* * *
– Эйдин, ну долго еще?
– Я почти закончил.
– То же самое вы говорили пять минут назад.
– Вы меня все время отрываете, я не могу сосредоточиться.
Это заставило ее умолкнуть. Анна исподтишка бросила взгляд на Броуди, спрашивая себя, как ему удается сохранять спокойствие. По крайней мере внешнее. Его судьба зависела от телеграммы, которую Эйдин расшифровывал с такой невыносимой медлительностью. Когда же он наконец закончит? Насколько ей помнилось, составление тайного послания, которое они сами отправили два дня назад, заняло чуть ли не вдвое меньше времени. Анна даже помогала его зашифровывать, читая вслух буквы, которые полагалось заменить, с листа, врученного Эйдину мистером Дитцем перед отплытием из Англии.
Она подошла к окну гостиной и выглянула наружу, стараясь взять себя в руки. Глупо было волноваться о содержании телеграммы из Лондона. После того что Броуди обнаружил в Неаполе, разумно было предположить, что мистер Дитц будет настаивать на исполнении им своей роли и дальше, то есть в Ливерпуле. Ведь кто-то из служащих компании Журдена был изменником и вором, возможно, даже убийцей, а мистер Броуди по-прежнему оставался ключевой фигурой, способной разоблачить таинственного злодея. Отослать его в бристольскую тюрьму прямо сейчас, когда его миссия выполнена только наполовину, было бы нелепо и безрассудно… об этом просто не могло быть и речи! Все эти рассуждения подсказывала ей логика, но сердце не слушалось голоса разума: охваченная глубоким и необъяснимым предчувствием близкого несчастья, Анна едва сдерживала дрожь.
Она поймала себя на том, что опять начинает ходить из угла в угол, и, сделав над собой усилие, села на диванчик под окном. Если не остановиться вовремя, так можно и дорожку протоптать в роскошном розовом ковре. Броуди все еще сидел, уткнувшись по обыкновению носом в книгу. На этот раз он углубился в «Происхождение видов» Чарлза Дарвина.
Никогда в жизни ей не приходилось встречать человека, способного поглощать книги в таком количестве, как мистер Броуди. Как-то раз Анна спросила его об этом: он ответил, что был разлучен с чтением на четырнадцать лет и теперь наверстывает упущенное. Но разве можно читать в такую минуту, как эта? Неужели он не понимает, как много значит для него эта телеграмма?
– Я закончил.
– Слава богу!
Сцепив руки за спиной, Анна поднялась и подошла к столу, за которым сидел Эйдин.
– Читайте!
Она оглянулась на Броуди, продолжавшего сидеть на диване. Он закрыл книгу, но так и не встал.
О’Данн откашлялся, сохраняя на лице профессионально непроницаемое выражение.
– «Подтверждаю получение телеграммы Э. О.Д. третьего июня…»
– Что такое Э.О.Д.? – перебила его Анна.
– Это я.
– Ах да. Извините. «Вот дура!» – добавила она мысленно.
– «Подтверждаю получение телеграммы Э. О.Д третьего июня. Дело У.з. (это „Утренняя звезда“), – пояснил он, не дожидаясь вопроса, – взято на рассмотрение. Больше ничего не предпринимайте. Просьба насчет Дж.Б. отклонена. Немедленно возвращайтесь в Бристоль. Подтвердите получение. Подпись: Р.Д.».
О’Данн сложил телеграмму вчетверо, тщательно подравнивая пальцами уголки, чтобы сходились в точности. Молчание затянулось. Наконец он поднял голову. Анна стояла между ним и Броуди. Она так и не двинулась с места, ее как будто парализовало. Адвокат поднялся на ноги, захватил свой костыль и обошел вокруг стола, направляясь к Броуди.
– Мне очень жаль, Джон, – сказал он. – Не знаю, что еще я мог сделать, как еще можно было их убедить. Если бы я мог что-то придумать…
Теперь Броуди тоже встал, ему не сиделось на месте.
