А еще говорят, что она была фрейлиной самой королевы Мари.
Уильям ничего не ответил, только мрачно посмотрел на Арчи. Тамсин увидела вспышку ярости в его глазах, голубых, как сердце пламени. Она почувствовала, как ее собственный гнев волной поднимается в ней, нарастает и вот-вот захлестнет с головой. Ей захотелось встать и закричать на них всех – на отца, на родственников, на Уильяма. Она чувствовала, что ее тоже предали, как Дженни Гамильтон, уничтожили, разрушили до основания. Только ее сердце разбилось в какие-то доли секунды, тогда как Дженни страдала гораздо дольше.
– И почему, – продолжал Арчи, – ты взял английские монеты и согласился украсть нашу бедную маленькую королеву, лишить ее материнской заботы?
Уильям медленно прикрыл глаза.
– Теперь понятно, – сказал он. – Вы раскрыли все мои секреты…
Тамсин встала.
– Скажи мне, что это не так. – Ее сердце рвалось наружу из груди. – Скажи мне, что не ты послужил причиной смерти этой девушки, не ты был причиной ее падения, а если и совратил несчастную, то не из ненависти к ее отцу.
Уильям смотрел на Тамсин сквозь свои длинные ресницы.
– Я любил ее, – честно признался он. – И я ее погубил. Она умерла по моей вине, – он отвернулся.
– О, боже, – прошептала Тамсин. – О, боже!
Уильям сидел с опущенной головой и смотрел на свои руки. И хотя в Тамсин бушевали гнев и боль, она чувствовала, какая борьба происходит внутри Уильяма, и сердце ее рвалось от жалости к нему. «Что бы он ни сделал, – думала Тамсин, – я все равно не смогу перестать любить его». Но она не знала, что любовь может ранить так сильно. В ее сердце будто вонзили кинжал и несколько раз повернули.
По щекам Тамсин потекли слезы. Она хотела, чтобы Уильям сказал ей, что все это ложь. Все сказанное – ложь. Что он никогда не делал этого с Джен и никогда не был соучастником Джаспера Масгрейва. Но она видела признание вины на его лице.
– А королева Мари? – настаивал Арчи.
Уильям поднял глаза на мужчину.
– Я дал слово хранить тайну.
– Но ты, очевидно, в курсе этого дела?! – закричал Арчи, хлопая по столу.
Карты подпрыгнули и рассыпались веером.
– Да, в курсе, – сказал Уильям.
– Будь проклята твоя черная душа! – еще раз крикнул Арчи. – Я хотел любить тебя, как собственного сына! Я думал, что ты такой же мужчина, как твой отец! А он был самым лучшим из нас. О, боже! На самом деле ты – низкий мерзавец!
Он нервно запустил пальцы себе в волосы.
Тамсин встала со скамейки и на непослушных, подгибающихся ногах подошла к Уильяму. Щеки ее были мокрыми от слез. Она стояла и смотрела на него. Глаза мужчины были закрыты, веки плотно сжаты.
– Почему? – спросила она с болью. – Почему?
Уильям открыл глаза. Его взгляд был прозрачно-голубым, наполненным внутренней силой, которая поразила девушку в самое сердце.
– Тамсин, – пробормотал он, – верь мне.
– Я верила тебе! – воскликнула она.
– Что?! – закричал Арчи. – Если ты дотронулся до моей дочери… – Он положил свои массивные кулаки на стол.
Уильям молча закрыл глаза. Между его бровей залегла глубокая складка. Тамсин не могла понять, что она означала. Может быть, сожаление? Или раскаяние? Он снова посмотрел на Тамсин.
– Верь мне, – повторил он тихо.
Тамсин стояла, не в силах отвести взгляда от его ясных, честных глаз.
– Тамсин, отойди от него, – приказал Арчи, поднимаясь на ноги.
Катберт и Рэбби подошли к Арчи и встали по обе стороны от него.
– Не доверяй ему, девочка, – предупредил Катберт.
– О, господи… Что мне делать? – Тамсин смотрела на Уильяма, и внутри у нее все клокотало. – Мой отец рассказывает эти ужасные вещи о тебе и Масгрейве, а потом я слышу эту балладу. Ты говоришь, что в ней есть правда. Ты знаешь о плане. Ты ничего не отрицаешь. И теперь ты еще хочешь моего доверия?! – Ее голос сорвался на крик. – Как я могу обещать тебе это?! Боже… Я хочу пообещать тебе только одно: я буду проклинать тебя всю жизнь!
Тамсин резко отвернулась, ее взгляд упал на карты, лежащие на столе. Злость переполняла ее, и она смахнула их вниз, на пол. Карты разлетелись у ее ног, как яркие осенние листья.
