— Пожалуй, можно так сказать, миледи. — Тренер похлопал Летуна Дэви по крутому боку, наблюдая за восторженным блеском в глазах Фрэнсис. — Свыше пяти футов в холке и настоящей гнедой масти! Чистокровные жеребцы почти всегда гнедые, скорее светлого оттенка, чем темного, а уж серого или вороного рысака, считай, и не встретишь. Гляньте-ка на изгиб его шеи, на узкую морду — в нем течет арабская кровь, в нашем Летуне Дэви! А что до белой звездочки у него на лбу и его белых носочков, то такое встречается один раз на… на… я даже не знаю на сколько!— А какой породы были его родители?— Как странно, что вы спросили об этом. — Тренер потер подбородок, заросший колючей щетиной. — Летун Дэви был привезен в Десборо-Холл четыре года назад, и в пути его сопроводительные бумаги затерялись. Однако он чистых кровей, это видно и невооруженным глазом.Белвис умолчал о том, что жеребец не был внесен ни в одну из племенных книг — должно быть, из-за забывчивости его светлости Невила. Фрэнсис достала морковку и начала скармливать ее жеребцу, наслаждаясь ощущением его теплого дыхания на ладони.Почему же вы не потребовали, чтобы прежний владелец выправил новые бумаги на Летуна Дэви?— Потому что он к тому времени уехал в Индию. Его светлость граф Невил говорил, что там он вскоре и умер.Фрэнсис вытерла руку о старую шерстяную юбку, которую хранила специально для посещения конюшен.— Так вы вернетесь в Десборо-Холл, Белвис?— Я уже не так молод, как прежде, — уклончиво ответил тот.— Мы все не молодеем, однако с годами опыт и мастерство только крепнут.— В этом вы правы.Он колеблется, подумала Фрэнсис и уже собралась усилить напор, когда старый тренер сказал:— Я оставил Десборо-Холл потому, что его светлости наплевать на племенной завод. Он даже грозился продать всех лошадей скопом!— Он этого не сделает, — перебила Фрэнсис, незаметно скрестив пальцы на каждой руке.— Вам не занимать присутствия духа, миледи, и все же…— Я прошу вас, Белвис, вернитесь!Фрэнсис внимательно оглядела старика. На вид ему можно было дать лет шестьдесят — возможно, и больше, — но он выглядел на редкость крепким и здоровым. Его лицо, продубленное всеми ветрами, было сплошь покрыто глубокими морщинами. Блекло-голубые глаза казались выцветшими от блеска солнечных лучей. Фигура благодаря постоянной физической тренировке оставалась прямой и жилистой, без единой унции жира. Несмотря на невысокий рост, Белвис был невероятно силен. Но самое главное, лошади хорошо его знали и доверяли ему. Фрэнсис вспомнила, что отец называл таких людей конюхами от Бога. И подумала, что сама не уступит в этом старому тренеру. Она вызывающе выставила подбородок вперед.— Я буду платить вам три сотни фунтов в год, — заявила она, набрав побольше воздуха, чтобы голос ненароком не дрогнул.Белвис крякнул, потом зашелся в долгом приступе смеха, который перешел в кашель и завершился слезами.— Томми сказал, что вы залечили ушиб на ноге Прыгуна, — сказал он, отдышавшись и вытирая глаза рукавом. — Он больше не хромает?— Нисколько. И ничего смешного в этом нет. С детства я училась заботиться о лошадях, лечить их,Готовить для них лекарства. Мне даже приходилось принимать телят и жеребят. Что касается Прыгуна, я просто наложила ему мазь, чтобы снять отек, и сделала тугую повязку.— Странное увлечение для настоящей леди…— Я выросла в Шотландии, Белвис, — возразила Фрэнсис, сузив серые глаза. — Мне не очень улыбается жизнь изнеженного существа, которое выхаживают в вате!— Понимаю, понимаю!— А то, чем я занимаюсь, вовсе не увлечение. Не занятие от скуки.— Я же сказал, что понимаю вас, миледи, — Белвис снова поскреб подбородок, — но и вы постарайтесь меня понять. Дело не в том, что мне не хочется возвращаться в Десборо-Холл, просто окончательное решение по любому поводу здесь принимает его светлость. Все здесь Принадлежит ему, миледи,— Его светлости здесь нет, Белвис.— Это так, но…— И он вряд ли вернется в течение ближайшего полугодия.— А когда все-таки вернется, у вас уже будет готов для него сюрприз?— О да! — воскликнула Фрэнсис, лицо которой озарилось лукавой улыбкой. — У меня будет готов такой сюрприз,Что его светлость не устоит на ногах!— Но что, если он оформит продажу еще до своего возвращения?