– Ничего я не забыл, но дела прежде всего. Увижу Майкла, когда вернусь, вручу ему свой подарок завтра. Купил сыну дробовик на день рождения, – пояснил Кокрейн. – Гладкоствольный, калибр четыре-десять. Первоклассная пушка.
Кофейная чашка задребезжала в руке у миссис Кокрейн, когда она поставила ее на блюдце.
– Ты, наверное, шутишь.
Мясистое лицо Кокрейна осталось невозмутимым, но Алексу показалось, что в его маленьких темно-карих глазках вспыхнула злоба.
– А в чем дело? – раздраженно спросил он.
– Майкл слишком мал, нельзя давать ему оружие! Бен, ради всего святого…
– Он уже большой.
Наступила неловкая пауза. Алекс старательно изучал ноготь своего большого пальца.
– Я говорю, что он уже вырос, – упрямо повторил Кокрейн. – Разве семилетнему мальчишке нельзя подарить ружье? По-моему, в самый раз.
– Да-да, конечно, – неуверенно произнес Огден. – В самый раз.
– Слышишь, Сара? А вы что скажете, Макуэйд? – Черт бы его побрал, этого сукина сына, – ему непременно требовалась единогласная поддержка! Алекс смотрел на него в упор, не отвечая, пока молчание за столом не стало невыносимым. Собственный голос, прозвучавший в полной тишине, показался ему чужим:
– Да, наверное. Семь лет – это вполне подходящий возраст.
Кокрейн стукнул кулаком по столу, как судья, выносящий приговор. Огден начал что-то рассказывать о своем четырехлетнем внуке. Чувствуя себя предателем, Алекс поднял голову и встретился взглядом с миссис Кокрейн. В ее глазах не было ни тени удивления, но он прочел в них презрение.
Когда официант принес счет, Кокрейн и Огден заспорили, кому платить, Алекс предложил найти кабриолет для миссис Кокрейн, и все встали из-за стола. Кокрейн потянулся за плащом жены, но она оказалась проворнее – первая подхватила плащ и крепко прижала его к груди обеими руками, отступив на шаг назад.
– Всего доброго, – попрощалась она с Огденом. – Рада была с вами повидаться.
Потом она что-то тихо сказала мужу, повернулась и направилась к выходу. Алекс последовал за ней.
Дождь прекратился, лужи на асфальте поблескивали в свете уличных фонарей, тянувшихся по обе стороны Пятой авеню. Алекс сделал наемному кабриолету, подъезжавшему со стороны 42-й улицы, знак остановиться, но когда карета поравнялась с ними, выяснилось, что она уже занята. Он вернулся на тротуар с извиняющейся улыбкой.
Заметно похолодало: миссис Кокрейн зябко поежилась и начала надевать плащ. Алекс взял его у нее из рук и помог ей. Ее светлые волосы были собраны в высокой прическе на макушке, но отдельные тонкие пряди выбились и упали на шею.
– Сегодня в воздухе пахнет весной, – тихо проговорила она.
Алексу казалось, что в воздухе пахнет ее тонкими, едва уловимыми духами.
– Да, – сказал он. – Сегодня утром я видел, как пролетают дикие гуси.
– Это добрый знак.
Он кивнул. Минута прошла в молчании. Алекс не знал, что сказать еще. Это было непривычно: с красивыми женщинами он обычно разливался соловьем.
– Я провел какое-то время в Лондоне, пока учился.
– Вам понравилось?
– Очень.
Последовала еще одна пауза.
– Я восемь лет не видела Англии.
– С тех пор, как вышли замуж?
– Да. Восемь лет.
Он сунул руки в карманы и, покачиваясь с каблука на носок, уставился на ярко освещенный вход в отель «Дельмонико» на другой стороне улицы, словно увидел в дверях нечто захватывающее.
– Я вырос в Калифорнии и тоже не был в родных местах с давних пор. Все мои родные умерли.
– Сочувствую вам. – Она отвернулась, вглядываясь в глубину широкого, сверкающего огнями проспекта. – Год назад я потеряла мать.
Алекс в ответ пробормотал соответствующие слова соболезнования. Разговор не клеился, и он в отчаянии бухнул первое, что пришло в голову:
– Она ведь была герцогиней? Кажется, кто-то мне об этом говорил.
Совершенно неожиданно Сара рассмеялась, хотя ее лицо осталось грустным.
– Интересно, кто бы это мог быть? – произнесла она с горькой усмешкой, обращенной скорее не к нему, а к себе самой. – Но вы, без сомнения, наслышаны и о том, что теперь я стала «всего лишь навсего обыкновенной миссис Кокрейн».
