Мы просто сидели, рассуждая и строя догадки, что могло случиться. Мы все думали, что взорвалась бомба, сброшенная с цеппелина.
— Так и было?
— Нет. По-видимому, нет. Что-то взорвалось в старом доме… говорят, газ.
— Какой ужас! Я не спустилась вниз, потому что взрыв разбудил Эдварда и он немного раскапризничался. Я не могла оставить его.
— Да. Я так и подумала. Он испугался?
— Совсем немножко. Я успокоила его, и он, в конце концов, заснул.
— Думаю, нам стоит узнать побольше о том, что произошло в Милтон Прайори.
— Мне бы хотелось взглянуть на дом.
— Может быть, когда Эдвард вздремнет, мы сможем съездить туда верхом.
Так мы и сделали. Там уже находились полицейские. Мы подъехали как можно ближе и увидели искореженные балки, рухнувшие стены и груды кирпичей на том месте, где раньше стоял красивый дом.
— От него мало что осталось, — прошептала Андрэ с дрожью в голосе.
— Теперь его никогда не продадут.
— Просто руины, — продолжала Андрэ. — Что же здесь произошло, как это случилось?
— Думаю, скоро все выяснится.
— Ну, в любом случае дому пришел конец.
Мы поехали обратно, не узнав ничего нового.
Потом мы услышали, что взрыв произошел из-за утечки газа.
В этот день отец приехал позднее обычного и сразу пошел взглянуть на Милтон Прайори, где ему как члену парламента, разрешили осмотреть то, что осталось от дома. Мне пришло в голову, что отцу поручили расследование, поскольку происшествие случилось в его избирательном округе.
Отец, несомненно, был встревожен.
Двое из тех, с кем он обследовал Милтон Прайори, обедали с нами. За столом стало ясно, что мой отец и его гости не хотят говорить о взрыве.
Однако мама, мисс Каррутерс, доктор Эджертон и я не могли так просто отказаться от обсуждения события, больше всего занимавшего наши мысли.
— Мы все решили, что это один из этих ужасных цеппелинов, — сказала мама.
— Нельзя с полной уверенностью отрицать такую возможность, — ответил отец.
— О нет, Джоэль, — запротестовала мама. — Эти штуки такие огромные. Кажется, что они просто висят в воздухе. Кто-то наверняка увидел бы его.
— Возможно, он быстро сбросил бомбу и улетел.
— Но взрыв оказался таким громким, — возразила я, — что люди по соседству должны были выбежать из домов. Он не мог улететь так быстро, что его не заметили бы.
— Ну тогда, возможно, это не цеппелин.
— Я только что вспомнила, — сказала я, — что в Милтон Прайори не было газа.
— Наверное, его провели туда недавно, — ответил отец.
— Но мы непременно знали бы об этом. Нет, газ тут ни при чем. Не сбрасывали и бомбу. Тогда что случилось? Загадка! Но мы, без сомнения, узнаем отгадку рано или поздно.
— Ну что же, — сказал отец, — тогда, выражаясь словами нашего премьер-министра, ты должна «набраться терпения».
Это произошло на следующий день. Я как раз закончила занятия с мисс Каррутерс и, выйдя из классной комнаты, увидела на лестнице маму.
— Люсинда, я хочу с тобой поговорить, — сказала она.
— Да?
— Пойдем в мою комнату. Я не хочу, чтобы нас кто-то слышал.
Мне не терпелось узнать, что она собирается сообщить. Когда мы вошли в ее комнату, она закрыла дверь и, встревоженно глядя на меня, сказала:
— Садись.
Я села в полном недоумении.
— Люсинда, — начала матушка, — это очень важно и весьма секретно. Но мы с отцом знаем, что ты никому не скажешь, и, в конце концов, ты уже не ребенок.
Мать замолчала, глядя, нахмурившись, перед собой, а я ждала, полная дурных предчувствий.
— Я знаю, ты уже давно догадалась, что твой отец, ну, не рядовой член парламента.
— Да… Он часто уезжает, и я видела, что ты немного беспокоишься, когда его нет, и, конечно, подразумевается, что ему нельзя задавать никаких вопросов.
— Мне всегда хотелось, чтобы твой отец не был связан с разведкой. Я всегда боялась за него. Это чуть не испортило нам жизнь, когда его послали на выполнение секретного задания и я думала, что он погиб. Я вышла замуж за другого…
Я догадывалась, что она пытается собраться с мыслями перед тем, как все рассказать мне.