Улыбка Фрэнсис померкла. Она помолчала, перебирая возможные решения этой проблемы.— Что ж, в таком случае я немедленно отправлю его светлости письмо.«Я буду умолять его, буду хоть в ногах у него валяться!» В этот момент Летун Дэви ткнулся теплой мордой в шею Белвиса. Старый тренер ласково потрепал лошадь по шее.— Ладно, я останусь… по крайней мере до тех пор, пока все не выяснится.— Вот и чудесно!Фрэнсис с улыбкой пожала старому тренеру руку, но позже, в кабинете управляющего, она мрачно уставилась на чистый лист бумаги, разложенный на столе.Чтоб вас разразило, ваша светлость! — прошипела она, с силой макая перо в чернила. Глава 14 Там был весь свет и его жена. Джонатан Свифт Хок постучал по листку кончиками длинных пальцев. Меньше всего ему хотелось вспоминать о присутствии Фрэнсис на этом свете, и надо же такому случиться — она прислала письмо. И какое письмо!Все это очень странно, думал Хок, разглядывая изящный почерк жены. С каких это пор она проявляет такой горячий интерес к племенному заводу? Она же ни черта не понимает в скаковых лошадях (во всяком случае, как ему казалось, не должна была понимать).После долгих раздумий Хок вложил письмо в конверт, усмехаясь с видом человека, который находит в ситуации извращенное удовольствие. Конверт он небрежно засунул в ящик стола, приняв наконец решение, чего ему до сих пор сделать не удавалось. Он твердо решил не продавать ничего. Разумеется, не ради того, чтобы уважить просьбу Фрэнсис, просто на этот раз (возможно, в первый и последний) их желания совпали.Однако какой неожиданной выглядела подобная вспышка сильных чувств в таком жалком, забитом создании… Хок заметил, что озадаченно качает головой. Он просто не мог представить ее рядом с нервной, напряженной как струна скаковой лошадью. Да она бы бросилась со всех ног в первый попавшийся угол из страха получить удар копытом или хороший укус! Могло ли это быть, что вся затея была делом рук отца? Подумав так, Хок махнул рукой. Насколько он знал маркиза, тот вряд ли опустился бы до такой нелепой интриги.Некоторое время Хок размышлял, ответить ли ему Фрэнсис, заверив ее в том, что вовсе не намерен продавать ни племенных жеребцов, ни скаковых лошадей, но он слишком хорошо помнил ее холодность и намеренную грубость по отношению к нему, данному ей Богом мужу. Это воспоминание вновь распалило его злость, и Хок решил: пусть она помучается от неопределенности!Этим вечером он снова был в гостях — на одном из бес численных балов лондонского сезона. И танцевал с Констан и другими молодыми леди, а в промежутках бессовестно флиртовал с хозяйкой дома, Аврелией Маркдам. В одиннадцат часов он решил, что с него довольно, и покинул шумное сборище. Идея пойти в игорный дом не показалась ему особен но привлекательной. Амалия, вот кто был ему нужен!Его любовница восседала в любимом кресле, придвину том поближе к камину в ее уютной гостиной. Она была по гружена в вольтеровского «Кандида», но, услышав громкий стук дверного молоточка, засмеялась от радостного предчувствия. «В такой час это может быть только Хок!» — подумала она, поспешно пряча книгу под одной из подушечек.Поскольку Мари уже улеглась, Амалия сама спустилась открыть дверь.— Bonsoir, mon faucon! — воскликнула она со счастливой улыбкой, протягивая руки навстречу Хоку.— Твой жеребчик ржет от нетерпения! — сообщил тот вместо приветствия и принялся пощипывать губами изящное ушко Амалии.— Очень, очень похоже на правду, — согласилась она. любовно поглаживая внушительную выпуклость на брюкам любовника.Однако он был женатым жеребчиком, и Амалия нашла, что это ее все сильнее беспокоит. Странно, но светские условности стали что-то значить для нее в последнее время.Хок действительно изнемогал от нетерпения, но, будучи умелым любовником, позаботился о том, чтобы Амалия первой испытала оргазм.— Ты еще и опытный жеребчик… — прошептала она больше для себя, чем для него.Хок учащенно дышал, зарывшись лицом в подушку, его сильная смуглая спина влажно блестела, затем он перевернулся и, заложив руки за голову, уставился в пространство.— Что-то расстроило тебя?Хок вздрогнул, открыл было рот — но только отрицательно покачал головой.