– Я хочу знать, – нахмурился Арчи, – что еще ты успела пообещать и отдать этому предателю?
– Ничего! – прокричала она отцу в лицо. – Ничего!!
Тамсин вдруг заметила глиняный кувшин, стоящий на столе. В мгновение ока она подскочила к столу, схватила кувшин, стремительно развернулась и, подняв его высоко над головой, со всей силы грохнула об пол у ног Уильяма. Звук разбившейся глины прокатился по всему холлу, кусочки разлетелись в разные стороны. Остатки вина растеклись по полу, а брызги попали узнику на ноги.
Он молча, не мигая, смотрел на Тамсин. Его веки не дрогнули.
– Милосердный боже! – прошептал Арчи. – Я знаю, что означает разбитый кувшин для цыган.
– Уилл Скотт тоже это знает!
Тамсин развернулась на каблуках и побежала к выходу. Она лихорадочно дергала ручку, стараясь открыть дверь, и никак не могла этого сделать. Ее руки тряслись, отказываясь повиноваться ей. Она слышала, как Уильям окликнул ее по имени, слышала, как ее звал отец. Но Тамсин уже справилась с непослушной ручкой и выскочила из комнаты, с силой захлопнув дверь за своей спиной. Эта сила отражала лишь малую толику горя и ярости, которые бурлили в ней и рвались наружу.
Часть XXVI
Осколки кувшина рассыпались у его ног кусочками его разбитого сердца. Уильям пошевелил черепки ногой и поднял голову. Арчи и его родственники смотрели так, будто он только что сознался в убийстве. А Уильяму казалось, будто убили его самого. Темные пятна вина растеклись под его ступнями, словно пятна крови.
– Она разбила кувшин между вами, – сказал Арчи. – Я не дурак, мне известно, что это значит. У меня была жена-цыганка и цыганская свадьба. Что еще произошло между вами? Говори, негодяй, прямо сейчас, не то умрешь, не сойдя с этого места.
Рука Рэбби потянулась к кинжалу.
Уильям смотрел на веревки, которыми были связаны его запястья, и пытался справиться с дыханием. При виде веревок его желудок всегда сжимался, сердце начинало бешено колотиться. Связанные руки, то, как он сидел посередине комнаты, словно зверь в зверинце, на которого пришли поглядеть зеваки, ощущение полного одиночества и черной, выжженной пустоты в душе – все это казалось таким знакомым! Когда-то давно он вот так же сидел, связанный, отупевший от потери самого близкого человека. Но тогда он был подростком тринадцати лет, не способным полностью осознать, что с ним произошло. Потеря Тамсин, ее доверия и любви оказала на Уильяма такое же разрушительное действие, как смерть отца, как разлука с матерью. На какой-то момент он застыл, не зная, что делать дальше, как выдержать это испытание, и просто тупо смотрел на осколки глины и на лужицы вина, растекшиеся по полу.
Уильям сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул. Ровно, без всяких мыслей и эмоций. Ему нужно было немного времени, чтобы прийти в себя. Он больше не был тем подростком с израненной душой. Он выжил. Он вырос и стал сильнее. Он окреп, несмотря на потери и в то же время благодаря им. Он сможет пережить это снова.
Когда Уильям вошел в холл и услышал, как старик поет балладу, он видел только Тамсин. Она была красива и до боли необходима ему. Он видел страдание в ее глазах и чувствовал ее гнев, направленный на него.
Веревки и обвинения разбередили старые душевные раны, а баллада присыпала их солью. Перед тем как Тамсин разбила вдребезги кувшин, он успел заметить в глазах Арчи боль и разочарование. До этого момента Уильям не понимал, как важно для него уважение Армстронга. Арчи был последней ниточкой, связывающей его с отцом, и Уильяму страстно захотелось сохранить эту ниточку.
Вопросы, обвинения, подозрения, сразу обрушившиеся на него, наложили печать на его уста. Теперь он видел, что был не прав. Он спрятался в свою скорлупу, как привык это делать уже давно, повинуясь инстинкту. Но сейчас в нем заговорила гордость. Единственное, что могло спасти его, – это откровенность. Ничего, кроме правды. Ему нужно было как-то начать. И Уильям понял, что он должен сказать сейчас Арчи Армстронгу, чтобы вернуть его уважение, заслужить его доверие и расположение. Он скажет ему главное.
Уильям поднял голову.
– Арчи Армстронг, – тихо сказал он, – я люблю твою дочь.
Раскрасневшееся лицо Арчи побледнело.
– Ну что ж, хорошо. Только мы оба видели: ты получил от нее от ворот поворот, – ответил Арчи, машинально постукивая пальцами по ножнам.
