– Добавим к этому нежелание обвиняемой помочь мне в расследовании, что демонстрирует шаткость ее моральных устоев, – продолжал Драммонд. – Она отказывается выдать сообщников, хотя я ей сказал, что если она это сделает, то судья будет к ней более снисходителен. Мы, конечно, получили от мистера Инграма описание, из которого явствует, что и другие участники нападения были вашими подопечными, но было бы полезно, если бы девочка это подтвердила.
Женевьева недоверчиво взглянула на констебля:
– Вы хотите, чтобы Шарлотта обвиняла своих братьев и сестер?
Драммонд презрительно фыркнул, как бы давая понять, что называть этих детей «братьями и сестрами» просто нелепо.
– Я говорю, что если бы девочка продемонстрировала хоть немного раскаяния и помогла бы мне, то я был бы более склонен верить в ее невиновность. Но увы, я прихожу к заключению, что все участники этого дела заслуживают длительных сроков заключения. Хотя я решил не возбуждать дело против остальных преступников, эта девочка должна стать для них примером. Общество обязано позаботиться о том, чтобы опасные преступники понесли заслуженное наказание и оказались за решеткой.
– Мы говорим об одиннадцатилетнем ребенке! – возмутилась Женевьева. – Едва ли ее можно считать опасным преступником.
– Ошибаетесь, – возразил констебль. – Мы говорим о молодой женщине с преступным прошлым, о той, которая вновь нарушила закон, хотя вы, взяв преступницу к себе домой, пытались ее перевоспитать. Как я уже говорил, миссис Блейк, это у них в крови и передается из поколения в поколение. И к сожалению, все живущие у вас дети таковы. С ними нужна строгость, иначе из-за них будут страдать невинные люди, что и произошло сегодня.
– Констебль Драммонд, я не отрицаю: дети поступили плохо, – согласилась Женевьева. – Но поверьте, они это сделали не из жадности или врожденной склонности к воровству. Просто они хотели помочь мне…
– Все это решит суд, – перебил Драммонд.
Женевьева сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Потом вновь заговорила:
– Констебль Драммонд, неужели вы всерьез полагаете, что если посадить одиннадцатилетнюю девочку в тюрьму, то из этого получится что-то хорошее?
– Увы, миссис Блейк, ничего другого мы сделать не можем. – Комендант Томсон попытался придать своим словам оттенок сожаления. – Если бы это был ее первый проступок, мы могли бы проявить снисхождение. Но за девочкой числятся и другие преступления, которые и привели ее в мою тюрьму в первый раз.
– Воровал ее отец, – возразила Женевьева; она уже начинала терять терпение. – Он заставлял Шарлотту показывать искалеченную ногу, чтобы отвлекать толпу, пока сам шарил по карманам. Отец же ее и искалечил, когда был пьян.
– Да, конечно, у нее бывали трудные времена, – кивнул Томсон. – Но вы должны понимать: одним из пунктов нашего соглашения являлось условие, согласно которому отданные под вашу опеку дети больше не будут нарушать закон, в противном случае вы теряете право на опеку, а дети понесут наказание в полном объеме приговора. Только настаивая на таких условиях, я могу дать суду и жителям Инверари некоторую уверенность в том, что эти дети больше не будут представлять угрозу для общества. К сожалению, девочка снова преступила закон, и, следовательно, наше с вами соглашение обязывает меня освободить вас от опеки и направить дело в суд. Боюсь, с этим ничего нельзя поделать. – Комендант посмотрел на Женевьеву так, словно очень ей сочувствовал. – Если же мы проигнорируем этот случай, люди могут потребовать, чтобы все дети, находящиеся сейчас под вашей крышей, были немедленно возвращены в тюрьму. Я уверен, что лорд и леди Страдерс непременно этого потребуют.
«А ведь он прав», – подумала Женевьева в отчаянии.
– Заседание суда состоится через три дня, – продолжал Томсон. – До этого вы можете ходатайствовать о деле этой девицы. Можете обратиться к самому судье с просьбой о снисхождении.
Три дня. Для ребенка, сидящего в тюрьме, это целая вечность. И все же Женевьева решила, что попытается вызвать у мистера Инграма и супругов Страдерс сочувствие к Шарлотте, чтобы те дали показания в ее пользу. А уж если жертвы проявят сострадание, то и судья не откажет.
Женевьева медленно поднялась на ноги.
– Я хотела бы ее повидать, если вы не возражаете. Я недолго.
– Пожалуйста, – кивнул комендант. Он поднялся с кресла. – Я сам вас провожу, миссис Блейк.
