Это же… это личные привычки! Вы хоть понимаете, что это значит для меня? Вы представляете, как тяжело мне будет, как мучительно?
Ей пришлось перевести дух, чтобы немного успокоиться. Она продолжала сдавленным голосом:
– Эйдин, мне кажется, вы не вполне понимаете. Я на него смотреть не могу, для меня это невыносимо. Он так похож на Ника! Вот только что, когда он засмеялся, я не могла…
Новый спазм сдавил ей горло, и она умолкла, снова отвернувшись от него.
Он неловко потрепал ее по плечу:
– Анна, дорогая, мне больно видеть вас в таком состоянии. Я не знаю, что сказать.
Вдруг ее осенило.
– Почему бы нам не объявить его больным? Отменим поездку в Рим, скажем, что он слишком слаб и не выдержит путешествия. Таким образом мы могли бы избежать встреч с кем бы то ни было. Выждем во Флоренции до того дня, когда вам пора будет отправляться в Неаполь на встречу с так называемым мистером Грили. Даже если такой человек существует, мы же не знаем наверняка, встречался он с Николасом раньше или нет. По правде говоря, насколько нам известно, Броуди вообще не нужен: вы могли бы с таким же успехом выдать себя за Николаса.
– У вас все выходит слишком легко и просто, Анна, но вы ошибаетесь. Мы потому и не можем рисковать, что не знаем наверняка, был он раньше знаком с Грили лично или нет. А что касается вашего предложения – увольте, я не стану изображать Ника. Риск слишком велик.
Она опустила голову, внутренне соглашаясь, что риск и в самом деле слишком велик, но не желая признавать это вслух.
– Кроме того, Анна, вы не учитываете еще один факт. Где-то есть человек, напавший на Ника и считающий его мертвым. Мы хотим выманить его из норы, но нам это не удастся, если Броуди будет пребывать во Флоренции и в Риме инкогнито.
– Выманить его из норы? – тупо повторила она.
– Ну разумеется. Броуди станет приманкой в ловушке. Если он не будет появляться на людях, убийца решит, что мы лишь делаем вид, будто Ник жив, и сам останется в тени. Но если Броуди будет на виду, если он сумеет стать точной копией Николаса, убийца поверит, что рана оказалась несмертельной и Ник выжил. Другое объяснение просто не придет ему в голову. И в этом случае, если нам повезет, он устроит новое покушение.
– Если нам повезет? – изумленно ахнула Анна. – Да вы с ума сошли! Его же могут убить! О чем вы только думали? А он знает?
– Кто знает? О чем?
– Мистер Броуди знает, что он «приманка»?
– Да, безусловно.
Анна попыталась осмыслить услышанное. Да, рассуждения адвоката выглядели очень логично, но от этой логики ей становилось не по себе. Смерти через повешение брат Николаса предпочел риск пасть от руки убийцы. В таком выборе чувствовался хладнокровный расчет обреченного, приводивший ее в ужас. Она содрогнулась.
– Вся загвоздка, – продолжал О'Данн, не обращая внимания на ее расстроенный вид, – состоит в том, что мы не знаем наверняка, кто убил Ника. Мы лишь предполагаем, что это дело рук североамериканских агентов. Однако никакое другое объяснение просто не приходит в голову: насколько нам известно, у него не было врагов, во всяком случае, ни одного заклятого врага, способного на убийство. Остается верить только в это.
– Это невозможно. Я никогда в это не поверю.
– Тогда кто?
На это Анне ответить было нечего. Она нахмурилась. О'Данн снисходительно улыбнулся:
– Мне известно ваше восторженное отношение к президенту Линкольну, моя дорогая, равно как и ваши взгляды на рабство и на войну, но позвольте вам заметить: романтизм ослепляет вас, вы не видите фактов. Поверьте, война не имеет ничего общего с романтизмом. Знаю, вам трудно это представить, потому что вы женщина. Ваша душа слишком высока и прекрасна для понимания подобных вещей.
Анна так привыкла к его покровительственному тону, что ей даже в голову не приходило обижаться. Точно так же с ней обращались все близкие ей мужчины: отец, кузен Стивен, даже ее любимый Николас. Сейчас она и вовсе не обратила внимания на такую мелочь, пытаясь примириться с чудовищной мыслью о том, что Броуди предстоит стать «подсадной уткой».
– А если его убьют?
– Что?
Она произнесла свой вопрос вслух, но так тихо, что О'Данн не расслышал.