– Да, – пробормотал Уильям, – я хотел жениться на ней по нашим законам, со священником, но теперь она этого не хочет.
– Ты был сильно занят последние две недели. – Арчи поднял на него тяжелый взгляд зеленых, как и у его дочери, глаз.
– Да, но совсем не так, как ты опасаешься, – сказал Уильям.
Он ждал, что Арчи возмутится, накинется на него, может быть, ударит, но угрюмый гигант молча стоял и в растерянности ерошил пальцами свои нечесаные волосы цвета соломы.
– Ты любишь ее, – повторил Арчи. – Ты любишь ее? – переспросил он.
– Да, люблю, – подтвердил Уильям. Он вздохнул и, подняв связанные руки, провел ладонью по лбу. – Ты даже не представляешь, как сильно я ее люблю, – он опустил руки, глядя на Арчи. – Твоя дочь – источник моих радостей и моих мучений, и это святая правда. Я клянусь тебе в этом.
– Святой спаситель, – пробормотал Арчи, наблюдая за ним, – я тебе верю. По крайней мере, в этом. – Он сделал глубокий выдох и снова взъерошил себе волосы. – Но я хотел бы услышать остальное. И побыстрее.
– Я расскажу тебе правду обо всем, что ты захочешь узнать, – сказал Уильям. Он смотрел на Арчи спокойно, не отводя взгляда. – Я доверяю тебе, Арчи, иначе ты от меня ничего бы не услышал. Но я скажу все. Только тебе одному.
Арчи повернулся к Катберту и Рэбби.
– Идите, присмотрите за вторым нашим заключенным. Принесите ему эля и немного хлеба. Я все же гостеприимный хозяин, пусть даже узник и не знает, в чьей темнице он на самом деле сидит.
– Есть одна вещь, которую ты должен узнать еще до того, как отправишь своих людей вниз, к Масгрейву, – сказал Уильям.
Арчи повернулся.
– Да? И что это за вещь?
– Я говорил с Масгрейвом перед тем, как твои люди пришли за мной. Я видел его. Он еле держался на ногах и говорил неразборчиво. Полагаю, вы ударили его сильнее, чем меня.
– Что он сказал тебе? – спросил Рэбби.
– Поскольку я тоже попал в темницу, он сделал вывод, что мы оба схвачены регентом. Я не стал уверять его в обратном. – Уильям приподнял бровь. – Но мне хотелось бы знать, почему он так думает.
– Возможно, я и покаюсь тебе в своих грехах, когда ты выложишь свои, – проворчал Арчи. – Продолжай.
– Он думает, что мы оба находимся в шотландской тюрьме, и абсолютно уверен, что завтра утром его повесят, – продолжил Уильям. – Но он злобно радовался тому, что перехитрил регента и что план короля Генриха уже не остановить.
– А почему ты предупреждаешь нас об этом? – спросил Арчи. – Может быть, вы сговорились? Может, это новая игра Масгрейва, в которой ты принимаешь участие?
– Это я объясню позже, – сказал Уильям, – а сейчас вам стоит предпринять срочные меры, потому что Масгрейв сказал, что план короля уже вступил в действие. Он сказал, что устал ждать список, который, скорее всего, так никогда и не увидит. Я не мог сказать ему ни да, ни нет. Он сказал, что уже нашел помощь, которая была ему необходима, – Уильям тяжело посмотрел на Арчи, – и что уже заплатил каким-то цыганам и мошенникам, которые на их стороне. Они пообещали ему сделать то, за что он им заплатил.
– И что же это такое? – спросил Арчи зловещим тоном.
– Мы все равно опоздали, Арчи. Королева в опасности, – ответил Уильям.
– Иисус! – Арчи повернулся к Рэбби. – Пойди-ка выясни, сэр регент, что, черт возьми, он сделал!
Рэбби и Катберт оба кивнули и быстро вышли из комнаты. Арчи подошел к Уильяму. Под его ногами захрустели осколки кувшина.
– Ну, а теперь, Рукхоуп, – сказал он, сложив руки на груди, – говори.
Уильям протянул к нему связанные запястья.
– Никаких веревок, пока мы будем разговаривать.
Арчи нахмурился.
– Могу ли я доверять тебе? – спросил он. – Я проклинал себя за то, что доверил тебе свою дочь. – Он помедлил. – И все-таки я дам тебе шанс объясниться. Только из уважения к твоему покойному отцу.
– У нас немного времени, Арчи. Если Масгрейв сказал правду… – Уильям посмотрел мужчине в глаза. – Поверь, все, что ты слышал обо мне, – выдумки. Попробуй поверить, что я – то, что ты на самом деле обо мне думаешь.
