И тогда Кит наконец понял, что пыталась изобразить на вышивке Дини. – Послушай, – заговорил он слегка охрипшим от волнения голосом и вопросительно посмотрел на девушку. – Неужели это самолет?
– Очко. В самую точку.
Кит проглотил комок, внезапно подступивший к горлу, и дрогнувшей рукой вернул Дини рукоделие. Она вышивала только для него и никого больше. Стараясь не показать, как он растроган, Кит довольно грубо спросил:
– Ну и что это за самолет такой?
– Представления не имею, – пожала плечами Дини. – Общее впечатление, если хочешь. В свое время я пересмотрела чертову уйму старых военных фильмов. После концерта довольно трудно заснуть, ну и смотришь что попало. Поэтому сегодня ночью я закрыла глаза и постаралась вспомнить, как выглядят самолеты времен второй мировой войны. Помнится, в одном из этих фильмов играла Дана Эндрюс, так мне пришлось чуть ли не половину фильма ждать, когда на экране наконец появится женщина… – Тут Дини поняла, что слишком разболталась. Кит молчал. Поэтому она просто спросила: – Тебе нравится?
– Да, – ответил он тихо. – Можно мне взять вышивку себе?
– Ну конечно, ведь я сделала ее для тебя. Развязав шнуровку на груди камзола, Кит засунул клочок ткани под белоснежную полотняную рубашку. На его лице застыло странное, чрезвычайно сосредоточенное выражение.
– Дини, это наш самолет или вражеский? Она в недоумении посмотрела на него:
– Ну конечно, наш. А что?
– Да так. Простое любопытство, – пробормотал Кит, взяв ее под руку.
Около двери они остановились, и Кристофер Невилл поднес ее исколотые иголкой пальцы к губам.
– Скажи, ты абсолютно точно знаешь, что победили именно мы?
– Очень смешно… – прошептала Дини. Впрочем, в этот момент и она, и Кит меньше всего думали о прошедшей войне.
Королева Анна призвала Дини к себе за час до начала ужина. Дождь все еще лил, струйки стекали по оконному стеклу, отчего покои королевы казались еще более сырыми и холодными, чем обычно.
– Мистрис Дини, – произнесла она с улыбкой, когда закончился придворный ритуал. – Эти ваши «пончики» вчера вечером… Я есть хочу вас благодарить. Королю они есть очень – как это вы говорить – о'кей. Понравились.
Дини подняла на королеву глаза и улыбнулась:
– Да уж. Он слопал их все до единого.
– Да, я есть думать, что он кушал пять или шесть штюк за один «слоп» – так? – Королева жестом предложила Дини присесть. – Вы есть садиться. Мне нужно пожевать ваше ухо.
– Что пожевать, ваше величество?
– Я хотеть пожевать ваше ухо, то есть поговорить, а вы – слушать.
Не обращая внимания на легкое удивление своей придворной дамы, королева отошла к рабочему столику и вернулась с большим конвертом в руках. Некоторое время Дини с ужасом думала, что это те самые бумаги, которые Кромвель подготовил для расторжения брака. Но потом с облегчением отбросила эту мысль. Королеву явно занимали дела совсем другого рода.
– Читайте это, пожалюста. Это, может быть, есть вам приятно, – сказала королева, протянув Дини бумагу.
Письмо – а это было именно письмо – поражало аккуратностью и красотой каллиграфически выписанных букв. В 1540 году Дини, пожалуй, не приходилось видеть почерка лучше. Девушка присвистнула. И ляпнула:
– Прекрасный почерк, ваше величество. Тот, кто это писал, мог бы заиметь целое состояние, работая гравером в магазинах подарков или выписывая дипломы.
Королева ткнула указательным пальцем с плоским ногтем в текст:
– Вы есть читать, пожалюста.
Дини пожала плечами и принялась за чтение.
«Позвольте мне означенным посланием выразить вашему величеству уважение как новой королеве и свое полнейшее послушание. Я еще слишком мала, матушка, и не имею другой возможности восславить ваше величество, кроме как этим письмом. В нем я со всей почтительностью поздравляю вас по случаю вашего бракосочетания. Я надеюсь, что ваше величество проявит ко мне столько же расположения, сколько я выказываю почтительности в данном послании».
Дини, не скрывая удивления, во все глаза уставилась на королеву:
– Позвольте, ваше величество, я не знала, что у вас есть дети. Кто бы ни писал это послание, в нем вас называют матушкой.
