– Не поняла тебя, Бежана! При чем тут председатель?
– Как при чем?! Что он сеет? Кукурузу да просо! А почему бы ему не посеять соль или сахар? А? Ведь вздохнет народ! Что, не прав я, Сосойя?
– Прав, конечно, Бежана! Но почему ты сам не сеешь соль?
– Все хорошие земли – у колхоза. Что мне делать? В прошлом году я все же посеял соль на моем истощенном участке, да ничего не взошло! А хотя бы и взошло, разве напасешься соли на стольких голодных людей?
Тетя вздохнула и ушла.
Бежана проводил ее взглядом и обратился ко мне:
– Ну как, выходит она за Датико или нет?
– За какого Датико?!
– За бригадира Датико, какого же еще! Недавно встретил я его в лесу. Ого! Обвешан оружием, как николаевский стражник! Он по секрету сказал мне, что его прислали сюда по сверхсекретному заданию правительства и что об этом нельзя никому говорить!..
– А ты что?
– Что «что»? Я сообщил двум доверенным лицам – нашему председателю и Бадрии, который в милиции работает. Они ведь партийные, им можно. Они не выдадут… А впрочем, мне-то что!.. У меня другое к тебе дело, Сосойя!
– Что за дело, Бежана?
– Понимаешь, человек один там, в плантации… Не знаю, что с ним делать…
– Какой человек? О чем ты, Бежана?
– Ты что, Сосойя, перестал понимать грузинскую речь? Говорю тебе – там, в чайной плантации, у меня человек!
– Кто он такой?
– А я почем знаю?
– Спросил бы его!
– Спрашивал! А он молчит! Лежит с закрытыми глазами, улыбается и молчит.
– Дышит?
– Не знаю.
– Может, он мертвый?
– Дурак! Где ты видел улыбающегося покойника?
– Так что же с ним?
– А я почем знаю!
– Что же ты знаешь, болван! – взорвался я.
– Сегодня воскресенье, завтра будет понедельник! Это я знаю!
– Ох, Бежана, беда мне с тобой… Идем, покажи, где этот твой живой мертвец!
Бежана встал и пошел, напевая свою любимую:
Минадора черноокая,
Ты звезда моя далекая…
Мы миновали несколько домов, свернули на тропинку и подошли к раскинувшейся на склоне плантации чая, вдоль которой тянулся ряд тунговых деревьев.
– Во-он там, под последним тунгом! – показал Бежана рукой.
Я сбежал по склону и остановился как вкопанный у дерева.
В высоких зарослях папоротника лежал исхудалый, мертвенно-бледный, заросший бородой русский мужчина в военной гимнастерке. Я нагнулся, приложил ухо к груди незнакомца и уловил слабое биение сердца. Я дотронулся рукой до его щеки – она пылала жаром.
– Когда ты нашел его, Бежана?
– Утром.
– И молчал до сих пор?!
– Я сразу же побежал к тебе, дорогой мой, но по дороге забыл… Плохо без сахара, Сосойя! Люди стали забывчивыми… Вчера утром встретил я Аквиринэ… Посмотрела она на меня, улыбнулась, а поздороваться забыла… Говорят, что…
– Ладно, ладно!.. Помоги-ка поднять его! Видишь, умирает человек!
Бежана в два счета сгреб мужчину.
– Куда его?
– Домой!
– Ты что, ошалел? Покойников выносят из дома, а я его понесу домой?
– Да не к тебе! К нам домой!
– К вам – пожалуйста!
Бежана несколько раз подбросил мужчину на руках, обнял его поудобнее и стал вприпрыжку подниматься по склону, приговаривая:
– Нно-о-о, лошадка, нно-о-о… А как его зовут? – спросил вдруг он меня.
– Откуда мне знать?
– Сосоин русский он! Сосоин русский! – нашелся Бежана. Мы пришли домой, поднялись на балкон. Незнакомца уложили на мою кровать. Тетя в недоумении глядела на нас.
