Он даже не понял, что с ним произошло. Несколько новобранцев отнесли офицера на плац, раздели, сложили одежду и оставили его там.
— Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.
— Он получил по заслугам, — сказала тетя Белинда.
— Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, — сказала мама.
— Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! — язвительно заметила тетя Белинда.
— Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, — сказала я.
— Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, — промолвила тетя.
— И правильно сделала, — сказал Роберт и продолжал:
— По крайней мере, он пожал то, что посеял.
Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.
— Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, — сказала тетя Белинда. — Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.
— Мы не настолько уж ненавидели его, — объяснил Роберт. — Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.
— Пока мы в городе, надо сходить в театр, — сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.
Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.
Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.
Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.
Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.
Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.
— Похоже на то, Люсинда, — сказал Роберт, — что наши жизни всегда оказывались переплетены.
— Это потому, что наши матери — подруги.
— Вы с Аннабелиндой как сестры.
— Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.
— Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.
— Ты так думаешь?
— О, это очевидно. Я не жалуюсь.
— Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.
— Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.
— Но, я думаю, они бы его уговорили.
— Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.
— Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.
— Мне тяжело расставаться с тобой.
— О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.
Он взял мою руку и сжал ее:
— Пиши мне, Люсинда.
— Конечно.
— И рассказывай мне обо всем, что происходит.
— Я буду… и ты тоже.
— Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.
— Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.
Роберт рассмеялся.
— У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.
— И это может означать немедленную отправку на фронт.
— Думаю, что да.
— Возможно, к тому времени война уже окончится.
— Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.
— Правда?
— Пятнадцать. Тебе скоро исполнится шестнадцать. Это уже почти зрелость.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то сморщенной старухой.
— О нет. Я просто хочу, чтобы мы были ровесниками, вот и все.
— В этом случае, ты не был бы для меня тем милым взрослым братом, каким я знаю тебя всю мою жизнь.
— Об этом и речь.
— О чем?
— Подрастай быстрее, Люсинда, будь хорошей девочкой.
— Обещаю сделать все, что в моих силах.
Роберт повернулся и поцеловал меня в щеку.
— Чудесно, — сказал он. — Мы понимаем друг друга.
— Да. Думаю, да. Мне будет очень грустно, когда ты завтра вернешься в полк.
— Тогда давай составим план на мой следующий отпуск.
— Какая прекрасная мысль! А я тем временем подумаю, как побыстрее подрасти.
— Просто сделай это, — сказал Роберт.
Мы вернулись домой чуть молчаливее обычного.
Мы все пошли на станцию проводить Роберта.
Тетя Белинда с Аннабелиндой остались в Лондоне еще на несколько дней.
Меня удивляло, что Аннабелинда не проявляла ни малейшего интереса к Эдварду, а если о малыше упоминали, ее лицо словно превращалось в маску.
Она вела себя так, словно ее раздражало, что я привезла ребенка в Англию. Аннабелинда предпочла бы, чтобы дитя осталось в Бельгии, благополучно устраненный с ее пути.
Думаю, это было достаточно логично. Этот эпизод из своей жизни ей хотелось забыть, а мой поступок вытащил его плод на свет Божий, чтобы он напоминал ей о себе при каждом визите к нам.
Но мне казалось бесчеловечным, что собственный сын не вызывает у женщины ни интереса, ни даже любопытства.
Аннабелинда пребывала в прекрасном настроении и, видимо, простила мне, что я не сообщила ей о перенесении обеда в честь Маркуса Мерривэла на другое число.
Она иногда приходила в мою комнату немного поболтать наедине. Мы говорили и школе и о том, что могло случиться с мадам Рошер.
— Не сомневаюсь, что она будет давать указания армии оккупантов.
— Бедная мадам Рошер, мне трудно представить нечто подобное.
— Ты ведь не можешь вообразить, что она кому-нибудь подчиняется, да?
— В таких обстоятельствах могу.
— А я не перестаю думать, как все удачно получилось. Благодаря несравненному майору Мерривэлу. Ты ничего не слышала о нем?
— Нет.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Ты уже один раз проявила скрытность, когда дело касалось его. Мне просто интересно.
— Я ничего не скрываю. Думаю, он где-то во Франции… или в Бельгии.
— Я считаю, что, поскольку он в одном полку с твоим дядей, ты можешь что-то знать.
