– Как смеешь ты мне перечить?! – От сотрясения из вазочки с фиалками чуть не выплеснулась вода, а сам лорд Делабоул сморщился и потер ушибленную руку. – Я твой отец! Я обязан думать о твоем будущем и о будущем твоих сестер. Мне нужно твое кольцо, чтобы я мог превратить его в деньги и сделать… выгодное вложение, от которого первоначальная сумма утроится. Ты не должна ничего от меня утаивать… тем более какую-то жалкую побрякушку. Черт возьми, дочь, сейчас же отдай мне кольцо! Я настаиваю! Я имею на это право!
Право, равнодушно подумала Джулия, это право утеряно давным-давно. Она уже не досадовала и не мучилась, как прежде, когда он начинал ее донимать, лишь смотрела на него с состраданием.
– Много ли вы вчера проиграли? – с мягкой улыбкой спросила она. – Полагаю, что порядочно, иначе не заговорили бы опять о мамином изумруде. Вы ведь уже два месяца о нем не вспоминали. Что, удача опять отвернулась от вас?
Лорд Делабоул озадаченно открыл рот, но тут же снова его закрыл. Он явно не ожидал от дочери такого спокойствия и тем более такой проницательности.
– Я… – запинаясь, начал он. – Я вовсе не… То есть в известном смысле, конечно, да, но… клянусь, сумма совершенно ничтожная, и она никоим образом не связана с нашим разговором об изумруде. Напротив, речь идет о выгодном деле. Я намерен вложить средства в одно предприятие… в ваших же интересах.
Джулия встала, обошла вокруг заложенного хозяйственными книгами стола и, взяв отца за руку, вывела его из конторы. Пока они шли по длинному коридору, потом спускались по лестнице на первый этаж, лорд Делабоул остывал с каждым шагом.
Скоро они вышли в застекленную галерею, а из нее на каменную террасу перед лужайкой. Ласковое утреннее солнце, видимо, доставляло мало удовольствия лорду Делабоулу: от яркого света он беспомощно щурился. Улыбнувшись столь явным симптомам утреннего недомогания, Джулия отвернулась и стала обозревать окрестности.
Сразу же за обширной выкошенной лужайкой, отделенной от парковых угодий зеленой оградой из тиса, рододендронов и куманики, начинался подъем. Там, в парке, как и много лет назад, паслись лани, и их желтые с белыми пятнами бока просвечивали между деревьями. Взгляд Джулии скользнул выше, к раскидистым букам на склоне холма, и еще выше, к голубому бездонному небу.
Какой прекрасный вид, подумала она. Хорошо, что хоть что-то в Хатерлее еще поддерживается в приличном состоянии. Хотя число слуг в доме было сокращено донельзя и большинство комнат закрыто, хатерлейские сады, лужайки, зеленый лабиринт с западной стороны дома и многочисленные зеленые ограды по-прежнему требовали постоянного ухода и внимания. И, хотя скудных средств, поступавших еще от арендаторов и из карьера, ни на что не хватало, Джулия все же не решалась сократить число садовников, ибо это тотчас уничтожило бы последнюю видимость благополучия и достатка.
Лорд Делабоул болезненно сморщился и прикрыл глаза ладонью.
– Что, очень болит голова? – спросила Джулия.
Он вздохнул.
– Все-таки ты очень похожа на мать. – Он немного расправил плечи. – Я не чтил память Оливии так, как она того заслуживала. Она одна умела наставить меня на верный путь, но я не понимал этого… пока она не покинула нас. Да и о вас, дочерях, разве я заботился как следует? Я пытался, но только-только впереди брезжила какая-то надежда, как тут же – новая неудача в картах… или в делах. Забавно, правда? Будто кто-то нарочно… – Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Впрочем, неважно. Оставь мамино кольцо у себя. Возможно, ты сумеешь распорядиться им лучше меня. А теперь скажи, как поживает твой любезный лорд Питер? По-моему, ты его совершенно покорила. Он еще не говорил, когда собирается нанести мне визит?
Он улыбался ей с такой теплотой, что под предательской сеткой лопнувших сосудов Джулия почти угадывала черты человека, которого когда-то полюбила ее мать.
– Нет, папа, еще не говорил, но я пока не теряю надежды.