– И что я должен о тебе думать? – Арчи прищурился, испытующе глядя на Уильяма.
Уильям помолчал, подбирая слова, но потом просто сказал:
– Я сын своего отца.
Арчи глубоко вздохнул. Он вытащил из ножен, которые всегда носил на поясе, кинжал и подошел к Уильяму, чтобы перерезать веревки. Один взмах острого лезвия – и веревки упали на пол.
– А теперь говори.
Уильям слегка наклонился вперед, оперся локтями о колени и начал свой рассказ.
Тамсин сидела на своей постели в темноте, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Она не стала зажигать свечи. В потухшем камине тускло мерцали черные с красным угольки. Подсвечник стоял на столе, рядом с кроватью, но Тамсин не обратила на него внимания. Она не стала открывать ставни на окнах. Лунный свет постепенно померк, на небо наползли тучи, пошел дождь, в отдалении послышались раскаты грома. Дождь сильнее застучал по крыше и ставням.
Тамсин дала волю душившим ее слезам. Рыдания накатывали на нее, как порывы шторма, утягивая в свою глубину, унося застаревшую боль и сменяя ее новой, еще более мучительной болью. Вспышки эмоции проносились одна за другой, оставляя ее каждый раз все более опустошенной и безучастной.
Наконец Тамсин подняла голову и вытерла лицо о рукав. Она устала от рыданий, у нее кончились силы. Сейчас она сидела тихо и перебирала в памяти все, что случилось с ней за последние две недели.
С их странной женитьбой было покончено. Любовь, подаренная судьбой, покинула их слишком быстро, едва начавшись. Тамсин чувствовала себя разбитой на мелкие кусочки, как тот кувшин, который она разбила у его ног. Ни кувшин, ни ее сердце уже нельзя было собрать и склеить.
Сейчас, немного успокоившись, она думала, что им уже никогда не удастся загладить обиды, которые оба нанесли друг другу. Эти раны не залечит даже время. И виной тому – его тайны и ее бурный темперамент. Если бы Уильям рассказал ей раньше то, что она узнала сегодня, это, возможно, повлияло бы на ее решение, но не на ее чувства. У Тамсин не было иного выбора, кроме как любить его. Она впустила его в свою душу и в свое сердце. Она и Уильям были неразрывны, как свет и тепло, излучаемые костром. Она могла бы существовать без него, она знала это, ведь жила же она без него раньше. Но теперь все изменилось, она познала новое восхитительное чувство, и ей теперь было мало просто жить, она хотела жить в любви.
Тамсин посмотрела на сжатую в кулак по привычке левую руку и раскрыла ладонь. Уильям и ее семья, сами того не ведая, приучили ее не стыдиться увечной руки. Эта одна маленькая свобода была драгоценным даром. Уильям принял ее целиком такой, какая она есть, он восхищался ею. Его тихая любовь придала ей силы по-новому взглянуть на себя, понять, что она привлекательна, что у нее больше достоинств, чем недостатков.
Тамсин очень сильно изменилась. И сейчас она застряла на распутье, не зная, как ей жить дальше. Она не могла вернуться к прошлой своей жизни, а без Уильяма не хотела даже заглядывать в будущее.
Снова зазвучали раскаты грома, полыхнула молния. Немного побаиваясь, Тамсин все же встала и подошла к окну. Она открыла ставни и долго смотрела на ливень. Ее лицо и волосы намокли. Через открытое окно в комнату врывался ветер, неся с собой брызги дождя.
Она страстно желала услышать объяснение Уильяма, но ей не хватило смелости. Она выбежала из комнаты, охваченная гневом, растерянная. Но, если бы она задержалась хоть минутой дольше, это принесло бы лишь мучение им обоим. Она видела страдание и боль в его глазах. Сейчас Уильяма, скорее всего, уже отправили назад, в темницу. Она не будет пытаться увидеться с ним до завтрашнего утра, а к тому времени ей, возможно, удастся выплакать все слезы, удастся справиться с собой и со своей глупой любовью. В данный момент Тамсин хотелось только одного – забраться под одеяло и забыться сном до утра.