— Мне неизвестно, где дядя Джеральд. Идет война. Многие вещи надо держать в секрете.
— Понимаю. Думаю, он весело проводит время, а?
— Я бы сказала, что там не так уж и весело.
— Маркус всегда будет хорошо проводить время. С ним так здорово. Но с Робертом ведь тоже очень хорошо вместе, да?
— Да. Ты же знаешь об этом.
— Он хороший парень, Роберт. Вы с ним просто созданы друг для друга.
— Что ты имеешь в виду?
Аннабелинда рассмеялась:
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я думаю, наши родители всегда планировали это.
— Ты имеешь в виду?..
— Конечно, дурочка. Свадебные колокола и все такое прочее. Будь ты на год или два старше, он сделал бы тебе предложение прямо сейчас. Для меня это очевидно.
— Это вовсе не очевидно. Я всегда любила Роберта. Мы всегда были добрыми друзьями.
— Говорят, это лучшая основа для брака. Он тебе нравится, правда? Разве не здорово, что ты станешь моей невесткой? Знаешь, это общее желание.
— Я не верю, что моим родителям приходят в голову подобные мысли. А тебе, Аннабелинда, я бы посоветовала заняться собственными делами, а моими я займусь сама.
— О! — сказала она с издевкой. — Милая Люсинда, Роберт обожает тебя, а ты его. Вы идеальная пара. Вы так похожи. Когда ты выйдешь за него замуж, вы поедете в деревню, у вас родится десять детей и вы будете идеальными супругами, из тех, кто «и с тех пор они жили счастливо».
— Аннабелинда, перестань устраивать мою жизнь!
— А я ее и не устраиваю. Я просто говорю, какой она будет, и для тебя же это лучше!
— К своим многочисленным достоинствам ты добавляешь еще и ясновидение.
— Я просто рассуждаю логично и вижу то, что у меня прямо перед глазами. Похоже, ты действительно рассердилась. Хочешь, чтобы я ушла?
— Да… если ты собираешься предсказывать мое будущее. Почему бы тебе не предсказать свое собственное?
— Я сделала это, Люсинда.
Я пристально посмотрела на нее. Я понимала, о чем она думает. Ей очень понравился Маркус Мерривэл. Он был из богатой и занимающей прекрасное положение семьи и при этом привлекателен сам. Идеальное сочетание. Аннабелинда надеялась снова увидеть его, чтобы очаровать — а в своих способностях на этот счет она не сомневалась, — и она слегка опасалась меня. Только потому, что, приходясь племянницей начальнику Маркуса, я имела больше возможностей для встречи с майором, чем она.
После ухода Аннабелинды я стала размышлять над ее словами.
Действительно ли мои родители так горячо желали моего брака с Робертом? Я знаю, что они приветствовали бы его, потому что очень любили Роберта. А Роберт? Он был со мной очень нежен и немного загадочен… если возможно себе представить его таким. Он намекнул, что, будь я постарше, он мог бы сделать мне предложение.
Это льстило моему самолюбию. Мне очень нравился Роберт. С другой стороны, меня постоянно преследовал образ Маркуса Мерривэла. Я вспоминала, как он вел себя на пути к границе Франции и Бельгии… по дороге к Кале… и потом в нашей собственной гостиной.
Меня волновало то, что Аннабелинда явно видела во мне соперницу.
Наступило Рождество. Шла война, и люди помнили, что ее обещали кончить к Рождеству, и вот оно, Рождество, а война продолжается.
Мы не добились легкой победы. Через Ла-Манш перевозили раненых, а война все шла и шла.
С самого начала военных действий моя мама энергично занялась благотворительной деятельностью.
В апреле 1915 года у нее родилась идея превратить Марчлэндз в госпиталь. Именье находилось не слишком далеко и от побережья, и от Лондона.
Оно стояло в лесу. Надеялись, что чистый воздух, наполненный хвоей, будет благотворно влиять на выздоровление раненых.
Мама полностью окунулась в хлопоты. Отец всю неделю оставался в Лондоне, но приезжал в Марчлэндз на воскресенье. Были приглашены двое врачей и несколько медсестер. Мы с мисс Каррутерс тоже помогали. Конечно, мы не имели специальных знаний, но в госпитале находилось множество работы, для которой они и не требовались.