– Смотри, не проморгай его! Таких, как лорд Питер, надо сразу же прибирать к рукам и держать в ежовых рукавицах. – Он ласково потрепал ее щеку. – Ты заслуживаешь такого мужа – его семьи, связей, его состояния. Ты ведь у меня умница, ты лучшая из моих дочерей. Если он в ближайшее же время не сделает тебе предложения, то – ей-Богу! – он просто олух царя небесного.
Шутка лорда Делабоула не развеселила Джулию. Конечно, его глаза светились сейчас искренней заботой и участием, но неужели, думала она, неужели он не понимает, что только из-за него лорд Питер до сих пор медлит? И что ей теперь делать? Бить его кулаками в грудь и умолять опомниться, пока еще не все потеряно, – или оплакивать горькую участь, которую он, родной отец, так беспечно навлек на себя и своих дочерей? Впрочем, что толку? Увы, он скатился уже слишком низко и теперь может лишь размахивать руками и доказывать с пеной у рта, что он из кожи вон лезет ради блага семьи… Поэтому Джулия просто шагнула к отцу и, обняв его, склонила голову к нему на грудь.
От неожиданности он застыл и долго стоял не шевелясь, потом медленно поднял руки и притянул ее к себе. Очевидно, он изо всех сил сдерживал себя, но не вполне в этом преуспел, потому что на шею Джулии скоро закапали слезы. Лорд Делабоул плакал о том, как жестоко и несправедливо обошлась с ним жизнь.
Пока они стояли так, Джулию не покидала мысль, что больше такого уже не повторится. Она словно бы прощалась с отцом, со всем, чего она ждала от него, но так и не дождалась.
– Я люблю вас, папа, – прошептала она.
– Милая моя доченька, – тихо сказал он, крепче прижимая ее к себе.
3
Прибыв в Фалмут в субботу под вечер, майор Блэкторн направился прямиком к сержанту Витвику, который снимал комнаты неподалеку от таможни при Аптонских верфях. Сержант, дородный немолодой человек, встретил его в скудно обставленной гостиной. Они пожали друг другу руки и обменялись несколькими шутками, обычными среди солдат и офицеров. Сержант предложил Блэкторну кружку пива, и через несколько минут они уже живо обсуждали испанскую кампанию, особенно часто возвращаясь к сражению при Талавере.
Майор высказал удивление по поводу стойкого табачного запаха, пропитавшего, казалось, все кругом.
– Это табак, который мы отобрали у контрабандистов в последнюю проверку, – пояснил сержант Витвик. – Мы его сжигаем в Королевской печи – видали кирпичную трубу неподалеку отсюда?
Блэкторн кивнул.
– Я вижу, у вас тут в Фалмуте дел невпроворот.
– Бывает, – откликнулся хозяин и улыбнулся щербатым ртом. – Только вы ведь не затем ехали в такую даль, чтобы поболтать о табачных делах. Вам, верно, хочется взглянуть на задержанные бумаги?
– Да, хотелось бы, – сказал Блэкторн.
Через минуту перед ним уже лежала стопка донесений, переписанных чьей-то прилежной рукой. Все они слово в слово, до последней запятой, совпадали с несколькими документами, которые он привез с собою в Бат. Сомнений быть не могло, ибо он успел перечитать полученные от Веллингтона документы не менее двух десятков раз.
– Боже! – не веря своим глазам, пробормотал он.
Отставной сержант с озабоченным лицом стоял рядом, видимо, догадываясь, что дело нешуточное.
Фалмут, оживленный портовый городок, расположился у южной оконечности Корнуолла, в конце Каррик-Роудс. Сам порт, с одной стороны от которого высилась крепость Пенденнис, с другой – Сент-Мос, был построен Генрихом VIII. Начиная с тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года через него шел непрерывный поток почтово-пассажирских перевозок, что естественным образом привело к процветанию в городе торговли и, в частности, контрабанды. Некоторые капитаны весьма успешно подвизались на этом поприще, и то, что в ходе борьбы с нелегальным ввозом в страну оружия, табака, шелков и вин сержант Витвик случайно вышел на французского агента, само по себе не очень удивило Блэкторна.
Корнуолл, окруженный с трех сторон морем, жил своей, обособленной от прочих графств жизнью. Ветер носил между домами запах рыбы и соли. Местные жители ступали пружинисто, настороженно, словно ветер и море того и гляди могли разбушеваться и сбить любого из них с ног. Казалось, над городом и его жителями реял неукротимый дух борьбы, которую люди вели то ли вместе с природой, то ли против нее.
