Вторник, среда, четверг – пожалуйста, да и то на полдня.
– Ну что ж, – вздохнул Эдвард. Взгляд его упал на ее худые морщинистые руки. – Я, верно, уже утомил вас своими вопросами. Спасибо, что помогли.
– Пожалуйста, я всегда с радостью… И, знаете: так приятно, что вы опять дома!.. Поверьте, ваши утраты меня глубоко огорчили. Особенно жаль Джорджа; он всегда был моим любимчиком… – В глазах ее заблестели слезы.
Не удержавшись, Эдвард шагнул вперед и поцеловал старую домоправительницу в щеку.
– Только не говорите дяде, что мы с вами целовались! – с напускной серьезностью сказал он и ушел.
* * *
Когда сэр Перран вернулся в свою спальню, час был уже поздний. Выяснилось, что Суткоум, его камердинер, опять слег с головной болью. Беднягу уже много лет мучили частые головные боли, от которых спасала только изрядная доза опия. Вместо него сэру Перрану сегодня прислуживал молодой лакей, по фамилии Рамсли, которого Суткоум, заботясь об удобствах хозяина, заблаговременно посвятил во все тонкости своей службы.
Вечерняя ванна с легким ароматом розового масла относилась к излюбленным ритуалам сэра Перрана, однако, погружаясь в нее сегодня, он почему-то не мог избавиться от смутного беспокойства. Внезапно его осенило.
– Если я правильно помню, Суткоум как будто болел в прошлое воскресенье и в понедельник утром. Так или нет?
– Так, сэр Перран, – почтительно отвечал Рамсли.
– О Господи! – пробормотал баронет, уставясь в потолок.
– Что такое? – забеспокоился лакей. – Вода горячевата?
Хозяин молчал. Мысли его метались из стороны в сторону. Возможно ли? Его собственный камердинер – французский шпион? От одного этого предположения у баронета потемнело в глазах: вспомнились многочисленные сражения, о которых он, сэр Перран, знал заранее. Значит, все эти годы – Суткоум состоял у него на службе уже лет пять или шесть, – все эти годы ценнейшие сведения поступали из Монастырской усадьбы прямиком к корсиканцу? Проклятье! А британским солдатам приходилось жизнью расплачиваться за его оплошность!..
Неожиданно мысли его потекли по другому руслу. Он, конечно, дорожит интересами своей страны, но он не намерен сообщать Блэкторну о своем открытии. Он вообще не намерен ни в чем помогать племяннику, и пусть – черт возьми! – майор провалит свою секретную миссию и покроет себя позором.
Однако в противовес этим соображениям тут же возникли другие. Он столько лет следил за борьбой европейских стран против Бонапарта и нередко передавал их правительствам значительные суммы на вооружение и содержание войск; чаще всего помогал Португалии, которая оказалась в незавидном положении, после того как Веллингтон вытеснил бонапартистов за южные границы Франции, в Испанию. И в это же самое время Бонапарт, оказывается, преспокойно пользовался его бумагами!.. Поистине ирония судьбы, думал он. Как, должно быть, Суткоум потешался над его усилиями, с какой затаенной усмешкой выслушивал заверения, что Бонапарту не сидеть больше на троне!..
Но какое самообладание! За столько времени ни разу, ни единым жестом не выдать себя!
– Поразительно, – пробормотал сэр Перран.
– Простите, сэр, что вы сказали? – Рамсли озабоченно склонился над ним.
– Ничего. Впрочем… позови-ка сюда моего племянника.
Рамсли оцепенело уставился в мыльную пену, словно на него напал столбняк.
– Мог бы поучиться у Суткоума хоть немного скрывать свои чувства, – усмехнулся сэр Перран. – Зови сюда майора Блэкторна, живо. Да и мистера Лэдока тоже. Заодно прихвати его подружку, если она с ним.
Что-то в тоне сэра Перрана заставило лакея пулей вылететь из комнаты.
Через несколько минут, все так же сидя в своей розовой ванне, сэр Перран переводил угрюмый взгляд с Блэкторна на секретаря и с него на горничную Сюзанну. Зубы его были стиснуты. Прежде чем говорить со своими гостями, он приказал удивленному Рамсли удалиться.
Едва дверь за лакеем закрылась, баронет вперил взор в Сюзанну.
– Где он? – рявкнул он.
Горничная, хорошенькая молодая особа с круглыми светло-карими глазами, испуганно ойкнула и тут же залилась слезами.
