.. Есть еще вопросы, уважаемый Исидор? - Шошиа низко всем поклонился и умолк.
- Паяц ты, Шошиа! - сказал Девдариани.
- Нет, дорогой мой Лимон, Шошиа не паяц, а обреченный на смерть человек? - вздохнул Шошиа.
- Напрасно прибедняешься, меня не растрогаешь! Думаешь, буду реветь на твоих панихидах? Черта с два!
- Почему так, Девдариани?
- Потому, что и ты, и я, и он, - Девдариани рукой показал на Тиграна, - все мы должны умереть.
- Лимон-джан, ты о себе подумай, а о моей смерти позаботимся я и мой судья! - возразил Гулоян.
- Погоди, Тигран! А ты, Шошиа, ты должен умереть раньше меня!
- Это еще почему?
- Потому, что все твои грезы и сны уже сбылись, а я пока не досмотрел и половины положенных мне снов!
- Это не объяснение. Мне не хочется умирать! - запротестовал Шошиа.
- А что тебе делать в этой жизни?
- Как это что? У меня уйма недоделанных дел!
- Каких?
- Много дел, Лимон! - Шошиа призадумался на минутку, потом продолжил: - Дом в Самадло* закончить - это раз. Второй дом, в Марткопи**, на тещином участке, почти подведен под крышу, надо перекрыть - это два. Двоих мальчиков устроить в вуз - это три. Потом надо их ввести в жилкооператив - это четыре... Теперь дальше: двухкомнатную квартиру моего отца надо обменять на однокомнатную в моем доме, на третьем этаже. Потом мне нужно перейти в трехкомнатную рядом с той однокомнатной. Там живут одна семья и одинокий старик. Семье я даю свою двухкомнатную, старику изолированную однокомнатную моей тещи. Но этот, двухкомнатный, не соглашается идти в мою двухкомнатную. Старик, говорит, скоро умрет, его комната, говорит, останется мне, зачем, говорит, утруждать себя беготней вверх-вниз. Я ему обещаю телефон поставить - не хочет! Десять тысяч, говорю, добавлю - не хочет! Ремонт, говорю, сделаю, - не хочет! Вот такой вредный тип!.. Дело это или не дело? Надо его уладить? Надо. Теперь слушай дальше: наш цех собираются прикрыть. Должен ведь я взять оттуда свой пай, подыскать другое дело?.. Тоже хлопоты!.. Теперь: приближается моя очередь на новую "Волгу". Значит, ту, старую, которую я тогда оформил на шурина, придется переоформить на другого, - две "Волги" в одной семье, получается как-то неудобно...
_______________
* С а м а д л о - пригород Тбилиси.
** М а р т к о п и - село недалеко от Тбилиси.
- У тебя, Шошиа, оказывается, нет никаких дел, - прервал его Исидор, - можешь умирать спокойно!
- Как это - никаких дел! А все, что я перечислил, - это разве не дела? - воскликнул Шошиа.
- То, что другие могут сделать без тебя, нельзя называть делом. Дело - это то, что создано только для тебя одного, то, что должен сделать ты один и никто другой.
- Какие, например, дела?
- Таких не так уж много. Первое - создание семьи, детей. Второе... второе - отбытие наказания в тюрьме... Третье - смерть.
- А работа, служба, беготня, хлопоты, добывание денег, воспитание детей?! Все это, по-вашему, не дело?!
- Повторяю тебе: все, что могут сделать другие без твоего участия, не дело!
- Что же это такое, по-вашему?
- Ничего. Так, просто взаимоотношения, сотрудничество людей... Непонятно?
- Нет!
- Так я и знал... - вздохнул Исидор, вставая со стула. Шошиа полез на свою галерку.
- Значит, кроме смерти, ничего больше делать мне уже не осталось? обиженно проговорил он.