— Твой отец самоотверженно служит своей стране, — продолжала она. — Из-за этого он никогда не входил в кабинет министров. Для министра подобная деятельность невозможна. Поэтому он просто заседает в парламенте. Для Гринхэмов это традиция, и он должен ей следовать.
— Да, я знаю.
— Возникла некоторая проблема. Он собирается сам рассказать о ней. Твой отец неохотно идет на это, но мы оба решили, что так будет лучше.
Он попросил меня… ну, подготовить тебя. Думаю, он просто хочет увериться, что мы правы, посвящая тебя в этот секрет.
— Что за секрет?
— Он собирается сам рассказать тебе о нем. Мы все обсудили вчера вечером и пришли к выводу, что это наилучшее решение. Сначала твой отец считал, что ты еще слишком мала, но после всех недавних событий ты уже не ребенок. Я знаю, ты поймешь нас и приложишь все усилия, чтобы помочь.
Отец ждал нас в кабинете.
— Садись, Люсинда, — промолвил он. — Твоя мама уже сказала тебе, что я связан с секретной службой?
— Да.
— Речь пойдет о Милтон Прайори.
— Милтон Прайори! — удивленно пробормотала я.
— Да, Милтон Прайори, — повторил отец. — И ты должна сохранить наш разговор в тайне.
— Понимаю.
— Я не хочу, чтобы Милтон Прайори служил темой для разговоров… Пусть думают, что взрыв произошел по вине цеппелина или из-за утечки газа. Я понимаю, что у тебя особый интерес к этому дому, но ты должна прекратить строить догадки.
Таинственность вызывает у людей любопытство, поэтому перестань обсуждать это происшествие, а если о нем зайдет речь в твоем присутствии, то постарайся всеми силами изменить тему разговора.
— Но почему?
— Потому, Люсинда, что Прайори использовался правительством как исследовательский центр.
Там проводились секретные эксперименты. Было очень важно сохранить в тайне место проведения этих исследований. Прайори выбрали по моему совету. Брошенный дом, пустующий уже несколько лет. Появление в нем людей не должно было удивлять соседей, потому что основная работа велась под предлогом якобы производимой реставрации дома.
Отец замолчал и взглянул на меня.
— Ты считаешь, что Милтон Прайори взорвали шпионы? — сказала я.
Отец кивнул.
— Да. Я чувствую себя ответственным, ведь это я предложил вести здесь работу. У меня в Лондоне хранятся секретные бумаги, содержащие важные подробности об этом месте и работе, которую необходимо выполнить.
— В чем она состояла?
— Слишком сложно объяснить. Эксперименты по усовершенствованию нового бронебойного орудия. А теперь большая часть материала погибла.
— Полностью? — спросила я.
— Нет. Но мы отброшены на много месяцев назад. Меня весьма волнует, что некоторые документы, находящиеся у меня, несомненно, были кем-то изучены. Прежде всего, нашим врагам стало известно, чем мы занимались, во-вторых, они узнали, где проводилась работа, а в-третьих, они сумели взорвать дом.
Я вспомнила сторожа с собакой. Он, конечно, охранял это место.
— А теперь, Люсинда, перейдем к одному из самых тревожных аспектов всей этой проблемы.
Кто-то проник в наш особняк в Лондоне и нашел секретные документы, которые хранились там в целях их безопасности. Кто это мог быть? К нам не забирались воры. По крайней мере, если это и произошло, мне ничего об этом неизвестно.
— Ты хочешь сказать, что этим человеком мог быть кто-то из живущих в доме?
— Ну, не обязательно из тех, кто там живет.
Может быть, из имеющих туда доступ. Возможно, рабочий, приходящий выполнять какую-то работу.
Поэтому я хочу, чтобы ты была настороже, Люсинда. Если ты увидишь что-нибудь… если чье-то поведение покажется тебе подозрительным… немедленно сообщи мне или маме, кто бы это ни был.
Мы не можем исключить ни одного человека. Ты видишь, как велика опасность. Я хочу знать, кто видел секретные документы в моей комнате, кто осуществил уничтожение Прайори.
— Да, — ответила я. — Я тоже хочу этого.
— Невыносима сама мысль о том, что кто-то проник в дом, просматривал мои бумаги, — сказал отец. — Это заставляет ощутить, какие сейчас опасные времена. Итак, Люсинда, молчи о Прайори.
Пресекай разговоры на эту тему… и гляди в оба.
— Хорошо, — промолвила я.
ГЕРОЙ
Наступила весна, не принеся заметных изменений. В августе исполнялось два года с начала войны, и пророки, предсказывавшие, что она не продлится и шести месяцев, помалкивали.