Сэр Перран еще повысил голос.
– Куда он уехал? Признавайся!
Блэкторн с Лэдоком в немом изумлении глядели то на горничную, то на баронета.
– Но, сэр, – давясь слезами, отвечала Сюзанна, – я же не знаю, о ком вы спрашиваете.
– О ком? О Суткоуме, вот о ком! Говори, он уехал в Корнуолл?
– Да, – прошептала горничная, вытирая слезы рукавом коричневого платья. – Он сказал, что хочет съездить в Фалмут… отдохнуть.
Мистер Лэдок, который до сего момента поддерживал свою даму под локоть, неожиданно отступил на шаг.
– А тебе откуда это известно? – Он взирал на нее с неподдельным ужасом, как человек, только что узнавший, что его предали.
– Я не хотела… Он меня заставлял… – всхлипнула она.
– Так это ты все это время рылась в бумагах у меня на столе… Ты… – Лицо секретаря потемнело.
– Он бил меня… Он заставлял меня делать все, что ему было нужно… Я его боялась.
– Значит, Суткоум, – сказал Блэкторн, неотрывно глядя на сэра Перрана. – Ваш камердинер.
– Мерзавец, он столько лет изображал адские головные боли… и я ему верил. – Сэр Перран с размаху ударил кулаками по поверхности воды, так что брызги разлетелись во все стороны. Его колени торчали из мыльной пены, как два белых острова.
– Ну же, красотка, выкладывай все до конца! А не то я велю, чтобы тебя немедленно повесили за государственную измену!..
Глаза Сюзанны выпучились, рот раскрылся, она вскрикнула и без чувств повалилась на пол.
Через час почтовая карета везла Блэкторна на юг, в Фалмут.
* * *
Сегодня перед отходом ко сну в душе сэра Перрана теснились весьма разноречивые чувства. С одной стороны, обнаружение лазутчика в его доме не могло не огорчать его, с другой – баронет был очень доволен тем, что его племянник наконец-то уехал. Лежа в постели, он размышлял о превратностях судьбы: оказывается, он не только много лет предоставлял кров вражескому шпиону, но и сам, по собственному недомыслию, помогал победному шествию корсиканца по Европе. Конечно, неприятно, что так получилось, но жалеть уже было поздно. Странно, что за столько лет у него ни разу не возникло даже тени подозрения. Суткоум говорил по-английски без малейшего акцента и был во всех отношениях безупречным камердинером: всегда подтянут, невозмутим; кажется, баронету ни разу не удалось вывести его из себя. Иными словами, идеальный камердинер – и идеальный французский шпион.
Можно было, конечно, раскаиваться и упрекать себя до бесконечности, но сэр Перран был человек практический. Что случилось, то случилось, считал он, и тут уже ничего не поделаешь. Посему спустя несколько минут он окончательно простил себя за собственную близорукость, которая так дорого обошлась отечеству, и обратился к более приятным мыслям, связанным с отъездом племянника.
Губы баронета сами собою расплылись в улыбке. Теперь-то он постарается завоевать доверие Джулии! Сэр Перран нисколько не сомневался, что, несмотря на происшедшую у них с Блэкторном интимную сцену, свидетелем которой он был, первейшим для Джулии был и останется долг по отношению к сестрам. Требовалось всего лишь доказать ей, что ради этого долга, ради своих сестер она должна именно выйти замуж за него, сэра Перрана. Конечно, если его племянник успеет вернуться из Корнуолла раньше, чем он отведет девицу к алтарю, то положение несколько осложнится, но и в этом случае не будет безнадежным. Словом, уверенность баронета была велика и непоколебима.
Наконец, с довольным вздохом откинувшись на подушки, он обратил взор на нераспечатанное письмо, прислоненное к подсвечнику на ночном столике. Письмо было написано Блэкторном и адресовано Джулии. Однако Бистон – поистине золотой дворецкий! – вместо того чтобы отправить послание в Хатерлей, принес его хозяину. Кивнув, сэр Перран приказал Бистону оставить письмо и забыть о его существовании. Если же впоследствии майор Блэкторн попытается выяснить, что с ним сталось, то баронет изобразит полное неведение, а Бистон заявит, что письмо было переправлено в Хатерлей в целости и сохранности. Никто ничего не докажет, и действительная судьба письма для всех останется тайной.
Сэр Перран улыбнулся. Тайны и тайные замыслы были его стихией: они давали ему власть. Хотя он и уважал своего племянника за преданность отечеству и готовность умереть ради Англии, в душе он всегда считал его глупцом.
