К счастью, принцесса Хедвига взяла на себя обязанности церемониймейстера и принялась знакомить присутствующих между собой, а Джини тем временем разглядывала сестру, с которой не виделась четыре года.
Лоррейн всегда была красой семейства, любимицей родителей. Она была старше Джини на пять лет. Золотые волосы, голубые глаза, фарфоровый цвет лица и стройная фигура приносили ей пальму первенства на всех деревенских ассамблеях. Теперь, накануне тридцатилетия, красота Лоррейн померкла. Золотые волосы стали тускло-белокурыми, голубые глаза казались выцветшими и усталыми. Щеки ввалились, возле глаз и у рта появились морщинки, гибкая фигура превратилась в сухопарую и угловатую, что особенно бросалось в глаза рядом с цветущими, полнотелыми австриячками. И она старалась не встречаться взглядом с младшей сестрой.
Джини повернула голову к Роджеру. Она его почти не знала. Хоупвеллы и Маклины были соседями в Дерби, но разница в возрасте, годы в школе и жизни Роджера в Лондоне сделали то, что они были едва знакомы. В наружности Элгина было немало общего со старшим братом: рыжеватые волосы, карие глаза, широкий нос. Но Роджер – лорд Кормак, как теперь его следовало именовать, – не отличался мальчишеской живостью Элгина, его улыбчивостью, не было у него и россыпи веснушек, как на пухлых щеках у младшего брата. Он выглядел старше Ардета и с подчеркнутым достоинством нес на своих плечах титул барона. Это прямо-таки бросалось в глаза.
Представления были закончены, и теперь все уставились на Джини с таким выражением, словно бы настала ее очередь сказать свое слово. В голове у нее было пусто. Неужели от нее ждут, что она радостно поприветствует женщину, которая сделала ее жизнь несчастной? Женщину, которая не отвечала на ее полные отчаяния письма? Или предполагают, что она спросит о родителях, которые отказались от нее и вычеркнули ее имя из семейной Библии?
– Где же вы были до сих пор? – произнесла она первое, что пришло на ум.
Лоррейн ответила с усмешкой:
– Да как тебе сказать? По большей части в Лондоне. На Гросвенор-сквер, ты же знаешь.
– Нет, я имею в виду сегодняшний вечер. Вы его провели здесь?
– Здесь, на ассамблее? Да, но не участвовали в церемонии личного представления регенту.
В голосе Лоррейн младшая сестра ощутила горечь, несомненно, вызванную тем, что титул ее мужа, всего лишь барона, не давал возможности попасть в число избранных гостей. И разумеется, ее мучило то, что Джини была удостоена такой чести.
– Такая толпа, что никого не найдешь, – продолжала Лоррейн все с той же деланной улыбкой.
Такая толпа, что не найти собственную сестру, о которой все только и говорят? Такая густая, что не разглядеть нового графа и его скандальную новобрачную, да еще при том, что эта новоиспеченная графиня садит в полном одиночестве, всеми обегаемая, в кресле на совершенно свободном от других гостей месте?
– Я тоже тебя не заметила, – сказала Джини, – но не ожидала, что ты здесь будешь.
Джини сделала шаг назад и не то чтобы уж так нечаянно наступила на ногу Ардету. Она знала, что у него был список гостей. Почему же он не предостерег ее? Не предупредил о возможной встрече с Лоррейн и ее мужем?
Ардет ругнулся себе под нос, однако сохранял улыбку на физиономии. Джини понимала, что он окажет ей поддержку в любом случае, однако понимала и то, что он не хочет никаких сцен, особенно после того, как столько потрудился над тем, чтобы светское общество приняло его графиню. Именно поэтому, хоть и к сожалению, она понимала также, что не может швырнуть стаканчик с пуншем в лицо сестре и послать ее к дьяволу, добавив, что она, Джини, уже не та наивная девочка, которую Лоррейн может использовать в своих целях.
Вместо этого она продолжала:
– Ну что ж, мне приятно увидеть тебя снова. Думаю, мы еще встретимся по тому или иному поводу. Передай мои добрые пожелания твоей семье.
Она повернулась к Ардету, готовая уйти одна, если он за ней не последует.
Одна из принцесс преградила ей дорогу.
– Если стал возможным мир между всеми странами, моя дорогая, то и вы с сестрой тем более можете помириться. Найдите какое-нибудь местечко, где вы могли бы поговорить.
Джини не склонна была слушать наставления. Сестры из Цифтцвайга могли обладать коронами, но они не были ни ее повелительницами, ни ее воспитательницами. Они были иностранками, толстыми, назойливыми и суетными.