Возможно, поэтому, попадая в Фалмут, Эдвард никогда не чувствовал себя здесь чужим. Вся его жизнь – сначала с матерью и отцом, потом с дядей, а позже в армии – была насквозь пронизана этим дерзким упрямым духом, витающим здесь повсюду. Сколько он себя помнил, ему всегда приходилось бороться с кем-то или с чем-то, пока борьба в конце концов не стала сутью его жизни, его главным недругом и другом.
Сейчас он перечитывал эти документы с особым волнением, с каким проверяют остроту шпаги перед боем. Дочитав, он тихонько присвистнул и обратил удивленные глаза к сержанту Витвику.
– Так вы говорите, эти бумаги оказались у него в сумке?
– Да, эти самые.
У сержанта было загорелое, изборожденное морщинами лицо, грудь колесом и короткие прилизанные волосы. Голубые глаза смотрели из-под низких бровей строго и серьезно. Синяки на скулах и подбородке свидетельствовали о том, что ему приходится бывать в разных переделках. Его спокойная готовность нравилась Эдварду и внушала невольное доверие.
– Я хочу с ним поговорить. Где он? На таможне?
– Кто – Моулз? Сидит, голубчик, в соседней комнате. – Не оборачиваясь, сержант ткнул большим пальцем куда-то себе за спину.
– Что, у вас в спальне? – изумился Блэкторн. – Не может быть!
– Отчего же нет? – Сержант Витвик широко улыбнулся. – Тюрьма у нас переполнена, да и неужто я, по-вашему, присмотрю за ним хуже надзирателя?
Блэкторн с интересом взглянул на дверь, вероятно, выкрашенную когда-то белой краской.
– Что ж, посмотрим, что он нам скажет.
Арестант сидел на стуле перед незанавешенным, словно голым окном, и закатное солнце бросало розоватые лучи на его седеющие волосы. У него было довольно тщедушное сложение и загорелое, обветренное лицо моряка. Он был прикручен к стулу таким неимоверным количеством веревок, что Блэкторн при виде его чуть не расхохотался.
Жалкое состояние арестанта служило лучшим доказательством усердия сержанта Витвика. Такой старательный служака пригодился бы любому полку, подумал майор. Жаль, что без левой руки он уже не годен к службе в армии.
– Сержант сообщил мне, что вы не француз, – сказал Блэкторн.
– Какой еще француз! – отвечал арестант. – Я всю жизнь прожил тут, в Фалмуте.
– В таком случае, что заставило вас заняться тайным вывозом военных документов из страны? Вы хоть понимаете, что английским солдатам приходится расплачиваться жизнью за ваше преступление?
Арестант метнул на него угрюмый взгляд исподлобья.
– Я уже говорил сержанту Витвику: я делал, что мне велели, и понятия не имел, что в сумке.
– Вы хотите сказать, что ни разу даже не заглянули в нее?
Он покачал головой.
– Зачем совать нос куда не просят? Времена сейчас тяжелые, семья голодает. А этот богач мне всегда хорошо платил, вот я и не задавал лишних вопросов.
Блэкторн обернулся к сержанту.
– Он и вам говорил то же самое?
– Да.
– Как думаете, он сказал нам все? Может, у него плохо с памятью и надо помочь ему вспомнить кое-какие подробности? – Блэкторн не питал особого доверия к словам арестанта. Судя по всему, он был человек неглупый и наверняка догадывался, что переправляет грузы весьма сомнительного содержания.
– Отчего не помочь? – Огромный Витвик с туманной улыбкой смотрел на маленького тщедушного арестанта. – Могу показать кое-какие штучки, которые действуют очень убедительно. Одно ваше слово, майор, и я займусь этим бедолагой вплотную.
Блэкторн вглядывался в лицо связанного.
– Что скажете, мистер Моулз? Хотите, чтобы сержант Витвик продемонстрировал на вас свои «штучки»?
Моулз упрямо вскинул подбородок. Его карие, покрасневшие от бессонной ночи глаза смотрели так же твердо и угрюмо.
– Сержант Витвик пусть делает что угодно. Но я, кажется, сказал ясно: я не знал, что в сумке.
Блэкторн задумчиво смотрел на него. За эти годы ему сотни раз приходилось устраивать разбирательства с провинившимися солдатами, и он научился понимать, когда ему говорят правду, а когда лгут. Этот Моулз, похоже, говорил правду.
– Расскажите все, что знаете, о человеке, от которого получили эти документы.