Сэр Перран поправил ночной колпак, разгладил золотое парчовое покрывало у себя на груди и только тогда потянулся за письмом. Немного подержав его в руках, он сломал печать и прочитал его от первой до последней строчки. Письмо, не очень короткое, но и не очень длинное, было почти целиком заполнено романтическими бреднями. Лишь в конце Блэкторн сообщал своей возлюбленной о необходимости снова ехать в Корнуолл, а также о том, что из этой поездки он постарается привезти хотя бы один контракт на добычу камня. Имея множество знакомых в Корнуолле и в Девоншире, он не сомневался в успехе задуманного.
Сэр Перран удивленно приподнял брови. Он не ожидал от племянника такой прыти. С другой стороны, если Блэкторн всерьез возьмется за дело, ему, по всей вероятности, придется пробыть в отлучке даже дольше, чем сэр Перран рассчитывал до сих пор.
Баронет чуть не рассмеялся вслух. Итак, судьба благоволила к нему, теперь он это знал. Он жаждал справедливости, и эта справедливость вот-вот должна была свершиться по воле небес.
Уверенной рукой он взял письмо за печать и поднес к свече. Пламя весело заплясало на листке, пожирая строчки и оставляя за собою лишь тоненькие черные хлопья. Волоски на пальцах сэра Перрана подпалились, но это нимало не беспокоило его. Наконец, когда почти все догорело, он бросил оплывшую печать с остатками бумаги в чашечку подсвечника и задул свечу. И запах дыма может порой ласкать обоняние, подумал он. Засыпая, он видел Джулию в подвенечном платье: она стояла рядом с ним у алтаря и клялась ему быть послушной женой до конца жизни.
13
Проснувшись на другое утро, Джулия села в постели, лениво потянулась и тут же снова откинулась на пуховые подушки. Она блаженно улыбалась, в голове ее мелькали обрывки каких-то приятных снов. Вчера перед сном она еще раз повторила в памяти каждое мгновение последней встречи с Эдвардом: как она признавалась ему, что была помолвлена с лордом Питером, как Эдвард потом целовал ее и овладевал ею, как потом они долго клялись друг другу в вечной любви и обсуждали свое будущее. В итоге у них составился план, из которого, пожалуй, могло что-то получиться.
Было решено, что утром Эдвард заедет за нею в Хатерлей и они отправятся к приходскому священнику и договорятся о венчании без свидетелей. Потом они вместе объедут наиболее настойчивых кредиторов лорда Делабоула и постараются еще немного отсрочить выплату долгов – иначе Хатерлей придется немедленно продавать с аукциона.
После смерти лорда Делабоула имение Хатерлейский парк перешло к старшей из дочерей. Однако несчастье обрушилось на них всех так неожиданно, что до сих пор у Джулии даже не было времени об этом думать. Лишь теперь она поняла, что стала отныне владелицей великолепного старинного особняка. Конечно, земли по большей части были уже распроданы, однако оставшиеся пятьдесят акров, а с ними дом и все прилегающие постройки принадлежали теперь ей. Конечно, можно было расплатиться с большинством долгов, продав дом, однако Эдвард считал, что достаточно будет сдать его на пять или десять лет. Также к Джулии перешел карьер, из которого, по мнению Эдварда, можно было извлечь вполне приличную прибыль, надо только взяться за дело с умом.
– К тому же, – заметил Эдвард в конце разговора, – есть еще мой дядя. Он о тебе очень высокого мнения и, кажется, хочет вам чем-нибудь помочь. Вот только не понимаю, как он позволял твоему отцу играть у него в доме? Ведь каждая игра заканчивалась для лорда Делабоула проигрышем.
После этого Эдвард, видимо, расстроился и надолго умолк, и Джулии снова пришлось повторять, что ее отец мог проиграться где угодно. Он играл, потому что был игрок. Спору нет, он проиграл свое состояние, и часть его наверняка перешла к сэру Перрану и его друзьям. Но, с другой стороны, сколько раз сэр Перран приезжал в Хатерлей и устраивал отцу самые настоящие головомойки из-за его неумеренности в игре? Раз двадцать, если не больше. После этого обычно отец держался недели две, но потом все неизменно кончалось тем же: кто-нибудь из батских знакомых приглашал его провести вечер за картами, на другое утро он возвращался домой пьяный, и из всех карманов у него сыпались долговые расписки… Нет, сэр Перран был тут ни при чем.