Спустя несколько минут я посмотрел на Шошиа. Бледный, как-то вдруг весь съежившийся и сникший, он сидел на нарах, словно голодная птичка в клетке, уставившись печальными глазами куда-то вдаль, в знойное августовское марево.
Мне стало жаль его.
- Шошиа, ты чего приуныл? Дядя Исидор пошутил с тобой! Правда ведь, дядя Исидор?
Исидор понял меня и горько улыбнулся.
- Пошутил, конечно, пошутил! - отозвался он.
- Слышишь, Шошиа?
- Спета песня вашего Шошиа! - ответил он, не оборачиваясь ко мне.
- Что мне делать с этим? - спросил меня Тигран, показывая на оставшуюся котлету.
- Съешь!
Тигран подбросил котлету в руке и положил на место...
...Вечером неожиданно распахнулась дверь и вошел надзиратель. Мы быстро присели на нарах.
- Лежите?
Мы промолчали.
- Может, по карцеру соскучились?
Голос надзирателя звучал так устало и вяло, что я понял: ему вовсе не хотелось вспоминать о карцере, он сделал это лишь потому, что мы были заключенными и не имели права до отбоя ложиться на нары, а он был надзирателем и не имел права не замечать нарушения тюремной дисциплины.
Надзиратель раскрыл журнал, с минуту что-то читал, потом поднял голову и спросил:
- Кто тут староста?
- Нет у нас старосты! - ответил Девдариани.
- Почему?
- Был Гоголь. Его увели. Нового мы не выбирали, да и не нуждаемся в нем.
- Как это не нуждаетесь? Порядок есть порядок! - это также было сказано вяло и беззлобно - ради приличия.
- Зачем пятерым нужен староста? - буркнул я себе под нос.
- Как твоя фамилия? - спросил надзиратель, заглянув в журнал.
- Накашидзе! - ответил я.
- Вот ты и будешь старостой! - решил надзиратель. - Вы не возражаете? - обратился он к остальным.
- Если это обязательно, если он согласен и если тебе так хочется, мы не возражаем! - ответил Девдариани.
- В таком случае собери простыни и наволочки и шагай за мной. Поменяешь в прачечной!..
Постельное белье нам меняют раз в десять дней. Тогда же мы и моемся. Наши простыни и наволочки - это не белоснежные куски полотна, веселыми парусами развевающиеся на ветру. Тюремные простыни и наволочки шьются из серой, скучной материи, чтобы пачкались не так быстро. Впрочем, десять дней - срок вполне нормальный.
Каждый лишний шаг вне камеры, каждый лишний выход во двор - это для заключенного то же самое, что для вольного тбилисца - заграничная поездка или, по крайней мере, прогулка по проспекту Руставели. Поэтому приказ надзирателя был мною воспринят с большим энтузиазмом.
Надзиратель был тот самый, который раньше водил меня на допрос. Мы молча прошли коридор, спустились по лестнице, вышли во двор и направились к бане. Прачечная находилась рядом с баней, в подвале, оттуда всегда валили клубы пара и доносился женский гомон. Сейчас прачечная почему-то молчала.
Мы были уже почти у прачечной, когда из главного корпуса надзиратель вывел заключенного.
- К стене! - приказал мне надзиратель.
Я стал лицом к стене. Подошли те двое. Надзирателя я узнал по голосу - он в прошлый раз разговаривал с моим.
- Привет Арсену! - поздоровался он.
- Привет! - ответил мой.
- Ты что не в духе? - спросил он.
- Отец помирает... - ответил мой.
- Что с ним? - забеспокоился тот.
- Умирает...
- А что говорит врач?
- Вышел весь, говорит, износился...
- Сколько ему?
- Восемьдесят шесть.
- Ну, дорогой мой!..
- Отец как-никак...
- Да, конечно...
- А как твой пацан? Выздоровел? - спросил мой.
- Не говори!.. Выздоровел! Такой шалун, сукин сын!..
