благодарю вас, – прошептала она. Потом встала и, прежде чем покинуть королевские апартаменты, присела перед королевой в низком реверансе. В первый раз она поклонилась от души, а не просто ради этикета.
Дини двинулась к дверям и, уже уходя, снова присела в поклоне. На лице королевы появилась добрая, нежная улыбка, мгновенно преобразившая ее – из простушки и дурнушки Анна превратилась в женщину исключительного обаяния. Да, красивой Анну назвать было нельзя, зато выражение доброжелательности и искренней симпатии во многом искупало недостатки внешности.
Когда длинный шлейф Дини исчез в дверном проеме, королева повернулась к Энгельберту:
– Мистрис Дини – о, она есть хороший повар. – Потом Анна хлопнула в ладоши, снова вызвала своего шута и велела ему продолжать.
Некоторое время глаза Дини привыкали к темноте. Хотя в первый момент она не увидела кровати, но абсолютно точно знала, что Кит здесь, в комнате. Она чувствовала его присутствие.
В коридоре ее встретил доктор с мрачным, изборожденным морщинами лицом. Хотя господин Корнелиус говорил по-английски лучше, чем все прочие люди из свиты Анны, понять его все-таки было непросто.
– Герцогу есть лучше, мистрис, – произнес он со значением. – Из-за бальзама, которым я смазал раны. Но более всего помогли крылья диких пчел. Я их перетер и тоже добавил в мазь. Но как есть такое случилось, что герцог получил столь тяжелый раны?
Дини ничего не сказала в ответ.
– Благодарю вас, доктор, – пробормотала она скороговоркой и оттеснила врача к стене, чтобы скорее добраться до постели Кита. Она почувствовала, что врач смотрит ей в спину. В самом деле, для придворных она представляла странное зрелище: без шляпы, волосы неприбраны и свободно струятся по плечам.
Дини плотно закрыла за собой дверь и некоторое время простояла, прижавшись к створке и собираясь с мыслями. По сильной вони, царившей в комнате, она поняла, что доктор Корнелиус снова намазал больного своим бальзамом. Впрочем, она это предвидела.
В углу комнаты, на столе, Дини сложила полоски чистой материи для перевязки.
Прачка чуть в обморок не упала, когда Дини потребовала, чтобы та как следует прокипятила бинты, – наверняка сочла ее сумасшедшей. Королева, однако, приказала, чтобы все ее слуги беспрекословно выполняли распоряжения мистрис Дини, если это ускорит выздоровление герцога.
Откинув тяжелые шторы, она впустила в комнату дневной свет, чтобы лучше видеть Кита. Подойдя к кровати, замерла, разглядывая неподвижное тело на кровати.
Хотя он по-прежнему был без сознания, от него – даже больного и слабого – исходила внутренняя сила, присущая великодушной и благородной натуре. Дини взяла в руки чистые полоски ткани и приблизилась к изголовью Кита, стараясь не шуметь. Стул, на котором она сидела ночью, по-прежнему стоял справа от постели.
На этот раз лоб герцога оказался куда прохладнее на ощупь, чем раньше, и, хотя Кита недавно побрили, на его щеках уже опять проступила колючая темная щетина. Рядом с кроватью находился также таз с водой, которую прокипятили по требованию Дини, к вящему удивлению прислуги. Девушка намочила бинты в воде и распахнула рубаху на груди Кита. Бережно и тщательно она принялась очищать кожу больного от нового слоя жирной мази.
Работала она быстро и аккуратно с точностью хорошо отлаженного механизма: погружала в воду чистую тряпочку, обтирала Киту плечо или грудь, снова погружала тряпочку в воду, отжимала ее и повторяла всю операцию сначала. Пока она работала, в механических движениях рук ей почудилось нечто знакомое, домашнее. И она вспомнила. Будучи восьми лет от роду, Дини заболела корью. Тогда ее мать, усевшись рядом с ее кроватью – примерно так, как она сейчас сидит рядом с постелью Кита, – стала протирать ее худенькое, покрытое алой сыпью, тельце розоватым лосьоном против зуда. Как, спрашивается, она могла такое забыть?
Раздался женский плач, который оказался ее собственным. Дини, не переставая рыдать, закончила свою работу, досуха промокнула рану и затянула завязки чистой белой рубахи на груди Кита.
Господи, но как же она плакала – плакала по себе, по Киту, по своей матери, наконец! В душе образовался странный вакуум – и щемящее чувство потери. Никогда больше ей не суждено вернуться в тот мир, где осталась ее мама, где был их дом и все такое устойчивое, знакомое, согревавшее душу. Сжав руки в кулачки, она зарылась лицом в покрывало на кровати Кита, пытаясь хоть таким, глупым и детским, способом, укрыться от жестокой нынешней реальности.
Потом – совершенно неожиданно для себя – она почувствовала на плече прикосновение большой и теплой ладони.
– Ш-ш-ш, – произнес мужской голос, хрипловатый и негромкий.
– Кит? – Дини подняла глаза, опасаясь, что это ей пригрезилось. Но нет, его глаза стали приоткрываться, а на обметанных лихорадкой губах появилась слабая улыбка. Его ладонь по-прежнему покоилась на ее плече, словно позабытая своим владельцем вещь.
– О Боже, Кит! – тихо сказала она. Только сейчас она осознала, что более всего боялась, что он никогда не очнется. Он по-прежнему выглядел ужасно, но теперь по крайней мере пришел в себя, мог говорить…
– Как ты себя чувствуешь?
Глупый, конечно, вопрос. Она это поняла, как только слова слетели с ее губ. Некоторое время Кит лежал без движения и молчал, но затем Дини почувствовала, как его рука, лежавшая на ее плече, ожила и стала медленно сжиматься в кулак. Потом он поднес этот кулак к ее лицу и оттопырил большой палец, что должно было продемонстрировать, что у него, Кита, дела – о'кей.
– Тебе что-нибудь требуется?
Кит отрицательно потряс головой. Неожиданно его затуманенные глаза сверкнули, и он произнес одно-единственное слово:
– Кромвель?
– Он куда-то уехал по приказу короля. И вот еще что. Саффолк в курсе всех событий. Он мне помог добраться сюда, в Хемптон. – Она откинула с его лба непокорную прядку. – Лихорадка у тебя проходит.
Кристофер ничего не ответил и снова закрыл глаза – по-видимому, от утомления. Дини потянулась за свежим бинтом, намочила его в воде и коснулась импровизированным тампоном его губ.
– Нам нужно поговорить, – сказал тем временем Кит.
– Только не сейчас, Кит. Тебе необходим отдых. – Она просунула свою руку в его ладонь и подивилась силе, с какой он сжал ее пальцы.
– Побыстрее бы, – пробормотал он. Потом уснул. Вскоре и Дини почувствовала, что ее веки словно налились свинцом, до того она устала. Она потянулась, зевнула и положила голову на бедро Кита, продолжая держать его за руку. Затем она заснула – и впервые за много дней ее сон был спокоен и крепок, как в детстве.
Королева выглянула из окна и увидела, как внизу во дворе слезали с лошадей два герольда. Их бело-зеленые наряды – цвета дома Тюдоров – свидетельствовали о том, что они посланы королем.
Через несколько минут в апартаменты королевы вошел Энгельберт и сообщил, что его величество король изволит прибыть в Хемптон-Корт в течение ближайшего часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40