Эдвард не нашелся, что ответить, но Джулия догадывалась, что он не очень-то верит в дядину невиновность.
Нежась в постели, Джулия поймала себя на том, что на душе у нее как-то уж слишком спокойно. Плохо, конечно, что отец, окончательно запутавшись в долгах, не нашел для себя иного выхода, кроме пули в висок, но… Неожиданная мысль кольнула ее острой иглой: ведь она испытывает облегчение оттого, что отца уже нет. Не надо больше досадовать и беспокоиться из-за его бесконечных приходов и уходов, не надо бояться, что он наделает новых долгов; не надо ждать, когда он опять начнет выпрашивать у нее кольцо, – ведь и кольца больше нет. Она чувствовала себя все более и более виноватой. А впрочем… Будь он жив, что бы он делал со своими долгами и со своими дочерьми-бесприданницами? Нет, ей не в чем себя упрекать и не о чем жалеть.
В середине дня, когда к ним приехал сэр Перран, Джулия принимала его в Красной гостиной. Вероятно, за минувшие сутки в ее облике что-то изменилось: сэр Перран даже высказал удивление про этому поводу.
– Милая моя, вы прямо-таки светитесь! Я уже давно не видел у вас таких счастливых глаз.
Джулия, в черном шелковом платье, сидела на краешке красного дивана и разливала чай. При последних словах гостя ее рука с чайником замерла над чашкой.
– Правда? – тихо сказала она и опять, как и утром, почувствовала себя виноватой. – Очень возможно. Боюсь, что вы можете подумать обо мне дурно, если узнаете истинную причину перемены.
– Могу предположить! – Сэр Перран прислонил трость к спинке своего стула, обтянутого полосатым золотисто-белым шелком, и принял из ее рук чашку с крепким ароматным чаем. – Еще немного молока, пожалуйста, – попросил он, отпив глоток.
Джулия тонкой струйкой лила молоко, пока он не кивнул.
– Итак, – сэр Перран удовлетворенно улыбнулся, – позвольте мне высказать кое-какие догадки. Думаю, что потрясение от бессмысленной смерти вашего родителя постепенно начало проходить. Разумеется, тоска пока еще гложет вас, но зато вы знаете, что список несчастий, которые он нес домой и взваливал на ваши плечи, наконец-то завершен и хуже, чем есть, уже не будет. Вы чувствуете, что вот-вот для вас может начаться настоящая жизнь, и на душе у вас делается легко – но тут же собственная бессердечность шокирует вас.
Джулия застыла на краю дивана с не донесенной до рта чашкой, удивленно глядя на гостя.
– Как вы проницательны! – вздохнула она, когда он умолк. – Вы очень точно описали все мои чувства… Почти все. Я должна признаться вам еще кое в чем – хотя, возможно, вы и об этом уже знаете.
– Вероятно, – улыбнулся он, – речь о том, что вы с моим племянником собираетесь пожениться?
Она кивнула и с улыбкой поднесла чашку к губам.
Серые глаза баронета странно сверкнули в рассеянном свете пасмурного дня.
– Вы не будете ждать до конца траура?
Она задумчиво покачала головой.
– Думаю, в этом нет никакого смысла. После папиного самоубийства мы все равно уже опозорены. – Странно, что она могла говорить об этом так свободно, словно после похорон прошло по меньшей мере несколько лет. Но, глядя назад, она понимала теперь, что в последние два года она почти беспрестанно оплакивала своего отца. В известном смысле он умер для нее уже давно.
– Думаю, на вашем месте, хотя не дай Бог никому оказаться на вашем месте, и я поступил бы точно так же, – заметил сэр Перран. – Кстати, вам, разумеется, известно, что он уехал?
Джулия с трудом сдержала испуганный возглас и дрожащими пальцами поставила чашку на блюдце.
– Уехал?.. Эдвард?
– Да, – баронет кивнул и отпил еще глоток чаю. – Полагаю, опять в свой Корнуолл. Он ведь у нас большой любитель приключений: еще в детстве имел привычку целыми днями пропадать неизвестно где… Но скажите мне, на что вы с моим племянником собираетесь жить? Думаю, вы с ним уже обсуждали свои ближайшие намерения?
Потрясенная известием об очередном отъезде Эдварда, Джулия даже не задумывалась о том, стоит ли посвящать в семейные планы его дядю. Более того, именно сейчас ей хотелось говорить о них как можно подробнее, чтобы заглушить нахлынувшие сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Ну что ж, – вздохнул Эдвард. Взгляд его упал на ее худые морщинистые руки. – Я, верно, уже утомил вас своими вопросами. Спасибо, что помогли.