- Дай бог ему здоровья!
- Спасибо! Вот вчера, вижу...
- Погоди! - прервал его Арсен. - Ступай в прачечную, - обернулся он ко мне, - скажи, что ты из десятой пятого, сдай по счету белье, забирай сменное, распишись. Понял?
- Вор? - спросил чужой надзиратель, моего.
- Нет. Обвиняется в убийстве. А твой?
- Морфинист.
- Так что ты рассказывал?
- Да! Вчера вечером вижу, бежит он со двора. Левое ухо вспухло, покраснело, так и горит... Спрашиваю...
- Иди, чего ты ждешь? - повернулся ко мне Арсен.
Спустившись по лестнице в подвал, я чуть не задохнулся от ударившего в лица густого кислого пара, утюжного чада и запаха паленой ткани. Немного освоившись, я пнул ногой снабженную мощной пружиной дверь, которая тотчас же с громким стуком захлопнулась за моей спиной. Я очутился в тамбуре, дверь из которого вела в большую, полную влажного тумана комнату прачечную. В противоположной стене прачечной виднелась еще одна - открытая дверь в котельную, где с шипением стыли огромные котлы, - видно, стирка уже закончилась...
В правом углу прачечной я увидел большой длинный стол, на котором лежали стопки глаженых простынь и наволочек. У стола стояла обнаженная по пояс краснощекая, пышнотелая красавица лет сорока. Ее черные как смоль волосы прядями падали на вспотевшее лицо и белые полные плечи. Из тута натянутого лифа выпирали огромные, упругие груди. Женщина гладила.
Я покачнулся, словно одурманенный, и опустился на длинную скамью. И тут женщина заметила меня. Без тени страха или смущения она уставилась на меня удивленными глазами. Постепенно удивление в ее взгляде уступило место любопытству, зятем радости.
Все это произошло за считанные секунды - так, по крайней мере, показалось мне.
- Я из десятой пятого, - выдавил я, едва ворочая языком, - вот, принес белье...
Она не ответила. Лишь сочные ее губы раскрылись в широкой улыбке.
- Здесь пять простыней и пять наволочек. Куда их положить?
- Положи там! - Женщина оглянулась на дверь. - Ты один?
- Он ждет на дворе, - ответил я и положил белье на скамейку.
- Как тебя звать?
- Заза.
- Иди ко мне.
Я вздрогнул, попятился.
- Иди, не бойся!
- Где взять белье?
- Подойди ко мне!
- Скажи, где белье?
- Здесь. Иди возьми!
Я пошел.
- Где же? Я должен расписаться.
- Иди ко мне! - Женщина поставила утюг и протянула ко мне руки. Иди, дурачок, пока не поздно! - Голос ее задрожал, грудь покрылась красными пятнами. - Иди, иди ко мне, скорей, скорей!..
Я подошел.
...Словно в сладком, сказочном сне я почувствовал на плечах и шее прикосновение ее трепещущих рук. Потом меня обожгли каленым железом ее горячие влажные губы и пылающая грудь. У меня подкосились колени, я помню лишь, как мы опустились на мокрый пол, как меня обдало жаром и все вокруг вдруг поглотила тьма. Потом мы плыли, слившись воедино, в каком-то розовом тумане, смеясь и плача, истекая слезами, и мне слышался наш горячий, страстный шепот:
- Жизнь моя!..
- Солнышко!..
- Боже мой!..
- Не уходи...
- Нет...
- Ведь ты не уйдешь?..
- Нет!..
- О, боже мой!..
Где-то в извилинах моего мозга что-то замкнулось... Сильный удар тока пронзил и сотряс всю мою плоть... По телу разлилась сладкая истома, наполнив собою каждую клеточку... Потом на меня повеяло приятной прохладой, словно откуда-то подул свежий ветерок. И я очнулся.
Она улыбалась и дрожащей рукой вытирала с моего лба холодный пот.