Свет, падавший из маленького зарешеченного окошка, прочертил свинцовые полоски на холодном полу камеры. Шарлотта сидела на койке, прислонившись к стене и положив больную ногу на перевернутый ночной горшок. Она была в плаще и в шляпке, на плечах же – два старых одеяла, выданных женой начальника тюрьмы, но все равно девочка мерзла, так как в камере было ужасно холодно. Она понимала, что надо бы походить немного, чтобы согреться, но нога болела, и Шарлотта опасалась, что сейчас не сможет ходить. Нога всегда начинала болеть от холода и сырости, а также по утрам, когда она только просыпалась. И еще иногда болела ночью, если накануне приходилось много ходить.
Она не помнила то время, когда нога у нее не болела, хотя такое время наверняка когда-то было, ведь родилась она без увечья. Теперь Шарлотта уже не помнила, где и при каких обстоятельствах сломала ногу, и была этому бесконечно рада. «Как хорошо, что я тогда была совсем маленькой и сейчас уже ничего не помню», – думала девочка. Впрочем, кое-что она все-таки помнила, пусть и смутно. Помнила, как жестоко избивал ее отец и как утром, просыпаясь, она в страхе ожидала новых избиений.
– Перестань пялиться на меня, шлюхино отродье! Не то я вырежу у тебя сердце и раздавлю в кулаке!
Шарлотта с беспокойством взглянула на женщину, сидевшую с ней в одной камере.
Маргарет Макдуффи, крепкая и невысокая, лет сорока, смотрела на нее из-под грязного коричневого шарфа, обмотанного вокруг головы. У Маргарет был огромный бесформенный нос, нависавший над верхней губой; по словам этой женщины, муж постоянно ее избивал, а нос ломал столько раз, что она и не упомнит. Шарлотта искренне ей сочувствовала, так как прекрасно знала, каково это – находиться во власти пьяницы, который то и дело размахивает кулаками.
Она попыталась представить, какой Маргарет была до того, как муж стал над ней издеваться. Конечно, она не всегда была такой же сумасшедшей, как сейчас, иначе муж на ней не женился бы. Может, Маргарет даже была красивой, хотя трудно было такое представить. Разумеется, Шарлотта понимала: большинство браков основано отнюдь не на романтической любви, как это расписывала Аннабелл, рассказывая, что ее мать была артисткой, а отец – шотландским дворянином. Но Шарлотте все же казалось, что люди в любом случае должны хотя бы нравиться друг другу, даже если поженились без любви. Дункан Макдуффи сильно пил и почти каждый день бил жену, и в одно прекрасное утро Маргарет решила, что больше не будет терпеть такое обращение. Она встала, когда муж еще спал, умылась, развела огонь и поставила чайник. Потом вернулась в спальню, перерезала мужу горло его же бритвой, оттащила в сарай и отдала на корм свиньям. Замыв кровь, она пошла на кухню, с удовольствием выпила чаю, а также съела вареное яйцо и два куска хлеба с клубничным вареньем. Шарлотте она сказала, что такой конец вполне подходил ее мужу, потому что он всю жизнь был свиньей и не заслуживал того, чтобы из-за него пропускать завтрак.
К сожалению, ей не удалось убедить суд в своей правоте. Однако суд по мудрости своей понял, что с Маргарет что-то не так – например, она заплакала, рассказывая, как одна из бедных свинок умерла, подавившись слишком жилистым мясом мужа. В результате суд признал ее невменяемой. В тюрьме Инверари Маргарет просидела два года, и, судя по всему, ей предстояло провести за решеткой еще долгие годы – у нее был отменный аппетит и крепкое здоровье.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – прошипела Маргарет, с подозрением глядя на Шарлотту. – Собираешься забрать мою порцию, когда придет надзиратель. Но я не отдам, слышишь? Когда я отсюда выйду, мне надо будет в одиночку управляться на ферме, и я должна хорошо питаться. Меня ждут свинки, – добавила она с блаженной улыбкой.
Девочка молча опустила голову, чтобы не смотреть на Маргарет. Шарлотта уже заметила, что эта женщина еще больше распалялась, если на нее обращали внимание или спорили с ней.
В коридоре послышались шаги и загремели тяжелые ключи. Потом дверь скрипнула и отворилась.
– Женевьева! – Шарлотта поспешила подняться с койки.
Женевьева же, подбежав к дрожавшей от холода девочке, крепко обняла ее.
– Ах, моя милая… – Она поцеловала Шарлотту в макушку и прижалась щекой к волосам девочки. – Ну как ты?