– Пожалуйста, я всегда с радостью… И, знаете: так приятно, что вы опять дома!.. Поверьте, ваши утраты меня глубоко огорчили. Особенно жаль Джорджа; он всегда был моим любимчиком… – В глазах ее заблестели слезы.
Не удержавшись, Эдвард шагнул вперед и поцеловал старую домоправительницу в щеку.
– Только не говорите дяде, что мы с вами целовались! – с напускной серьезностью сказал он и ушел.
* * *
Когда сэр Перран вернулся в свою спальню, час был уже поздний. Выяснилось, что Суткоум, его камердинер, опять слег с головной болью. Беднягу уже много лет мучили частые головные боли, от которых спасала только изрядная доза опия. Вместо него сэру Перрану сегодня прислуживал молодой лакей, по фамилии Рамсли, которого Суткоум, заботясь об удобствах хозяина, заблаговременно посвятил во все тонкости своей службы.
Вечерняя ванна с легким ароматом розового масла относилась к излюбленным ритуалам сэра Перрана, однако, погружаясь в нее сегодня, он почему-то не мог избавиться от смутного беспокойства. Внезапно его осенило.
– Если я правильно помню, Суткоум как будто болел в прошлое воскресенье и в понедельник утром. Так или нет?
– Так, сэр Перран, – почтительно отвечал Рамсли.
– О Господи! – пробормотал баронет, уставясь в потолок.
– Что такое? – забеспокоился лакей. – Вода горячевата?
Хозяин молчал. Мысли его метались из стороны в сторону. Возможно ли? Его собственный камердинер – французский шпион? От одного этого предположения у баронета потемнело в глазах: вспомнились многочисленные сражения, о которых он, сэр Перран, знал заранее. Значит, все эти годы – Суткоум состоял у него на службе уже лет пять или шесть, – все эти годы ценнейшие сведения поступали из Монастырской усадьбы прямиком к корсиканцу? Проклятье! А британским солдатам приходилось жизнью расплачиваться за его оплошность!..
Неожиданно мысли его потекли по другому руслу. Он, конечно, дорожит интересами своей страны, но он не намерен сообщать Блэкторну о своем открытии. Он вообще не намерен ни в чем помогать племяннику, и пусть – черт возьми! – майор провалит свою секретную миссию и покроет себя позором.
Однако в противовес этим соображениям тут же возникли другие. Он столько лет следил за борьбой европейских стран против Бонапарта и нередко передавал их правительствам значительные суммы на вооружение и содержание войск; чаще всего помогал Португалии, которая оказалась в незавидном положении, после того как Веллингтон вытеснил бонапартистов за южные границы Франции, в Испанию. И в это же самое время Бонапарт, оказывается, преспокойно пользовался его бумагами!.. Поистине ирония судьбы, думал он. Как, должно быть, Суткоум потешался над его усилиями, с какой затаенной усмешкой выслушивал заверения, что Бонапарту не сидеть больше на троне!..
Но какое самообладание! За столько времени ни разу, ни единым жестом не выдать себя!
– Поразительно, – пробормотал сэр Перран.
– Простите, сэр, что вы сказали? – Рамсли озабоченно склонился над ним.
– Ничего. Впрочем… позови-ка сюда моего племянника.
Рамсли оцепенело уставился в мыльную пену, словно на него напал столбняк.
– Мог бы поучиться у Суткоума хоть немного скрывать свои чувства, – усмехнулся сэр Перран. – Зови сюда майора Блэкторна, живо. Да и мистера Лэдока тоже. Заодно прихвати его подружку, если она с ним.
Что-то в тоне сэра Перрана заставило лакея пулей вылететь из комнаты.
Через несколько минут, все так же сидя в своей розовой ванне, сэр Перран переводил угрюмый взгляд с Блэкторна на секретаря и с него на горничную Сюзанну. Зубы его были стиснуты. Прежде чем говорить со своими гостями, он приказал удивленному Рамсли удалиться.
Едва дверь за лакеем закрылась, баронет вперил взор в Сюзанну.
– Где он? – рявкнул он.
Горничная, хорошенькая молодая особа с круглыми светло-карими глазами, испуганно ойкнула и тут же залилась слезами.
Сэр Перран еще повысил голос.