– Что знаю? Ничего, кроме того, что он маленького роста. Днем я его ни разу не видел, да и ночью он всегда приходил в широкой накидке с капюшоном, а когда говорил, прикрывал рот платком. Мы встречались на берегу, в укромном месте, он шепотом объяснял мне, что ему нужно, оставлял несколько гиней и уходил.
– Как часто это происходило?
– По два раза в месяц.
– Что вы должны были делать?
– Переправлять пакеты, которые он мне давал, в Италию.
– Когда вы начали оказывать ему такого рода услуги?
– Лет пять назад.
– Ого! – пробормотал Блэкторн. – Договаривались ли вы встречаться с ним в ближайшее время?
– Да, в следующее воскресенье.
– Вы хотите помочь своей стране?
Моулз отвел взгляд от Блэкторна и стал смотреть в окно, из которого вливался в комнату слабый сумеречный свет.
– Я буду делать, что вы мне скажете, но… хочу задать только один вопрос. Меня повесят за это?
– Государственная измена карается казнью через повешение, – медленно проговорил Блэкторн.
Моулз напряженно смотрел на него.
– Но ведь я не знал, что там, клянусь! У меня на руках шестеро ребят, мне надо их кормить.
Блэкторн пристально всматривался в лицо сидевшего перед ним человека, словно пытаясь определить, из чего складывалась его судьба. На одной чаше весов бессчетные невзгоды, а что на другой? Праздность? Едва ли. Удачи? Весьма сомнительно.
– Если вы окажете британской короне одну услугу, то, возможно, нам удастся заменить смертную казнь каторжными работами.
Моулз снова устремил взгляд в окно.
– Я сделаю все, что мне прикажут, – только и сказал он.
Блэкторн с сержантом вернулись в гостиную, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.
Подали ужин – густую наваристую уху, хлеб и пару кружек пива. После ужина Блэкторн отправился на ночлег в местную гостиницу.
В следующие два дня они с сержантом несколько раз наведывались в маленькую, закрытую со всех сторон бухточку, где взяли контрабандистов и где Моулз обычно встречался со своим таинственным благодетелем. Таким образом, еще до отъезда Блэкторн успел разработать простой и ясный план, в соответствии с которым Моулз должен был, как всегда, явиться на назначенную встречу.
Однако из головы почему-то не шли последние слова Моулза:
– Берегитесь, майор! Этот богач – коварная бестия.
* * *
Во вторник утром, ровно в восемь часов, Джулия и ее служанка вошли в Лечебный зал, расположенный по соседству с величественным Батским аббатством. Сестры, занятые выбором фасонов для новых платьев, остались сегодня дома. Джулия и сама сомневалась до последнего, как ей поступить: остаться и помочь сестрам с шитьем или подчиниться своему обычному ритуалу и поехать на воды. Она выбрала второе по двум причинам. Во-первых, она надеялась встретить тут лорда Питера, и во-вторых, сейчас, когда беда уже подступила к самому порогу, ей особенно хотелось соблюдать во всем налаженный порядок.
Каждый вторник, вот уже много лет подряд, она в сопровождении служанки или кого-нибудь из сестер садилась в карету лорда Делабоула и, проехав пять миль от Хатерлейского парка до города, переступала порог батского Лечебного зала. Собственно лечебная процедура состояла в поглощении некоторого количества воды с тошнотворным запахом и открывала скромный ряд развлечений, следовавших друг за другом в давно установленном порядке. За Лечебным залом шла книжная лавка, где приобретались новые романы, пьесы, газеты и памфлеты для обсуждения; за нею магазины дамских шляпок и разнообразных безделушек и, наконец, кондитерская мистера Джилла, где можно было отведать тарталетку с абрикосами или фруктовое желе. В хорошую погоду этот перечень дополнялся неторопливой прогулкой по Апельсиновой роще. После того, как ритуал был полностью завершен, она могла возвращаться домой.
Сегодня, войдя в зал, Джулия тут же принялась выискивать среди присутствующих лорда Питера. Дважды она обежала глазами просторное помещение – и не нашла того, кого искала. Сердце ее сжалось, но все же она заставила себя оглядеть зал еще раз.
Ей вдруг сделалось страшно до дурноты. Значит, его все-таки нет? Где же он?