– Ничего, – ответила Анна.
Посетившая ее мысль оказалась настолько неприятной, что Анна постаралась поскорее переключиться на другое.
– Послушайте меня, Анна. Если вы действительно не в состоянии пройти этот путь до конца, мы распрощаемся с мистером Броуди здесь и сейчас, а завтра с утра вы можете отправляться домой. Уверяю вас, весь этот план принадлежит не мне, а Дитцу. Ему просто придется придумать что-нибудь другое.
Она подняла голову к темному небу, вспоминая, какой выбор предложил ей мистер Дитц: закрыть судостроительную компанию Журдена и послать мистера Броуди на виселицу.
– А если я все-таки соглашусь продолжать, что будет дальше, когда все это кончится?
– Когда все кончится, то есть когда мистер Броуди перестанет быть нам полезным, мы его «убьем». Вы объявите родным, что он – то есть не он, а Николас – заболел лихорадкой или упал с лошади и умер. Вы похоронили его в Италии. Броуди отправится обратно в тюрьму, а вы вернетесь в Англию и будете продолжать свою жизнь в качестве вдовы, каковой, по сути, и являетесь. И никто никогда не узнает правды.
Анна опять поежилась, охваченная каким-то непостижимым суеверным чувством.
– Не забывайте, я провел в его обществе последние две недели, – вся так же мягко продолжал О'Данн. – Я прекрасно понимаю ваше нежелание с ним общаться, но, по правде говоря, Броуди совсем не так плох, как вам кажется. Я совершенно уверен, что вам ничто не угрожает.
Она вспыхнула и отвернулась. На нее нахлынули непрошеные воспоминания.
– Я не думаю, что он склонен к насилию, – добавил адвокат.
– Не склонен к насилию? Но он же убил женщину, он…
– Броуди это отрицает.
Анна замерла от неожиданности, потом недоуменно покачала головой:
– И вы ему верите, Эйдин? Мне кажется, он вам даже нравится!
– Вовсе он мне не нравится! Если бы можно было выбирать, я предпочел бы, чтобы Броуди умер, а Ник был бы жив!
О'Данн отвернулся от нее и отошел на несколько шагов, чтобы скрыть свои чувства, но Анна последовала за ним и тихонько коснулась его руки. Она иногда забывала, что смерть Николаса стала тяжелой утратой не только для нее одной. Думая о том, что потеряла, она попыталась представить себе, каково это будет – вернуться сейчас в Англию. Странная мысль пришла ей в голову: здесь она чувствовала себя не такой одинокой, как дома. Да, есть о чем поразмыслить на досуге. Когда у нее будет досуг.
– Хорошо, Эйдин, я попробую. Постараюсь выдержать несколько дней в обществе этого человека. Но только прошу вас, будьте всегда рядом со мной, ладно? Мистер Флауэрс не внушает особых надежд в качестве телохранителя, вы согласны со мной?
Адвокат обернулся, мягкая улыбка вновь освещала его лицо. Он взял ее за обе руки:
– Все будет хорошо, Анна, я обещаю. – Они направились обратно к гостинице.
– Но только…
– Что?
– Мне кажется, с завтрашнего дня нам всем следует продолжить путь вместе. В нашей карете могут свободно разместиться четверо, а мистеру Броуди пора приступить к урокам. В конце концов, ему ведь предстоит многое усвоить об этих… как их… коробчатых кильсонах, не так ли?
Анна грустно улыбнулась ему в ответ.
– Хорошо, будем ехать вместе, – вздохнула она с видом человека, примирившегося со своей горькой долей.
– Вот и умница. Я восхищаюсь вами, дорогая, и считаю вас очень отважной молодой леди.
– Никакой отваги у меня нет, – отмахнулась Анна, взяв его под руку. – Должно быть, я просто сошла с ума.
Глава 7
– А что это за кресты вдоль дороги понатыканы? Вон, гляньте, еще один, забодай его, гвоздями к дереву прибит! – поинтересовался Билли, указывая пальцем в окно, пока громоздкая дорожная карета, ныряя в выбоины и подскакивая на ухабах, тяжело катила по дороге.
Они перевалили через альпийский хребет этим утром и теперь пересекали пустынную и мрачную лесистую местность. Казалось, подступающие прямо к дороге деревья сжимают карету неумолимыми тисками. Продвижение было медленным, пейзаж однообразным, а сводящая с ума скука заставляла нервничать всех, включая простодушного Билли.