Но Лоррейн сказала:
– Согласна.
Ардет наклонился и прошептал Джини на ухо:
– Только сегодня вечером есть у вас шанс предоставить мне возможность спалить ей ресницы, но лучше проделать это наедине.
Джини улыбнулась и кивнула. Сэр Кельвин проводил их в маленькую комнатку в личных покоях принца. В комнате было множество китайских изделий – лакированных шкатулок, статуэток из нефрита, прекрасных ваз. Джини сжимала в руке стаканчик с остатками пунша: не дай Бог, возникнет искушение что-нибудь разбить, так пусть это будет стаканчик, а не какой-нибудь драгоценный предмет из коллекции принца.
Джини старалась держаться подальше от сестры. Но сэр Кельвин велел лакею принести чай для дам и графинчики для джентльменов, которые присматривались друг к другу с опаской, словно не знакомые между собой собаки. Джини нравилось не только то, что Ардет был готов в любую минуту защитить ее, но и то, что Роджер точно так же относится к своей жене. После того как она вышла замуж за Элгина, она научилась ценить в мужчинах подобное качество. Дело не в том, что она нуждается в защите, твердила она себе. Постоять за себя она и сама сумеет. И как только слуги удалились, Джини взяла стул и отодвинула его подальше от камина, в котором весело потрескивали горящие дрова. Жестом предложила Лоррейн занять место напротив себя, как бы предлагая начать разговор, если та желает, но на самом деле заговорила первой.
– Почему ты не подошла ко мне, раньше? – задала она вопрос еще до того, как Лоррейн уселась.
Лоррейн расправила юбки, потом посмотрела на вырезанную из слоновой кости фигурку лошади, что стояла на маленьком столике поблизости.
– Моего сына эта лошадка привела бы в восторг. Он еще слишком мал для таких дорогих игрушек, но очень любит лошадей.
Джини откашлялась.
– Тебе, наверно, стоит выпить чашечку чая, чтобы смягчить горло. В этом бальном зале, честное слово, надо было кричать во все горло, чтобы тебя услышали.
Лоррейн собиралась встать, чтобы взять с подноса чашку, но Джини движением руки удержала ее и сказала:
– Горло у меня в порядке, и в стаканчике осталось немного пунша, так что не хлопочи. Я просто хочу узнать, почему ты не подошла ко мне раньше.
Лоррейн погладила лошадку из слоновой кости и ответила:
– Я просто боялась, если тебе хочется знать. Господи, неужели кто-нибудь видел, как он играет с огнем?
– Ты боялась моего мужа?
– Ардета? – Лоррейн явно смутилась. – Разве он так опасен? Мне он показался настоящими джентльменом.
– Разумеется. Он и есть джентльмен. Я неправильно задала вопрос. В таком случае чего же ты боялась?
Лоррейн пожала плечами.
– Боялась, что если я присоединюсь к тебе, то меня мазнут той же, испачканной в дегте кистью, что и тебя.
– Разве твое положение в обществе настолько ненадежно, что ему может повредить твоя родная сестра? Какие недостойные поступки ты могла совершить в последнее время? Ты лгала? Сплетничала? Флиртовала?
– Ничего подобного, клянусь тебе. Я уважаемая женщина, и я мать.
– И тем не менее ты боялась, что тебя увидят рядом со мной?
– Ну хорошо. Раз ты настаиваешь, то я боялась того, что ты можешь мне сказать. И что ты можешь сказать Роджеру.
– О чем?
– Тебе не кажется, что ты чересчур усложняешь дело, маленькая сестренка?
– Я уже больше не маленькая, – возразила Джини.
– Да, не маленькая, – согласилась Лоррейн, взглянув на рубин на шее у Джини, на ее усыпанную бриллиантами диадему и на платье, которое стоило целого состояния. – Ты стала красавицей, ты графиня. И потому должна признать, что все изменилось к лучшему.
Джини поставила стаканчик с пуншем на столик, но так, чтобы при желании до него легко было бы дотянуться.
– К лучшему? Сказать бы это Элгину. Но он мертв. И он не простил меня.
– Почему? Ведь это меня он должен был ненавидеть.
– Он любил тебя и слышать не хотел о твоем предательстве. Никто не поверил, что это ты отправила меня в сад, набросив мне на плечи свою шаль. Никто не поверил, что это ты предложила нашим родителям пойти и поискать нас и что я оказалась в объятиях Элгина против собственной воли, ведь он принял меня за тебя. Ты ничего не сделала, чтобы спасти мою репутацию и предотвратить этот мой несчастный брак. Ничего, Лоррейн. Ты не сказала ни слова в мою защиту.