– Кто это? – спросила наконец она.
– Сосоин русский! – ответил обрадованно Бежана.
– Мы нашли его в плантации… Помоги ему, тетя! – попросил я.
– Да кто он, этот несчастный?
Тетя положила руку на лоб незнакомца, покачала головой и отошла от кровати.
– Сосойя, принеси уксус!
Я сбегал на кухню. Когда вернулся в комнату, тетя сидела у изголовья больного. Она распахнула ему на груди гимнастерку и отшатнулась: под правым соском незнакомца краснела свежезарубцевавшаяся рана с человеческий кулак. Тетя осторожно поставила больному термометр, потом налила уксус в глубокую тарелку, разбавила водой, смочила полотенце, отжала и наложила ему на лоб.
– Нужен ему твой уксус! – вмешался Бежана. – Напои-ка ты его вином и накорми чем-нибудь, видишь – человек умирает от голода.
– Ох, Сосойя, Сосойя, впутал же ты меня в историю! – вздохнула тетя. – А если, не дай бог, умрет он, что мне тогда делать? Ты подумал об этом?!
Она вынула термометр и ахнула:
– Сорок и шесть!.. Беги, Сосойя, за врачом!
– Ему не врач, ему вкусная пища нужна! – продолжал свое Бежана.
– Да иди ты!.. – прикрикнула на него тетя. – Ступай, Сосойя!
Я побежал. В медпункте врача не оказалось… «Вызвали в район, сегодня он не вернется», – сообщила уборщица. Тогда я направился к Хатии и рассказал ей все. Хатия посоветовала сходить к бабке Аквиринэ. Пошли к бабке. Я рассказал ей все сначала. Аквиринэ прихватила с собой какие-то настои в маленьких аптечных пузырьках, и втроем мы вернулись домой.
– Русский! – удивилась Аквиринэ, взглянув на больного.
– Русский! – подтвердила тетя.
Больной был по-прежнему без сознания, но теперь он дышал спокойнее и чему-то улыбался.
– Вот дурак! Нашел время улыбаться!.. А ты почему вчера утром не поздоровалась со мной? – упрекнул Бежана Аквиринэ.
– Да ну тебя! – отмахнулась старушка. – Битый час ты болтал со мной, забыл?
– А-а-а, ну хорошо…
– Принеси-ка стакан «одессы», Сосойя! – попросила Аквиринэ.
Я принес. Аквиринэ намочила кусок ваты в вине и провела им по губам больного. Спустя минуту он чуть раскрыл губы. Аквиринэ снова намочила вату и накапала в рот больному несколько капель. Тот сделал глотательное движение и застонал.
– Дай-ка мне это вино, если ему не хочется! – Бежана протянул руку.
– Пропади ты пропадом, Бежана! Не такой уж ты дурень, чтобы не отличить больного от здорового! Пошел вон!
После нескольких попыток Аквиринэ удалось заставить больного проглотить один, затем другой, третий глоток вина. Наконец он опорожнил стакан, но тут же зашелся от судорожного кашля. Он кашлял долго и надрывно. Наконец отошел, успокоился и задышал ровно, но вдруг заерзал, застонал, стал размахивать руками.
– Ну-ка, женщины, выйдите из комнаты! – приказала Аквиринэ.
– Что с ним? – вскрикнула тетя. – Ему плохо?
– Нет, хочу растереть его.
Тетя вышла, Хатия осталась. Она стояла в углу комнаты и молчала.
Аквиринэ раздела больного догола. Потом она налила себе на ладонь жидкость из пузырька, растерла другой ладонью, нагнулась к больному и стала не спеша натирать ему грудь.
– И не щекотно ему? – расхохотался Бежана.
– Переверните! – сказала Аквиринэ.
Мы перевернули больного. Аквиринэ так же не спеша основательно натерла ему спину и поясницу. Когда мы снова переворачивали больного, я посмотрел на Хатию. Она по-прежнему стояла не двигаясь в углу.