- Как тебя звать? - спросил я.
- Встань, пока он не пришел.
- Как звать тебя?
- Маро.
- За что сидишь?
- Вставай!
- Я принес белье.
- Знаю.
- И где-то должен расписаться.
- Не надо нигде расписываться. Бери со стола пять комплектов и уходи. А теперь встань!
Я встал.
- За что тебя арестовали, Маро?
- Мыло украла! - улыбнулась она.
- Неправда!
- А потом показала милиционеру язык.
- Нет, серьезно!
- Ты кто - заключенный или прокурор?
- Интересно...
- Я ведь не спрашиваю тебя!.. Бери белье и ступай!
- Я тебя больше не увижу?
- Сколько тебе лет?
- Двадцать.
- Оно и видно!
- А... в городе?
- Ступай! Если захочется, сама тебя найду.
Она легко поднялась, потянулась. Я подошел к ней и поцеловал ее в щеку. Щека была влажная и прохладная.
...Надзиратели мирно беседовали.
- Все? - спросил мой.
- Да! - ответил я.
- Так быстро?
- Да.
- Что с тобой, на тебе лица нет!
- Воздух там впертый!
- Это правда, - согласился он. - Вечно там воняет. Ненавижу ходить туда!.. Ну, пошли! Пока, Гоги! - попрощался он с тем, другим надзирателем.
- Будь здоров, Арсен!
...Гулоян и Девдариани играли в шахматы. Исидор читал книгу. Шошиа сидел, застыв как мумия, и глядел в потолок.
- Ну что? - спросил меня Девдариани.
- Принес! - Я бросил белье на нары и в изнеможении прилег.
- Видел женщин?
- Каких женщин?
- Прачек.
- Нет, они уже ушли.
- Да-а. Однажды мне пришлось пойти за бельем... Хуже нет, как глазеть на полуголых баб! - Девдариани встал.
- Куда ты? Играй! - удивился Тигран.
- Что играть, кретин, через один ход тебе мат! - ответил Девдариани и бухнулся на нары.
Я и Девдариани лежим рядом. Спит он или нет, трудно понять. Руки заложены под голову, глаза прикрыты... А мне после сегодняшнего случая не спится. Хочется поговорить с кем-то. Не для того, чтобы рассказать о своих похождениях! Не дай бог! Ребят хватит удар! Да и не поверят они. Кроме того, я вообще не охотник до подобных рассказов.
Девдариани спит... Шошиа? Нет, не спит... Каждый раз после разговора с Шошиа мне хочется плакать, умереть, проклясть все человечество!.. Тигран? Тигран - форменный бандит! Каждый его рассказ, о чем бы он ни был, обязательно кончается убийством. И что удивительнее всего: убийство выглядит у него просто и обыденно, словно бы речь шла о загородной прогулке... Исидор? О, беседа с Исидором - одно удовольствие! Но он спит, храпит вовсю...
Я вздохнул и отвернулся к стене. (Проклятая лампочка! Как она действует на нервы! Никак не привыкну к ее вечному тусклому мерцанию!)
- Что с тобой, парень?
Девдариани! Значит, он все же не спит! Слава богу!
- Не спится, Лимон!
- Влюблен?
- Странная у меня натура, Лимон. Стоит мне увидеть женщину, перекинуться с ней двумя словами, и я уже влюблен!
- Несчастный ты человек!
- Хуже того: скажем, стою я на улице. Кругом кишат люди. Пройдет мимо незнакомая женщина, случайно заденет меня взглядом, и мне уже кажется, что она выбрала именно меня и чуть не готова сейчас же выйти за меня замуж или в крайнем случае переночевать со мной, если я этого захочу... Ну, скажи, разве не дурак я?
- Ты счастливый человек!
- Почему?
- Потому что чувствуешь свою глупость.
- Вот сегодня... Только увидел прачку, и готово, влюбился... Так и маячит перед глазами...