– Теперь пришло время сказать, что я об этом горько сожалею.
– Да, теперь, когда я принята в высшее общество, ты боишься, что я могу помешать тебе, нанести тебе такой же силы удар, какой ты нанесла мне? Ты боишься влияния графини на мнение света?
Лоррейн покачала головой.
– Это все Роджер.
– Понимаю. Он так и не узнал, что это ты виновна в его беде, не так ли? Он не сообразил, что ты воспользовалась своим предательством по отношению к Элгину, подсунув ему меня, и проложила себе путь к другому, более выгодному союзу.
– Да, он ничего не узнал. И женился на мне из чувства порядочности.
– Его, а не твоей.
Лоррейн согласно кивнула.
– Я не могла признаться и разрушить все даже после того, как ты уехала.
– Но ведь ты прекрасно знала, что увидишь меня снова. Я вышла замуж за брата твоего собственного мужа. Мы могли бы приехать в Маклин-Мэнор и погостить там после окончания войны.
– Нет, даже леди Кормак сочла, что лучше вас не приглашать. Она думала…
– Я знаю, она думала, что я распутная девчонка, которая соблазнила Элгина. Но ведь Роджер мог захотеть повидаться с братом. А я могла в один прекрасный день все рассказать Роджеру.
– Я надеялась, что он тебе не поверит, если этот день когда-нибудь наступит.
– Выходит, что тебе так или иначе пришлось бы отлучить семью бедняги Элгина от его родных, чтобы твоя тайна не была раскрыта?
– Нет! – воскликнула Лоррейн так громко, что ее муж привстал было со стула, но Ардет положил ладонь ему на рукав, и Роджер подчинился. – Нет, – повторила Лоррейн, понизив голос, – нет, я вовсе не хотела, чтобы Элгин не вернулся с войны или вообще был разлучен со своими родителями. Просто так вышло, что одно привело к другому.
– И твоя ложь осталась неразоблаченной, – медленно проговорила Джини, подумав, что и она скрывает правду об Элгине ради того, чтобы Лоррейн верила, будто он погиб в сражении. А леди Кормак никогда и никому не расскажет о позорной смерти своего сына. Джини вздохнула и сказала, что она все понимает.
– Благодарю тебя. Видишь ли, у нас с Роджером удачный брак, но каждый раз, когда я вижу дочь герцога, которую прочили ему в жены, я начинаю гадать, не хотел ли мой супруг, чтобы все вышло иначе. Не могу понять, любит ли он меня на самом деле или просто слишком благороден, чтобы вести себя по-другому. Я не знаю, есть ли у него любовница, посещает ли он дома свиданий. Я этого никогда не узнаю, и это мучительно. Я расплачиваюсь за свои грехи, Джини, расплачиваюсь за них с первого дня моего замужества.
– Но не так, как я расплатилась за них, – сказала Джини, вспомнив страшные дни в Канаде и полные отчаяния месяцы в Португалии, а также то, как он говорил всем, что она его сестра, и проводил свободное время со своими приятелями-холостяками. – Нет, у меня все было иначе.
– Элгин стал для тебя недурной добычей. Он был бы вполне хорош и для меня.
– Недурной добычей? Ну, это не та форель, которая клюнула бы на мою удочку. Он любил тебя. И если бы не ваш заговор, он женился бы на тебе. Стал бы помогать отцу управляться с имением, а потом вступил бы во владение землей. Он никогда не хотел быть солдатом. Не хотел следовать за армией и оставаться без привычных удобств. И он не хотел меня!
Ардет, видимо, собирался вмешаться в разговор, но Джини отмахнулась от него.
– Зато Ардет хочет тебя, – усмехнулась Лоррейн.
– Ардет совсем особенный. Иногда я понять не могу, чего он на самом деле хочет.
– Фу, да стоит только посмотреть, как он следит за каждым твоим движением! Он только и мечтает о том, чтобы заняться с тобой любовью.
– Нет, он просто наблюдает за мной из чувства ответственности.
– В таком случае ты все тот же несмышленыш, если не видишь того, что вижу я.
Джини не приняла всерьез слов сестры. В самом деле, что Лоррейн может знать об Ардете? Разве ей может быть известно, что он намеревается исчезнуть через шесть месяцев – теперь уже через пять, – что он хочет истратить на благотворительность почти все свое состояние?