– Со мной ничего страшного. Значит, мы можем отсюда уйти?
Как хотелось бы Женевьеве сказать: «Да, конечно, дорогая». Ах, как ей хотелось увести Шарлотту из темной холодной камеры, подальше от странной женщины, сидевшей в дальнем углу. Она хотела пройти с девочкой мимо отвратительного надзирателя Симса и мимо коменданта Томсона. Хотела побыстрее забрать Шарлотту домой, отмыть ее в ванне от тюремной грязи, затем уложить в постель и поставить рядом с ней поднос с едой. А завтра утром малышка повалялась бы в постели подольше, затем пришла бы в гостиную, где у камина ее уже ждала бы вся семья, и рассказала бы о выпавших на ее долю испытаниях. А потом все стали бы Шарлотту обнимать и хвалить за то, что она такая сильная и храбрая и все выдержала.
Но увы, пока что Женевьева не могла забрать девочку домой. Значит, следовало что-то придумать, как-то успокоить малышку.
– Ну, я оставлю вас одних. – Томсон поставил свечу на лавку. Пригладив седую бороду, он добавил: – Миссис Блейк, вы можете оставаться, сколько захотите. А когда решите уйти, позовите Симса.
Коротко кивнув, комендант вышел из камеры и захлопнул за собой дверь.
– Где мой ужин?! – завопила Маргарет. Подбежав к двери, она стала молотить в нее кулаками. – Отдай мою кашу! Ты не украдешь ее у меня, жадный сукин сын! Я ее получу, даже если мне придется тебя убить, слышишь?! Меня ждут свинки, Симс! Немедленно принеси мне ужин!
Шарлотта покосилась на Маргарет и еще крепче прижалась к Женевьеве.
– Давай сядем. – Женевьева подвела девочку к койке и усадила ее. Поцеловав Шарлотту в лоб, она с улыбкой сказала: – Ну вот, так-то лучше.
– Так-то лучше, так-то лучше, – захихикала Маргарет, возвращаясь в свой угол.
– Значит, я не пойду домой? – спросила Шарлотта.
Сердце Женевьевы болезненно сжалось.
– Пока нет, моя милая. Боюсь, тебе придется побыть здесь еще несколько дней. Но я буду приходить так часто, как смогу, и мы найдем способ сделать так, чтобы время бежало быстрее. Нужно ждать следующего заседания суда. Тогда мы сможем поговорить с судьей, и он поймет, что произошло ужасное недоразумение. Поймет, что ты очень сожалеешь о том, что случилось у мистера Инграма. После этого я смогу отвести тебя домой, и все будет хорошо.
– Я тоже пойду домой, – заявила Маргарет. – Непременно пойду, потому что меня ждут мои свиньи.
Шарлотта тихонько вздохнула.
– Мне однажды уже приходилось стоять перед судьей Троттером, и он приговорил меня к исправительной тюрьме.
– Просто он думал, что тебе некуда пойти, – сказала Женевьева. – Я ему объясню, что ты живешь со мной, и он, конечно же, поймет, что для всех будет лучше, если ты пойдешь домой.
– Пойдешь домой, пойдешь домой, пойдешь домой… – пробормотала Маргарет и разразилась хохотом.
Женевьева покрепче прижала к себе девочку.
– Еще я поговорю с мистером Инграмом. Может, мне удастся уговорить его, чтобы он на суде проявил к тебе снисходительность.
– Едва ли он захочет сказать обо мне что-то хорошее, – возразила Шарлотта. – Когда Аннабелл обрушила ему на голову картину, он прямо-таки с ума сошел. Чтобы он ее не схватил, нам с Грейс пришлось накинуть ему на голову скатерть, и тогда он еще больше разозлился.
– Когда он успокоится и обдумает ситуацию, он, возможно, посмотрит на дело по-другому, – сказала Женевьева. – Но в любом случае тебе не надо беспокоиться. Я хочу, чтобы ты ела, старалась согреться и думала о том, что через несколько дней все будет хорошо. Завтра я принесу тебе книги и еду и побуду у тебя подольше.
Шарлотта взглянула на Женевьеву с беспокойством:
– А вы пока не уходите?
– Нет еще, – улыбнулась Женевьева. – Пробуду здесь столько, сколько ты захочешь.
Шарлотта потом спросила:
– Как там дома?
– Все хорошо. Конечно, все очень за тебя переживают. Твои братья и сестры ворвались в дом, как стадо диких слонов, и нанесли кучу снега и грязи на только что вымытый пол.
Шарлотта едва заметно улыбнулась:
– Должно быть, Дорин расстроилась.