Убедившись, что никто отвечать на вопрос Билли не намерен, Броуди деловито сообщил:
– Крестами отмечают те места, где путешественники вроде нас подверглись нападению разбойников, были ограблены и убиты.
Все трое дружно, как по команде, посмотрели на него и тотчас же отвернулись. Анна презрительно усмехнулась и вновь уставилась в окно.
– Это правда, – упорствовал Броуди. – Так сказано в книжке, которую вы мне дали.
Анна мрачно кивнула, уже сожалея о своем необдуманном порыве. Целый день мистер Броуди только и делал, что развлекал своих спутников избранными местами из того самого итальянского разговорника, которым она швырнула в него вчера вечером. Как любое справочное издание подобного рода, эта книга изобиловала полезными и содержательными выражениями, призванными оказать практическую помощь путешественникам по Италии. Например: «О боже, в моего форейтора ударила молния!» или «Увы, на нас напали волки! Пусть какой-нибудь храбрец пойдет и прогонит злобно воющих тварей».
– Вы нашли в своем словаре какое-нибудь действенное заклинание против разбойников, мистер Броуди? – холодно спросила она.
– Да, мэм. По правде говоря, целых два. «Chiami un vigile», что означает…
– «Позовите полицейского». Да, это нам очень пригодится. Я уже чувствую себя гораздо спокойнее.
В разговоре с этим человеком Анна никак не могла удержаться от колкостей: общение с ним почему-то пробуждало в ней худшие черты характера.
– А второе?
– «Ессо, questa si che e bella».
Она нахмурилась в недоумении.
– А это что такое? – спросил Билли.
– У них это называется идиоматическим выражением, Билл.
– И что ж оно значит?
– Оно означает: «Ну вот, на этот раз мы здорово вляпались».
Сам Броуди, Билли и даже Эйдин дружно и весело расхохотались под сердитым взглядом Анны. У мистера Броуди была склонность к своеобразным шуткам, которых она не понимала.
– Если это вас не слишком затруднит, мистер Броуди, не могли бы вы на время оставить в покое остроумные итальянские поговорки и сосредоточить свое внимание на чем-нибудь другом?
Броуди послушно захлопнул разговорник и улыбнулся ей через разделявшее их пространство кареты, пока она рылась в дорожной сумке. Наконец Анна извлекла из саквояжа какой-то плоский, но довольно тяжелый на вид квадратный чемоданчик размером шесть дюймов на шесть в плетеном чехле. Оказалось, что это дорожный письменный прибор – настоящее маленькое чудо, обитое изнутри бархатом, с отделениями для бумаги, перьев, крошечной чернильницы, облаток, сургуча, конвертов и почтовых марок. Броуди еле удержался, чтобы не рассмеяться вслух: мелочной, педантичной, деловитой аккуратностью эта штука в точности напоминала свою хозяйку.
Анна подняла голову и послала ему холодный взгляд, словно догадавшись, о чем он думает. У нее и в мыслях не было кичиться перед ним своей образованностью, однако невольно и незаметно для себя она заговорила с назидательными, несколько даже покровительственными интонациями строгой классной дамы.
– Я решила, что нам лучше начать с чего-нибудь попроще, – объявила она. – Набросаем для начала общий вид сооружений нашего судостроительного завода. Вы должны иметь хотя бы самые общие представления о кораблестроении, потому что мы строим все – от клиперов <Быстроходное парусное судно с тремя-четырьмя мачтами и развитой парусностью.> до грузовых пароходов.
– А вам какие больше нравятся?
– Прошу прощения?
– Что вам больше нравится, клиперы или пароходы?
Она на мгновение задумалась.
– У меня нет особых предпочтений. И у тех и у других есть свои преимущества. Паровые суда более надежны, зато парусные обходятся дешевле. Я знаю, многие недовольны появлением пароходов, но сопротивление исходит от людей, которыми движет тоска по прошлому, а не практические соображения.
– Понятно. Но компания Журдена, ясное дело, идет и ногу со временем и ничего подобного не допустит.
Анна позволила себе снисходительную усмешку.
– Я вижу, вы тоже принадлежите к числу непримиримых, мистер Броуди. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы дали зарок «оставить море, если вся вода уйдет в пар». Вы называете уголь «купленным ветром» и оплакиваете конец парусной эпохи, когда мужчины были мужчинами, а корабли – кораблями. Теперь, по-вашему, ничего не осталось кроме безобразных и шумных двигателей, а кочегары и гребные винты только портят плавучесть доброго четырехмачтового судна.