– Куда он уехал? Признавайся!
Блэкторн с Лэдоком в немом изумлении глядели то на горничную, то на баронета.
– Но, сэр, – давясь слезами, отвечала Сюзанна, – я же не знаю, о ком вы спрашиваете.
– О ком? О Суткоуме, вот о ком! Говори, он уехал в Корнуолл?
– Да, – прошептала горничная, вытирая слезы рукавом коричневого платья. – Он сказал, что хочет съездить в Фалмут… отдохнуть.
Мистер Лэдок, который до сего момента поддерживал свою даму под локоть, неожиданно отступил на шаг.
– А тебе откуда это известно? – Он взирал на нее с неподдельным ужасом, как человек, только что узнавший, что его предали.
– Я не хотела… Он меня заставлял… – всхлипнула она.
– Так это ты все это время рылась в бумагах у меня на столе… Ты… – Лицо секретаря потемнело.
– Он бил меня… Он заставлял меня делать все, что ему было нужно… Я его боялась.
– Значит, Суткоум, – сказал Блэкторн, неотрывно глядя на сэра Перрана. – Ваш камердинер.
– Мерзавец, он столько лет изображал адские головные боли… и я ему верил. – Сэр Перран с размаху ударил кулаками по поверхности воды, так что брызги разлетелись во все стороны. Его колени торчали из мыльной пены, как два белых острова.
– Ну же, красотка, выкладывай все до конца! А не то я велю, чтобы тебя немедленно повесили за государственную измену!..
Глаза Сюзанны выпучились, рот раскрылся, она вскрикнула и без чувств повалилась на пол.
Через час почтовая карета везла Блэкторна на юг, в Фалмут.
* * *
Сегодня перед отходом ко сну в душе сэра Перрана теснились весьма разноречивые чувства. С одной стороны, обнаружение лазутчика в его доме не могло не огорчать его, с другой – баронет был очень доволен тем, что его племянник наконец-то уехал. Лежа в постели, он размышлял о превратностях судьбы: оказывается, он не только много лет предоставлял кров вражескому шпиону, но и сам, по собственному недомыслию, помогал победному шествию корсиканца по Европе. Конечно, неприятно, что так получилось, но жалеть уже было поздно. Странно, что за столько лет у него ни разу не возникло даже тени подозрения. Суткоум говорил по-английски без малейшего акцента и был во всех отношениях безупречным камердинером: всегда подтянут, невозмутим; кажется, баронету ни разу не удалось вывести его из себя. Иными словами, идеальный камердинер – и идеальный французский шпион.
Можно было, конечно, раскаиваться и упрекать себя до бесконечности, но сэр Перран был человек практический. Что случилось, то случилось, считал он, и тут уже ничего не поделаешь. Посему спустя несколько минут он окончательно простил себя за собственную близорукость, которая так дорого обошлась отечеству, и обратился к более приятным мыслям, связанным с отъездом племянника.
Губы баронета сами собою расплылись в улыбке. Теперь-то он постарается завоевать доверие Джулии! Сэр Перран нисколько не сомневался, что, несмотря на происшедшую у них с Блэкторном интимную сцену, свидетелем которой он был, первейшим для Джулии был и останется долг по отношению к сестрам. Требовалось всего лишь доказать ей, что ради этого долга, ради своих сестер она должна именно выйти замуж за него, сэра Перрана. Конечно, если его племянник успеет вернуться из Корнуолла раньше, чем он отведет девицу к алтарю, то положение несколько осложнится, но и в этом случае не будет безнадежным. Словом, уверенность баронета была велика и непоколебима.
Наконец, с довольным вздохом откинувшись на подушки, он обратил взор на нераспечатанное письмо, прислоненное к подсвечнику на ночном столике. Письмо было написано Блэкторном и адресовано Джулии. Однако Бистон – поистине золотой дворецкий! – вместо того чтобы отправить послание в Хатерлей, принес его хозяину. Кивнув, сэр Перран приказал Бистону оставить письмо и забыть о его существовании. Если же впоследствии майор Блэкторн попытается выяснить, что с ним сталось, то баронет изобразит полное неведение, а Бистон заявит, что письмо было переправлено в Хатерлей в целости и сохранности. Никто ничего не докажет, и действительная судьба письма для всех останется тайной.
Сэр Перран улыбнулся. Тайны и тайные замыслы были его стихией: они давали ему власть. Хотя он и уважал своего племянника за преданность отечеству и готовность умереть ради Англии, в душе он всегда считал его глупцом.