Королева Анна кивнула:
– Это есть моя падчерица, дочь короля, моего супруга.
– Понятно, – сказала Дини и снова принялась изучать письмо. – Скажите, сколько ей лет?
– Шесть.
– Что? Неужели шестилетний ребенок самостоятельно сочинил такое послание?
Королева улыбнулась:
– Кажется, она есть весьма умная штучка, так? Дини согласно кивнула и вновь обратила взор на каллиграфически выписанные строчки.
– Где она живет? – спросила девушка, не поднимая глаз. – При дворе я ее не видела. Я, признаться, даже не видела маленького принца. Его охраняют, как государственного изменника.
– Он наследник короля, самый близкий к трону родственник. Король есть хорошо заботиться о свой единственный сын.
– Принцесса тоже наследница короля, ваше величество. Почему ее нет при дворе?
Королева выразила удовлетворение живым участием Дини в судьбе дочери ее венценосного супруга:
– Я есть поэтому обращаться к вам, мистрис. Значит, вам тоже есть казаться правильным, что принцесса Елизавета должна быть здесь?
Дини, продолжая рассматривать письмо, ответила:
– Разумеется, но где она живет?
– Ее содержат в другой дворец. Боюсь, что король ее есть не очень любить и не хочет ее видеть возле себя.
– Но почему, скажите на милость, король ее не любит? Она ведь совсем ребенок? – прошептала Дини. Она живо представила себе милую, умненькую девочку, которую не хочет видеть отец. Это напомнило ей переживания собственного детства. – Я не слишком хорошо знаю придворную жизнь, поэтому не могли бы вы мне напомнить, кто ее мать?
Удивлению королевы, казалось, не было предела.
– Ее мать есть была Анна Болейн, которую король казнить три года назад.
– Господи, девочке, оказывается, было всего три годика, когда это случилось!
Королева бросила в сторону двери обеспокоенный взгляд, затем на цыпочках подкралась к ней, приоткрыла створку и оглядела холл и примыкающий к нему коридор. Потом она снова заговорила, но уже приглушенным голосом:
– Я есть показать это письмо королю. Я есть надеяться, что он почувствует жалость к маленький девочка. Я даже приказать мой повар приготовить ему пончики, прежде чем с ним говорить.
– И что же случилось? – Дини склонилась перед королевой. Но стоило ей приблизить свое лицо к лицу Анны Клевской, как она снова ощутила густой, непривычный запах, исходивший от нее. Впрочем, на этот раз он уже не казался девушке столь неприятным, как раньше.
– Король есть очень разозлиться, мистрис Дини. Он говорить какие-то нехорошие слова, но я не знать точно какие. Он сказал, чтобы я убираться и еще – что мать принцессы Елизаветы была шлюха.
Дини попыталась представить себе вспышку королевского гнева, и ей стало нехорошо.
– Значит, ей не позволят находиться при дворе, – констатировала она мрачно.
– Не так просто. Король давать мне приказ пойти к Кромвель, чтобы окончательный ответ написать он.
– Великолепно. Представляю, какой опекун для малолетней девочки выйдет из первого министра Генриха! Как ей, должно быть, понравится с ним переписываться!..
– Вы так думать? – выразила свое удивление королева.
– Нет, ваше величество, – твердо заявила Дини. – Я думаю, что все это ужасно.
Снова заглянув в письмо, она обнаружила крохотный цветочек, нарисованный детской рукой. Он был так мал, что его было трудно заметить. Но рисунок означал призыв одинокого сердечка к сочувствию со стороны взрослых.
– А Кромвель уже видел послание? – задумчиво спросила Дини.
– Нет. Мистрис Дини, у меня нет никакого влияний на король. У вас – есть. Вы можете придумать что-нибудь, чтобы помогать несчастный девочк?
Дини стиснула в руке письмо и задумалась: отдает ли королева себе отчет, что, помогая принцессе, которую ни разу не видела, она сама подставляет себя под удар? Впрочем, в глазах Анны Клевской появилось нечто позволившее Дини утверждать, что ее величество вполне осознает опасности, грозящие ей при дворе Генриха.
– Ваше величество разрешит мне немного подумать? – обратилась девушка к Анне. Она потерла лоб, стараясь представить себе, как в подобной ситуации поступил бы Кит.
– Так, мистрис. – Королева поднялась на ноги и взяла письмо, по-прежнему лежавшее на коленях у Дини. – Может быть, мы будем говорить за ужин?