Броуди ничего не ответил, и она вопросительно подняла брови, сама не понимая, почему ей так хочется вывести его из себя.
– Итак? Я угадала?
Судя по заходившим на скулах желвакам, она своей цели добилась, однако, когда он наконец заговорил, его голос звучал ровно.
– Ну что ж, доля правды в ваших словах есть, миссис Бальфур. Когда человек раз за разом нанимается в плавание на парусных судах, он привыкает к своей жизни, вроде как даже привязывается к ней. Хотя бы потому, что никакой другой не знает. Но когда он меняет паруса на пар, он по сути дела просто меняет один грязный кубрик на другой – такой же тесный и грязный.
Немного помолчав, Броуди добавил с тем же спокойным дружелюбием:
– Ну, рейсы, правда, покороче, жалкую плату задерживают не так часто, а принудительной вербовки становится меньше – вот и вся разница, миссис Бальфур. Но капитан по-прежнему вечно пьян, матросов все так же нещадно секут ни за что ни про что, а уж за малейшую провинность помощники капитана готовы глотку перегрызть. – Он наклонился через проход. – Сдается мне, мэм, что о славной жизни моряков рассуждают в основном романтически настроенные леди и джентльмены. Те самые, что носа не кажут из каюты и заказывают завтрак в постель, когда на море волнение в два балла.
Губы Анны плотно сжались. Броуди ясно дал понять, что считает ее одной из тех глупых барышень, которые идеализируют жизнь моряков, и ей неприятно было сознавать, что он отчасти прав. Она очень много знала о кораблях, но очень мало – о людях, плавающих на них. Броуди не сводил глаз с ее лица, его брови были вопросительно приподняты: Анна заподозрила, что он ее передразнивает. Ей стало досадно.
– Сколько вам было лет, когда вы впервые вышли в море, мистер Броуди?
– Четырнадцать.
– А сколько вам теперь? Двадцать восемь? Двадцать девять?
Броуди сухо усмехнулся. Она же прекрасно знает, сколько ему лет! Но ее вопрос открыл ему глаза на то, насколько ей тяжело признать – даже сейчас! – что он состоит в кровном родстве с ее драгоценным Николасом.
– Двадцать восемь, мэм.
– Двадцать восемь. Стало быть, четырнадцать лет в море. Однако Эйдин сказал мне, что вы получили удостоверение главного помощника совсем недавно, перед самым… арестом.
Последнее слово она произнесла, слегка запнувшись, как будто оно было иностранным и немного неприличным.
– Разве это не странно? Если не ошибаюсь, опытному моряку требуется в среднем не больше семи лет, чтобы получить полноценный капитанский патент и стать шкипером. Почему же у вас продвижение по службе заняло вдвое больше времени?
Уголком глаза Анна заметила, как Эйдин беспокойно ерзает на сиденье рядом с ней. Вне всякого сомнения, он решил, что она нарочно провоцирует мистера Броуди. Но ей было все равно. Помимо всего прочего ее возмущало, каким тоном Броуди обращался к ней, называя ее миссис Бальфур.
Притворная невинность ее вопроса больно кольнула Броуди.
– Такой благородной леди, как вы, мэм, вряд ли известно, что попасть на ют матрос может двумя путями: либо через якорную трубу, либо через транцевый люк.
Анне с досадой пришлось признать, что она понятия не имеет, о чем толкует мистер Броуди, хотя бесспорно ясно было одно: он нарочно несет всю эту тарабарщину на своем матросском жаргоне, чтобы сбить ее с толку.
– Вы своего добились, – отметила она с каменным лицом. – А теперь, может быть, соблаговолите перевести?
Броуди улыбнулся:
– Ют – это помещение для офицеров.
– Это мне известно.
Не вставая с места, он отвесил ей издевательски почтительный поклон.
– Тот, кто родом из богатой и знатной семьи, добирается до юта, расположенного на корме, через транцевый люк, находящийся там же. А у кого нет богатства и связей, тому приходится протискиваться через якорную трубу…
– Не надо мне объяснять, где находится транцевый люк, – оборвала его Анна. – И что такое якорная труба, я тоже знаю. Но ваше объяснение представляется мне чрезвычайно любопытным. Признаюсь, больше всего меня поражает то, какую убедительную отговорку вы для себя нашли. А впрочем, все это не имеет значения. Продолжим наш урок. Я вижу, нам предстоит долгий путь.