Даже самые большие оптимисты потеряли надежду, что конец военных действий не за горами.
Я уже получила два письма от Роберта, прошедших строжайшую цензуру и не дающих никакого представления о его местонахождении, кроме того, что это «где-то во Франции».
Он часто занимал мои мысли, так же как и Маркус.
Я очень тревожилась о Роберте, подвергавшемся смертельной опасности. Маркус, по крайней мере, был избавлен от нее, находясь на больничной койке!
Правда, столь длительное пребывание там объяснялось тяжестью его ранения.
Аннабелинду я видела редко, хотя она со своей матерью по-прежнему приезжала в Лондон и останавливалась в нашем доме, даже когда мы были в Марчлэндзе.
Стоял май, который я всегда очень любила, канун лета, когда днем еще нет сильной жары и живые изгороди покрыты белыми цветами дикой невзрачницы. Я отправлялась на долгие прогулки по лесу.
В нем царил покой, как во времена Вильгельма Завоевателя или Генриха VIII, охотившихся там.
Потом я начинала думать об ужасных боях, в которых должен участвовать Роберт. Я представляла его в окопах, видела его почти молящую улыбку, чувствовала, что, если он не вернется, мне 8 — 4 этого не перенести. Больше всего мне хотелось услышать о его возвращении домой. Пусть он даже получит легкое ранение, позволившее бы нам удержать его возле себя, как Маркуса.
Мы редко видели дядю Джеральда, так как он находился во Франции.
Люди ходили с мрачными лицами. Война не была больше волнующим приключением ни для кого, кроме подростков вроде Чарльза, чьи представления о ней не имели отношения к реальности.
Аннабелинда с матерью приехали в Марчлэндз.
Тетя Белинда развила бешеную активность. Она только и говорила о благотворительности. Хорошо ее зная, я догадывалась, что больше всего ей просто хотелось покрасоваться. Она договаривалась о работе, которую выполняли за нее другие, и, когда все было закончено, ставила это в заслугу себе.
Возможно, я была несправедлива и несколько пристрастна в своих суждениях, но, глядя на маму, я испытывала легкое раздражение против тетушек Белинд и Аннабелинд этого мира.
— Милая Люси! — разливалась соловьем тетя Белинда. — Ты так занята в госпитале. Уверена, что тебе дадут медаль еще до окончания войны. И ты заслуживаешь ее, дорогая.
— Я и так вознаграждена. Радостно видеть, что люди выздоравливают. Нам повезло, ведь госпиталь стоит почти в лесу.
Мы с Аннабелиндой скакали на лошадях между деревьев. Она была несколько раздражена.
— Как надоела мне эта проклятая война! — ворчала она.
— Думаешь, только тебе одной?
— Конечно, нет. Поэтому кто-то должен положить ей конец. Ты понимаешь, что мне уже почти девятнадцать?
— Ну да, ведь мне в сентябре исполнится семнадцать.
— Мы стареем. Представь себе, что эта чертова война продлится еще пару лет. Что с нами будет?
Я рассмеялась.
— Что здесь смешного? — требовательно спросила Аннабелинда.
— Я просто подумала о тех людях, которые сейчас воюют. О твоем родном брате, например. А ты спрашиваешь, что будет с нами.
— О, с Робертом ничего не случится. С ним всегда все в порядке.
— Это же война!
— Как будто я не понимаю! Если бы не она, я бы сейчас выезжала на светские приемы в Лондоне.
— Отсутствие светской жизни — просто мировая катастрофа.
— Не пытайся казаться циничной. На это у тебя не хватает ума. В деревне такая скука. Ты ведь тоже скучаешь. Чем ты целый день занимаешься?
Старая Каррутерс, наверное, мучает тебя уроками?
— Мы прекрасно ладим. Я учусь с удовольствием.
— Не сомневаюсь. Ты всегда была зубрилкой.
— Зато ты всегда интересовалась исключительно собой. Эдвард приносит столько радости. Ты могла бы разделить ее с нами.
Аннабелинда вспыхнула:
— Ну и свинья ты, Люсинда!
— Ты ведешь себя противоестественно.
— Мне вовсе не хочется быть такой, но что я могу поделать?
— Думаю, ты не можешь поступать наперекор твоей природе. Я не жалуюсь. Ребенок прелесть.
Мы с Андрэ проводим с ним очень много времени, и, как видишь, мне не скучно. И еще я немного занята в госпитале.
— Что именно ты делаешь?
— Помогаю в госпитале мисс Каррутерс. Фактически у нас здесь мало тяжелораненных. Думаю, мы считаемся скорее приютом для выздоравливающих.