Дождь барабанил по крыше и не думал кончаться. Тамсин отвернулась от окна и принялась медленно расстегивать крючки на кожаном дублете. Потом она разделась, оставшись в одной длинной льняной сорочке, да так и застыла, в задумчивости изучая пальцами ее рваные края. Уильям отрезал снизу полоску ткани, чтобы сделать повязку для ее отца в ту ночь, когда они были в тюрьме Масгрейва. Она вспомнила, как добр и участлив он был тогда. Благодаря ему и Тамсин научилась относиться снисходительнее и терпимее к самой себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Уильям ничего не ответил, только мрачно посмотрел на Арчи. Тамсин увидела вспышку ярости в его глазах, голубых, как сердце пламени. Она почувствовала, как ее собственный гнев волной поднимается в ней, нарастает и вот-вот захлестнет с головой. Ей захотелось встать и закричать на них всех – на отца, на родственников, на Уильяма. Она чувствовала, что ее тоже предали, как Дженни Гамильтон, уничтожили, разрушили до основания. Только ее сердце разбилось в какие-то доли секунды, тогда как Дженни страдала гораздо дольше.
– И почему, – продолжал Арчи, – ты взял английские монеты и согласился украсть нашу бедную маленькую королеву, лишить ее материнской заботы?
Уильям медленно прикрыл глаза.
– Теперь понятно, – сказал он. – Вы раскрыли все мои секреты…
Тамсин встала.
– Скажи мне, что это не так. – Ее сердце рвалось наружу из груди. – Скажи мне, что не ты послужил причиной смерти этой девушки, не ты был причиной ее падения, а если и совратил несчастную, то не из ненависти к ее отцу.
Уильям смотрел на Тамсин сквозь свои длинные ресницы.
– Я любил ее, – честно признался он. – И я ее погубил. Она умерла по моей вине, – он отвернулся.
– О, боже, – прошептала Тамсин. – О, боже!
Уильям сидел с опущенной головой и смотрел на свои руки. И хотя в Тамсин бушевали гнев и боль, она чувствовала, какая борьба происходит внутри Уильяма, и сердце ее рвалось от жалости к нему. «Что бы он ни сделал, – думала Тамсин, – я все равно не смогу перестать любить его». Но она не знала, что любовь может ранить так сильно. В ее сердце будто вонзили кинжал и несколько раз повернули.
По щекам Тамсин потекли слезы. Она хотела, чтобы Уильям сказал ей, что все это ложь. Все сказанное – ложь. Что он никогда не делал этого с Джен и никогда не был соучастником Джаспера Масгрейва. Но она видела признание вины на его лице.
– А королева Мари? – настаивал Арчи.
Уильям поднял глаза на мужчину.
– Я дал слово хранить тайну.
– Но ты, очевидно, в курсе этого дела?! – закричал Арчи, хлопая по столу.
Карты подпрыгнули и рассыпались веером.
– Да, в курсе, – сказал Уильям.
– Будь проклята твоя черная душа! – еще раз крикнул Арчи. – Я хотел любить тебя, как собственного сына! Я думал, что ты такой же мужчина, как твой отец! А он был самым лучшим из нас. О, боже! На самом деле ты – низкий мерзавец!
Он нервно запустил пальцы себе в волосы.
Тамсин встала со скамейки и на непослушных, подгибающихся ногах подошла к Уильяму. Щеки ее были мокрыми от слез. Она стояла и смотрела на него. Глаза мужчины были закрыты, веки плотно сжаты.
– Почему? – спросила она с болью. – Почему?
Уильям открыл глаза. Его взгляд был прозрачно-голубым, наполненным внутренней силой, которая поразила девушку в самое сердце.
– Тамсин, – пробормотал он, – верь мне.
– Я верила тебе! – воскликнула она.
– Что?! – закричал Арчи. – Если ты дотронулся до моей дочери… – Он положил свои массивные кулаки на стол.
Уильям молча закрыл глаза. Между его бровей залегла глубокая складка. Тамсин не могла понять, что она означала. Может быть, сожаление? Или раскаяние? Он снова посмотрел на Тамсин.
– Верь мне, – повторил он тихо.
Тамсин стояла, не в силах отвести взгляда от его ясных, честных глаз.
– Тамсин, отойди от него, – приказал Арчи, поднимаясь на ноги.
Катберт и Рэбби подошли к Арчи и встали по обе стороны от него.
– Не доверяй ему, девочка, – предупредил Катберт.
– О, господи… Что мне делать? – Тамсин смотрела на Уильяма, и внутри у нее все клокотало. – Мой отец рассказывает эти ужасные вещи о тебе и Масгрейве, а потом я слышу эту балладу. Ты говоришь, что в ней есть правда. Ты знаешь о плане. Ты ничего не отрицаешь. И теперь ты еще хочешь моего доверия?! – Ее голос сорвался на крик. – Как я могу обещать тебе это?! Боже… Я хочу пообещать тебе только одно: я буду проклинать тебя всю жизнь!
Тамсин резко отвернулась, ее взгляд упал на карты, лежащие на столе. Злость переполняла ее, и она смахнула их вниз, на пол. Карты разлетелись у ее ног, как яркие осенние листья.