Броуди откинулся на спинку сиденья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Ей пришлось перевести дух, чтобы немного успокоиться. Она продолжала сдавленным голосом:
– Эйдин, мне кажется, вы не вполне понимаете. Я на него смотреть не могу, для меня это невыносимо. Он так похож на Ника! Вот только что, когда он засмеялся, я не могла…
Новый спазм сдавил ей горло, и она умолкла, снова отвернувшись от него.
Он неловко потрепал ее по плечу:
– Анна, дорогая, мне больно видеть вас в таком состоянии. Я не знаю, что сказать.
Вдруг ее осенило.
– Почему бы нам не объявить его больным? Отменим поездку в Рим, скажем, что он слишком слаб и не выдержит путешествия. Таким образом мы могли бы избежать встреч с кем бы то ни было. Выждем во Флоренции до того дня, когда вам пора будет отправляться в Неаполь на встречу с так называемым мистером Грили. Даже если такой человек существует, мы же не знаем наверняка, встречался он с Николасом раньше или нет. По правде говоря, насколько нам известно, Броуди вообще не нужен: вы могли бы с таким же успехом выдать себя за Николаса.
– У вас все выходит слишком легко и просто, Анна, но вы ошибаетесь. Мы потому и не можем рисковать, что не знаем наверняка, был он раньше знаком с Грили лично или нет. А что касается вашего предложения – увольте, я не стану изображать Ника. Риск слишком велик.
Она опустила голову, внутренне соглашаясь, что риск и в самом деле слишком велик, но не желая признавать это вслух.
– Кроме того, Анна, вы не учитываете еще один факт. Где-то есть человек, напавший на Ника и считающий его мертвым. Мы хотим выманить его из норы, но нам это не удастся, если Броуди будет пребывать во Флоренции и в Риме инкогнито.
– Выманить его из норы? – тупо повторила она.
– Ну разумеется. Броуди станет приманкой в ловушке. Если он не будет появляться на людях, убийца решит, что мы лишь делаем вид, будто Ник жив, и сам останется в тени. Но если Броуди будет на виду, если он сумеет стать точной копией Николаса, убийца поверит, что рана оказалась несмертельной и Ник выжил. Другое объяснение просто не придет ему в голову. И в этом случае, если нам повезет, он устроит новое покушение.
– Если нам повезет? – изумленно ахнула Анна. – Да вы с ума сошли! Его же могут убить! О чем вы только думали? А он знает?
– Кто знает? О чем?
– Мистер Броуди знает, что он «приманка»?
– Да, безусловно.
Анна попыталась осмыслить услышанное. Да, рассуждения адвоката выглядели очень логично, но от этой логики ей становилось не по себе. Смерти через повешение брат Николаса предпочел риск пасть от руки убийцы. В таком выборе чувствовался хладнокровный расчет обреченного, приводивший ее в ужас. Она содрогнулась.
– Вся загвоздка, – продолжал О'Данн, не обращая внимания на ее расстроенный вид, – состоит в том, что мы не знаем наверняка, кто убил Ника. Мы лишь предполагаем, что это дело рук североамериканских агентов. Однако никакое другое объяснение просто не приходит в голову: насколько нам известно, у него не было врагов, во всяком случае, ни одного заклятого врага, способного на убийство. Остается верить только в это.
– Это невозможно. Я никогда в это не поверю.
– Тогда кто?
На это Анне ответить было нечего. Она нахмурилась. О'Данн снисходительно улыбнулся:
– Мне известно ваше восторженное отношение к президенту Линкольну, моя дорогая, равно как и ваши взгляды на рабство и на войну, но позвольте вам заметить: романтизм ослепляет вас, вы не видите фактов. Поверьте, война не имеет ничего общего с романтизмом. Знаю, вам трудно это представить, потому что вы женщина. Ваша душа слишком высока и прекрасна для понимания подобных вещей.
Анна так привыкла к его покровительственному тону, что ей даже в голову не приходило обижаться. Точно так же с ней обращались все близкие ей мужчины: отец, кузен Стивен, даже ее любимый Николас. Сейчас она и вовсе не обратила внимания на такую мелочь, пытаясь примириться с чудовищной мыслью о том, что Броуди предстоит стать «подсадной уткой».
– А если его убьют?
– Что?
Она произнесла свой вопрос вслух, но так тихо, что О'Данн не расслышал.
– Ничего, – ответила Анна.