– Она куда больше расстроилась из-за того, что тебя арестовали. А бедный Джек просто в отчаянии. Он хотел прийти сюда и предложить коменданту Томсону себя в обмен на твое освобождение. Оливеру пришлось крепко держать его, чтобы он не пошел со мной.
– Ой, не разрешайте ему приходить сюда! – воскликнула Шарлотта. – Я знаю, он думает, что ему тут будет легче, чем мне. Но Джек наверняка начнет злить надзирателя и начальника, и они его высекут. Меня по крайней мере не секут.
Женевьева с удивлением посмотрела на девочку. Когда же между Шарлоттой и Джеком возникла такая… привязанность? И почему она, Женевьева, этого не заметила? А Шарлотта ведь всегда с настороженностью относилась к новым знакомым. Джек же – подозрительный и дерзкий мальчишка, который, кажется, ни к кому никогда не испытывал теплых чувств. И каждый из них хотел пожертвовать собой ради другого…
– Не бойся, я не отпущу его сюда, – сказала Женевьева. – Я обязательно объясню ему, что он не сможет тебе помочь, потому что констебль Драммонд арестует его, а тебя все равно выпустит не сразу, и тогда мне придется тревожиться за вас обоих.
Девочка снова вздохнула.
– Ах, Женевьева, мне очень жаль, что так получилось. Просто Саймон подслушал, как вы говорили о том, что банк собирается отобрать у нас дом. Мы боялись, что после этого нас всех отправят в приют. И тогда мы подумали: надо раздобыть столько денег, чтобы можно было заплатить банку.
– Шарлотта, не думай об этом, – сказала Женевьева. – Поверь, я найду способ расплатиться с банком. И никто у меня вас не отберет. Поняла?
Девочка кивнула.
– Вот и хорошо, моя милая. А теперь ложись и постарайся заснуть.
Она помогла Шарлотте лечь поудобнее и, накрыв ее одеялом, стала тихо напевать колыбельную, поглаживая девочку по плечу.
– Спой мне! – крикнула Маргарет из своего угла. – Спой, спой, спой!
– Если хочешь, чтобы я тебе спела, ложись на кровать и обещай, что не будешь кричать и пугать Шарлотту.
Маргарет послушно забралась на кровать и закрыла глаза.
– Пой, пой, пой…
Продолжая поглаживать Шарлотту, Женевьева снова запела. Она пела до тех пор, пока обе узницы не погрузились в благословенную дремоту.
Хейдон метался по гостиной, как зверь в клетке.
Не надо было отпускать Женевьеву одну. Идти одной слишком опасно, и даже угроза разоблачения и водворения в тюрьму была не так страшна для него, как это проклятое ожидание. Прошло уже много часов, и за окном стемнело, а сам он дошел до такого состояния, что готов был отправиться на поиски.
Женевьева не вернулась сразу же вместе с Шарлоттой, и это могло означать только одно: мерзавец Драммонд отказался отпустить девочку. Хейдон вполне мог представить, в какой ужас пришла Женевьева, узнав, что малышку задержат в этой гнусной тюрьме. Наверное, она решила остаться вместе с Шарлоттой, чтобы девочке было не так страшно. Не исключено, что она останется на всю ночь или пока комендант Томсон не вытащит ее из камеры силком. Да, конечно же, она осталась. Женевьева Макфейл не из тех женщин, которые отходят в сторону, когда ребенок оказался в беде. Потребность помогать другим – эта ее черта вызывала искреннее уважение и восхищение. Увы, сам он поступил иначе, когда нужно было позаботиться об Эммалине.
Выругавшись сквозь зубы, Хейдон допил виски. Слава Богу, Оливер держал у себя бутылку «для медицинских целей». Увидев, как Хейдон мечется по комнате, старик предложил ему «хлебнуть немного, чтобы успокоиться». Хейдон выпил добрую половину бутылки, но успокоения не нашел. Напротив, его все больше одолевала потребность действовать. «Уж если она решила провести ночь в тюрьме, могла бы прислать записку, чтобы я так не беспокоился, – думал Хейдон. – А может, она вовсе не осталась в тюрьме? Ведь уже стемнело, и в такое время на улице полно негодяев. Женевьева должна была вернуться домой несколько часов назад, и, значит… Возможно, на нее напали или похитили».
Резко развернувшись, Хейдон вышел из комнаты и направился к парадной двери. Он решил отправиться на поиски. Но не успел он подойти, как в замке звякнул ключ, и тут же дверь отворилась. Хейдон вздохнул с облегчением – перед ним стояла Женевьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28