– Я хочу знать, – нахмурился Арчи, – что еще ты успела пообещать и отдать этому предателю?
– Ничего! – прокричала она отцу в лицо. – Ничего!!
Тамсин вдруг заметила глиняный кувшин, стоящий на столе. В мгновение ока она подскочила к столу, схватила кувшин, стремительно развернулась и, подняв его высоко над головой, со всей силы грохнула об пол у ног Уильяма. Звук разбившейся глины прокатился по всему холлу, кусочки разлетелись в разные стороны. Остатки вина растеклись по полу, а брызги попали узнику на ноги.
Он молча, не мигая, смотрел на Тамсин. Его веки не дрогнули.
– Милосердный боже! – прошептал Арчи. – Я знаю, что означает разбитый кувшин для цыган.
– Уилл Скотт тоже это знает!
Тамсин развернулась на каблуках и побежала к выходу. Она лихорадочно дергала ручку, стараясь открыть дверь, и никак не могла этого сделать. Ее руки тряслись, отказываясь повиноваться ей. Она слышала, как Уильям окликнул ее по имени, слышала, как ее звал отец. Но Тамсин уже справилась с непослушной ручкой и выскочила из комнаты, с силой захлопнув дверь за своей спиной. Эта сила отражала лишь малую толику горя и ярости, которые бурлили в ней и рвались наружу.
Часть XXVI
Осколки кувшина рассыпались у его ног кусочками его разбитого сердца. Уильям пошевелил черепки ногой и поднял голову. Арчи и его родственники смотрели так, будто он только что сознался в убийстве. А Уильяму казалось, будто убили его самого. Темные пятна вина растеклись под его ступнями, словно пятна крови.
– Она разбила кувшин между вами, – сказал Арчи. – Я не дурак, мне известно, что это значит. У меня была жена-цыганка и цыганская свадьба. Что еще произошло между вами? Говори, негодяй, прямо сейчас, не то умрешь, не сойдя с этого места.
Рука Рэбби потянулась к кинжалу.
Уильям смотрел на веревки, которыми были связаны его запястья, и пытался справиться с дыханием. При виде веревок его желудок всегда сжимался, сердце начинало бешено колотиться. Связанные руки, то, как он сидел посередине комнаты, словно зверь в зверинце, на которого пришли поглядеть зеваки, ощущение полного одиночества и черной, выжженной пустоты в душе – все это казалось таким знакомым! Когда-то давно он вот так же сидел, связанный, отупевший от потери самого близкого человека. Но тогда он был подростком тринадцати лет, не способным полностью осознать, что с ним произошло. Потеря Тамсин, ее доверия и любви оказала на Уильяма такое же разрушительное действие, как смерть отца, как разлука с матерью. На какой-то момент он застыл, не зная, что делать дальше, как выдержать это испытание, и просто тупо смотрел на осколки глины и на лужицы вина, растекшиеся по полу.
Уильям сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул. Ровно, без всяких мыслей и эмоций. Ему нужно было немного времени, чтобы прийти в себя. Он больше не был тем подростком с израненной душой. Он выжил. Он вырос и стал сильнее. Он окреп, несмотря на потери и в то же время благодаря им. Он сможет пережить это снова.
Когда Уильям вошел в холл и услышал, как старик поет балладу, он видел только Тамсин. Она была красива и до боли необходима ему. Он видел страдание в ее глазах и чувствовал ее гнев, направленный на него.
Веревки и обвинения разбередили старые душевные раны, а баллада присыпала их солью. Перед тем как Тамсин разбила вдребезги кувшин, он успел заметить в глазах Арчи боль и разочарование. До этого момента Уильям не понимал, как важно для него уважение Армстронга. Арчи был последней ниточкой, связывающей его с отцом, и Уильяму страстно захотелось сохранить эту ниточку.
Вопросы, обвинения, подозрения, сразу обрушившиеся на него, наложили печать на его уста. Теперь он видел, что был не прав. Он спрятался в свою скорлупу, как привык это делать уже давно, повинуясь инстинкту. Но сейчас в нем заговорила гордость. Единственное, что могло спасти его, – это откровенность. Ничего, кроме правды. Ему нужно было как-то начать. И Уильям понял, что он должен сказать сейчас Арчи Армстронгу, чтобы вернуть его уважение, заслужить его доверие и расположение. Он скажет ему главное.
Уильям поднял голову.
– Арчи Армстронг, – тихо сказал он, – я люблю твою дочь.
Раскрасневшееся лицо Арчи побледнело.
– Ну что ж, хорошо. Только мы оба видели: ты получил от нее от ворот поворот, – ответил Арчи, машинально постукивая пальцами по ножнам.