Сэр Перран поправил ночной колпак, разгладил золотое парчовое покрывало у себя на груди и только тогда потянулся за письмом. Немного подержав его в руках, он сломал печать и прочитал его от первой до последней строчки. Письмо, не очень короткое, но и не очень длинное, было почти целиком заполнено романтическими бреднями. Лишь в конце Блэкторн сообщал своей возлюбленной о необходимости снова ехать в Корнуолл, а также о том, что из этой поездки он постарается привезти хотя бы один контракт на добычу камня. Имея множество знакомых в Корнуолле и в Девоншире, он не сомневался в успехе задуманного.
Сэр Перран удивленно приподнял брови. Он не ожидал от племянника такой прыти. С другой стороны, если Блэкторн всерьез возьмется за дело, ему, по всей вероятности, придется пробыть в отлучке даже дольше, чем сэр Перран рассчитывал до сих пор.
Баронет чуть не рассмеялся вслух. Итак, судьба благоволила к нему, теперь он это знал. Он жаждал справедливости, и эта справедливость вот-вот должна была свершиться по воле небес.
Уверенной рукой он взял письмо за печать и поднес к свече. Пламя весело заплясало на листке, пожирая строчки и оставляя за собою лишь тоненькие черные хлопья. Волоски на пальцах сэра Перрана подпалились, но это нимало не беспокоило его. Наконец, когда почти все догорело, он бросил оплывшую печать с остатками бумаги в чашечку подсвечника и задул свечу. И запах дыма может порой ласкать обоняние, подумал он. Засыпая, он видел Джулию в подвенечном платье: она стояла рядом с ним у алтаря и клялась ему быть послушной женой до конца жизни.
13
Проснувшись на другое утро, Джулия села в постели, лениво потянулась и тут же снова откинулась на пуховые подушки. Она блаженно улыбалась, в голове ее мелькали обрывки каких-то приятных снов. Вчера перед сном она еще раз повторила в памяти каждое мгновение последней встречи с Эдвардом: как она признавалась ему, что была помолвлена с лордом Питером, как Эдвард потом целовал ее и овладевал ею, как потом они долго клялись друг другу в вечной любви и обсуждали свое будущее. В итоге у них составился план, из которого, пожалуй, могло что-то получиться.
Было решено, что утром Эдвард заедет за нею в Хатерлей и они отправятся к приходскому священнику и договорятся о венчании без свидетелей. Потом они вместе объедут наиболее настойчивых кредиторов лорда Делабоула и постараются еще немного отсрочить выплату долгов – иначе Хатерлей придется немедленно продавать с аукциона.
После смерти лорда Делабоула имение Хатерлейский парк перешло к старшей из дочерей. Однако несчастье обрушилось на них всех так неожиданно, что до сих пор у Джулии даже не было времени об этом думать. Лишь теперь она поняла, что стала отныне владелицей великолепного старинного особняка. Конечно, земли по большей части были уже распроданы, однако оставшиеся пятьдесят акров, а с ними дом и все прилегающие постройки принадлежали теперь ей. Конечно, можно было расплатиться с большинством долгов, продав дом, однако Эдвард считал, что достаточно будет сдать его на пять или десять лет. Также к Джулии перешел карьер, из которого, по мнению Эдварда, можно было извлечь вполне приличную прибыль, надо только взяться за дело с умом.
– К тому же, – заметил Эдвард в конце разговора, – есть еще мой дядя. Он о тебе очень высокого мнения и, кажется, хочет вам чем-нибудь помочь. Вот только не понимаю, как он позволял твоему отцу играть у него в доме? Ведь каждая игра заканчивалась для лорда Делабоула проигрышем.
После этого Эдвард, видимо, расстроился и надолго умолк, и Джулии снова пришлось повторять, что ее отец мог проиграться где угодно. Он играл, потому что был игрок. Спору нет, он проиграл свое состояние, и часть его наверняка перешла к сэру Перрану и его друзьям. Но, с другой стороны, сколько раз сэр Перран приезжал в Хатерлей и устраивал отцу самые настоящие головомойки из-за его неумеренности в игре? Раз двадцать, если не больше. После этого обычно отец держался недели две, но потом все неизменно кончалось тем же: кто-нибудь из батских знакомых приглашал его провести вечер за картами, на другое утро он возвращался домой пьяный, и из всех карманов у него сыпались долговые расписки… Нет, сэр Перран был тут ни при чем.