Дини согласно кивнула. Оказавшись в коридоре, она задалась вопросом, где искать Кита. У него всегда есть в запасе отличная идея – а то и две…
– Так что ты успела ей пообещать? – осведомился Кит. Он стоял рядом с ней, запыхавшись после тренировочного боя, и тыкал в землю у ног Дини концом шпаги. Здоровой рукой он массировал больное плечо.
– Я просто сказала ей, что мы попробуем помочь, – еще раз повторила Дини.
Звон шпаг эхом отдавался в огромном фехтовальном зале. В дальнем углу от Дини находился молодой Суррей, который посылал в ее сторону пламенные взгляды сквозь забрало специального тренировочного шлема. Его отец самым настоятельным образом требовал – к большому неудовольствию сына, – чтобы тот всегда надевал защитное снаряжение. Пока что никто из известных фехтовальщиков не торопился вступать с ним в бой, что еще больше распаляло его гнев.
– Если дождь завтра прекратится, мы должны попробовать уйти, – закончил Кит примирительным тоном.
– Нет, Кит. Я в самом деле хочу остаться и помочь – и теперь больше, чем когда-либо.
– Разве ты не понимаешь? У нас нет выбора.
Он с шумом втянул в себя воздух и оглядел помещение. В зал только что впустили дам – отличная возможность для молодых придворных продемонстрировать свое фехтовальное мастерство перед восхищенными женскими взорами. Большинство фехтовальщиков – тоже к удовольствию дам – были одеты лишь в батистовые или полотняные рубашки.
Дини, озабоченная мыслями о принцессе, не могла тем не менее не признать, насколько Кит превосходил всех прочих мужчин. Некоторые из придворных были весьма привлекательны внешне, некоторые хорошо развиты физически, но герцог Гамильтон – разрумянившийся от упражнений, стройный и сильный – казался ей прекраснейшим во всем свете рыцарем.
– Ну прошу тебя, Кит, прочти это письмо. Оно разрывает мне сердце.
– Твоя забота о ближнем достойна восхищения, любовь моя. – Кит стряхнул капельки пота со лба. – Но советую тебе приберечь самую малость для нас двоих. Как ты не понимаешь, что даже простая беседа между нами привлекает пристальное внимание очень многих людей? Мы обязаны совершить еще одну попытку. Завтра мы уйдем отсюда, и тогда все эти интрижки покажутся нам дурным сном.
Он развернулся на каблуках и двинулся к стене, где висело оружие, на ходу приветствуя Дам. Добравшись до оружейного стенда, Гамильтон повесил шпагу на крюк и направился к выходу. Дини двинулась за ним, сложив на груди руки и изо всех сил сдерживая гнев.
– Что ж, можешь мне не помогать. Я отлично справлюсь сама, – зашипела она ему прямо в ухо. Кит на мгновение замедлил шаг – настолько он был поражен неприкрытой злобой, звучавшей в ее голосе. Между тем она продолжала: – Ты представления не имеешь, как чувствует себя человек, от которого отказался отец. Откуда тебе это знать? Ведь ты был богатеньким мальчиком из респектабельного семейства!
– Моего отца убили на войне, когда я был ребенком.
– Наверное, это в самом деле ужасно. Но он по крайней мере не бросил тебя, не заставил денно и нощно гадать, а нет ли в этом твоей вины? – На глазах Дини выступили слезы, но она не умолкала: – И вот что я тебе скажу еще: и у меня, и у тебя остались матери, а у тебя еще и сестра. А кто есть у Елизаветы? Она абсолютно одинока. Оттого и пишет незнакомой женщине и просит ее удочерить. Ох, Кит, до чего несчастна эта девочка!
– А может быть, с несчастной девочкой из рода Тюдоров следует обращаться именно таким образом? Тогда она, возможно, не будет резвым и веселым ребенком, зато со временем превратится в великую королеву, ту самую, которая накопит достаточно сил, чтобы противостоять испанцам. Оставь ее в покое, Дини.
– Итак, она будет великой королевой, – произнесла Дини с сарказмом в голосе. – Но может быть, она стала бы еще более великой, если бы на ее долю пришлось счастливое детство?
– А может быть, ее величие – именно следствие тяжелого детства?
Они так увлеклись беседой, что не заметили, как придворные затихли и стали вслушиваться в их разговор, тщетно пытаясь понять его смысл. Зато все очень хорошо поняли другое – между герцогом Гамильтоном и его кузиной происходит весьма страстное объяснение.