– Да, – пробормотал Уильям, – я хотел жениться на ней по нашим законам, со священником, но теперь она этого не хочет.
– Ты был сильно занят последние две недели. – Арчи поднял на него тяжелый взгляд зеленых, как и у его дочери, глаз.
– Да, но совсем не так, как ты опасаешься, – сказал Уильям.
Он ждал, что Арчи возмутится, накинется на него, может быть, ударит, но угрюмый гигант молча стоял и в растерянности ерошил пальцами свои нечесаные волосы цвета соломы.
– Ты любишь ее, – повторил Арчи. – Ты любишь ее? – переспросил он.
– Да, люблю, – подтвердил Уильям. Он вздохнул и, подняв связанные руки, провел ладонью по лбу. – Ты даже не представляешь, как сильно я ее люблю, – он опустил руки, глядя на Арчи. – Твоя дочь – источник моих радостей и моих мучений, и это святая правда. Я клянусь тебе в этом.
– Святой спаситель, – пробормотал Арчи, наблюдая за ним, – я тебе верю. По крайней мере, в этом. – Он сделал глубокий выдох и снова взъерошил себе волосы. – Но я хотел бы услышать остальное. И побыстрее.
– Я расскажу тебе правду обо всем, что ты захочешь узнать, – сказал Уильям. Он смотрел на Арчи спокойно, не отводя взгляда. – Я доверяю тебе, Арчи, иначе ты от меня ничего бы не услышал. Но я скажу все. Только тебе одному.
Арчи повернулся к Катберту и Рэбби.
– Идите, присмотрите за вторым нашим заключенным. Принесите ему эля и немного хлеба. Я все же гостеприимный хозяин, пусть даже узник и не знает, в чьей темнице он на самом деле сидит.
– Есть одна вещь, которую ты должен узнать еще до того, как отправишь своих людей вниз, к Масгрейву, – сказал Уильям.
Арчи повернулся.
– Да? И что это за вещь?
– Я говорил с Масгрейвом перед тем, как твои люди пришли за мной. Я видел его. Он еле держался на ногах и говорил неразборчиво. Полагаю, вы ударили его сильнее, чем меня.
– Что он сказал тебе? – спросил Рэбби.
– Поскольку я тоже попал в темницу, он сделал вывод, что мы оба схвачены регентом. Я не стал уверять его в обратном. – Уильям приподнял бровь. – Но мне хотелось бы знать, почему он так думает.
– Возможно, я и покаюсь тебе в своих грехах, когда ты выложишь свои, – проворчал Арчи. – Продолжай.
– Он думает, что мы оба находимся в шотландской тюрьме, и абсолютно уверен, что завтра утром его повесят, – продолжил Уильям. – Но он злобно радовался тому, что перехитрил регента и что план короля Генриха уже не остановить.
– А почему ты предупреждаешь нас об этом? – спросил Арчи. – Может быть, вы сговорились? Может, это новая игра Масгрейва, в которой ты принимаешь участие?
– Это я объясню позже, – сказал Уильям, – а сейчас вам стоит предпринять срочные меры, потому что Масгрейв сказал, что план короля уже вступил в действие. Он сказал, что устал ждать список, который, скорее всего, так никогда и не увидит. Я не мог сказать ему ни да, ни нет. Он сказал, что уже нашел помощь, которая была ему необходима, – Уильям тяжело посмотрел на Арчи, – и что уже заплатил каким-то цыганам и мошенникам, которые на их стороне. Они пообещали ему сделать то, за что он им заплатил.
– И что же это такое? – спросил Арчи зловещим тоном.
– Мы все равно опоздали, Арчи. Королева в опасности, – ответил Уильям.
– Иисус! – Арчи повернулся к Рэбби. – Пойди-ка выясни, сэр регент, что, черт возьми, он сделал!
Рэбби и Катберт оба кивнули и быстро вышли из комнаты. Арчи подошел к Уильяму. Под его ногами захрустели осколки кувшина.
– Ну, а теперь, Рукхоуп, – сказал он, сложив руки на груди, – говори.
Уильям протянул к нему связанные запястья.
– Никаких веревок, пока мы будем разговаривать.
Арчи нахмурился.
– Могу ли я доверять тебе? – спросил он. – Я проклинал себя за то, что доверил тебе свою дочь. – Он помедлил. – И все-таки я дам тебе шанс объясниться. Только из уважения к твоему покойному отцу.
– У нас немного времени, Арчи. Если Масгрейв сказал правду… – Уильям посмотрел мужчине в глаза. – Поверь, все, что ты слышал обо мне, – выдумки. Попробуй поверить, что я – то, что ты на самом деле обо мне думаешь.