Тут уж Алекс не нашел, что ответить. Он и сам не знал, радоваться ему или сожалеть, потому что как раз в эту минуту в поле зрения появился пустой кэб. Он свистом подозвал карету. Миссис Кокрейн сообщила ему свой адрес, хотя в этом не было нужды: Алекс и раньше его знал.
– Рад был с вами познакомиться, – сказал он, подсаживая ее в карету, и она очень вежливо ответила тем же. – К началу будущей недели у меня уже будут готовы предварительные наброски с изменениями, о которых просил ваш муж.
– Ах да, – на этот раз она улыбнулась насмешливо, – новый этаж.
Сделав над собой усилие, Алекс улыбнулся в ответ. Это было в его интересах: надо поддерживать иллюзию, будто Кокрейн – человек разумный и достойный уважения.
– Я могу занести их к вам домой, если хотите, – любезно предложил он.
– Как вам будет угодно. Но вам потребуется одобрение Бена, а не мое.
– Разве вы совсем не интересуетесь постройкой своего нового дома?
Обдумывая вопрос, Сара расправила ворот плаща длинными тонкими пальцами.
– Но ведь речь идет не о доме, не так ли?
– Прошу прощения? – растерялся Алекс.
– Речь идет о памятнике достижениям моего мужа. – Миссис Кокрейн тотчас же опустила глаза, словно сожалея о своих последних словах.
– Да-да, принесите их к нам домой, если вам нетрудно. Доброй вам ночи, мистер Макуэйд, – попрощалась она, откидываясь на спинку сиденья.
– Доброй ночи.
Он захлопнул дверцу и Проводил взглядом удаляющийся экипаж.
Кокрейн и Огден показались из дверей ресторана минуту спустя. Алекс молча присоединился к ним, и они пешком направились по мокрому от дождя тротуару к Кэнфилду. Идти было недалеко, но даже внутри, посреди шума, толчеи и натужного веселья, всегда царившего в игорном заведении, его еще долго преследовал насмешливый и грустный взгляд Сары Кокрейн.
2
– Он до сих пор не спит! Лежит в постели, глаза закрыты, но вы не верьте, он притворяется. Я его застала с поличным не далее как десять минут назад: у него горел свет.
– Все в порядке, миссис Драм, большое вам спасибо. Я войду потихоньку и пожелаю ему спокойной ночи.
– Он сегодня объелся сладостей, думаю, это все из-за них. Тяжесть в желудке. Неужели это все вы ему накупили? Он мне сказал, но я не поверила.
– Да-да, вы, наверное, правы, тяжесть в желудке. Спокойной ночи.
Миссис Драм затянула на талии пояс халата с такой силой, словно намеревалась перерезать себя пополам, возмущенно хмыкнула и удалилась в свою комнату, а Сара еще минуту простояла в темном коридоре, стараясь унять раздражение. Они с гувернанткой Майкла невзлюбили друг дружку с первой встречи, произошедшей пять лет назад. Несмотря на это (вернее, именно поэтому), Бен решил оставить миссис Драм в услужении. Она была англичанкой, а держать в доме английскую гувернантку считалось проявлением высшего шика, но Сара подозревала, что истинные заслуги миссис Драм состоят в другом: гувернантка шпионила за ней по указанию Бена.
– Мамочка?
Она толкнула дверь детской и вошла. Майкл сидел в кроватке, прижимая к себе лягушку из папье-маше, которую они вместе склеили этим утром. В просторной фланелевой ночной рубашке он выглядел особенно худеньким и хрупким. Лунный луч, проникший сквозь шторы, посеребрил его светлые волосы. Он показался Саре таким прекрасным, что она едва не расплакалась.
– Значит, все это правда? Ты до сих пор не спишь и даже не считаешь нужным притворяться?
Она села на край кровати и расцеловала сына в обе щеки. Он захихикал и поудобнее устроился на подушке, всем своим видом давая понять, что он послушный и благонравный мальчик.
– Вы с миссис Драм хорошо провели вечер?
– Да, здорово! На сладкое были «детские палочки» . – Майкл расстегнул ее плащ и сунул руки внутрь, чтобы погладить атласную подкладку.
– А где папа?
– Он занят, у него работа. Но он просил поцеловать тебя и сказать, что он тебя очень-очень любит. И еще… что скоро ты получишь подарок.
Громадные серо-голубые глаза распахнулись еще шире.
– Какой подарок?
– Ну этого я тебе сказать не могу, разве ты не понимаешь?