– Ну хорошо, скажи мне все-таки, почему ты согласилась поговорить со мной наедине?
– Чтобы упросить тебя ни о чем не рассказывать. Умолять тебя о прощении. Ведь я теперь другая, лучше, чем была.
– Теперь, когда получила то, чего добивалась.
– Ты стала красивой, Джини, однако время сделало тебя беспощадной.
– Не знаю, как насчет красоты. Но у меня нет причин быть озлобленной.
– Постарайся понять, прошу тебя. Я не просто хотела заполучить титул Роджера, мне нужна была его привязанность. Я никогда не смогу обрести его любовь. Я с этим смирилась. Но я люблю своего сына.
Джини не удержалась от вопросов:
– Сколько ему лет? Как его зовут?
– Моему Питеру около трех лет, и он для меня дороже самой жизни. У него шапка белокурых кудрей, как у меня в детстве, но глаза у него такие же зеленые, как твои, а нос как у Роджера. Он уже знает несколько букв и умеет считать до десяти. Плачет редко и никогда не устраивает истерик, как дети некоторых моих знакомых. Он просто ангел.
Это был родной племянник Джини.
– Хотелось бы как-нибудь познакомиться с этим совершенством, – сказала она. – Он сейчас в деревне?
– Нет, у него нелады со здоровьем, потому мы сейчас в городе. Здесь врачи гораздо опытнее, чем сельские костоправы. Но пока они не смогли вылечить мальчика от кашля.
– Очень жаль, – совершенно искренне произнесла Джини.
– Так ты прощаешь меня?
– Я… думаю, что должна простить, раз ты меня об этом просишь. И проповеди в церкви, и Библия на этом настаивают.
Джини решила, что Ардет будет с этим согласен. Он не раз говорил, что, не прощая чужие грехи, сам не получишь прощения. Как же она, Джини, может не простить кающуюся?
Лоррейн явно почувствовала облегчение. Но прежде чем поставить точку, Джини добавила:
– Я могу простить, Лоррейн, но я не могу забыть. И в этом все дело. Сомневаюсь, что буду доверять тебе в дальнейшем.
Лоррейн смахнула слезу.
– Клянусь, что никогда больше не причиню тебе боли. Я зажму рты сплетникам. Вот увидишь, репутация твоя будет восстановлена.
– Думаю, что это уже сделала леди Винросс.
– Но мы могли бы встречаться. Кататься в парке верхом или в экипаже, забронировать ложу в опере.
И то и другое было сейчас нужнее Лоррейн, чем Джини. Джини задумалась, сомневаясь в побуждениях Лоррейн и ее искренности.
– У меня сейчас больше приглашений, чем я могу принять, – не без удовольствия сказала она.
– В таком случае я упрошу папу признать тебя и твой брак и уговорю маму снова вписать твое имя в семейную Библию. Я скажу им, что ты ни в чем не виновата, что происшедшее было недоразумением. Они будут обязаны пригласить тебя домой во время твоего свадебного путешествия или на Рождество, и все соседи увидят, какой замечательной леди ты стала, графиня.
– Таким образом, они простят мне грех, которого я не совершала?
Джини всю жизнь страдала от недостатка родительской любви. Теперешнее их доброе отношение было бы приятным, но, пожалуй, слишком поздним. Никто из ее друзей в их небольшой общине за нее не вступился, и она обнаружила, что ее уже не волнует их благоприятное мнение. Она покачала головой.
– Что еще я могу сделать? – спросила Лоррейн.
– Познакомь меня с моим племянником. Думаю, это доброе начало.
Глава 13
– Верите ли вы в то, что люди меняются? – спросили Джини, когда они с Ардетом стояли возле Карлтои-Хауса и ждали, пока Кэмпбелл подаст карету. Ночь была теплая и ясная. По сравнению с переполненными, душными и насыщенными запахом духов и прочих благовоний апартаментами дворца здесь дышалось намного легче.
Ардет запрокинул голову и посмотрел на звезды.
– Я живу надеждой на это, – сказал он.
– Но может ли человек полностью измениться? Предположим, женщина оказалась весьма себялюбивой и, делая все, что захочется, испортила себе жизнь? В состоянии ли она внезапно встать на путь истинный, как вы считаете?