– Все-таки я бы предпочла оказать ребенку помощь, – резко бросила Дини. Потом она глубоко вздохнула, стараясь успокоить разгулявшиеся нервы. – Давай поможем ей, Кит, пожалуйста.
– Дини. – Голос Кита звучал строго, даже сурово. – Любовь моя, – прибавил он через секунду, уже мягче. – Помощь Елизавете не избавит тебя от кошмаров собственного детства.
Дини смотрела перед собой, не замечая происходящего вокруг.
– Не знаю, что сказать тебе, Кит. Уж больно меня тронуло письмецо Елизаветы. Возможно…
– Возможно что, Дини?
– Возможно, мне уже пора завести собственного ребенка, – закончила она шепотом. – Нашего с тобой ребенка, который не будет задавать себе вопрос: где его родители? Или гадать, любят они его или нет. У меня в жизни все было наоборот.
Он молча отер ладонью слезы с ее щек. Ему хотелось прижать девушку к груди, но он знал, что и без того их темпераментная беседа уже сделалась достоянием дворцовых сплетников.
– Если все пройдет удачно в лабиринте, то такая возможность нам представится. Но только в этом случае. Иначе наше время может не наступить никогда.
– А что будет, Кит, если в лабиринте с нами что-нибудь случится? Если нам придется расстаться или кого-нибудь из нас убьют? Мы оба прекрасно понимаем, что такое возможно. Но если мы все преодолеем, что мы оставим после себя? Рецепт для приготовления пончиков? Длинный список побед в состязаниях на копьях? Не так уж много, согласись. Зато если мы дадим немного счастья будущей королеве – это уже будет серьезный вклад, не знаю только, в прошлое или в будущее. Кроме того, разве плохо помочь доброй и щедрой женщине, которая чувствует себя здесь не на месте – точно так же, как мы? Впрочем, не столь уж важно, что конкретно мы сделаем. Важно, чтобы в нашем деянии заключался смысл.
Когда она завершила свой монолог, то на протяжении целой минуты они слышали только звяканье фехтовальных рапир да голоса шушукавшихся придворных. Наконец на губах Кита появилась не слишком веселая улыбка.
– Хорошо, Дини, – с неохотой согласился он. – Давай подпишем договор. Если завтра будет идти дождь или небо покроют облака, мы вместе придумаем что-нибудь, чтобы помочь маленькой Елизавете и королеве. Но если будет светить солнце, мы приложим все усилия, чтобы отсюда выбраться.
Она стерла слезы и с облегчением улыбнулась, не переставая молить Бога о ниспослании дождя.
Ни Кит, ни Дини не заметили, как на лице Генри Говарда, графа Суррея, появилась и застыла, словно приклеенная, широкая самодовольная ухмылка.
Глава 14
В Хемптон-Корте определенно заваривалась какая-то каша. Группки возбужденных придворных слонялись по залам и коридорам замка, переговариваясь вполголоса. Даже церемонные утренние приветствия потеряли былую актуальность – дамы и кавалеры здоровались небрежно и снова разбегались по коридорам и комнатам – шептаться. Понаблюдав за всем этим, Дини, естественно, решила, что Кромвель дал ход разводным бумагам.
К десяти утра на безоблачном небе вовсю сияло солнце. В такую погоду люди обычно проводили время на природе – но только не сегодня. Никто из придворных не покидал дворца, боясь пропустить последнюю сплетню.
Атмосфера надвигающегося скандала проникла даже в покои королевы, где Дини и другие придворные дамы вели бесконечные разговоры о новых модах. Казалось, одна лишь Кэтрин Говард отдавалась этому бесхитростному занятию всей душой – прочие же словно коротали время в ожидании того, как будут разворачиваться события.
Кэтрин описывала новинку дамского гардероба, завезенную из Франции.
– Высокий воротник, – с воодушевлением повествовала она, – чрезвычайно удобен. Он придает стройность любой фигуре, даже полноватой. – Потом она замолчала и обвела взглядом кружок слушательниц. – Тем не менее необходима осторожность.
Все пять дамских головок, включая королевскую, вытянулись на белоснежных шейках и затрепетали, словно усики сложной антенны, опасаясь пропустить что-нибудь чрезвычайно важное. Иглы для вышивания, сжатые нежными пальцами, застыли в воздухе. Все ждали, когда заговорит Кэтрин.