– Пошла отсюда! – прикрикнул я на нее. – Не видишь, что ли, голый же он!
– Ничего, Сосойя, я постою, – улыбнулась Хатия.
У меня больно сжалось сердце, стало стыдно, и я заорал во весь голос:
– Убирайся отсюда!
Аквиринэ и Бежана удивленно посмотрели на меня.
– Ты что, ненормальный? – спросил Бежана. – Или забыл, что она слепая?.. Стой здесь, детка, – обернулся он к Хатии, – не слушай этого дурака!
Хатия, не ответив, вышла из комнаты.
Аквиринэ поправила под больным подушку, погладила его по голове, дала отпить еще несколько глотков вина.
– Позови Кето!
Я вышел на балкон и вернулся вместе с тетей и Хатией.
– Надо переодеть его, – обратилась Аквиринэ к тете, – а его одежду выварить как следует!
Тетя принесла и положила на кровать белье, оставшееся от деда.
– Ну и пустота, что в нашем магазине! – раздался вдруг недовольный голос Бежаны.
Мы оглянулись и увидели, как Бежана с разочарованным видом рассматривал вывороченные карманы брюк и гимнастерки больного.
– А документы есть, Бежана? – спросила тетя. – Ничего нет? Вот тебе и на! Как же узнать кто он такой, как его фамилия? – забеспокоилась тетя.
– Как кто? Сосоин русский он! – объяснил Бежана.
– А может, он вовсе не русский, а украинец? – сказал я.
– Какая разница? Фамилию его я все равно бы не запомнил! Сосоин русский – и все тут! – настаивал на своем Бежана.
– Аквиринэ, – обратилась тетя к старушке, – как по-твоему, удастся спасти его?
– А он уже спасен, дорогая! – ответила Аквиринэ. – И спасен благодаря этому вот непутевому! Слышь, Бежана, это ты спас его!
Польщенный Бежана самодовольно улыбнулся, подошел к кровати больного, присел, взял его за плечи, встряхнул и громко позвал:
– Ничего не ошиблась! Он же фронтовик! Видишь, какая у него рана? Если он от такой раны не умер, от болезни и подавно не умрет!
– А где у него рана?
Я откинул одеяло на груди больного, взял руку Хатии и дал ей пощупать рану.
– Ух ты!.. А если б попало влево, убило бы его, правда?
– Конечно!
Хатия нежно провела обеими руками по лицу, по плечам больного.
– Он красивый?
– Не знаю. Наверно, красивый. Зарос он, как поп, разве поймешь?
– А худой какой!
– Димка! – выкрикнул вдруг больной. – Слышишь меня, Димка?!
Я и Хатия обратились в слух.
– Тебе говорю, Димка! Слышишь?
– Слышу! – ответил я тихо.
– Смотри, Димка, сейчас все спят… Утром сюда придут немцы… Вывезти всех не успеют… Мы с тобой – ходячие… Или ты хочешь сгнить в постели?.. Надо бежать!
– Ты о чем?
– Да, да, бежать!!! Эвакуация мне не по душе… Пусть сам врач эвакуируется, если он боится. Ты чего молчишь? Сейчас все спят и никто не дежурит… Гляди!..
Больной привстал.
– Погоди, – обнял я его, – дождемся утра!
– Нет, я уйду! – он оттолкнул меня и встал.
– Куда ты? Постой!
Я постарался удержать больного, но поняв, что это мне не под силу, крикнул:
– Хатия, помоги!
Хатия ощупью подошла к нам и сзади схватила больного за плечи.
– Пустите! – взревел он и рванулся так, что мы все втроем оказались на полу. Перепуганная тетя бросилась к нам.