— Интересно. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Думаю, я могла бы приезжать и немного помогать вам всем.
— Я не совсем представляю тебя…
— Я веселая и остроумная. Я могу помочь развлекать раненых, а если потребуется, выполнять любую другую работу. Каждый обязан вносить свой вклад. Мама говорит, что я должна что-то делать.
Я много помогала ей в ее благотворительной деятельности. У меня это хорошо получается. Но мне бы хотелось заняться чем-то более серьезным. Моя мама обсуждает с твоей мой приезд сюда на некоторое время для работы в госпитале.
— Ты могла бы выучиться на сестру милосердия.
Аннабелинда посмотрела на меня с ужасом:
— На это нужны годы.
— Есть места, где можно пройти краткие курсы.
— О нет, — сказала она. — Война кончится прежде, чем я смогу принести хоть какую-то пользу.
А как насчет тебя? Ты не училась на сестру милосердия.
— Нет, но это мой дом, и меня можно позвать в любое время.
— Ну, в каком-то смысле это и мой дом. Мы ведь как одна семья. Наши матери… они вместе росли и все такое. Они занимали одну и ту же детскую.
— Я знаю. Ты будешь скучать в деревне.
— Ты пытаешься отделаться от меня. Думаешь, я не понимаю, почему?
— О чем ты?
— Ты всегда ревновала Маркуса… ко мне.
— Ревновала к тебе? Почему?
— Потому что его больше привлекаю я, чем ты.
Я знаю, что одно время ты думала, что нравишься ему. Он вел бы себя точно так же с любой девушкой. Это просто его манера обращения с женщинами. За ней ничего не стоит.
— Какое это все имеет отношение к твоему приезду сюда?
Аннабелинда лукаво улыбнулась.
— Маркус будет рад увидеть меня здесь, — сказала она.
Я промолчала.
— Я навещала его в госпитале, — продолжала Аннабелинда. — Мы поехали туда вместе с мамой.
Бедный Маркус! Ему и в самом деле досталось, правда? Это ужасное место, Галлиполи. И все оказалось ошибкой. Солдат вообще не должны были отправлять туда. Ну ничего, теперь Маркус дома.
Они не выпустят его из госпиталя еще, по крайней мере, месяц. Он говорит, что с нетерпением ожидает, как будет выздоравливать… здесь.
— Теперь мне понятно твое желание послужить своей стране, а на самом деле — самой себе.
— Не выражайся так высокопарно! Конечно, присутствие Маркуса делает это место привлекательнее для меня, но я уже давно хотела приехать сюда. Я смогу внести разнообразие в существование этих бедных солдат. Им пришлось так тяжело в окопах. Я возвращусь в Лондон, чтобы совершить некоторые покупки и подготовиться. Потом я нагряну к вам.
Я молчала. Я представляла себе ее, окруженную выздоравливающими мужчинами, стремящимися немного развлечься, что, когда дело касалось Аннабелинды, означало пофлиртовать.
Не вызывало сомнения, что ее общество доставит им большое удовольствие.
Аннабелинда приехала через две недели. Должна признать, что она сразу же завоевала популярность у раненых, чего нельзя было сказать про персонал госпиталя.
Когда мы оказались наедине, мама сказала:
— Аннабелинда так напоминает мне свою мать.
Временами я мысленно возвращаюсь в прошлое, и она кажется мне Белиндой. Они обе такие жизнерадостные… энергичные… Это делает их очень привлекательными, к тому же у них необычный тип красоты. Думаю, они обязаны этим своей французской крови. Я нахожу в них большое сходство с Жаном-Паскалем. Хотелось бы знать, что с ним?
Думаю, он мог бы уехать, но, будучи истинным французским аристократом, не покинул свою страну. И я считаю его достаточно ловким, чтобы не попасть в затруднительное положение. Теперь относительно Аннабелинды. В итоге я нахожу ее присутствие полезным. Я наблюдала, как она вывозила капитана Грегори в инвалидном кресле на прогулку. Он так подавлен своей беспомощностью. Не думаю, что его состояние когда-нибудь улучшится. Она затеяла с ним обычный невинный флирт, и я впервые увидела на его лице улыбку.
— В этом отношении она, безусловно, очень полезна, — ответила я.
— Как и ее мать, Аннабелинду нельзя не любить. Они обе так простодушно эгоистичны.
О Маркусе по-прежнему не было известий. Он находился в госпитале уже месяца четыре.
Пришло известие, потрясшее нас. Пятого июня лорд Китченер на крейсере «Хэмпшир» направлялся на встречу с русскими. Корабль подорвался на мине и затонул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Так и было?