– Почему? – не без внутренней дрожи вопросила королева.
– Потому, – начала Кэтрин – что…
Дини замерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Очко. В самую точку.
Кит проглотил комок, внезапно подступивший к горлу, и дрогнувшей рукой вернул Дини рукоделие. Она вышивала только для него и никого больше. Стараясь не показать, как он растроган, Кит довольно грубо спросил:
– Ну и что это за самолет такой?
– Представления не имею, – пожала плечами Дини. – Общее впечатление, если хочешь. В свое время я пересмотрела чертову уйму старых военных фильмов. После концерта довольно трудно заснуть, ну и смотришь что попало. Поэтому сегодня ночью я закрыла глаза и постаралась вспомнить, как выглядят самолеты времен второй мировой войны. Помнится, в одном из этих фильмов играла Дана Эндрюс, так мне пришлось чуть ли не половину фильма ждать, когда на экране наконец появится женщина… – Тут Дини поняла, что слишком разболталась. Кит молчал. Поэтому она просто спросила: – Тебе нравится?
– Да, – ответил он тихо. – Можно мне взять вышивку себе?
– Ну конечно, ведь я сделала ее для тебя. Развязав шнуровку на груди камзола, Кит засунул клочок ткани под белоснежную полотняную рубашку. На его лице застыло странное, чрезвычайно сосредоточенное выражение.
– Дини, это наш самолет или вражеский? Она в недоумении посмотрела на него:
– Ну конечно, наш. А что?
– Да так. Простое любопытство, – пробормотал Кит, взяв ее под руку.
Около двери они остановились, и Кристофер Невилл поднес ее исколотые иголкой пальцы к губам.
– Скажи, ты абсолютно точно знаешь, что победили именно мы?
– Очень смешно… – прошептала Дини. Впрочем, в этот момент и она, и Кит меньше всего думали о прошедшей войне.
Королева Анна призвала Дини к себе за час до начала ужина. Дождь все еще лил, струйки стекали по оконному стеклу, отчего покои королевы казались еще более сырыми и холодными, чем обычно.
– Мистрис Дини, – произнесла она с улыбкой, когда закончился придворный ритуал. – Эти ваши «пончики» вчера вечером… Я есть хочу вас благодарить. Королю они есть очень – как это вы говорить – о'кей. Понравились.
Дини подняла на королеву глаза и улыбнулась:
– Да уж. Он слопал их все до единого.
– Да, я есть думать, что он кушал пять или шесть штюк за один «слоп» – так? – Королева жестом предложила Дини присесть. – Вы есть садиться. Мне нужно пожевать ваше ухо.
– Что пожевать, ваше величество?
– Я хотеть пожевать ваше ухо, то есть поговорить, а вы – слушать.
Не обращая внимания на легкое удивление своей придворной дамы, королева отошла к рабочему столику и вернулась с большим конвертом в руках. Некоторое время Дини с ужасом думала, что это те самые бумаги, которые Кромвель подготовил для расторжения брака. Но потом с облегчением отбросила эту мысль. Королеву явно занимали дела совсем другого рода.
– Читайте это, пожалюста. Это, может быть, есть вам приятно, – сказала королева, протянув Дини бумагу.
Письмо – а это было именно письмо – поражало аккуратностью и красотой каллиграфически выписанных букв. В 1540 году Дини, пожалуй, не приходилось видеть почерка лучше. Девушка присвистнула. И ляпнула:
– Прекрасный почерк, ваше величество. Тот, кто это писал, мог бы заиметь целое состояние, работая гравером в магазинах подарков или выписывая дипломы.
Королева ткнула указательным пальцем с плоским ногтем в текст:
– Вы есть читать, пожалюста.
Дини пожала плечами и принялась за чтение.
«Позвольте мне означенным посланием выразить вашему величеству уважение как новой королеве и свое полнейшее послушание. Я еще слишком мала, матушка, и не имею другой возможности восславить ваше величество, кроме как этим письмом. В нем я со всей почтительностью поздравляю вас по случаю вашего бракосочетания. Я надеюсь, что ваше величество проявит ко мне столько же расположения, сколько я выказываю почтительности в данном послании».
Дини, не скрывая удивления, во все глаза уставилась на королеву:
– Позвольте, ваше величество, я не знала, что у вас есть дети. Кто бы ни писал это послание, в нем вас называют матушкой.
Королева Анна кивнула:
– Это есть моя падчерица, дочь короля, моего супруга.