– Пустите меня! У-у-у… – Вопя и ругаясь, больной катался на полу, мы наседали на него и никак не могли справиться с этим обескровленным, ослабшим от голода и жара человеком, которому страх придал удивительную силу. После получасовой возни он обмяк и заплакал:
– Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти… Наконец он, видно, примирился с судьбой, опустил руки, всхлипнул и уже спокойно дал нам уложить себя в постель. Спустя минуту он заснул…
Я улегся на полу у камина, тетя и Хатия – вместе, на кровати. После долгого молчания я тихо позвал:
– Тетя…
– Да?
– Спишь?
– Сплю!
– Ты не обижайся, тетя, завтра я схожу в сельсовет и попрошу, чтобы его отправили в больницу…
– Не мели чепухи! Хатию разбудишь!
– А я не сплю.
– Сходим, Хатия, в сельсовет? – спросил я Хатию.
– И куда он хотел бежать? – спросила, в свою очередь, она.
– Засните, черти! Вставать скоро! – зашикала на нас тетя.
– Нет, серьезно, тетя, что нам делать?
– А что, собственно, надо делать? Привели его – значит, должны выходить. И все! При чем тут сельсовет?
– Чем его кормить?
– Тем же, чем кормимся мы сами.
– Ему бы молока побольше… – сказала Хатия.
– Да, мчади с сыром тоже неплохо! – сказал я.
– Откуда и как он попал сюда? – спросила Хатия.
– Война, Хатия, война… Сейчас всякое бывает, – ответила тетя.
– Тетя!
– Что еще?
– Значит, оставляем его?
– Сперва вылечим, а там видно будет… Да засни ты наконец!
…Я сплю и вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя – стройная, красивая, как божья матерь. У ее ног на коленях все мужчины нашего села и среди них наш русский. Все молчат. Молчит тетя. И лишь русский, воздев руки, молит тетю:
«Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти…»
Я прошу тетю не отпускать нашего русского. Тетя подходит к нему, берет его за руку, потом берет за руку меня, и мы втроем идем домой…
…Целую неделю больной боролся со смертью. Все эти дни он не приходил в сознание. Днем лежал спокойно, устремив в потолок блестящие глаза, ночью начинал метаться и бредить. Каждый день Бежана приходил проведать больного. Он садился у изголовья и заводил с ним беседу, словно со старым знакомым.
– Когда же ты встанешь, Сосоин русский, а? Видишь, ноги уже не держат Кето!.. Что? Не понимаешь по-грузински? Так я тоже по-русски не понимаю, но это ничего не значит! Хочешь, поспорим? На что? На что желаешь! Кто больше съест. Кто больше поднимет. Кто лучше споет. Что? Спеть по-русски? По-русски я не умею, дорогой! Спою тебе по-нашему, а ты поддержи басом! Не можешь? Ладно, пой вторым голосом! Тоже не можешь? Хорошо, тогда я один спою! – И Бежана пел:
Девица-красавица
В загляденье-платьице
Днем покоя не дает
И во сне является…
– Недавно наш Лукайя Поцхишвили получил похоронную на сына… Стыдно, конечно, петь, когда у соседа такое горе… Но я чокнутый, мне можно… Почему мне поется, говоришь? Поется, и все тут! А почему поет наше радио? Дела у нас, сам знаешь, не так уж веселы… А все же поем и будем петь! Песня, брат, помогает в беде! Так-то!..
Каждый день с утра до вечера к нам приходили соседи – проведать больного. Приходил врач – поил его какими-то лекарствами, делал уколы. И в конце недели наш больной наконец-то пришел в себя.
Он открыл глаза, присел в постели и долго удивленно оглядывал меня, тетю, Хатию и Бежану.
– Где я? – спросил он. Мы объяснили.
Больной попытался встать, но силы изменили ему. Он снова лег и закрыл глаза. Лицо его нахмурилось, и на скулах заходили желваки. Мы поняли, что больной впал в тяжелые воспоминания, и молча покинули комнату.
Я и Хатия вышли со двора и, взявшись за руки, бесцельно зашагали по проселочной дороге.
– Знаешь, Сосойя, ему теперь ох как нужно козье молоко! Сразу встанет на ноги! – сказала Хатия.