– Я слышал, что признание человеком собственных недостатков есть первый шаг к их искоренению. Если человек, будь то мужчина или женщина, сожалеет о совершенных им или ею в прошлом дурных поступках, это можно считать началом перемен к лучшему. Если таких сожалений нет, то и перемен ждать нечего, я в этом почти не сомневаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Лоррейн всегда была красой семейства, любимицей родителей. Она была старше Джини на пять лет. Золотые волосы, голубые глаза, фарфоровый цвет лица и стройная фигура приносили ей пальму первенства на всех деревенских ассамблеях. Теперь, накануне тридцатилетия, красота Лоррейн померкла. Золотые волосы стали тускло-белокурыми, голубые глаза казались выцветшими и усталыми. Щеки ввалились, возле глаз и у рта появились морщинки, гибкая фигура превратилась в сухопарую и угловатую, что особенно бросалось в глаза рядом с цветущими, полнотелыми австриячками. И она старалась не встречаться взглядом с младшей сестрой.
Джини повернула голову к Роджеру. Она его почти не знала. Хоупвеллы и Маклины были соседями в Дерби, но разница в возрасте, годы в школе и жизни Роджера в Лондоне сделали то, что они были едва знакомы. В наружности Элгина было немало общего со старшим братом: рыжеватые волосы, карие глаза, широкий нос. Но Роджер – лорд Кормак, как теперь его следовало именовать, – не отличался мальчишеской живостью Элгина, его улыбчивостью, не было у него и россыпи веснушек, как на пухлых щеках у младшего брата. Он выглядел старше Ардета и с подчеркнутым достоинством нес на своих плечах титул барона. Это прямо-таки бросалось в глаза.
Представления были закончены, и теперь все уставились на Джини с таким выражением, словно бы настала ее очередь сказать свое слово. В голове у нее было пусто. Неужели от нее ждут, что она радостно поприветствует женщину, которая сделала ее жизнь несчастной? Женщину, которая не отвечала на ее полные отчаяния письма? Или предполагают, что она спросит о родителях, которые отказались от нее и вычеркнули ее имя из семейной Библии?
– Где же вы были до сих пор? – произнесла она первое, что пришло на ум.
Лоррейн ответила с усмешкой:
– Да как тебе сказать? По большей части в Лондоне. На Гросвенор-сквер, ты же знаешь.
– Нет, я имею в виду сегодняшний вечер. Вы его провели здесь?
– Здесь, на ассамблее? Да, но не участвовали в церемонии личного представления регенту.
В голосе Лоррейн младшая сестра ощутила горечь, несомненно, вызванную тем, что титул ее мужа, всего лишь барона, не давал возможности попасть в число избранных гостей. И разумеется, ее мучило то, что Джини была удостоена такой чести.
– Такая толпа, что никого не найдешь, – продолжала Лоррейн все с той же деланной улыбкой.
Такая толпа, что не найти собственную сестру, о которой все только и говорят? Такая густая, что не разглядеть нового графа и его скандальную новобрачную, да еще при том, что эта новоиспеченная графиня садит в полном одиночестве, всеми обегаемая, в кресле на совершенно свободном от других гостей месте?
– Я тоже тебя не заметила, – сказала Джини, – но не ожидала, что ты здесь будешь.
Джини сделала шаг назад и не то чтобы уж так нечаянно наступила на ногу Ардету. Она знала, что у него был список гостей. Почему же он не предостерег ее? Не предупредил о возможной встрече с Лоррейн и ее мужем?
Ардет ругнулся себе под нос, однако сохранял улыбку на физиономии. Джини понимала, что он окажет ей поддержку в любом случае, однако понимала и то, что он не хочет никаких сцен, особенно после того, как столько потрудился над тем, чтобы светское общество приняло его графиню. Именно поэтому, хоть и к сожалению, она понимала также, что не может швырнуть стаканчик с пуншем в лицо сестре и послать ее к дьяволу, добавив, что она, Джини, уже не та наивная девочка, которую Лоррейн может использовать в своих целях.
Вместо этого она продолжала:
– Ну что ж, мне приятно увидеть тебя снова. Думаю, мы еще встретимся по тому или иному поводу. Передай мои добрые пожелания твоей семье.
Она повернулась к Ардету, готовая уйти одна, если он за ней не последует.
Одна из принцесс преградила ей дорогу.
– Если стал возможным мир между всеми странами, моя дорогая, то и вы с сестрой тем более можете помириться. Найдите какое-нибудь местечко, где вы могли бы поговорить.
Джини не склонна была слушать наставления. Сестры из Цифтцвайга могли обладать коронами, но они не были ни ее повелительницами, ни ее воспитательницами. Они были иностранками, толстыми, назойливыми и суетными.