— Нет. По-видимому, нет. Что-то взорвалось в старом доме… говорят, газ.
— Какой ужас! Я не спустилась вниз, потому что взрыв разбудил Эдварда и он немного раскапризничался. Я не могла оставить его.
— Да. Я так и подумала. Он испугался?
— Совсем немножко. Я успокоила его, и он, в конце концов, заснул.
— Думаю, нам стоит узнать побольше о том, что произошло в Милтон Прайори.
— Мне бы хотелось взглянуть на дом.
— Может быть, когда Эдвард вздремнет, мы сможем съездить туда верхом.
Так мы и сделали. Там уже находились полицейские. Мы подъехали как можно ближе и увидели искореженные балки, рухнувшие стены и груды кирпичей на том месте, где раньше стоял красивый дом.
— От него мало что осталось, — прошептала Андрэ с дрожью в голосе.
— Теперь его никогда не продадут.
— Просто руины, — продолжала Андрэ. — Что же здесь произошло, как это случилось?
— Думаю, скоро все выяснится.
— Ну, в любом случае дому пришел конец.
Мы поехали обратно, не узнав ничего нового.
Потом мы услышали, что взрыв произошел из-за утечки газа.
В этот день отец приехал позднее обычного и сразу пошел взглянуть на Милтон Прайори, где ему как члену парламента, разрешили осмотреть то, что осталось от дома. Мне пришло в голову, что отцу поручили расследование, поскольку происшествие случилось в его избирательном округе.
Отец, несомненно, был встревожен.
Двое из тех, с кем он обследовал Милтон Прайори, обедали с нами. За столом стало ясно, что мой отец и его гости не хотят говорить о взрыве.
Однако мама, мисс Каррутерс, доктор Эджертон и я не могли так просто отказаться от обсуждения события, больше всего занимавшего наши мысли.
— Мы все решили, что это один из этих ужасных цеппелинов, — сказала мама.
— Нельзя с полной уверенностью отрицать такую возможность, — ответил отец.
— О нет, Джоэль, — запротестовала мама. — Эти штуки такие огромные. Кажется, что они просто висят в воздухе. Кто-то наверняка увидел бы его.
— Возможно, он быстро сбросил бомбу и улетел.
— Но взрыв оказался таким громким, — возразила я, — что люди по соседству должны были выбежать из домов. Он не мог улететь так быстро, что его не заметили бы.
— Ну тогда, возможно, это не цеппелин.
— Я только что вспомнила, — сказала я, — что в Милтон Прайори не было газа.
— Наверное, его провели туда недавно, — ответил отец.
— Но мы непременно знали бы об этом. Нет, газ тут ни при чем. Не сбрасывали и бомбу. Тогда что случилось? Загадка! Но мы, без сомнения, узнаем отгадку рано или поздно.
— Ну что же, — сказал отец, — тогда, выражаясь словами нашего премьер-министра, ты должна «набраться терпения».
Это произошло на следующий день. Я как раз закончила занятия с мисс Каррутерс и, выйдя из классной комнаты, увидела на лестнице маму.
— Люсинда, я хочу с тобой поговорить, — сказала она.
— Да?
— Пойдем в мою комнату. Я не хочу, чтобы нас кто-то слышал.
Мне не терпелось узнать, что она собирается сообщить. Когда мы вошли в ее комнату, она закрыла дверь и, встревоженно глядя на меня, сказала:
— Садись.
Я села в полном недоумении.
— Люсинда, — начала матушка, — это очень важно и весьма секретно. Но мы с отцом знаем, что ты никому не скажешь, и, в конце концов, ты уже не ребенок.
Мать замолчала, глядя, нахмурившись, перед собой, а я ждала, полная дурных предчувствий.
— Я знаю, ты уже давно догадалась, что твой отец, ну, не рядовой член парламента.
— Да… Он часто уезжает, и я видела, что ты немного беспокоишься, когда его нет, и, конечно, подразумевается, что ему нельзя задавать никаких вопросов.
— Мне всегда хотелось, чтобы твой отец не был связан с разведкой. Я всегда боялась за него. Это чуть не испортило нам жизнь, когда его послали на выполнение секретного задания и я думала, что он погиб. Я вышла замуж за другого…
Я догадывалась, что она пытается собраться с мыслями перед тем, как все рассказать мне.
— Твой отец самоотверженно служит своей стране, — продолжала она. — Из-за этого он никогда не входил в кабинет министров. Для министра подобная деятельность невозможна. Поэтому он просто заседает в парламенте. Для Гринхэмов это традиция, и он должен ей следовать.