– Привет! А где ты его возьмешь – козье молоко?
– Сходим к Мине. У нее есть коза.
Соседка Мина подметала двор. Двое полуголых детишек неотступно следовали за ней и хныкали:
– Ма-а-ам, дай варе-е-енья!
– Чтоб вам повылазило, обормоты!.. Ишь чего захотели!.. А палкой по одному месту не хотите?
– Не-е-е, варенья хотим!
Мы зашли во двор. Я присел у калитки, а Хатия направилась к Мине. Женщина, продолжая подметать двор, не заметила Хатию, а дети тотчас же окружили ее.
– Мам, мам, Хатия пришла!
Мина бросила веник, выпрямилась и заулыбалась.
– Здравствуй, моя девочка!
– Здравствуй, Мина!
– Как поживаешь, Хатия?
– Спасибо, Мина… У меня есть дело к тебе.
– Говори, детка!
– Нам с Сосойей нужно молоко!
– Молоко?
– Да. Козье молоко. Для больного.
– Хатия, девочка моя дорогая, откуда у меня молоко? Разве напасешься на этих извергов? У, черти ненасытные! – прикрикнула она на детишек. – Как мне быть?
– Ничего, Мина, ты не беспокойся, мы попросим у других, – ответила Хатия, – извини, пожалуйста! До свидания!
– Погоди, погоди, Хатия! – Мина бросилась под навес, выволокла оттуда за рога упиравшуюся и отчаянно блеявшую козу. – Вот, Хатия, посмотри сама, есть ли у нее в вымени хоть капля молока!.. Нет, ты потрогай, пожалуйста! – Она схватила руку Хатии и насилу заставила ее пощупать тощее вымя козы.
– Верно, верно, Мина… Разве я не понимаю? Я не подумала о детях… Извини меня…
– Хатия, детка моя, не обижайся! Знаешь ведь, я души не пожалею для тебя, но тут я бессильна!
– Знаю, Мина, извини!.. Ну мы пошли! До свидания!.. Идем, Сосойя!
Мы обошли все село, но достать молока так и не сумели. Козу держали почти в каждом доме, но лишнего молока не нашлось ни у кого. Эдемика Горделадзе даже объяснил нам, что в военное время кровь и козье молоко ценятся одинаково… А Васаси Соселия на наших глазах накрошила мчади в горшочек с козьим молоком и, когда ее внучек во мгновение ока вылакал горшочек до дна, вздохнула и сказала:
– Видели? Вот так каждый день. Коза – все для мальчишки: мать, завтрак, обед и ужин… Другой пищи нет у меня для него… Скоро он, наверно, начнет блеять по-козлиному…
Так мы возвратились домой без молока. …Назавтра к полудню Хатия пришла к нам, вызвала меня во двор и тихо сказала:
– Сосойя, я знаю, где достать козье молоко!
– Где?
– Бери посуду и пошли!
Я вынес из кухни глиняный горшочек и последовал за Хатией. Мы пересекли чайную плантацию, миновали заросли орешника и вышли к огромному грушевому дереву, росшему над обрывом.
– Слышишь? – спросила Хатия.
Я прислушался. Снизу доносился глухой рокот.
– Ну и что? Шумит водопад…
– Прислушайся хорошо!
Я напряг слух и среди однообразного шума воды различил дребезжащее позвякивание колокольчика.
– Да, слышу…
– Козы со всего села к полудню собираются у водопада…
– Ты с ума сошла, Хатия!
– Немножко, всего полгоршка!
– Увидят нас!
– Твоему русскому нужно молоко, Сосойя!
…Целую неделю я и Хатия ровно в полдень появлялись у водопада. Начиналась погоня за козами. Козы с громким блеянием разбегались во все стороны, продирались сквозь колючки, скатывались по скалистому склону. Мы возвращались домой в разодранной одежде, с окровавленными руками и ногами и полным горшочком молока. Растроганная тетя благословляла добрых соседей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15