– Забудьте об этом. Вы ни в чем не виноваты, Эйдин, вы сделали все, что могли. Ведь мы все равно ничего другого не ожидали, разве не так? Ничего не изменилось. Да, у меня были кое-какие надежды, но они не оправдались. Я не в худшем положении, чем месяц назад.
Он смотрел на окаменевшую спину Анны, почти не прислушиваясь к собственным словам.
– Там сказано «Возвращайтесь немедленно». Мне собираться недолго. Но как насчет вашей ноги?
– Она уже в порядке. Мы можем отправиться завтра или послезавтра.
Анна наконец вышла из оцепенения.
– Завтра? Эйдин, зачем так скоро? Вы… вы еще не оправились после ранения, вас мучают боли. Вы можете снова пострадать во время путешествия. Зачем рисковать? Если рана опять откроется или воспалится…
– Рана прекрасно заживает, Анна. Меня здесь больше ничто не удерживает.
– Да, но…
– Какой смысл все это затягивать? Нам остается только устроить «похороны Николаса», но об этом позаботятся власти в Лондоне. Вы останетесь здесь, пока я не свяжусь с вами… Это вопрос недели или двух, не больше. Вам дадут знать, когда надо будет написать домой и сообщить о внезапной смерти супруга. Возможно, ваш кузен Стивен приедет, чтобы забрать вас отсюда. Я настою на том, чтобы его сопровождать. Все будет кончено не позже чем через месяц, Анна. И вы сможете вернуться домой.
Домой? Анна стиснула пальцы, ее растерянный взгляд метнулся к Броуди, потом к Эйдину и обратно.
– Это…
Она вскинула руку и бессильно уронила ее. Ей хотелось сказать «Это чудовищно», но она не могла говорить при Броуди. Только не сейчас. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Надо выбраться из этой комнаты. Немедленно. До того, как произойдет нечто непоправимое. Что именно? Все, что угодно. Какое-нибудь неосторожное признание.
– Прошу меня извинить, – вот и все, что Анна сумела выговорить.
Потом она стремительно проскользнула мимо Броуди и Эйдина, вышла в коридор и чуть ли не бегом бросилась к лестнице.
Глава 14
Наконец-то настало утро. Бессонные часы после полуночи тащились с такой медлительностью, что Анна почувствовала себя вконец измученной и разбитой. Все тело у нее ныло и в то же время казалось чужим, Она встала. Какое облегчение – выбраться наконец из постели вместо того, чтобы следить воспаленными от бессонницы глазами, как серый прямоугольник окна постепенно светлеет.
Накинув капот и всунув ноги в домашние туфли, Анна прошла по коридору в уборную. Здесь была и ванна, и раковина с проточной водой, холодной и горячей, и ватерклозет – настоящее чудо инженерной мысли, в точности как в новом ливерпульском особняке ее отца.
Но здесь также висело зеркало. Заглянув в его беспощадно беспристрастную глубину, Анна смогла в полной мере оценить ущерб, нанесенный бессонной ночью.
Она сама себя не узнавала. Во всяком случае, ей хотелось надеяться, что это не она. У этой особы в зеркале были темные круги под глазами, нездоровая мучнистая бледность на лице и некое подобие мышеловки вместо рта. Опершись локтями на подзеркальную полку, Анна наклонилась ближе, внимательно изучая свое отражение.
– Ты выглядишь как черт знает что! – Это вырвалось у нее совершенно неожиданно: она опешила от собственных слов. Но округлившиеся глаза в зеркале показались ей смешными, и она повторила вслух:
– Да, Анна, ты выглядишь как черт знает что! – Легкая улыбка появилась у нее на губах. Броуди мог бы сказать что-то в этом роде. Только он назвал бы ее «Энни» и замолчал бы, дожидаясь, пока она покраснеет. Не в силах оторваться от своего отражения, словно пребывая в каком-то болезненном трансе, Анна увидела, как у женщины в зеркале глаза наполняются слезами.
– Броуди, – прошептала она.
Потом Анна заставила себя встряхнуться. «Ты просто устала», – сказала она себе. Чем же еще можно было объяснить этот безнадежный упадок духа, эту неизбывную черную тоску? Уж конечно, не мыслью о том, что они навсегда расстаются с Броуди, что ему суждено провести остаток своих дней в тюрьме.