С тех пор как четыре дня назад они танцевали с лордом Питером на балу, она больше не видела его. Он так и не появился в Хатерлейском парке, и Джулия уже начала думать, не оскорбился ли он тогда из-за Эдварда. Конечно, было еще очень рано, и лорд Питер мог появиться позже. Если он приедет, решила Джулия, надо непременно рассказать ему об Эдварде и объяснить, почему, в нарушение приличий, она вдруг бросилась в объятия к постороннему мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Право, равнодушно подумала Джулия, это право утеряно давным-давно. Она уже не досадовала и не мучилась, как прежде, когда он начинал ее донимать, лишь смотрела на него с состраданием.
– Много ли вы вчера проиграли? – с мягкой улыбкой спросила она. – Полагаю, что порядочно, иначе не заговорили бы опять о мамином изумруде. Вы ведь уже два месяца о нем не вспоминали. Что, удача опять отвернулась от вас?
Лорд Делабоул озадаченно открыл рот, но тут же снова его закрыл. Он явно не ожидал от дочери такого спокойствия и тем более такой проницательности.
– Я… – запинаясь, начал он. – Я вовсе не… То есть в известном смысле, конечно, да, но… клянусь, сумма совершенно ничтожная, и она никоим образом не связана с нашим разговором об изумруде. Напротив, речь идет о выгодном деле. Я намерен вложить средства в одно предприятие… в ваших же интересах.
Джулия встала, обошла вокруг заложенного хозяйственными книгами стола и, взяв отца за руку, вывела его из конторы. Пока они шли по длинному коридору, потом спускались по лестнице на первый этаж, лорд Делабоул остывал с каждым шагом.
Скоро они вышли в застекленную галерею, а из нее на каменную террасу перед лужайкой. Ласковое утреннее солнце, видимо, доставляло мало удовольствия лорду Делабоулу: от яркого света он беспомощно щурился. Улыбнувшись столь явным симптомам утреннего недомогания, Джулия отвернулась и стала обозревать окрестности.
Сразу же за обширной выкошенной лужайкой, отделенной от парковых угодий зеленой оградой из тиса, рододендронов и куманики, начинался подъем. Там, в парке, как и много лет назад, паслись лани, и их желтые с белыми пятнами бока просвечивали между деревьями. Взгляд Джулии скользнул выше, к раскидистым букам на склоне холма, и еще выше, к голубому бездонному небу.
Какой прекрасный вид, подумала она. Хорошо, что хоть что-то в Хатерлее еще поддерживается в приличном состоянии. Хотя число слуг в доме было сокращено донельзя и большинство комнат закрыто, хатерлейские сады, лужайки, зеленый лабиринт с западной стороны дома и многочисленные зеленые ограды по-прежнему требовали постоянного ухода и внимания. И, хотя скудных средств, поступавших еще от арендаторов и из карьера, ни на что не хватало, Джулия все же не решалась сократить число садовников, ибо это тотчас уничтожило бы последнюю видимость благополучия и достатка.
Лорд Делабоул болезненно сморщился и прикрыл глаза ладонью.
– Что, очень болит голова? – спросила Джулия.
Он вздохнул.
– Все-таки ты очень похожа на мать. – Он немного расправил плечи. – Я не чтил память Оливии так, как она того заслуживала. Она одна умела наставить меня на верный путь, но я не понимал этого… пока она не покинула нас. Да и о вас, дочерях, разве я заботился как следует? Я пытался, но только-только впереди брезжила какая-то надежда, как тут же – новая неудача в картах… или в делах. Забавно, правда? Будто кто-то нарочно… – Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Впрочем, неважно. Оставь мамино кольцо у себя. Возможно, ты сумеешь распорядиться им лучше меня. А теперь скажи, как поживает твой любезный лорд Питер? По-моему, ты его совершенно покорила. Он еще не говорил, когда собирается нанести мне визит?
Он улыбался ей с такой теплотой, что под предательской сеткой лопнувших сосудов Джулия почти угадывала черты человека, которого когда-то полюбила ее мать.
– Нет, папа, еще не говорил, но я пока не теряю надежды.
– Смотри, не проморгай его! Таких, как лорд Питер, надо сразу же прибирать к рукам и держать в ежовых рукавицах. – Он ласково потрепал ее щеку. – Ты заслуживаешь такого мужа – его семьи, связей, его состояния. Ты ведь у меня умница, ты лучшая из моих дочерей. Если он в ближайшее же время не сделает тебе предложения, то – ей-Богу! – он просто олух царя небесного.