Но Лоррейн сказала:
– Согласна.
Ардет наклонился и прошептал Джини на ухо:
– Только сегодня вечером есть у вас шанс предоставить мне возможность спалить ей ресницы, но лучше проделать это наедине.
Джини улыбнулась и кивнула. Сэр Кельвин проводил их в маленькую комнатку в личных покоях принца. В комнате было множество китайских изделий – лакированных шкатулок, статуэток из нефрита, прекрасных ваз. Джини сжимала в руке стаканчик с остатками пунша: не дай Бог, возникнет искушение что-нибудь разбить, так пусть это будет стаканчик, а не какой-нибудь драгоценный предмет из коллекции принца.
Джини старалась держаться подальше от сестры. Но сэр Кельвин велел лакею принести чай для дам и графинчики для джентльменов, которые присматривались друг к другу с опаской, словно не знакомые между собой собаки. Джини нравилось не только то, что Ардет был готов в любую минуту защитить ее, но и то, что Роджер точно так же относится к своей жене. После того как она вышла замуж за Элгина, она научилась ценить в мужчинах подобное качество. Дело не в том, что она нуждается в защите, твердила она себе. Постоять за себя она и сама сумеет. И как только слуги удалились, Джини взяла стул и отодвинула его подальше от камина, в котором весело потрескивали горящие дрова. Жестом предложила Лоррейн занять место напротив себя, как бы предлагая начать разговор, если та желает, но на самом деле заговорила первой.
– Почему ты не подошла ко мне, раньше? – задала она вопрос еще до того, как Лоррейн уселась.
Лоррейн расправила юбки, потом посмотрела на вырезанную из слоновой кости фигурку лошади, что стояла на маленьком столике поблизости.
– Моего сына эта лошадка привела бы в восторг. Он еще слишком мал для таких дорогих игрушек, но очень любит лошадей.
Джини откашлялась.
– Тебе, наверно, стоит выпить чашечку чая, чтобы смягчить горло. В этом бальном зале, честное слово, надо было кричать во все горло, чтобы тебя услышали.
Лоррейн собиралась встать, чтобы взять с подноса чашку, но Джини движением руки удержала ее и сказала:
– Горло у меня в порядке, и в стаканчике осталось немного пунша, так что не хлопочи. Я просто хочу узнать, почему ты не подошла ко мне раньше.
Лоррейн погладила лошадку из слоновой кости и ответила:
– Я просто боялась, если тебе хочется знать. Господи, неужели кто-нибудь видел, как он играет с огнем?
– Ты боялась моего мужа?
– Ардета? – Лоррейн явно смутилась. – Разве он так опасен? Мне он показался настоящими джентльменом.
– Разумеется. Он и есть джентльмен. Я неправильно задала вопрос. В таком случае чего же ты боялась?
Лоррейн пожала плечами.
– Боялась, что если я присоединюсь к тебе, то меня мазнут той же, испачканной в дегте кистью, что и тебя.
– Разве твое положение в обществе настолько ненадежно, что ему может повредить твоя родная сестра? Какие недостойные поступки ты могла совершить в последнее время? Ты лгала? Сплетничала? Флиртовала?
– Ничего подобного, клянусь тебе. Я уважаемая женщина, и я мать.
– И тем не менее ты боялась, что тебя увидят рядом со мной?
– Ну хорошо. Раз ты настаиваешь, то я боялась того, что ты можешь мне сказать. И что ты можешь сказать Роджеру.
– О чем?
– Тебе не кажется, что ты чересчур усложняешь дело, маленькая сестренка?
– Я уже больше не маленькая, – возразила Джини.
– Да, не маленькая, – согласилась Лоррейн, взглянув на рубин на шее у Джини, на ее усыпанную бриллиантами диадему и на платье, которое стоило целого состояния. – Ты стала красавицей, ты графиня. И потому должна признать, что все изменилось к лучшему.
Джини поставила стаканчик с пуншем на столик, но так, чтобы при желании до него легко было бы дотянуться.
– К лучшему? Сказать бы это Элгину. Но он мертв. И он не простил меня.
– Почему? Ведь это меня он должен был ненавидеть.
– Он любил тебя и слышать не хотел о твоем предательстве. Никто не поверил, что это ты отправила меня в сад, набросив мне на плечи свою шаль. Никто не поверил, что это ты предложила нашим родителям пойти и поискать нас и что я оказалась в объятиях Элгина против собственной воли, ведь он принял меня за тебя. Ты ничего не сделала, чтобы спасти мою репутацию и предотвратить этот мой несчастный брак. Ничего, Лоррейн. Ты не сказала ни слова в мою защиту.