Наступил май, когда снова появился Маркус.
Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи , хотя только неделю назад вернулись из Франции.
За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки — ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.
Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.
Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.
— Вся операция проводится, чтобы помочь русским, — говорил дядя Джеральд. — Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.
— Фишер это не одобряет, — сказал отец. — А вы знаете, что он руководит операцией.
— Это плохо, — сказал дядя Джеральд. — Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.
— Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.
— К этому мы и стремимся.
— Это будет не так, как во Франции, — сказал Маркус. — Нам уже начинает надоедать позиционная война.
— Ужасный способ воевать, — согласился дядя Джеральд. — Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.
Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.
— Когда вы уезжаете? — спросила я.
— В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.
— Как все неопределенно во время войны!
— Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.
— Как, по-вашему, скоро кончится война?
— Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.
— Вы говорите об этом как о чем-то приятном.
Большинство людей не хотят стареть.
— Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.
— А в какую категорию попадаете вы?
— Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.
Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.
Я не могла удержаться от вопроса:
— Зачем вам это?
— Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.
— Мне бы хотелось услышать их.
— Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?
— Только в сентябре.
— Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.
— Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.
— О да, это так. В это время девушка становится женщиной.
— Звучит поэтично.
— Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.
— Но как? Ведь вы будете далеко?
— Давайте каждый день думать друг о друге.
И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.
— Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.
Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Простите меня. Если бы мы не находились в гостиной ваших родителей, у меня возникло бы искушение забыть о вашем возрасте.
Смысл его слов не вызывал сомнения. Я подумала об Аннабелинде. Этого она и боялась. От этой мысли меня охватило радостное волнение.
Через два дня майор Мерривэл уехал в Галлиполи.
Я много думала о нем. Действительно ли он говорил мне о своих чувствах? Или это были беспечные, ласковые слова, которыми он одаривал весь женский пол? Я была немного растеряна, но, должна признаться, что он привлекал меня. Аннабелинда проявила определенную проницательность.
Я задавала себе вопрос, что она сказала бы, услышав наш разговор.
Я следила за военными действиями в. Галлиполи. То, что происходило там, казалось очень далеким и чрезвычайно опасным. Поскорее бы все это кончилось!
Мы должны были скоро переехать в Марчлэндз.
Госпиталь был почти готов. Мисс Каррутерс отнеслась к затее с большим энтузиазмом. Она говорила, что нас должна радовать возможность внести свой вклад в борьбу за победу, а научиться кое-чему в госпитале полезно, но не за счет наших уроков.
Андрэ была с ней согласна и надеялась, что Эдвард сможет иногда обойтись часок и без нее.
Я много думала о Маркусе. Меня интересовало, когда я снова увижу его и будет ли он по-прежнему придерживаться игривых недомолвок. Должна признаться, что я находила все это очень увлекательным. Майор Мерривэл был самым привлекательным из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, и это было не только моим мнением.
Большинство людей согласились бы со мной, и мне очень льстил сам факт, что он обратил на меня внимание.
Я пыталась узнать как можно больше о Дарданелльской операции и была очень встревожена, получив сведения, что она проходит неудачно.
Но что складывалось удачно в этой войне? Из Франции тоже поступали плохие новости. О скором окончании войны даже не шла речь.
Я пыталась хотя бы частично проникнуться энтузиазмом мамы относительно госпиталя, чтобы мои мысли не устремлялись постоянно к Маркусу.
Как-то ночью, в полнолуние, я неожиданно проснулась. Может быть, меня разбудил яркий свет луны. Существовала какая-то причина, но я не могла с уверенностью сказать, не приснилось ли мне что-нибудь. Снаружи стояла тишина. С тех пор как первый цеппелин появился над берегом в начале декабря прошлого года, полная луна вызывала у людей тревогу. То, что казалось таким прекрасным в мирное время, могло стать опасным в военное.
Для полетов на своих дирижаблях наши враги выбрали бы лунную ночь. Они попытались бы разрушить наши дома, как коттедж Жаке и Маргарет.
Я прислушалась. Легкие шаги, скрип половицы.
Кто-то бродил по дому.
Я взглянула на часы у кровати. Было около двух часов ночи. Я встала, нащупала домашние туфли, набросила пеньюар, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Потом я снова услышала шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.