Эдвард не нашелся, что ответить, но Джулия догадывалась, что он не очень-то верит в дядину невиновность.
Нежась в постели, Джулия поймала себя на том, что на душе у нее как-то уж слишком спокойно. Плохо, конечно, что отец, окончательно запутавшись в долгах, не нашел для себя иного выхода, кроме пули в висок, но… Неожиданная мысль кольнула ее острой иглой: ведь она испытывает облегчение оттого, что отца уже нет. Не надо больше досадовать и беспокоиться из-за его бесконечных приходов и уходов, не надо бояться, что он наделает новых долгов; не надо ждать, когда он опять начнет выпрашивать у нее кольцо, – ведь и кольца больше нет. Она чувствовала себя все более и более виноватой. А впрочем… Будь он жив, что бы он делал со своими долгами и со своими дочерьми-бесприданницами? Нет, ей не в чем себя упрекать и не о чем жалеть.
В середине дня, когда к ним приехал сэр Перран, Джулия принимала его в Красной гостиной. Вероятно, за минувшие сутки в ее облике что-то изменилось: сэр Перран даже высказал удивление про этому поводу.
– Милая моя, вы прямо-таки светитесь! Я уже давно не видел у вас таких счастливых глаз.
Джулия, в черном шелковом платье, сидела на краешке красного дивана и разливала чай. При последних словах гостя ее рука с чайником замерла над чашкой.
– Правда? – тихо сказала она и опять, как и утром, почувствовала себя виноватой. – Очень возможно. Боюсь, что вы можете подумать обо мне дурно, если узнаете истинную причину перемены.
– Могу предположить! – Сэр Перран прислонил трость к спинке своего стула, обтянутого полосатым золотисто-белым шелком, и принял из ее рук чашку с крепким ароматным чаем. – Еще немного молока, пожалуйста, – попросил он, отпив глоток.
Джулия тонкой струйкой лила молоко, пока он не кивнул.
– Итак, – сэр Перран удовлетворенно улыбнулся, – позвольте мне высказать кое-какие догадки. Думаю, что потрясение от бессмысленной смерти вашего родителя постепенно начало проходить. Разумеется, тоска пока еще гложет вас, но зато вы знаете, что список несчастий, которые он нес домой и взваливал на ваши плечи, наконец-то завершен и хуже, чем есть, уже не будет. Вы чувствуете, что вот-вот для вас может начаться настоящая жизнь, и на душе у вас делается легко – но тут же собственная бессердечность шокирует вас.
Джулия застыла на краю дивана с не донесенной до рта чашкой, удивленно глядя на гостя.
– Как вы проницательны! – вздохнула она, когда он умолк. – Вы очень точно описали все мои чувства… Почти все. Я должна признаться вам еще кое в чем – хотя, возможно, вы и об этом уже знаете.
– Вероятно, – улыбнулся он, – речь о том, что вы с моим племянником собираетесь пожениться?
Она кивнула и с улыбкой поднесла чашку к губам.
Серые глаза баронета странно сверкнули в рассеянном свете пасмурного дня.
– Вы не будете ждать до конца траура?
Она задумчиво покачала головой.
– Думаю, в этом нет никакого смысла. После папиного самоубийства мы все равно уже опозорены. – Странно, что она могла говорить об этом так свободно, словно после похорон прошло по меньшей мере несколько лет. Но, глядя назад, она понимала теперь, что в последние два года она почти беспрестанно оплакивала своего отца. В известном смысле он умер для нее уже давно.
– Думаю, на вашем месте, хотя не дай Бог никому оказаться на вашем месте, и я поступил бы точно так же, – заметил сэр Перран. – Кстати, вам, разумеется, известно, что он уехал?
Джулия с трудом сдержала испуганный возглас и дрожащими пальцами поставила чашку на блюдце.
– Уехал?.. Эдвард?
– Да, – баронет кивнул и отпил еще глоток чаю. – Полагаю, опять в свой Корнуолл. Он ведь у нас большой любитель приключений: еще в детстве имел привычку целыми днями пропадать неизвестно где… Но скажите мне, на что вы с моим племянником собираетесь жить? Думаю, вы с ним уже обсуждали свои ближайшие намерения?
Потрясенная известием об очередном отъезде Эдварда, Джулия даже не задумывалась о том, стоит ли посвящать в семейные планы его дядю. Более того, именно сейчас ей хотелось говорить о них как можно подробнее, чтобы заглушить нахлынувшие сомнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46