Шутка лорда Делабоула не развеселила Джулию. Конечно, его глаза светились сейчас искренней заботой и участием, но неужели, думала она, неужели он не понимает, что только из-за него лорд Питер до сих пор медлит? И что ей теперь делать? Бить его кулаками в грудь и умолять опомниться, пока еще не все потеряно, – или оплакивать горькую участь, которую он, родной отец, так беспечно навлек на себя и своих дочерей? Впрочем, что толку? Увы, он скатился уже слишком низко и теперь может лишь размахивать руками и доказывать с пеной у рта, что он из кожи вон лезет ради блага семьи… Поэтому Джулия просто шагнула к отцу и, обняв его, склонила голову к нему на грудь.
От неожиданности он застыл и долго стоял не шевелясь, потом медленно поднял руки и притянул ее к себе. Очевидно, он изо всех сил сдерживал себя, но не вполне в этом преуспел, потому что на шею Джулии скоро закапали слезы. Лорд Делабоул плакал о том, как жестоко и несправедливо обошлась с ним жизнь.
Пока они стояли так, Джулию не покидала мысль, что больше такого уже не повторится. Она словно бы прощалась с отцом, со всем, чего она ждала от него, но так и не дождалась.
– Я люблю вас, папа, – прошептала она.
– Милая моя доченька, – тихо сказал он, крепче прижимая ее к себе.
3
Прибыв в Фалмут в субботу под вечер, майор Блэкторн направился прямиком к сержанту Витвику, который снимал комнаты неподалеку от таможни при Аптонских верфях. Сержант, дородный немолодой человек, встретил его в скудно обставленной гостиной. Они пожали друг другу руки и обменялись несколькими шутками, обычными среди солдат и офицеров. Сержант предложил Блэкторну кружку пива, и через несколько минут они уже живо обсуждали испанскую кампанию, особенно часто возвращаясь к сражению при Талавере.
Майор высказал удивление по поводу стойкого табачного запаха, пропитавшего, казалось, все кругом.
– Это табак, который мы отобрали у контрабандистов в последнюю проверку, – пояснил сержант Витвик. – Мы его сжигаем в Королевской печи – видали кирпичную трубу неподалеку отсюда?
Блэкторн кивнул.
– Я вижу, у вас тут в Фалмуте дел невпроворот.
– Бывает, – откликнулся хозяин и улыбнулся щербатым ртом. – Только вы ведь не затем ехали в такую даль, чтобы поболтать о табачных делах. Вам, верно, хочется взглянуть на задержанные бумаги?
– Да, хотелось бы, – сказал Блэкторн.
Через минуту перед ним уже лежала стопка донесений, переписанных чьей-то прилежной рукой. Все они слово в слово, до последней запятой, совпадали с несколькими документами, которые он привез с собою в Бат. Сомнений быть не могло, ибо он успел перечитать полученные от Веллингтона документы не менее двух десятков раз.
– Боже! – не веря своим глазам, пробормотал он.
Отставной сержант с озабоченным лицом стоял рядом, видимо, догадываясь, что дело нешуточное.
Фалмут, оживленный портовый городок, расположился у южной оконечности Корнуолла, в конце Каррик-Роудс. Сам порт, с одной стороны от которого высилась крепость Пенденнис, с другой – Сент-Мос, был построен Генрихом VIII. Начиная с тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года через него шел непрерывный поток почтово-пассажирских перевозок, что естественным образом привело к процветанию в городе торговли и, в частности, контрабанды. Некоторые капитаны весьма успешно подвизались на этом поприще, и то, что в ходе борьбы с нелегальным ввозом в страну оружия, табака, шелков и вин сержант Витвик случайно вышел на французского агента, само по себе не очень удивило Блэкторна.
Корнуолл, окруженный с трех сторон морем, жил своей, обособленной от прочих графств жизнью. Ветер носил между домами запах рыбы и соли. Местные жители ступали пружинисто, настороженно, словно ветер и море того и гляди могли разбушеваться и сбить любого из них с ног. Казалось, над городом и его жителями реял неукротимый дух борьбы, которую люди вели то ли вместе с природой, то ли против нее.
Возможно, поэтому, попадая в Фалмут, Эдвард никогда не чувствовал себя здесь чужим. Вся его жизнь – сначала с матерью и отцом, потом с дядей, а позже в армии – была насквозь пронизана этим дерзким упрямым духом, витающим здесь повсюду. Сколько он себя помнил, ему всегда приходилось бороться с кем-то или с чем-то, пока борьба в конце концов не стала сутью его жизни, его главным недругом и другом.