– Теперь пришло время сказать, что я об этом горько сожалею.
– Да, теперь, когда я принята в высшее общество, ты боишься, что я могу помешать тебе, нанести тебе такой же силы удар, какой ты нанесла мне? Ты боишься влияния графини на мнение света?
Лоррейн покачала головой.
– Это все Роджер.
– Понимаю. Он так и не узнал, что это ты виновна в его беде, не так ли? Он не сообразил, что ты воспользовалась своим предательством по отношению к Элгину, подсунув ему меня, и проложила себе путь к другому, более выгодному союзу.
– Да, он ничего не узнал. И женился на мне из чувства порядочности.
– Его, а не твоей.
Лоррейн согласно кивнула.
– Я не могла признаться и разрушить все даже после того, как ты уехала.
– Но ведь ты прекрасно знала, что увидишь меня снова. Я вышла замуж за брата твоего собственного мужа. Мы могли бы приехать в Маклин-Мэнор и погостить там после окончания войны.
– Нет, даже леди Кормак сочла, что лучше вас не приглашать. Она думала…
– Я знаю, она думала, что я распутная девчонка, которая соблазнила Элгина. Но ведь Роджер мог захотеть повидаться с братом. А я могла в один прекрасный день все рассказать Роджеру.
– Я надеялась, что он тебе не поверит, если этот день когда-нибудь наступит.
– Выходит, что тебе так или иначе пришлось бы отлучить семью бедняги Элгина от его родных, чтобы твоя тайна не была раскрыта?
– Нет! – воскликнула Лоррейн так громко, что ее муж привстал было со стула, но Ардет положил ладонь ему на рукав, и Роджер подчинился. – Нет, – повторила Лоррейн, понизив голос, – нет, я вовсе не хотела, чтобы Элгин не вернулся с войны или вообще был разлучен со своими родителями. Просто так вышло, что одно привело к другому.
– И твоя ложь осталась неразоблаченной, – медленно проговорила Джини, подумав, что и она скрывает правду об Элгине ради того, чтобы Лоррейн верила, будто он погиб в сражении. А леди Кормак никогда и никому не расскажет о позорной смерти своего сына. Джини вздохнула и сказала, что она все понимает.
– Благодарю тебя. Видишь ли, у нас с Роджером удачный брак, но каждый раз, когда я вижу дочь герцога, которую прочили ему в жены, я начинаю гадать, не хотел ли мой супруг, чтобы все вышло иначе. Не могу понять, любит ли он меня на самом деле или просто слишком благороден, чтобы вести себя по-другому. Я не знаю, есть ли у него любовница, посещает ли он дома свиданий. Я этого никогда не узнаю, и это мучительно. Я расплачиваюсь за свои грехи, Джини, расплачиваюсь за них с первого дня моего замужества.
– Но не так, как я расплатилась за них, – сказала Джини, вспомнив страшные дни в Канаде и полные отчаяния месяцы в Португалии, а также то, как он говорил всем, что она его сестра, и проводил свободное время со своими приятелями-холостяками. – Нет, у меня все было иначе.
– Элгин стал для тебя недурной добычей. Он был бы вполне хорош и для меня.
– Недурной добычей? Ну, это не та форель, которая клюнула бы на мою удочку. Он любил тебя. И если бы не ваш заговор, он женился бы на тебе. Стал бы помогать отцу управляться с имением, а потом вступил бы во владение землей. Он никогда не хотел быть солдатом. Не хотел следовать за армией и оставаться без привычных удобств. И он не хотел меня!
Ардет, видимо, собирался вмешаться в разговор, но Джини отмахнулась от него.
– Зато Ардет хочет тебя, – усмехнулась Лоррейн.
– Ардет совсем особенный. Иногда я понять не могу, чего он на самом деле хочет.
– Фу, да стоит только посмотреть, как он следит за каждым твоим движением! Он только и мечтает о том, чтобы заняться с тобой любовью.
– Нет, он просто наблюдает за мной из чувства ответственности.
– В таком случае ты все тот же несмышленыш, если не видишь того, что вижу я.
Джини не приняла всерьез слов сестры. В самом деле, что Лоррейн может знать об Ардете? Разве ей может быть известно, что он намеревается исчезнуть через шесть месяцев – теперь уже через пять, – что он хочет истратить на благотворительность почти все свое состояние?
– Ну хорошо, скажи мне все-таки, почему ты согласилась поговорить со мной наедине?