— Да, я знаю.
— Возникла некоторая проблема. Он собирается сам рассказать о ней. Твой отец неохотно идет на это, но мы оба решили, что так будет лучше.
Он попросил меня… ну, подготовить тебя. Думаю, он просто хочет увериться, что мы правы, посвящая тебя в этот секрет.
— Что за секрет?
— Он собирается сам рассказать тебе о нем. Мы все обсудили вчера вечером и пришли к выводу, что это наилучшее решение. Сначала твой отец считал, что ты еще слишком мала, но после всех недавних событий ты уже не ребенок. Я знаю, ты поймешь нас и приложишь все усилия, чтобы помочь.
Отец ждал нас в кабинете.
— Садись, Люсинда, — промолвил он. — Твоя мама уже сказала тебе, что я связан с секретной службой?
— Да.
— Речь пойдет о Милтон Прайори.
— Милтон Прайори! — удивленно пробормотала я.
— Да, Милтон Прайори, — повторил отец. — И ты должна сохранить наш разговор в тайне.
— Понимаю.
— Я не хочу, чтобы Милтон Прайори служил темой для разговоров… Пусть думают, что взрыв произошел по вине цеппелина или из-за утечки газа. Я понимаю, что у тебя особый интерес к этому дому, но ты должна прекратить строить догадки.
Таинственность вызывает у людей любопытство, поэтому перестань обсуждать это происшествие, а если о нем зайдет речь в твоем присутствии, то постарайся всеми силами изменить тему разговора.
— Но почему?
— Потому, Люсинда, что Прайори использовался правительством как исследовательский центр.
Там проводились секретные эксперименты. Было очень важно сохранить в тайне место проведения этих исследований. Прайори выбрали по моему совету. Брошенный дом, пустующий уже несколько лет. Появление в нем людей не должно было удивлять соседей, потому что основная работа велась под предлогом якобы производимой реставрации дома.
Отец замолчал и взглянул на меня.
— Ты считаешь, что Милтон Прайори взорвали шпионы? — сказала я.
Отец кивнул.
— Да. Я чувствую себя ответственным, ведь это я предложил вести здесь работу. У меня в Лондоне хранятся секретные бумаги, содержащие важные подробности об этом месте и работе, которую необходимо выполнить.
— В чем она состояла?
— Слишком сложно объяснить. Эксперименты по усовершенствованию нового бронебойного орудия. А теперь большая часть материала погибла.
— Полностью? — спросила я.
— Нет. Но мы отброшены на много месяцев назад. Меня весьма волнует, что некоторые документы, находящиеся у меня, несомненно, были кем-то изучены. Прежде всего, нашим врагам стало известно, чем мы занимались, во-вторых, они узнали, где проводилась работа, а в-третьих, они сумели взорвать дом.
Я вспомнила сторожа с собакой. Он, конечно, охранял это место.
— А теперь, Люсинда, перейдем к одному из самых тревожных аспектов всей этой проблемы.
Кто-то проник в наш особняк в Лондоне и нашел секретные документы, которые хранились там в целях их безопасности. Кто это мог быть? К нам не забирались воры. По крайней мере, если это и произошло, мне ничего об этом неизвестно.
— Ты хочешь сказать, что этим человеком мог быть кто-то из живущих в доме?
— Ну, не обязательно из тех, кто там живет.
Может быть, из имеющих туда доступ. Возможно, рабочий, приходящий выполнять какую-то работу.
Поэтому я хочу, чтобы ты была настороже, Люсинда. Если ты увидишь что-нибудь… если чье-то поведение покажется тебе подозрительным… немедленно сообщи мне или маме, кто бы это ни был.
Мы не можем исключить ни одного человека. Ты видишь, как велика опасность. Я хочу знать, кто видел секретные документы в моей комнате, кто осуществил уничтожение Прайори.
— Да, — ответила я. — Я тоже хочу этого.
— Невыносима сама мысль о том, что кто-то проник в дом, просматривал мои бумаги, — сказал отец. — Это заставляет ощутить, какие сейчас опасные времена. Итак, Люсинда, молчи о Прайори.
Пресекай разговоры на эту тему… и гляди в оба.
— Хорошо, — промолвила я.
ГЕРОЙ
Наступила весна, не принеся заметных изменений. В августе исполнялось два года с начала войны, и пророки, предсказывавшие, что она не продлится и шести месяцев, помалкивали.
Даже самые большие оптимисты потеряли надежду, что конец военных действий не за горами.