Посетившая ее мысль оказалась настолько неприятной, что Анна постаралась поскорее переключиться на другое.
– Послушайте меня, Анна. Если вы действительно не в состоянии пройти этот путь до конца, мы распрощаемся с мистером Броуди здесь и сейчас, а завтра с утра вы можете отправляться домой. Уверяю вас, весь этот план принадлежит не мне, а Дитцу. Ему просто придется придумать что-нибудь другое.
Она подняла голову к темному небу, вспоминая, какой выбор предложил ей мистер Дитц: закрыть судостроительную компанию Журдена и послать мистера Броуди на виселицу.
– А если я все-таки соглашусь продолжать, что будет дальше, когда все это кончится?
– Когда все кончится, то есть когда мистер Броуди перестанет быть нам полезным, мы его «убьем». Вы объявите родным, что он – то есть не он, а Николас – заболел лихорадкой или упал с лошади и умер. Вы похоронили его в Италии. Броуди отправится обратно в тюрьму, а вы вернетесь в Англию и будете продолжать свою жизнь в качестве вдовы, каковой, по сути, и являетесь. И никто никогда не узнает правды.
Анна опять поежилась, охваченная каким-то непостижимым суеверным чувством.
– Не забывайте, я провел в его обществе последние две недели, – вся так же мягко продолжал О'Данн. – Я прекрасно понимаю ваше нежелание с ним общаться, но, по правде говоря, Броуди совсем не так плох, как вам кажется. Я совершенно уверен, что вам ничто не угрожает.
Она вспыхнула и отвернулась. На нее нахлынули непрошеные воспоминания.
– Я не думаю, что он склонен к насилию, – добавил адвокат.
– Не склонен к насилию? Но он же убил женщину, он…
– Броуди это отрицает.
Анна замерла от неожиданности, потом недоуменно покачала головой:
– И вы ему верите, Эйдин? Мне кажется, он вам даже нравится!
– Вовсе он мне не нравится! Если бы можно было выбирать, я предпочел бы, чтобы Броуди умер, а Ник был бы жив!
О'Данн отвернулся от нее и отошел на несколько шагов, чтобы скрыть свои чувства, но Анна последовала за ним и тихонько коснулась его руки. Она иногда забывала, что смерть Николаса стала тяжелой утратой не только для нее одной. Думая о том, что потеряла, она попыталась представить себе, каково это будет – вернуться сейчас в Англию. Странная мысль пришла ей в голову: здесь она чувствовала себя не такой одинокой, как дома. Да, есть о чем поразмыслить на досуге. Когда у нее будет досуг.
– Хорошо, Эйдин, я попробую. Постараюсь выдержать несколько дней в обществе этого человека. Но только прошу вас, будьте всегда рядом со мной, ладно? Мистер Флауэрс не внушает особых надежд в качестве телохранителя, вы согласны со мной?
Адвокат обернулся, мягкая улыбка вновь освещала его лицо. Он взял ее за обе руки:
– Все будет хорошо, Анна, я обещаю. – Они направились обратно к гостинице.
– Но только…
– Что?
– Мне кажется, с завтрашнего дня нам всем следует продолжить путь вместе. В нашей карете могут свободно разместиться четверо, а мистеру Броуди пора приступить к урокам. В конце концов, ему ведь предстоит многое усвоить об этих… как их… коробчатых кильсонах, не так ли?
Анна грустно улыбнулась ему в ответ.
– Хорошо, будем ехать вместе, – вздохнула она с видом человека, примирившегося со своей горькой долей.
– Вот и умница. Я восхищаюсь вами, дорогая, и считаю вас очень отважной молодой леди.
– Никакой отваги у меня нет, – отмахнулась Анна, взяв его под руку. – Должно быть, я просто сошла с ума.
Глава 7
– А что это за кресты вдоль дороги понатыканы? Вон, гляньте, еще один, забодай его, гвоздями к дереву прибит! – поинтересовался Билли, указывая пальцем в окно, пока громоздкая дорожная карета, ныряя в выбоины и подскакивая на ухабах, тяжело катила по дороге.
Они перевалили через альпийский хребет этим утром и теперь пересекали пустынную и мрачную лесистую местность. Казалось, подступающие прямо к дороге деревья сжимают карету неумолимыми тисками. Продвижение было медленным, пейзаж однообразным, а сводящая с ума скука заставляла нервничать всех, включая простодушного Билли.