– Такой же хороший, как твой? – Этим утром Сара подарила ему роликовые коньки и волшебный фонарь.
– Это уж ты сам решишь. А теперь живо спать!
– Я не хочу спать. Мне уже семь лет. Расскажи мне какую-нибудь историю, мам. Куда ты сегодня ходила? Видела пожарную машину?
– Я была в ресторане «Шерри», обедала с твоим отцом и двумя архитекторами. Ни одной пожарной машины поблизости не было.
Это была их давняя шутка: в раннем детстве Майкл верил, что сыплющие искрами и испускающие дым пожарные машины не гасят, а вызывают пожары, и если одна из них остановится перед его домом, надо немедленно бить тревогу.
– А что такое «архитектор»?
– Человек, который строит дома.
– Значит, он каменщик?
Майкл еще многие вещи понимал буквально, и это забавляло Сару.
– Нет, сынок. Чтобы каменщик мог построить дом, архитектор сначала должен нарисовать его, создать проект. Архитектор делает рисунки, прежде чем каменщик приступит к работе.
– У меня есть для тебя рисунок, – спохватился Майкл. – Вон там, на столе, видишь? Это подарок.
Сара подошла к столу и взяла рисунок.
– Что это, милый? Расскажи мне на словах, я не хочу включать свет.
– Нет, включи, включи!
– Уже поздно, – проворчала она, но свет зажгла. При ярком освещении выяснилось, что на листке изображены цветными мелками две… по всей видимости, женщины, причем одна из них была гигантского роста и протягивала руки к целой туче каких-то черных точек. Сара начала громко восторгаться рисунком, а Майкл ревниво и недоверчиво следил за ее лицом.
– Что я нарисовал? – спросил он наконец. Сара попала в затруднительное положение.
– Ну… это две прекрасные дамы. Мне кажется, они попали в снежный буран и…
– А вот и не угадала! – громко засмеялся ее сынишка, хлопая в ладоши.
– Тогда что же это?
– Это ты и статуя Свободы. Видишь? А это все твои переселенцы спешат к ней.
– Ну да, конечно! Какой чудесный рисунок! Мне он очень нравится, и я повешу его на стену в своем… нет, я возьму его с собой в общину и повешу на доску в классе, чтобы все его увидели. Можно?
– Можно, – кивнул Майкл и попросил: – Давай почитаем нашу книжку, мам.
– Нет, Майкл, уже очень поздно.
– Ну пожалуйста! Пожа-а-алуйста!
– Не надо клянчить, дорогой, это невоспитанно. Ну ладно, но только совсем недолго и только потому, что у тебя сегодня день рождения.
Сара расстегнула сапожки и сбросила их, а Майкл тем временем взбил подушку и натянул одеяло до самого подбородка. Она нашла отмеченное закладкой место в «Смерти Артура» , которую в последнее время читала сыну на ночь. Майклу особенно нравился Мерлин – даже больше, чем благородные рыцари Гэвин и Ланселот, – но в этот вечер сон быстро сморил его.
Отложив книгу в сторону, Сара заботливо поправила одеяло и нежно поцеловала сына. Во сне личико Майкла начинало казаться поистине ангельским, и она, как всегда, не удержалась от слез, глядя на сына. Сердце у нее сжалось, душу наполнил безымянный, но непреодолимый страх.
А Бен собирается подарить ему ружье. Ружье! «Только через мой труп», – тихо, но яростно прошептала Сара. Да-да, сперва ему придется застрелить ее из этого самого ружья. Внезапно в груди у нее вспыхнул гнев – хорошо знакомый, привычный, как горькое лекарство, которое хронический больной принимает всю жизнь.
Ей вспомнилось, как он заставил мужчин за обедом встать на свою сторону. Капитуляция Джона Огдена ее не слишком удивила, но вот от мистера Макуэйда она ожидала большего мужества. Почему? Сара уже кое-что слыхала о нем раньше, хотя до нее доходили всего лишь светские сплетни. Говорили, что он имеет большой успех у дам и считается завидным кавалером. Перед ее мысленным взором возникли сильные, волевые черты его лица, шелковистые усики, оттеняющие крупный чувственный рот… Нетрудно представить, что человек с такой внешностью имеет успех у женщин. Наверняка список его побед довольно длинен.
Но он сдался, когда Бен надавил на него, требуя одобрить выбор подарка для Майкла. Сдался, чтобы не упустить выгодный заказ. Правда, потом он пожалел о своих словах – это было видно по лицу, – но суть дела от этого не изменилась.
Часы в холле пробили десять. Сара откинула со лба сына светлые, как лен, волосы и еще раз поцеловала его, потом выключила свет и на цыпочках вышла из детской.