- А Нуну разлюбил?
- Нет, ни к Маро тянет сильнее... как тебе сказать... физически!
- Ее зовут Маро?
- Да.
- Красивая?
- Черт их разберет! Здесь, в тюрьме, все женщины красивые!
- Да, это так...
Наступило молчание... Потом Лимон заговорил - не со мной, а скорее сам с собой:
- А она была правда красавица...
Я затаил дыхание, поняв, что мне предстоит выслушать исповедь Девдариани, что сейчас, прорвав наконец плотину, неудержимо хлынет все то, что наболело и накипело у него на душе с годами.
- ...На Майдане жил один рыжий еврей - Ефрем Бабаликашвили, вор. Когда-то мы вместе работали на десятом номере трамвая... Потом он стал промышлять золотом. Сейчас он в Израиле - уехал недавно. Так вот, однажды этот Бабаликашвили дал мне хорошее дело: Сололаки, Коджорская улица, бельэтаж, квартира зубного врача... Было это лет десять тому назад, но я помню все так, как будто это случилось вчера... Стоял июль, жара в тени до сорока градусов. Тбилиси как вымело - все спасались на дачах. А этот врач сидел дома, работал... В субботу, у него это был приемный день, я пошел на дело. Один. С перевязанной щекой... В коридоре - пациенты. "Кто тут крайний?" - спрашиваю. Никто не отвечает. Такой вежливой очереди, как у зубного врача, не сыщешь нигде, каждый готов пропустить тебя вперед... Ладно... Присел я себе, молчу. Дождался, пока ушел последний пациент. А дело уже к вечеру, темнеет. Вдруг выходит из кабинета щупленький такой человек в белом халате с закатанными рукавами. Зажег в коридоре свет, увидел меня, кивком головы пригласил войти и вернулся в кабинет. Я вошел за ним. Врач молча показал на кресло. Я сел. От одного вида бормашины, щипцов и прочих живодерских инструментов меня прошиб холодный пот, - с детства не переношу таких вещей... Врач поправил прикрепленный ко лбу никелированный диск, снял с меня повязку, большим пальцем правой руки больно нажал мне на подбородок и заставил раскрыть рот.
- Ну, какой зуб у вас болит? - спросил он несколько удивленно.
- Никакой! - промычал я и отвел его руку.
- Зачем же вы ко мне пожаловали?
- Как сказать...
- Товарищ, некогда мне с вами шутки шутить! Говорите, что вам нужно! - сказал врач строго и стал снимать халат.
Я встал с кресла и почувствовал, как у меня задрожали колени и отяжелели руки. На такое дело я впервые вышел один и теперь понял, что не так-то все это просто.
- Мне нужны деньги! - выпалил я. - И золото!
- Какие деньги? Какое золото? - ошалел врач.
- Бумажные деньги и червонное золото! - улыбнулся я.
- Да вы с ума сошли! - воскликнул он с искренним удивлением.
Отступать было поздно. Я распахнул пиджак и достал из-за пояса наган... Врач побледнел, пошатнулся и, чтобы не упасть, опустился в кресло.
- Подайте, пожалуйста, вон тот пузырек, - с трудом проговорил он, показывая пальцем на стеклянный шкафчик.
Я открыл шкафчик, взял пузырек, понюхал его и невольно улыбнулся: это был нашатырный спирт.
- Пожалуйста!
Заметив на моем лице улыбку, врач приободрился. Он понюхал из пузырька и стал торговаться:
- Сколько вы хотите?
- Я пришел не взаймы просить! - ответил я. - Гоните все, и, если можно, побыстрей!
- Я буду кричать! - пригрозил врач.
- Кричите сколько угодно! Здесь живет зубной врач, который дерет у людей зубы. Так что крик никого не удивит!
- Нет у меня ни денег, ни золота... - простонал он.
Время шло быстро, пора было кончать спектакль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17