– И что я должен о тебе думать? – Арчи прищурился, испытующе глядя на Уильяма.
Уильям помолчал, подбирая слова, но потом просто сказал:
– Я сын своего отца.
Арчи глубоко вздохнул. Он вытащил из ножен, которые всегда носил на поясе, кинжал и подошел к Уильяму, чтобы перерезать веревки. Один взмах острого лезвия – и веревки упали на пол.
– А теперь говори.
Уильям слегка наклонился вперед, оперся локтями о колени и начал свой рассказ.
Тамсин сидела на своей постели в темноте, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Она не стала зажигать свечи. В потухшем камине тускло мерцали черные с красным угольки. Подсвечник стоял на столе, рядом с кроватью, но Тамсин не обратила на него внимания. Она не стала открывать ставни на окнах. Лунный свет постепенно померк, на небо наползли тучи, пошел дождь, в отдалении послышались раскаты грома. Дождь сильнее застучал по крыше и ставням.
Тамсин дала волю душившим ее слезам. Рыдания накатывали на нее, как порывы шторма, утягивая в свою глубину, унося застаревшую боль и сменяя ее новой, еще более мучительной болью. Вспышки эмоции проносились одна за другой, оставляя ее каждый раз все более опустошенной и безучастной.
Наконец Тамсин подняла голову и вытерла лицо о рукав. Она устала от рыданий, у нее кончились силы. Сейчас она сидела тихо и перебирала в памяти все, что случилось с ней за последние две недели.
С их странной женитьбой было покончено. Любовь, подаренная судьбой, покинула их слишком быстро, едва начавшись. Тамсин чувствовала себя разбитой на мелкие кусочки, как тот кувшин, который она разбила у его ног. Ни кувшин, ни ее сердце уже нельзя было собрать и склеить.
Сейчас, немного успокоившись, она думала, что им уже никогда не удастся загладить обиды, которые оба нанесли друг другу. Эти раны не залечит даже время. И виной тому – его тайны и ее бурный темперамент. Если бы Уильям рассказал ей раньше то, что она узнала сегодня, это, возможно, повлияло бы на ее решение, но не на ее чувства. У Тамсин не было иного выбора, кроме как любить его. Она впустила его в свою душу и в свое сердце. Она и Уильям были неразрывны, как свет и тепло, излучаемые костром. Она могла бы существовать без него, она знала это, ведь жила же она без него раньше. Но теперь все изменилось, она познала новое восхитительное чувство, и ей теперь было мало просто жить, она хотела жить в любви.
Тамсин посмотрела на сжатую в кулак по привычке левую руку и раскрыла ладонь. Уильям и ее семья, сами того не ведая, приучили ее не стыдиться увечной руки. Эта одна маленькая свобода была драгоценным даром. Уильям принял ее целиком такой, какая она есть, он восхищался ею. Его тихая любовь придала ей силы по-новому взглянуть на себя, понять, что она привлекательна, что у нее больше достоинств, чем недостатков.
Тамсин очень сильно изменилась. И сейчас она застряла на распутье, не зная, как ей жить дальше. Она не могла вернуться к прошлой своей жизни, а без Уильяма не хотела даже заглядывать в будущее.
Снова зазвучали раскаты грома, полыхнула молния. Немного побаиваясь, Тамсин все же встала и подошла к окну. Она открыла ставни и долго смотрела на ливень. Ее лицо и волосы намокли. Через открытое окно в комнату врывался ветер, неся с собой брызги дождя.
Она страстно желала услышать объяснение Уильяма, но ей не хватило смелости. Она выбежала из комнаты, охваченная гневом, растерянная. Но, если бы она задержалась хоть минутой дольше, это принесло бы лишь мучение им обоим. Она видела страдание и боль в его глазах. Сейчас Уильяма, скорее всего, уже отправили назад, в темницу. Она не будет пытаться увидеться с ним до завтрашнего утра, а к тому времени ей, возможно, удастся выплакать все слезы, удастся справиться с собой и со своей глупой любовью. В данный момент Тамсин хотелось только одного – забраться под одеяло и забыться сном до утра.
Дождь барабанил по крыше и не думал кончаться. Тамсин отвернулась от окна и принялась медленно расстегивать крючки на кожаном дублете. Потом она разделась, оставшись в одной длинной льняной сорочке, да так и застыла, в задумчивости изучая пальцами ее рваные края. Уильям отрезал снизу полоску ткани, чтобы сделать повязку для ее отца в ту ночь, когда они были в тюрьме Масгрейва. Она вспомнила, как добр и участлив он был тогда. Благодаря ему и Тамсин научилась относиться снисходительнее и терпимее к самой себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45