Сейчас он перечитывал эти документы с особым волнением, с каким проверяют остроту шпаги перед боем. Дочитав, он тихонько присвистнул и обратил удивленные глаза к сержанту Витвику.
– Так вы говорите, эти бумаги оказались у него в сумке?
– Да, эти самые.
У сержанта было загорелое, изборожденное морщинами лицо, грудь колесом и короткие прилизанные волосы. Голубые глаза смотрели из-под низких бровей строго и серьезно. Синяки на скулах и подбородке свидетельствовали о том, что ему приходится бывать в разных переделках. Его спокойная готовность нравилась Эдварду и внушала невольное доверие.
– Я хочу с ним поговорить. Где он? На таможне?
– Кто – Моулз? Сидит, голубчик, в соседней комнате. – Не оборачиваясь, сержант ткнул большим пальцем куда-то себе за спину.
– Что, у вас в спальне? – изумился Блэкторн. – Не может быть!
– Отчего же нет? – Сержант Витвик широко улыбнулся. – Тюрьма у нас переполнена, да и неужто я, по-вашему, присмотрю за ним хуже надзирателя?
Блэкторн с интересом взглянул на дверь, вероятно, выкрашенную когда-то белой краской.
– Что ж, посмотрим, что он нам скажет.
Арестант сидел на стуле перед незанавешенным, словно голым окном, и закатное солнце бросало розоватые лучи на его седеющие волосы. У него было довольно тщедушное сложение и загорелое, обветренное лицо моряка. Он был прикручен к стулу таким неимоверным количеством веревок, что Блэкторн при виде его чуть не расхохотался.
Жалкое состояние арестанта служило лучшим доказательством усердия сержанта Витвика. Такой старательный служака пригодился бы любому полку, подумал майор. Жаль, что без левой руки он уже не годен к службе в армии.
– Сержант сообщил мне, что вы не француз, – сказал Блэкторн.
– Какой еще француз! – отвечал арестант. – Я всю жизнь прожил тут, в Фалмуте.
– В таком случае, что заставило вас заняться тайным вывозом военных документов из страны? Вы хоть понимаете, что английским солдатам приходится расплачиваться жизнью за ваше преступление?
Арестант метнул на него угрюмый взгляд исподлобья.
– Я уже говорил сержанту Витвику: я делал, что мне велели, и понятия не имел, что в сумке.
– Вы хотите сказать, что ни разу даже не заглянули в нее?
Он покачал головой.
– Зачем совать нос куда не просят? Времена сейчас тяжелые, семья голодает. А этот богач мне всегда хорошо платил, вот я и не задавал лишних вопросов.
Блэкторн обернулся к сержанту.
– Он и вам говорил то же самое?
– Да.
– Как думаете, он сказал нам все? Может, у него плохо с памятью и надо помочь ему вспомнить кое-какие подробности? – Блэкторн не питал особого доверия к словам арестанта. Судя по всему, он был человек неглупый и наверняка догадывался, что переправляет грузы весьма сомнительного содержания.
– Отчего не помочь? – Огромный Витвик с туманной улыбкой смотрел на маленького тщедушного арестанта. – Могу показать кое-какие штучки, которые действуют очень убедительно. Одно ваше слово, майор, и я займусь этим бедолагой вплотную.
Блэкторн вглядывался в лицо связанного.
– Что скажете, мистер Моулз? Хотите, чтобы сержант Витвик продемонстрировал на вас свои «штучки»?
Моулз упрямо вскинул подбородок. Его карие, покрасневшие от бессонной ночи глаза смотрели так же твердо и угрюмо.
– Сержант Витвик пусть делает что угодно. Но я, кажется, сказал ясно: я не знал, что в сумке.
Блэкторн задумчиво смотрел на него. За эти годы ему сотни раз приходилось устраивать разбирательства с провинившимися солдатами, и он научился понимать, когда ему говорят правду, а когда лгут. Этот Моулз, похоже, говорил правду.
– Расскажите все, что знаете, о человеке, от которого получили эти документы.
– Что знаю? Ничего, кроме того, что он маленького роста. Днем я его ни разу не видел, да и ночью он всегда приходил в широкой накидке с капюшоном, а когда говорил, прикрывал рот платком. Мы встречались на берегу, в укромном месте, он шепотом объяснял мне, что ему нужно, оставлял несколько гиней и уходил.