– Чтобы упросить тебя ни о чем не рассказывать. Умолять тебя о прощении. Ведь я теперь другая, лучше, чем была.
– Теперь, когда получила то, чего добивалась.
– Ты стала красивой, Джини, однако время сделало тебя беспощадной.
– Не знаю, как насчет красоты. Но у меня нет причин быть озлобленной.
– Постарайся понять, прошу тебя. Я не просто хотела заполучить титул Роджера, мне нужна была его привязанность. Я никогда не смогу обрести его любовь. Я с этим смирилась. Но я люблю своего сына.
Джини не удержалась от вопросов:
– Сколько ему лет? Как его зовут?
– Моему Питеру около трех лет, и он для меня дороже самой жизни. У него шапка белокурых кудрей, как у меня в детстве, но глаза у него такие же зеленые, как твои, а нос как у Роджера. Он уже знает несколько букв и умеет считать до десяти. Плачет редко и никогда не устраивает истерик, как дети некоторых моих знакомых. Он просто ангел.
Это был родной племянник Джини.
– Хотелось бы как-нибудь познакомиться с этим совершенством, – сказала она. – Он сейчас в деревне?
– Нет, у него нелады со здоровьем, потому мы сейчас в городе. Здесь врачи гораздо опытнее, чем сельские костоправы. Но пока они не смогли вылечить мальчика от кашля.
– Очень жаль, – совершенно искренне произнесла Джини.
– Так ты прощаешь меня?
– Я… думаю, что должна простить, раз ты меня об этом просишь. И проповеди в церкви, и Библия на этом настаивают.
Джини решила, что Ардет будет с этим согласен. Он не раз говорил, что, не прощая чужие грехи, сам не получишь прощения. Как же она, Джини, может не простить кающуюся?
Лоррейн явно почувствовала облегчение. Но прежде чем поставить точку, Джини добавила:
– Я могу простить, Лоррейн, но я не могу забыть. И в этом все дело. Сомневаюсь, что буду доверять тебе в дальнейшем.
Лоррейн смахнула слезу.
– Клянусь, что никогда больше не причиню тебе боли. Я зажму рты сплетникам. Вот увидишь, репутация твоя будет восстановлена.
– Думаю, что это уже сделала леди Винросс.
– Но мы могли бы встречаться. Кататься в парке верхом или в экипаже, забронировать ложу в опере.
И то и другое было сейчас нужнее Лоррейн, чем Джини. Джини задумалась, сомневаясь в побуждениях Лоррейн и ее искренности.
– У меня сейчас больше приглашений, чем я могу принять, – не без удовольствия сказала она.
– В таком случае я упрошу папу признать тебя и твой брак и уговорю маму снова вписать твое имя в семейную Библию. Я скажу им, что ты ни в чем не виновата, что происшедшее было недоразумением. Они будут обязаны пригласить тебя домой во время твоего свадебного путешествия или на Рождество, и все соседи увидят, какой замечательной леди ты стала, графиня.
– Таким образом, они простят мне грех, которого я не совершала?
Джини всю жизнь страдала от недостатка родительской любви. Теперешнее их доброе отношение было бы приятным, но, пожалуй, слишком поздним. Никто из ее друзей в их небольшой общине за нее не вступился, и она обнаружила, что ее уже не волнует их благоприятное мнение. Она покачала головой.
– Что еще я могу сделать? – спросила Лоррейн.
– Познакомь меня с моим племянником. Думаю, это доброе начало.
Глава 13
– Верите ли вы в то, что люди меняются? – спросили Джини, когда они с Ардетом стояли возле Карлтои-Хауса и ждали, пока Кэмпбелл подаст карету. Ночь была теплая и ясная. По сравнению с переполненными, душными и насыщенными запахом духов и прочих благовоний апартаментами дворца здесь дышалось намного легче.
Ардет запрокинул голову и посмотрел на звезды.
– Я живу надеждой на это, – сказал он.
– Но может ли человек полностью измениться? Предположим, женщина оказалась весьма себялюбивой и, делая все, что захочется, испортила себе жизнь? В состоянии ли она внезапно встать на путь истинный, как вы считаете?
– Я слышал, что признание человеком собственных недостатков есть первый шаг к их искоренению. Если человек, будь то мужчина или женщина, сожалеет о совершенных им или ею в прошлом дурных поступках, это можно считать началом перемен к лучшему. Если таких сожалений нет, то и перемен ждать нечего, я в этом почти не сомневаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35