– Понятно, – сказала Дини и снова принялась изучать письмо. – Скажите, сколько ей лет?
– Шесть.
– Что? Неужели шестилетний ребенок самостоятельно сочинил такое послание?
Королева улыбнулась:
– Кажется, она есть весьма умная штучка, так? Дини согласно кивнула и вновь обратила взор на каллиграфически выписанные строчки.
– Где она живет? – спросила девушка, не поднимая глаз. – При дворе я ее не видела. Я, признаться, даже не видела маленького принца. Его охраняют, как государственного изменника.
– Он наследник короля, самый близкий к трону родственник. Король есть хорошо заботиться о свой единственный сын.
– Принцесса тоже наследница короля, ваше величество. Почему ее нет при дворе?
Королева выразила удовлетворение живым участием Дини в судьбе дочери ее венценосного супруга:
– Я есть поэтому обращаться к вам, мистрис. Значит, вам тоже есть казаться правильным, что принцесса Елизавета должна быть здесь?
Дини, продолжая рассматривать письмо, ответила:
– Разумеется, но где она живет?
– Ее содержат в другой дворец. Боюсь, что король ее есть не очень любить и не хочет ее видеть возле себя.
– Но почему, скажите на милость, король ее не любит? Она ведь совсем ребенок? – прошептала Дини. Она живо представила себе милую, умненькую девочку, которую не хочет видеть отец. Это напомнило ей переживания собственного детства. – Я не слишком хорошо знаю придворную жизнь, поэтому не могли бы вы мне напомнить, кто ее мать?
Удивлению королевы, казалось, не было предела.
– Ее мать есть была Анна Болейн, которую король казнить три года назад.
– Господи, девочке, оказывается, было всего три годика, когда это случилось!
Королева бросила в сторону двери обеспокоенный взгляд, затем на цыпочках подкралась к ней, приоткрыла створку и оглядела холл и примыкающий к нему коридор. Потом она снова заговорила, но уже приглушенным голосом:
– Я есть показать это письмо королю. Я есть надеяться, что он почувствует жалость к маленький девочка. Я даже приказать мой повар приготовить ему пончики, прежде чем с ним говорить.
– И что же случилось? – Дини склонилась перед королевой. Но стоило ей приблизить свое лицо к лицу Анны Клевской, как она снова ощутила густой, непривычный запах, исходивший от нее. Впрочем, на этот раз он уже не казался девушке столь неприятным, как раньше.
– Король есть очень разозлиться, мистрис Дини. Он говорить какие-то нехорошие слова, но я не знать точно какие. Он сказал, чтобы я убираться и еще – что мать принцессы Елизаветы была шлюха.
Дини попыталась представить себе вспышку королевского гнева, и ей стало нехорошо.
– Значит, ей не позволят находиться при дворе, – констатировала она мрачно.
– Не так просто. Король давать мне приказ пойти к Кромвель, чтобы окончательный ответ написать он.
– Великолепно. Представляю, какой опекун для малолетней девочки выйдет из первого министра Генриха! Как ей, должно быть, понравится с ним переписываться!..
– Вы так думать? – выразила свое удивление королева.
– Нет, ваше величество, – твердо заявила Дини. – Я думаю, что все это ужасно.
Снова заглянув в письмо, она обнаружила крохотный цветочек, нарисованный детской рукой. Он был так мал, что его было трудно заметить. Но рисунок означал призыв одинокого сердечка к сочувствию со стороны взрослых.
– А Кромвель уже видел послание? – задумчиво спросила Дини.
– Нет. Мистрис Дини, у меня нет никакого влияний на король. У вас – есть. Вы можете придумать что-нибудь, чтобы помогать несчастный девочк?
Дини стиснула в руке письмо и задумалась: отдает ли королева себе отчет, что, помогая принцессе, которую ни разу не видела, она сама подставляет себя под удар? Впрочем, в глазах Анны Клевской появилось нечто позволившее Дини утверждать, что ее величество вполне осознает опасности, грозящие ей при дворе Генриха.
– Ваше величество разрешит мне немного подумать? – обратилась девушка к Анне. Она потерла лоб, стараясь представить себе, как в подобной ситуации поступил бы Кит.
– Так, мистрис. – Королева поднялась на ноги и взяла письмо, по-прежнему лежавшее на коленях у Дини. – Может быть, мы будем говорить за ужин?