Я уже получила два письма от Роберта, прошедших строжайшую цензуру и не дающих никакого представления о его местонахождении, кроме того, что это «где-то во Франции».
Он часто занимал мои мысли, так же как и Маркус.
Я очень тревожилась о Роберте, подвергавшемся смертельной опасности. Маркус, по крайней мере, был избавлен от нее, находясь на больничной койке!
Правда, столь длительное пребывание там объяснялось тяжестью его ранения.
Аннабелинду я видела редко, хотя она со своей матерью по-прежнему приезжала в Лондон и останавливалась в нашем доме, даже когда мы были в Марчлэндзе.
Стоял май, который я всегда очень любила, канун лета, когда днем еще нет сильной жары и живые изгороди покрыты белыми цветами дикой невзрачницы. Я отправлялась на долгие прогулки по лесу.
В нем царил покой, как во времена Вильгельма Завоевателя или Генриха VIII, охотившихся там.
Потом я начинала думать об ужасных боях, в которых должен участвовать Роберт. Я представляла его в окопах, видела его почти молящую улыбку, чувствовала, что, если он не вернется, мне 8 — 4 этого не перенести. Больше всего мне хотелось услышать о его возвращении домой. Пусть он даже получит легкое ранение, позволившее бы нам удержать его возле себя, как Маркуса.
Мы редко видели дядю Джеральда, так как он находился во Франции.
Люди ходили с мрачными лицами. Война не была больше волнующим приключением ни для кого, кроме подростков вроде Чарльза, чьи представления о ней не имели отношения к реальности.
Аннабелинда с матерью приехали в Марчлэндз.
Тетя Белинда развила бешеную активность. Она только и говорила о благотворительности. Хорошо ее зная, я догадывалась, что больше всего ей просто хотелось покрасоваться. Она договаривалась о работе, которую выполняли за нее другие, и, когда все было закончено, ставила это в заслугу себе.
Возможно, я была несправедлива и несколько пристрастна в своих суждениях, но, глядя на маму, я испытывала легкое раздражение против тетушек Белинд и Аннабелинд этого мира.
— Милая Люси! — разливалась соловьем тетя Белинда. — Ты так занята в госпитале. Уверена, что тебе дадут медаль еще до окончания войны. И ты заслуживаешь ее, дорогая.
— Я и так вознаграждена. Радостно видеть, что люди выздоравливают. Нам повезло, ведь госпиталь стоит почти в лесу.
Мы с Аннабелиндой скакали на лошадях между деревьев. Она была несколько раздражена.
— Как надоела мне эта проклятая война! — ворчала она.
— Думаешь, только тебе одной?
— Конечно, нет. Поэтому кто-то должен положить ей конец. Ты понимаешь, что мне уже почти девятнадцать?
— Ну да, ведь мне в сентябре исполнится семнадцать.
— Мы стареем. Представь себе, что эта чертова война продлится еще пару лет. Что с нами будет?
Я рассмеялась.
— Что здесь смешного? — требовательно спросила Аннабелинда.
— Я просто подумала о тех людях, которые сейчас воюют. О твоем родном брате, например. А ты спрашиваешь, что будет с нами.
— О, с Робертом ничего не случится. С ним всегда все в порядке.
— Это же война!
— Как будто я не понимаю! Если бы не она, я бы сейчас выезжала на светские приемы в Лондоне.
— Отсутствие светской жизни — просто мировая катастрофа.
— Не пытайся казаться циничной. На это у тебя не хватает ума. В деревне такая скука. Ты ведь тоже скучаешь. Чем ты целый день занимаешься?
Старая Каррутерс, наверное, мучает тебя уроками?
— Мы прекрасно ладим. Я учусь с удовольствием.
— Не сомневаюсь. Ты всегда была зубрилкой.
— Зато ты всегда интересовалась исключительно собой. Эдвард приносит столько радости. Ты могла бы разделить ее с нами.
Аннабелинда вспыхнула:
— Ну и свинья ты, Люсинда!
— Ты ведешь себя противоестественно.
— Мне вовсе не хочется быть такой, но что я могу поделать?
— Думаю, ты не можешь поступать наперекор твоей природе. Я не жалуюсь. Ребенок прелесть.
Мы с Андрэ проводим с ним очень много времени, и, как видишь, мне не скучно. И еще я немного занята в госпитале.
— Что именно ты делаешь?
— Помогаю в госпитале мисс Каррутерс. Фактически у нас здесь мало тяжелораненных. Думаю, мы считаемся скорее приютом для выздоравливающих.