Анна закрыла лицо руками и разрыдалась. В глубине души она не могла не понимать, что телеграмма, посланная ею в Лондон вчера вечером (по секрету от Эйдина, разумеется), никакой пользы не принесет. Уж если ему не удалось убедить бюрократов из министерства, то как она сумеет на них повлиять? Она не могла сказать им ничего такого, чего Эйдин не сказал бы до нее: что мистер Броуди проявил отвагу, что он достоин доверия, что он вернул деньги, хотя мог бы сбежать с ними, бросив Эйдина истекать кровью.
Сочиняя телеграмму, Анна сознавала, что ничего не добьется, но она не могла просто сидеть, сложа руки, и покорно ждать развития событий. Когда Броуди уедет – завтра, послезавтра или еще через день, – ей останется хоть одно небольшое утешение: она будет знать, что сделала все, от нее зависящее, чтобы его спасти. Хотя вряд ли это ее утешит.
Возвращаясь к себе в комнату, уже у самых дверей, Анна услыхала какой-то шум и обернулась. Броуди, босой и обнаженный по пояс, стоял на лестничной площадке в снопе утреннего света, падавшего через окно. Устремив прямо на нее свои пронзительно-голубые глаза, беззвучно ступая босыми ногами по половицам, он направился к ней. И опять Анна подумала, что он безупречно сложен. Какое-то странное спокойствие охватило ее, пока он подходил ближе.
Когда он оказался рядом, они оба услыхали, как кто-то спускается по лестнице с третьего этажа: возможно, кто-нибудь из слуг или Маддалена, спешащая начать работу с утра пораньше. Не говоря ни слова, Броуди отворил дверь в спальню Анны, втолкнул ее внутрь и закрыл дверь. Потом оглянулся, чтобы убедиться, что она все видит, и повернул ключ в замке.
Вероятно, ей следовало почувствовать себя шокированной. Ахнуть, например, или воскликнуть «Как вы смеете?», или даже закричать во весь голос. Но Анна ничего такого не сделала: просто застыла на месте, теребя отвороты капота и не сводя с него глаз. Всем своим существом она ощущала страшную неизбежность наступившей минуты. И все же, когда он потянулся к ней, что-то застарелое, укоренившееся в натуре, заставило ее воскликнуть:
– Нет!
– Да.
Его руки уже возились с ее капотом, стягивали его с плеч, пытались прикоснуться к коже сквозь ночную рубашку.
– Не надо, – всхлипнула она, отстраняясь и хватая его за запястья.
Броуди нежно обхватил ее лицо ладонями, но голос у него дрогнул:
– Он хочет ехать сегодня, Энни. Прямо сегодня.
– О нет. О нет!
Броуди поцелуями осушил слезы, покатившиеся по ее щекам. Ее руки сами собой потянулись к его обнаженной груди, и она легонько, словно изучая, провела по ней пальцами. Анна позабыла о своей печали; ощутив у себя на лице его горячее дыхание, она забыла обо всем на свете.
– Джон… – вздохнула она, прижимаясь губами к его коже.
Но он расслышал, и этот тихий шепот прогнал последние колебания. Сердце у него застучало молотом. Увы, ее дурацкая ночная рубашка застегивалась на спине, а Броуди никогда не считал терпение одной из своих добродетелей. Он допустил ошибку: схватив ее сзади за воротник, с силой дернул тонкую ткань. Пуговицы разлетелись по всей комнате, а желание, которое он различал в ее лице всего несколько секунд назад, сменилось испугом.
Это заставило его переменить тактику, однако мысль о том, чтобы отпустить ее, ни на миг не пришла ему в голову. Броуди медленно придвинулся ближе, давая ей время перевести дух и успокоиться, потом накрыл ее рот долгим поцелуем. Заметив, как дрожь раз за разом пробегает по ее хрупкому телу, он начал нежно поглаживать ее по спине.