Дини согласно кивнула. Оказавшись в коридоре, она задалась вопросом, где искать Кита. У него всегда есть в запасе отличная идея – а то и две…
– Так что ты успела ей пообещать? – осведомился Кит. Он стоял рядом с ней, запыхавшись после тренировочного боя, и тыкал в землю у ног Дини концом шпаги. Здоровой рукой он массировал больное плечо.
– Я просто сказала ей, что мы попробуем помочь, – еще раз повторила Дини.
Звон шпаг эхом отдавался в огромном фехтовальном зале. В дальнем углу от Дини находился молодой Суррей, который посылал в ее сторону пламенные взгляды сквозь забрало специального тренировочного шлема. Его отец самым настоятельным образом требовал – к большому неудовольствию сына, – чтобы тот всегда надевал защитное снаряжение. Пока что никто из известных фехтовальщиков не торопился вступать с ним в бой, что еще больше распаляло его гнев.
– Если дождь завтра прекратится, мы должны попробовать уйти, – закончил Кит примирительным тоном.
– Нет, Кит. Я в самом деле хочу остаться и помочь – и теперь больше, чем когда-либо.
– Разве ты не понимаешь? У нас нет выбора.
Он с шумом втянул в себя воздух и оглядел помещение. В зал только что впустили дам – отличная возможность для молодых придворных продемонстрировать свое фехтовальное мастерство перед восхищенными женскими взорами. Большинство фехтовальщиков – тоже к удовольствию дам – были одеты лишь в батистовые или полотняные рубашки.
Дини, озабоченная мыслями о принцессе, не могла тем не менее не признать, насколько Кит превосходил всех прочих мужчин. Некоторые из придворных были весьма привлекательны внешне, некоторые хорошо развиты физически, но герцог Гамильтон – разрумянившийся от упражнений, стройный и сильный – казался ей прекраснейшим во всем свете рыцарем.
– Ну прошу тебя, Кит, прочти это письмо. Оно разрывает мне сердце.
– Твоя забота о ближнем достойна восхищения, любовь моя. – Кит стряхнул капельки пота со лба. – Но советую тебе приберечь самую малость для нас двоих. Как ты не понимаешь, что даже простая беседа между нами привлекает пристальное внимание очень многих людей? Мы обязаны совершить еще одну попытку. Завтра мы уйдем отсюда, и тогда все эти интрижки покажутся нам дурным сном.
Он развернулся на каблуках и двинулся к стене, где висело оружие, на ходу приветствуя Дам. Добравшись до оружейного стенда, Гамильтон повесил шпагу на крюк и направился к выходу. Дини двинулась за ним, сложив на груди руки и изо всех сил сдерживая гнев.
– Что ж, можешь мне не помогать. Я отлично справлюсь сама, – зашипела она ему прямо в ухо. Кит на мгновение замедлил шаг – настолько он был поражен неприкрытой злобой, звучавшей в ее голосе. Между тем она продолжала: – Ты представления не имеешь, как чувствует себя человек, от которого отказался отец. Откуда тебе это знать? Ведь ты был богатеньким мальчиком из респектабельного семейства!
– Моего отца убили на войне, когда я был ребенком.
– Наверное, это в самом деле ужасно. Но он по крайней мере не бросил тебя, не заставил денно и нощно гадать, а нет ли в этом твоей вины? – На глазах Дини выступили слезы, но она не умолкала: – И вот что я тебе скажу еще: и у меня, и у тебя остались матери, а у тебя еще и сестра. А кто есть у Елизаветы? Она абсолютно одинока. Оттого и пишет незнакомой женщине и просит ее удочерить. Ох, Кит, до чего несчастна эта девочка!
– А может быть, с несчастной девочкой из рода Тюдоров следует обращаться именно таким образом? Тогда она, возможно, не будет резвым и веселым ребенком, зато со временем превратится в великую королеву, ту самую, которая накопит достаточно сил, чтобы противостоять испанцам. Оставь ее в покое, Дини.
– Итак, она будет великой королевой, – произнесла Дини с сарказмом в голосе. – Но может быть, она стала бы еще более великой, если бы на ее долю пришлось счастливое детство?
– А может быть, ее величие – именно следствие тяжелого детства?
Они так увлеклись беседой, что не заметили, как придворные затихли и стали вслушиваться в их разговор, тщетно пытаясь понять его смысл. Зато все очень хорошо поняли другое – между герцогом Гамильтоном и его кузиной происходит весьма страстное объяснение.