— Интересно. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Думаю, я могла бы приезжать и немного помогать вам всем.
— Я не совсем представляю тебя…
— Я веселая и остроумная. Я могу помочь развлекать раненых, а если потребуется, выполнять любую другую работу. Каждый обязан вносить свой вклад. Мама говорит, что я должна что-то делать.
Я много помогала ей в ее благотворительной деятельности. У меня это хорошо получается. Но мне бы хотелось заняться чем-то более серьезным. Моя мама обсуждает с твоей мой приезд сюда на некоторое время для работы в госпитале.
— Ты могла бы выучиться на сестру милосердия.
Аннабелинда посмотрела на меня с ужасом:
— На это нужны годы.
— Есть места, где можно пройти краткие курсы.
— О нет, — сказала она. — Война кончится прежде, чем я смогу принести хоть какую-то пользу.
А как насчет тебя? Ты не училась на сестру милосердия.
— Нет, но это мой дом, и меня можно позвать в любое время.
— Ну, в каком-то смысле это и мой дом. Мы ведь как одна семья. Наши матери… они вместе росли и все такое. Они занимали одну и ту же детскую.
— Я знаю. Ты будешь скучать в деревне.
— Ты пытаешься отделаться от меня. Думаешь, я не понимаю, почему?
— О чем ты?
— Ты всегда ревновала Маркуса… ко мне.
— Ревновала к тебе? Почему?
— Потому что его больше привлекаю я, чем ты.
Я знаю, что одно время ты думала, что нравишься ему. Он вел бы себя точно так же с любой девушкой. Это просто его манера обращения с женщинами. За ней ничего не стоит.
— Какое это все имеет отношение к твоему приезду сюда?
Аннабелинда лукаво улыбнулась.
— Маркус будет рад увидеть меня здесь, — сказала она.
Я промолчала.
— Я навещала его в госпитале, — продолжала Аннабелинда. — Мы поехали туда вместе с мамой.
Бедный Маркус! Ему и в самом деле досталось, правда? Это ужасное место, Галлиполи. И все оказалось ошибкой. Солдат вообще не должны были отправлять туда. Ну ничего, теперь Маркус дома.
Они не выпустят его из госпиталя еще, по крайней мере, месяц. Он говорит, что с нетерпением ожидает, как будет выздоравливать… здесь.
— Теперь мне понятно твое желание послужить своей стране, а на самом деле — самой себе.
— Не выражайся так высокопарно! Конечно, присутствие Маркуса делает это место привлекательнее для меня, но я уже давно хотела приехать сюда. Я смогу внести разнообразие в существование этих бедных солдат. Им пришлось так тяжело в окопах. Я возвращусь в Лондон, чтобы совершить некоторые покупки и подготовиться. Потом я нагряну к вам.
Я молчала. Я представляла себе ее, окруженную выздоравливающими мужчинами, стремящимися немного развлечься, что, когда дело касалось Аннабелинды, означало пофлиртовать.
Не вызывало сомнения, что ее общество доставит им большое удовольствие.
Аннабелинда приехала через две недели. Должна признать, что она сразу же завоевала популярность у раненых, чего нельзя было сказать про персонал госпиталя.
Когда мы оказались наедине, мама сказала:
— Аннабелинда так напоминает мне свою мать.
Временами я мысленно возвращаюсь в прошлое, и она кажется мне Белиндой. Они обе такие жизнерадостные… энергичные… Это делает их очень привлекательными, к тому же у них необычный тип красоты. Думаю, они обязаны этим своей французской крови. Я нахожу в них большое сходство с Жаном-Паскалем. Хотелось бы знать, что с ним?
Думаю, он мог бы уехать, но, будучи истинным французским аристократом, не покинул свою страну. И я считаю его достаточно ловким, чтобы не попасть в затруднительное положение. Теперь относительно Аннабелинды. В итоге я нахожу ее присутствие полезным. Я наблюдала, как она вывозила капитана Грегори в инвалидном кресле на прогулку. Он так подавлен своей беспомощностью. Не думаю, что его состояние когда-нибудь улучшится. Она затеяла с ним обычный невинный флирт, и я впервые увидела на его лице улыбку.
— В этом отношении она, безусловно, очень полезна, — ответила я.
— Как и ее мать, Аннабелинду нельзя не любить. Они обе так простодушно эгоистичны.
О Маркусе по-прежнему не было известий. Он находился в госпитале уже месяца четыре.
Пришло известие, потрясшее нас. Пятого июня лорд Китченер на крейсере «Хэмпшир» направлялся на встречу с русскими. Корабль подорвался на мине и затонул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27