— Он получил по заслугам, — сказала тетя Белинда.
— Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, — сказала мама.
— Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! — язвительно заметила тетя Белинда.
— Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, — сказала я.
— Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, — промолвила тетя.
— И правильно сделала, — сказал Роберт и продолжал:
— По крайней мере, он пожал то, что посеял.
Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.
— Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, — сказала тетя Белинда. — Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.
— Мы не настолько уж ненавидели его, — объяснил Роберт. — Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.
— Пока мы в городе, надо сходить в театр, — сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.
Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.
Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.
Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.
Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.
Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.
— Похоже на то, Люсинда, — сказал Роберт, — что наши жизни всегда оказывались переплетены.
— Это потому, что наши матери — подруги.
— Вы с Аннабелиндой как сестры.
— Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.
— Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.
— Ты так думаешь?
— О, это очевидно. Я не жалуюсь.
— Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.
— Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.
— Но, я думаю, они бы его уговорили.
— Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.
— Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.
— Мне тяжело расставаться с тобой.
— О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.
Он взял мою руку и сжал ее:
— Пиши мне, Люсинда.
— Конечно.
— И рассказывай мне обо всем, что происходит.
— Я буду… и ты тоже.
— Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.
— Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.
Роберт рассмеялся.
— У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.
— И это может означать немедленную отправку на фронт.
— Думаю, что да.
— Возможно, к тому времени война уже окончится.
— Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.
— Правда?
— Пятнадцать. Тебе скоро исполнится шестнадцать. Это уже почти зрелость.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то сморщенной старухой.
— О нет. Я просто хочу, чтобы мы были ровесниками, вот и все.
— В этом случае, ты не был бы для меня тем милым взрослым братом, каким я знаю тебя всю мою жизнь.
— Об этом и речь.
— О чем?
— Подрастай быстрее, Люсинда, будь хорошей девочкой.
— Обещаю сделать все, что в моих силах.
Роберт повернулся и поцеловал меня в щеку.
— Чудесно, — сказал он. — Мы понимаем друг друга.
— Да. Думаю, да. Мне будет очень грустно, когда ты завтра вернешься в полк.
— Тогда давай составим план на мой следующий отпуск.
— Какая прекрасная мысль! А я тем временем подумаю, как побыстрее подрасти.
— Просто сделай это, — сказал Роберт.
Мы вернулись домой чуть молчаливее обычного.
Мы все пошли на станцию проводить Роберта.
Тетя Белинда с Аннабелиндой остались в Лондоне еще на несколько дней.
Меня удивляло, что Аннабелинда не проявляла ни малейшего интереса к Эдварду, а если о малыше упоминали, ее лицо словно превращалось в маску.
Она вела себя так, словно ее раздражало, что я привезла ребенка в Англию. Аннабелинда предпочла бы, чтобы дитя осталось в Бельгии, благополучно устраненный с ее пути.
Думаю, это было достаточно логично. Этот эпизод из своей жизни ей хотелось забыть, а мой поступок вытащил его плод на свет Божий, чтобы он напоминал ей о себе при каждом визите к нам.
Но мне казалось бесчеловечным, что собственный сын не вызывает у женщины ни интереса, ни даже любопытства.
Аннабелинда пребывала в прекрасном настроении и, видимо, простила мне, что я не сообщила ей о перенесении обеда в честь Маркуса Мерривэла на другое число.
Она иногда приходила в мою комнату немного поболтать наедине. Мы говорили и школе и о том, что могло случиться с мадам Рошер.
— Не сомневаюсь, что она будет давать указания армии оккупантов.
— Бедная мадам Рошер, мне трудно представить нечто подобное.
— Ты ведь не можешь вообразить, что она кому-нибудь подчиняется, да?
— В таких обстоятельствах могу.
— А я не перестаю думать, как все удачно получилось. Благодаря несравненному майору Мерривэлу. Ты ничего не слышала о нем?
— Нет.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Ты уже один раз проявила скрытность, когда дело касалось его. Мне просто интересно.
— Я ничего не скрываю. Думаю, он где-то во Франции… или в Бельгии.
— Я считаю, что, поскольку он в одном полку с твоим дядей, ты можешь что-то знать.