— Перестань, топ cher, — настаивала Амалия, в своем разнеженном состоянии несколько утратив контроль за тем, что говорит. — Ты же знаешь, что Корнель был прав в своем знаменитом высказывании: «Поделись своими горестями — и они утратят над тобой власть».— Корнель? — воскликнул Хок, вне себя от изумления. Он вгляделся в лицо своей любовницы и заметил, чтоОна покраснела. Покраснела, подумать только! Он легко провел пальцем по ее полным губам и поддразнил:— А я и не знал, что ты так начитанна! Синий чулок, синий чулок!— Я не синий чулок, — возразила Амалия, хмурясь, — но и не невежественная личность.Хок был поражен еще раз, ничуть не слабее, чем до этого. Личность! Он всегда был очень привязан к Амалии. Хорошенькая, живая и веселая, она охотно шла навстречу каждому желанию, стоило только его высказать, не старалась вытянуть из него побольше денег, была нежна и покорна. Только однажды — в самый первый раз — она симулировала оргазм, но, поняв, что он считает это унизительным для себя, никогда не повторяла этой оплошности. И все же… все же она была для него только любовницей — никак не личностью.— И вот еще что, — продолжала между тем Амалия, решив, что Хок молчит потому, что втайне посмеивается над ней. — «Возделывай свой собственный сад», — говорил Вольтер. По-моему, только так и рассуждает человек благородный. А вы, милорд, бросили свой сад на произвол судьбы… где-то на севере страны.— Что на тебя нашло? Я поверить не могу, что слышу такое: любовница покровительствует жене!Амалия не откликнулась на шутку, продолжая хмуриться.— Так я побит каким-то французским старцем? — Хок вздохнул, ероша свои густые иссиня-черные волосы. — Послушай, давай забудем про мою жену, просто забудем — и все. Сейчас неподходящий момент, чтобы напоминать мне о ней.Его зеленые глаза призывно блеснули, и Амалия заволновалась вопреки своей воле и только что провозглашенным принципам.— Будь по-твоему. — И она прижалась к его груди, с удовольствием ощущая, как жесткие завитки волос трутся о нежную кожу ее грудей.На этот раз Хок не намерен был спешить. Он хотел эту женщину, свою любовницу… женщину, а не личность. Поглаживания по животу сменились более интимными ласками. У него ловкие пальцы, подумала Амалия, расслабляясь. Но когда мгновение наслаждения приблизилось, она неожиданно для себя произнесла вполголоса:— Вот то, чем тебе следовало бы заняться с женой… Хок оцепенел от неожиданности. Ему показалось, чтоЕго язык, которым он только что так умело ласкал любовницу, превратился в кусок сырого теста.— Да я не целовал ее даже в губы! — крикнул он, поднимая голову от влажных завитков внизу живота Амалии. — Я уже говорил, что жену не ласкают, тем более так! Знаешь, что бы с ней было? В лучшем случае она бы хлопнулась в обморок, а в худшем — забилась бы в истерике, обвиняя меня в том, что я оскорбил ее деликатные чувства.— Ерунда! Вы, мужчины, ничего не понимаете в женщинах. Скажи, твоя жена физически устроена как-то иначе, чем я?— Понятия не имею, как она устроена, — ответил Хок раздраженно. — Я не видел.— Выходит, ты основываешь свои доводы на общепринятых представлениях, не подкрепленных опытом? Итак, леди по рождению и воспитанию противна сама мысль о совокуплении?— Твой английский совершенствуется с поразительной быстротой, — съязвил Хок, буквально источая сарказм (к этому моменту его мужское желание постигла безвременная — и, похоже, окончательная — смерть).— Я уже говорила: я не совсем невежественна. Однако, mon faucon, мне странно находить в тебе явные признаки глупости.— По-твоему, я был глуп, когда обращался с женой с уважением, которого она заслуживает…— Это я уже слышала, — отмахнулась Амалия. — Как раз это я и нахожу глупым. Ты вовсе не урод и как любовник, очевидно, выше среднего. А раз ты способен доставлять женщинам удовольствие, то просто обязан включить в их число свою жену.Из нас двоих урод — это она. Она…— Толстуха?— Напротив, она стройна, с хорошей фигурой, но ее очки, прическа и этот мерзкий чепец!..— Так вот почему ты отказываешься ласкать ее, как ласкаешь меня! Вот почему ты так ухватился за идиотскую идею о том, что джентльмен должен ограждать жену от своих вожделений! Это нелепо, mon cher!