Убедившись, что никто отвечать на вопрос Билли не намерен, Броуди деловито сообщил:
– Крестами отмечают те места, где путешественники вроде нас подверглись нападению разбойников, были ограблены и убиты.
Все трое дружно, как по команде, посмотрели на него и тотчас же отвернулись. Анна презрительно усмехнулась и вновь уставилась в окно.
– Это правда, – упорствовал Броуди. – Так сказано в книжке, которую вы мне дали.
Анна мрачно кивнула, уже сожалея о своем необдуманном порыве. Целый день мистер Броуди только и делал, что развлекал своих спутников избранными местами из того самого итальянского разговорника, которым она швырнула в него вчера вечером. Как любое справочное издание подобного рода, эта книга изобиловала полезными и содержательными выражениями, призванными оказать практическую помощь путешественникам по Италии. Например: «О боже, в моего форейтора ударила молния!» или «Увы, на нас напали волки! Пусть какой-нибудь храбрец пойдет и прогонит злобно воющих тварей».
– Вы нашли в своем словаре какое-нибудь действенное заклинание против разбойников, мистер Броуди? – холодно спросила она.
– Да, мэм. По правде говоря, целых два. «Chiami un vigile», что означает…
– «Позовите полицейского». Да, это нам очень пригодится. Я уже чувствую себя гораздо спокойнее.
В разговоре с этим человеком Анна никак не могла удержаться от колкостей: общение с ним почему-то пробуждало в ней худшие черты характера.
– А второе?
– «Ессо, questa si che e bella».
Она нахмурилась в недоумении.
– А это что такое? – спросил Билли.
– У них это называется идиоматическим выражением, Билл.
– И что ж оно значит?
– Оно означает: «Ну вот, на этот раз мы здорово вляпались».
Сам Броуди, Билли и даже Эйдин дружно и весело расхохотались под сердитым взглядом Анны. У мистера Броуди была склонность к своеобразным шуткам, которых она не понимала.
– Если это вас не слишком затруднит, мистер Броуди, не могли бы вы на время оставить в покое остроумные итальянские поговорки и сосредоточить свое внимание на чем-нибудь другом?
Броуди послушно захлопнул разговорник и улыбнулся ей через разделявшее их пространство кареты, пока она рылась в дорожной сумке. Наконец Анна извлекла из саквояжа какой-то плоский, но довольно тяжелый на вид квадратный чемоданчик размером шесть дюймов на шесть в плетеном чехле. Оказалось, что это дорожный письменный прибор – настоящее маленькое чудо, обитое изнутри бархатом, с отделениями для бумаги, перьев, крошечной чернильницы, облаток, сургуча, конвертов и почтовых марок. Броуди еле удержался, чтобы не рассмеяться вслух: мелочной, педантичной, деловитой аккуратностью эта штука в точности напоминала свою хозяйку.
Анна подняла голову и послала ему холодный взгляд, словно догадавшись, о чем он думает. У нее и в мыслях не было кичиться перед ним своей образованностью, однако невольно и незаметно для себя она заговорила с назидательными, несколько даже покровительственными интонациями строгой классной дамы.
– Я решила, что нам лучше начать с чего-нибудь попроще, – объявила она. – Набросаем для начала общий вид сооружений нашего судостроительного завода. Вы должны иметь хотя бы самые общие представления о кораблестроении, потому что мы строим все – от клиперов <Быстроходное парусное судно с тремя-четырьмя мачтами и развитой парусностью.> до грузовых пароходов.
– А вам какие больше нравятся?
– Прошу прощения?
– Что вам больше нравится, клиперы или пароходы?
Она на мгновение задумалась.
– У меня нет особых предпочтений. И у тех и у других есть свои преимущества. Паровые суда более надежны, зато парусные обходятся дешевле. Я знаю, многие недовольны появлением пароходов, но сопротивление исходит от людей, которыми движет тоска по прошлому, а не практические соображения.
– Понятно. Но компания Журдена, ясное дело, идет и ногу со временем и ничего подобного не допустит.
Анна позволила себе снисходительную усмешку.
– Я вижу, вы тоже принадлежите к числу непримиримых, мистер Броуди. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы дали зарок «оставить море, если вся вода уйдет в пар». Вы называете уголь «купленным ветром» и оплакиваете конец парусной эпохи, когда мужчины были мужчинами, а корабли – кораблями. Теперь, по-вашему, ничего не осталось кроме безобразных и шумных двигателей, а кочегары и гребные винты только портят плавучесть доброго четырехмачтового судна.