— Мне неизвестно, где дядя Джеральд. Идет война. Многие вещи надо держать в секрете.
— Понимаю. Думаю, он весело проводит время, а?
— Я бы сказала, что там не так уж и весело.
— Маркус всегда будет хорошо проводить время. С ним так здорово. Но с Робертом ведь тоже очень хорошо вместе, да?
— Да. Ты же знаешь об этом.
— Он хороший парень, Роберт. Вы с ним просто созданы друг для друга.
— Что ты имеешь в виду?
Аннабелинда рассмеялась:
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я думаю, наши родители всегда планировали это.
— Ты имеешь в виду?..
— Конечно, дурочка. Свадебные колокола и все такое прочее. Будь ты на год или два старше, он сделал бы тебе предложение прямо сейчас. Для меня это очевидно.
— Это вовсе не очевидно. Я всегда любила Роберта. Мы всегда были добрыми друзьями.
— Говорят, это лучшая основа для брака. Он тебе нравится, правда? Разве не здорово, что ты станешь моей невесткой? Знаешь, это общее желание.
— Я не верю, что моим родителям приходят в голову подобные мысли. А тебе, Аннабелинда, я бы посоветовала заняться собственными делами, а моими я займусь сама.
— О! — сказала она с издевкой. — Милая Люсинда, Роберт обожает тебя, а ты его. Вы идеальная пара. Вы так похожи. Когда ты выйдешь за него замуж, вы поедете в деревню, у вас родится десять детей и вы будете идеальными супругами, из тех, кто «и с тех пор они жили счастливо».
— Аннабелинда, перестань устраивать мою жизнь!
— А я ее и не устраиваю. Я просто говорю, какой она будет, и для тебя же это лучше!
— К своим многочисленным достоинствам ты добавляешь еще и ясновидение.
— Я просто рассуждаю логично и вижу то, что у меня прямо перед глазами. Похоже, ты действительно рассердилась. Хочешь, чтобы я ушла?
— Да… если ты собираешься предсказывать мое будущее. Почему бы тебе не предсказать свое собственное?
— Я сделала это, Люсинда.
Я пристально посмотрела на нее. Я понимала, о чем она думает. Ей очень понравился Маркус Мерривэл. Он был из богатой и занимающей прекрасное положение семьи и при этом привлекателен сам. Идеальное сочетание. Аннабелинда надеялась снова увидеть его, чтобы очаровать — а в своих способностях на этот счет она не сомневалась, — и она слегка опасалась меня. Только потому, что, приходясь племянницей начальнику Маркуса, я имела больше возможностей для встречи с майором, чем она.
После ухода Аннабелинды я стала размышлять над ее словами.
Действительно ли мои родители так горячо желали моего брака с Робертом? Я знаю, что они приветствовали бы его, потому что очень любили Роберта. А Роберт? Он был со мной очень нежен и немного загадочен… если возможно себе представить его таким. Он намекнул, что, будь я постарше, он мог бы сделать мне предложение.
Это льстило моему самолюбию. Мне очень нравился Роберт. С другой стороны, меня постоянно преследовал образ Маркуса Мерривэла. Я вспоминала, как он вел себя на пути к границе Франции и Бельгии… по дороге к Кале… и потом в нашей собственной гостиной.
Меня волновало то, что Аннабелинда явно видела во мне соперницу.
Наступило Рождество. Шла война, и люди помнили, что ее обещали кончить к Рождеству, и вот оно, Рождество, а война продолжается.
Мы не добились легкой победы. Через Ла-Манш перевозили раненых, а война все шла и шла.
С самого начала военных действий моя мама энергично занялась благотворительной деятельностью.
В апреле 1915 года у нее родилась идея превратить Марчлэндз в госпиталь. Именье находилось не слишком далеко и от побережья, и от Лондона.
Оно стояло в лесу. Надеялись, что чистый воздух, наполненный хвоей, будет благотворно влиять на выздоровление раненых.
Мама полностью окунулась в хлопоты. Отец всю неделю оставался в Лондоне, но приезжал в Марчлэндз на воскресенье. Были приглашены двое врачей и несколько медсестер. Мы с мисс Каррутерс тоже помогали. Конечно, мы не имели специальных знаний, но в госпитале находилось множество работы, для которой они и не требовались.