— Прекрати начитывать мне морали, Амалия, а то и сама не заметишь, как станешь похожей на своего Вольтера!— Но ты ведь понимаешь, что очки можно снять? И одежду, кстати, тоже.— А прическа? Она похожа на престарелую монахиню в своем безобразном чепце.— О, как ты глуп! Ты ведь даже не знаешь, каковы ее волосы на самом деле. А чепцы не прибиваются к черепуГвоздями.— Однажды мне захотелось посмотреть на ее груди… — задумчиво сказал Хок неожиданно для себя — и сразу опомнился. — Видишь, что ты наделала? Замолчи, ради Бога! Сад, который я предпочитаю возделывать, здесь, передо мной.Он накрыл ладонью треугольник волос внизу живота Амалии, между ее чудесных бедер. Они вновь занялись любовью и оба достигли оргазма, но от нее не укрылось, что внимание Хока так и осталось рассеянным.Любовница, обучающая молодого мужа, как вести себя с женой, думала Амалия. Ей хотелось смеяться, но она знала, что это обидит Хока. Жаль! Она не прочь была порой посмеяться в постели. Жаль, что мужчины — такие обидчивые создания. Ко всему прочему она чувствовала, что высказалась не до конца.— Хок! — окликнула она, надеясь, что тот еще не спит. — Ты не можешь и впредь обращаться с женой, как будто она…— Я уже сказал, что не желаю обсуждать этот вопрос, — рассердился он. — Мои чувства к жене взаимны: она терпеть меня не может. Даже если я заставлю себя приблизиться к ней для ласк, она не позволит мне коснуться ее.— Все это отговорки, mon cher. У тебя достаточно шарма, чтобы очаровать кого угодно! Даже толстяк регент и тот пляшет под твою дудку. А его секретарь-иезуит! Не ты ли говорил мне, что он улыбнулся твоей шутке — должно быть, впервые в жизни? Так почему бы тебе не обрушить на жену всюМощь обаяния? Или ты предпочитаешь прожить жизнь рядом с женщиной, которая тебя терпеть не может?— Хватит! — рявкнул Хок, соскакивая с кровати. — Твое дело — следить за тем, чтобы я получал достаточно удовольствия в постели! А ты ведешь себя как патронесса какого-нибудь исправительного заведения! Что за бес в тебя вселился, Амалия?Он навис над ней — массивный и смуглый, вызывающе красивый. Амалия лениво приподнялась на локте, потянув на себя легкое покрывало.— Я как раз и пытаюсь сделать тебя счастливым, — ответила она.Некоторое время Хок молча смотрел на нее, не зная, что сказать на это. Он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым от споров с ней.— Пожалуй, я пойду.Амалия не удерживала его, только молча следила за тем, как он одевается. В отблесках огня, догоравшего в камине, тело Хока казалось золотым, по нему скользили быстрые тени, неожиданно освещая то плечо, то изгиб бедра и вновь погружая в полумрак. Это было волнующее и до сладкой боли красивое зрелище. Амалия тихонько вздохнула, но так и не произнесла ни слова. Хок тоже молчал, не глядя на нее. Полностью одетый, он подошел к кровати и поцеловал ее в лоб.— Ты очень хороший человек, Хок, — сказала Амалия.— Благодарю, — откликнулся он безжизненным голосом. — Надеюсь, мы скоро снова увидимся. Доброй ночи!Она ответила «доброй ночи» уже в спину Хоку. Шаги прозвучали вдоль коридора, послышались торопливые прыжки по лестнице через две ступеньки сразу, хлопнула входная дверь.Жизнь — непростая штука, подумала Амалия, сладко засыпая.На другой день Хок шел по Сент-Джеймс-стрит, рассеянно кивая попадающимся навстречу знакомым, но в беседу вступал лишь в том случае, когда молчание могли счесть оскорблением.Он чувствовал себя не в своей тарелке — странное состояние, непривычное и неприятное. Поэтому, заметив Констанс, махавшую ему из приближающегося ландо, он скривился в раздраженной гримасе. В этот день ее привлекательность стала казаться ему искусственной (еще одна неожидан ная деталь), и он как никогда был уверен, что не женился бы на этой женщине, даже если бы отец не взвалил на его плечи последствия своей идиотской клятвы. Впрочем, Констанс невозможно было отказать в умении виртуозно флиртовать.— Милорд! — крикнула она, делая кучеру знак остановиться вровень с Хоком.— Доброе утро, Констанс. Насколько я вижу, вы только что ездили по магазинам?Он широким жестом обвел многочисленные свертки, уложенные на коленях у горничной внушительной пирамидой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44