– Все-таки я бы предпочла оказать ребенку помощь, – резко бросила Дини. Потом она глубоко вздохнула, стараясь успокоить разгулявшиеся нервы. – Давай поможем ей, Кит, пожалуйста.
– Дини. – Голос Кита звучал строго, даже сурово. – Любовь моя, – прибавил он через секунду, уже мягче. – Помощь Елизавете не избавит тебя от кошмаров собственного детства.
Дини смотрела перед собой, не замечая происходящего вокруг.
– Не знаю, что сказать тебе, Кит. Уж больно меня тронуло письмецо Елизаветы. Возможно…
– Возможно что, Дини?
– Возможно, мне уже пора завести собственного ребенка, – закончила она шепотом. – Нашего с тобой ребенка, который не будет задавать себе вопрос: где его родители? Или гадать, любят они его или нет. У меня в жизни все было наоборот.
Он молча отер ладонью слезы с ее щек. Ему хотелось прижать девушку к груди, но он знал, что и без того их темпераментная беседа уже сделалась достоянием дворцовых сплетников.
– Если все пройдет удачно в лабиринте, то такая возможность нам представится. Но только в этом случае. Иначе наше время может не наступить никогда.
– А что будет, Кит, если в лабиринте с нами что-нибудь случится? Если нам придется расстаться или кого-нибудь из нас убьют? Мы оба прекрасно понимаем, что такое возможно. Но если мы все преодолеем, что мы оставим после себя? Рецепт для приготовления пончиков? Длинный список побед в состязаниях на копьях? Не так уж много, согласись. Зато если мы дадим немного счастья будущей королеве – это уже будет серьезный вклад, не знаю только, в прошлое или в будущее. Кроме того, разве плохо помочь доброй и щедрой женщине, которая чувствует себя здесь не на месте – точно так же, как мы? Впрочем, не столь уж важно, что конкретно мы сделаем. Важно, чтобы в нашем деянии заключался смысл.
Когда она завершила свой монолог, то на протяжении целой минуты они слышали только звяканье фехтовальных рапир да голоса шушукавшихся придворных. Наконец на губах Кита появилась не слишком веселая улыбка.
– Хорошо, Дини, – с неохотой согласился он. – Давай подпишем договор. Если завтра будет идти дождь или небо покроют облака, мы вместе придумаем что-нибудь, чтобы помочь маленькой Елизавете и королеве. Но если будет светить солнце, мы приложим все усилия, чтобы отсюда выбраться.
Она стерла слезы и с облегчением улыбнулась, не переставая молить Бога о ниспослании дождя.
Ни Кит, ни Дини не заметили, как на лице Генри Говарда, графа Суррея, появилась и застыла, словно приклеенная, широкая самодовольная ухмылка.
Глава 14
В Хемптон-Корте определенно заваривалась какая-то каша. Группки возбужденных придворных слонялись по залам и коридорам замка, переговариваясь вполголоса. Даже церемонные утренние приветствия потеряли былую актуальность – дамы и кавалеры здоровались небрежно и снова разбегались по коридорам и комнатам – шептаться. Понаблюдав за всем этим, Дини, естественно, решила, что Кромвель дал ход разводным бумагам.
К десяти утра на безоблачном небе вовсю сияло солнце. В такую погоду люди обычно проводили время на природе – но только не сегодня. Никто из придворных не покидал дворца, боясь пропустить последнюю сплетню.
Атмосфера надвигающегося скандала проникла даже в покои королевы, где Дини и другие придворные дамы вели бесконечные разговоры о новых модах. Казалось, одна лишь Кэтрин Говард отдавалась этому бесхитростному занятию всей душой – прочие же словно коротали время в ожидании того, как будут разворачиваться события.
Кэтрин описывала новинку дамского гардероба, завезенную из Франции.
– Высокий воротник, – с воодушевлением повествовала она, – чрезвычайно удобен. Он придает стройность любой фигуре, даже полноватой. – Потом она замолчала и обвела взглядом кружок слушательниц. – Тем не менее необходима осторожность.
Все пять дамских головок, включая королевскую, вытянулись на белоснежных шейках и затрепетали, словно усики сложной антенны, опасаясь пропустить что-нибудь чрезвычайно важное. Иглы для вышивания, сжатые нежными пальцами, застыли в воздухе. Все ждали, когда заговорит Кэтрин.
– Почему? – не без внутренней дрожи вопросила королева.
– Потому, – начала Кэтрин – что…
Дини замерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40