Наступил май, когда снова появился Маркус.
Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи , хотя только неделю назад вернулись из Франции.
За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки — ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.
Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.
Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.
— Вся операция проводится, чтобы помочь русским, — говорил дядя Джеральд. — Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.
— Фишер это не одобряет, — сказал отец. — А вы знаете, что он руководит операцией.
— Это плохо, — сказал дядя Джеральд. — Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.
— Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.
— К этому мы и стремимся.
— Это будет не так, как во Франции, — сказал Маркус. — Нам уже начинает надоедать позиционная война.
— Ужасный способ воевать, — согласился дядя Джеральд. — Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.
Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.
— Когда вы уезжаете? — спросила я.
— В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.
— Как все неопределенно во время войны!
— Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.
— Как, по-вашему, скоро кончится война?
— Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.
— Вы говорите об этом как о чем-то приятном.
Большинство людей не хотят стареть.
— Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.
— А в какую категорию попадаете вы?
— Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.
Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.
Я не могла удержаться от вопроса:
— Зачем вам это?
— Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.
— Мне бы хотелось услышать их.
— Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?
— Только в сентябре.
— Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.
— Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.
— О да, это так. В это время девушка становится женщиной.
— Звучит поэтично.
— Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.
— Но как? Ведь вы будете далеко?
— Давайте каждый день думать друг о друге.
И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.
— Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.
Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Простите меня. Если бы мы не находились в гостиной ваших родителей, у меня возникло бы искушение забыть о вашем возрасте.
Смысл его слов не вызывал сомнения. Я подумала об Аннабелинде. Этого она и боялась. От этой мысли меня охватило радостное волнение.
Через два дня майор Мерривэл уехал в Галлиполи.
Я много думала о нем. Действительно ли он говорил мне о своих чувствах? Или это были беспечные, ласковые слова, которыми он одаривал весь женский пол? Я была немного растеряна, но, должна признаться, что он привлекал меня. Аннабелинда проявила определенную проницательность.
Я задавала себе вопрос, что она сказала бы, услышав наш разговор.
Я следила за военными действиями в. Галлиполи. То, что происходило там, казалось очень далеким и чрезвычайно опасным. Поскорее бы все это кончилось!
Мы должны были скоро переехать в Марчлэндз.
Госпиталь был почти готов. Мисс Каррутерс отнеслась к затее с большим энтузиазмом. Она говорила, что нас должна радовать возможность внести свой вклад в борьбу за победу, а научиться кое-чему в госпитале полезно, но не за счет наших уроков.
Андрэ была с ней согласна и надеялась, что Эдвард сможет иногда обойтись часок и без нее.
Я много думала о Маркусе. Меня интересовало, когда я снова увижу его и будет ли он по-прежнему придерживаться игривых недомолвок. Должна признаться, что я находила все это очень увлекательным. Майор Мерривэл был самым привлекательным из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, и это было не только моим мнением.
Большинство людей согласились бы со мной, и мне очень льстил сам факт, что он обратил на меня внимание.
Я пыталась узнать как можно больше о Дарданелльской операции и была очень встревожена, получив сведения, что она проходит неудачно.
Но что складывалось удачно в этой войне? Из Франции тоже поступали плохие новости. О скором окончании войны даже не шла речь.
Я пыталась хотя бы частично проникнуться энтузиазмом мамы относительно госпиталя, чтобы мои мысли не устремлялись постоянно к Маркусу.
Как-то ночью, в полнолуние, я неожиданно проснулась. Может быть, меня разбудил яркий свет луны. Существовала какая-то причина, но я не могла с уверенностью сказать, не приснилось ли мне что-нибудь. Снаружи стояла тишина. С тех пор как первый цеппелин появился над берегом в начале декабря прошлого года, полная луна вызывала у людей тревогу. То, что казалось таким прекрасным в мирное время, могло стать опасным в военное.
Для полетов на своих дирижаблях наши враги выбрали бы лунную ночь. Они попытались бы разрушить наши дома, как коттедж Жаке и Маргарет.
Я прислушалась. Легкие шаги, скрип половицы.
Кто-то бродил по дому.
Я взглянула на часы у кровати. Было около двух часов ночи. Я встала, нащупала домашние туфли, набросила пеньюар, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Потом я снова услышала шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27