На письменном столе в своей спальне она обнаружила оставленную экономкой записку: мисс Хаббард звонила по телефону в семь часов вечера и просила миссис Кокрейн перезвонить в любое удобное время. Сара была бы рада поболтать с Лориной, рассказать ей о задуманной Беном «надстройке» (такая новость непременно рассмешила бы ее подругу), а также узнать, находит ли она своего нового преподавателя живописи столь же гениальным и обворожительным, как и неделю назад. Но Лорина жила с родителями, а для них десять вечера считались поздним часом. Сара решила перезвонить на следующий день.
Она переоделась в желтую шелковую ночную рубашку и накинула фланелевый халат: несмотря на предсказания мистера Макуэйда насчет скорого приближения весны, в ее комнате было холодно и теплая фланель казалась совсем не лишней.
Горничная уже приготовила постель, которая так и манила прилечь. На подушке лежала книга, на прикроватном столике стояла корзинка с рукоделием. Но Саре не сиделось на месте. Она чувствовала себя усталой, но уже предвидела, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. В последнее время сон бежал от нее все чаще, хотя Сара не понимала почему, «О чем ты думаешь, когда просто лежишь в постели и не спишь?» – спросила Лорина, когда она рассказала подруге о своей бессоннице. Сара не сумела дать вразумительный ответ.
Разумеется, она думала о Майкле, но положа руку на сердце не стала бы утверждать, что занимается этим все двадцать четыре часа в сутки. Объяснить ее бессонницу было несложно. Просто Сара была несчастлива, и постоянная неудовлетворенность проявлялась в самых разных обличьях, причем бессонница была, возможно, наиболее безобидным из них. Пожалуй, следовало считать, что ей еще повезло.
Так чем же ей заняться в этот вечер? На все письма она уже ответила, книга ее не очень-то интересовала. Тут Сара вспомнила, что Пэрин Мэттьюз, руководитель эмигрантского центра на Форсайт-стрит, поделился с ней своим планом: он сказал, что хочет обратиться за финансовой помощью в свой родной Дартмутский колледж, и просил ее набросать письмо.
– Эпистолярный стиль дается вам гораздо лучше, чем мне, Сара, – заметил он, решив добиться своего лестью. – Все англичане обладают даром красноречиво излагать свои мысли на бумаге.
– Вы хотите сказать, что я лучше вас умею врать? – засмеялась в ответ Сара.
Вспомнив об этом разговоре, она откинула крышку своего секретера, стоявшего в алькове между двумя окнами, и принялась за дело.
Работа заняла гораздо больше времени, чем ожидала Сара, но результатом она осталась довольна. Им бы следовало заняться этим раньше и послать запросы в разные места. До сих пор община перебивалась случайными пожертвованиями от церквей и благотворительных организаций. Кого бы им еще подоить? Крупные компании, другие университеты, богатые клубы… Почему бы не сам Таммани-холл? Сара принялась составлять список.
Было уже за полночь, когда она закрыла секретер, и в ту же минуту на лестнице раздались тяжелые шаги. Сара подошла к туалетному столику и начала вытаскивать шпильки из волос. Шаги все приближались. Вот они уже раздались в коридоре. Она прислушалась, не опуская рук, и вздрогнула всем телом, когда дверь ее комнаты распахнулась. На пороге стоял Бен. Он был все еще в шляпе и с зонтом, с которого стекала вода.
– Увидел свет и решил заглянуть, – пояснил он и вошел в комнату.
– Я как раз собиралась лечь.
Бен сел в изножии широкой кровати с пологом на четырех столбиках и откинулся на локтях, наблюдая за женой через зеркало, висевшее над туалетным столиком. Записка о звонке Лорины лежала на постели рядом с ним. Бен прочел ее, презрительно хмыкнул, сделал из листочка «голубя» и пустил его через всю комнату.
– Что на этот раз понадобилось твоей подружке-анархистке?
Сара вытянула из головной щетки длинный светлый волос и стала рассматривать его на свет. Если не отвечать, Бен устроит скандал, а она чувствовала себя слишком усталой для домашних сцен.
– Не знаю, я ей еще не перезванивала, – безучастно ответила она.
Даже с другого конца комнаты до нее доносился запах алкоголя и более слабый, но все-таки явственный аромат женских духов.
– Ну и как тебе понравился Макуэйд?
Она ответила уклончиво. Все равно это был не вопрос, а простая формальность. Ее мнение никогда не интересовало Бена. Ему нужен был лишь предлог, чтобы высказать свое собственное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38