Броуди ничего не ответил, и она вопросительно подняла брови, сама не понимая, почему ей так хочется вывести его из себя.
– Итак? Я угадала?
Судя по заходившим на скулах желвакам, она своей цели добилась, однако, когда он наконец заговорил, его голос звучал ровно.
– Ну что ж, доля правды в ваших словах есть, миссис Бальфур. Когда человек раз за разом нанимается в плавание на парусных судах, он привыкает к своей жизни, вроде как даже привязывается к ней. Хотя бы потому, что никакой другой не знает. Но когда он меняет паруса на пар, он по сути дела просто меняет один грязный кубрик на другой – такой же тесный и грязный.
Немного помолчав, Броуди добавил с тем же спокойным дружелюбием:
– Ну, рейсы, правда, покороче, жалкую плату задерживают не так часто, а принудительной вербовки становится меньше – вот и вся разница, миссис Бальфур. Но капитан по-прежнему вечно пьян, матросов все так же нещадно секут ни за что ни про что, а уж за малейшую провинность помощники капитана готовы глотку перегрызть. – Он наклонился через проход. – Сдается мне, мэм, что о славной жизни моряков рассуждают в основном романтически настроенные леди и джентльмены. Те самые, что носа не кажут из каюты и заказывают завтрак в постель, когда на море волнение в два балла.
Губы Анны плотно сжались. Броуди ясно дал понять, что считает ее одной из тех глупых барышень, которые идеализируют жизнь моряков, и ей неприятно было сознавать, что он отчасти прав. Она очень много знала о кораблях, но очень мало – о людях, плавающих на них. Броуди не сводил глаз с ее лица, его брови были вопросительно приподняты: Анна заподозрила, что он ее передразнивает. Ей стало досадно.
– Сколько вам было лет, когда вы впервые вышли в море, мистер Броуди?
– Четырнадцать.
– А сколько вам теперь? Двадцать восемь? Двадцать девять?
Броуди сухо усмехнулся. Она же прекрасно знает, сколько ему лет! Но ее вопрос открыл ему глаза на то, насколько ей тяжело признать – даже сейчас! – что он состоит в кровном родстве с ее драгоценным Николасом.
– Двадцать восемь, мэм.
– Двадцать восемь. Стало быть, четырнадцать лет в море. Однако Эйдин сказал мне, что вы получили удостоверение главного помощника совсем недавно, перед самым… арестом.
Последнее слово она произнесла, слегка запнувшись, как будто оно было иностранным и немного неприличным.
– Разве это не странно? Если не ошибаюсь, опытному моряку требуется в среднем не больше семи лет, чтобы получить полноценный капитанский патент и стать шкипером. Почему же у вас продвижение по службе заняло вдвое больше времени?
Уголком глаза Анна заметила, как Эйдин беспокойно ерзает на сиденье рядом с ней. Вне всякого сомнения, он решил, что она нарочно провоцирует мистера Броуди. Но ей было все равно. Помимо всего прочего ее возмущало, каким тоном Броуди обращался к ней, называя ее миссис Бальфур.
Притворная невинность ее вопроса больно кольнула Броуди.
– Такой благородной леди, как вы, мэм, вряд ли известно, что попасть на ют матрос может двумя путями: либо через якорную трубу, либо через транцевый люк.
Анне с досадой пришлось признать, что она понятия не имеет, о чем толкует мистер Броуди, хотя бесспорно ясно было одно: он нарочно несет всю эту тарабарщину на своем матросском жаргоне, чтобы сбить ее с толку.
– Вы своего добились, – отметила она с каменным лицом. – А теперь, может быть, соблаговолите перевести?
Броуди улыбнулся:
– Ют – это помещение для офицеров.
– Это мне известно.
Не вставая с места, он отвесил ей издевательски почтительный поклон.
– Тот, кто родом из богатой и знатной семьи, добирается до юта, расположенного на корме, через транцевый люк, находящийся там же. А у кого нет богатства и связей, тому приходится протискиваться через якорную трубу…
– Не надо мне объяснять, где находится транцевый люк, – оборвала его Анна. – И что такое якорная труба, я тоже знаю. Но ваше объяснение представляется мне чрезвычайно любопытным. Признаюсь, больше всего меня поражает то, какую убедительную отговорку вы для себя нашли. А впрочем, все это не имеет значения. Продолжим наш урок. Я вижу, нам предстоит долгий путь.
Броуди откинулся на спинку сиденья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45