– Как часто это происходило?
– По два раза в месяц.
– Что вы должны были делать?
– Переправлять пакеты, которые он мне давал, в Италию.
– Когда вы начали оказывать ему такого рода услуги?
– Лет пять назад.
– Ого! – пробормотал Блэкторн. – Договаривались ли вы встречаться с ним в ближайшее время?
– Да, в следующее воскресенье.
– Вы хотите помочь своей стране?
Моулз отвел взгляд от Блэкторна и стал смотреть в окно, из которого вливался в комнату слабый сумеречный свет.
– Я буду делать, что вы мне скажете, но… хочу задать только один вопрос. Меня повесят за это?
– Государственная измена карается казнью через повешение, – медленно проговорил Блэкторн.
Моулз напряженно смотрел на него.
– Но ведь я не знал, что там, клянусь! У меня на руках шестеро ребят, мне надо их кормить.
Блэкторн пристально всматривался в лицо сидевшего перед ним человека, словно пытаясь определить, из чего складывалась его судьба. На одной чаше весов бессчетные невзгоды, а что на другой? Праздность? Едва ли. Удачи? Весьма сомнительно.
– Если вы окажете британской короне одну услугу, то, возможно, нам удастся заменить смертную казнь каторжными работами.
Моулз снова устремил взгляд в окно.
– Я сделаю все, что мне прикажут, – только и сказал он.
Блэкторн с сержантом вернулись в гостиную, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.
Подали ужин – густую наваристую уху, хлеб и пару кружек пива. После ужина Блэкторн отправился на ночлег в местную гостиницу.
В следующие два дня они с сержантом несколько раз наведывались в маленькую, закрытую со всех сторон бухточку, где взяли контрабандистов и где Моулз обычно встречался со своим таинственным благодетелем. Таким образом, еще до отъезда Блэкторн успел разработать простой и ясный план, в соответствии с которым Моулз должен был, как всегда, явиться на назначенную встречу.
Однако из головы почему-то не шли последние слова Моулза:
– Берегитесь, майор! Этот богач – коварная бестия.
* * *
Во вторник утром, ровно в восемь часов, Джулия и ее служанка вошли в Лечебный зал, расположенный по соседству с величественным Батским аббатством. Сестры, занятые выбором фасонов для новых платьев, остались сегодня дома. Джулия и сама сомневалась до последнего, как ей поступить: остаться и помочь сестрам с шитьем или подчиниться своему обычному ритуалу и поехать на воды. Она выбрала второе по двум причинам. Во-первых, она надеялась встретить тут лорда Питера, и во-вторых, сейчас, когда беда уже подступила к самому порогу, ей особенно хотелось соблюдать во всем налаженный порядок.
Каждый вторник, вот уже много лет подряд, она в сопровождении служанки или кого-нибудь из сестер садилась в карету лорда Делабоула и, проехав пять миль от Хатерлейского парка до города, переступала порог батского Лечебного зала. Собственно лечебная процедура состояла в поглощении некоторого количества воды с тошнотворным запахом и открывала скромный ряд развлечений, следовавших друг за другом в давно установленном порядке. За Лечебным залом шла книжная лавка, где приобретались новые романы, пьесы, газеты и памфлеты для обсуждения; за нею магазины дамских шляпок и разнообразных безделушек и, наконец, кондитерская мистера Джилла, где можно было отведать тарталетку с абрикосами или фруктовое желе. В хорошую погоду этот перечень дополнялся неторопливой прогулкой по Апельсиновой роще. После того, как ритуал был полностью завершен, она могла возвращаться домой.
Сегодня, войдя в зал, Джулия тут же принялась выискивать среди присутствующих лорда Питера. Дважды она обежала глазами просторное помещение – и не нашла того, кого искала. Сердце ее сжалось, но все же она заставила себя оглядеть зал еще раз.
Ей вдруг сделалось страшно до дурноты. Значит, его все-таки нет? Где же он?
С тех пор как четыре дня назад они танцевали с лордом Питером на балу, она больше не видела его. Он так и не появился в Хатерлейском парке, и Джулия уже начала думать, не оскорбился ли он тогда из-за Эдварда. Конечно, было еще очень рано, и лорд Питер мог появиться позже. Если он приедет, решила Джулия, надо непременно рассказать ему об Эдварде и объяснить, почему, в нарушение приличий, она вдруг бросилась в объятия к постороннему мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46