Анна постепенно успокоилась. Она послушно раскрыла свои губы, ее голова откинулась назад. Когда она прерывисто вздохнула, Броуди воспользовался этим, чтобы скользнуть языком ей в рот. Она судорожно втянула воздух и замерла, стараясь ему не мешать, но вскоре поняла, что больше не выдержит. Тихий, гортанный звук зародился где-то в глубине ее груди.
Броуди прижался к ней еще теснее, распаленный до безумия ее чувственными стонами. Анна на мгновение напряглась, когда его руки накрыли ее обнаженные ягодицы, но он только крепче притянул ее к себе, поцеловал еще жарче, и она сдалась. Именно этого ему и хотелось: увидеть ее беззащитной, потерявшей голову.
Броуди заглушил ее испуганный вздох новым поцелуем, желая дать ей почувствовать, как велика его страсть. Опьяненный желанием и своей властью над ней, он дразнил и искушал ее языком. Кровать слишком далеко: Броуди решил, что овладеет ею прямо здесь, на полу. Но тут же отказался от этой мысли. Ему хотелось видеть ее голой на смятых простынях. Разорванная рубашка каким-то чудом еще держалась на ней; одним нетерпеливым рывком он сдернул ее и подхватил Анну на руки.
Растерянная, оглушенная таким бурным натиском, Анна слабо уперлась ему в грудь непослушными руками. Все ее чувства были в полном смятении. Она сама не знала, что хочет ему сказать. «Нет»? Это не совсем то, что она имела в виду. «Погодите»? Да, пожалуй. Ей удалось это выговорить в ту самую минуту, как он опрокинул ее на спину, а сам растянулся сверху.
В словарном запасе Броуди понятие «погодите» временно отсутствовало. Ничего страшного, утешил он себя, она напугана, но он все исправит. Все будет хорошо. При одной мысли о том, что ему не позволят сделать Энни своей, не дадут погрузиться в нее прямо сейчас, сию же минуту, помешают овладеть ею самозабвенно и слепо, кровь застыла у него в жилах. Его страсть была непреодолимой. Он не мог бы это объяснить, он и сам едва понимал, что с ним творится, но жажда обладания казалась всепоглощающей, она была сильнее смерти. Энни стала его последней надеждой. На что? На жизнь, человечность, порядочность. На любовь. Он должен был завоевать ее.
* * *
Анна была так потрясена своей наготой, что потеряла всякую способность разумно мыслить. Остался только страх и натянутые до предела нервы. Она смутно сознавала, что Броуди возится со своими брюками. Ей нужно было принять решение. Немедленно. Он опустился, опираясь на локоть, и начал целовать ее обнаженные соски. Тут она подумала, что может немного отложить принятие решения: в эту минуту у нее не хватало сил. Его нежные и требовательные губы лишили ее последней способности к сопротивлению.
Ничего подобного она раньше не знала, ни в каких книгах из библиотеки ее отца ни о чем подобном не говорилось. Анна подалась вперед бедрами, и рука Броуди сразу же очутилась там, в ее потайном женском месте. От его нетерпеливо ищущих пальцев невозможно было скрыться. Жадные, настойчивые – они проникли внутрь, заставляя ее извиваться и стонать.
Он отнял руку, и Анна догадалась, что будет дальше. Вот он, ее последний шанс. Она сомкнула ноги и толкнула его в грудь изо всех сил.
– Не надо, – произнесла она отчетливо и ясно, глядя ему прямо в глаза.
В напряженном от страсти лице Броуди промелькнуло какое-то странное выражение, похожее на улыбку: можно было подумать, что она только что сказала ему нечто забавное. Он склонился ниже, и руки Анны беспомощно согнулись, зажатые между их телами. Его поцелуй заставил ее задохнуться и без слов, с проникновенной нежностью сказал ей, что она ведет себя глупо и что пора прекратить нелепое сопротивление.
И все-таки Анна попыталась остановить его еще раз, в последний раз: опустила руку, стараясь прикрыться. Но ей пришлось тотчас же отпрянуть, натолкнувшись на его твердую, нацеленную, как копье, мужскую плоть, а Броуди воспользовался случаем, чтобы опять развести ей ноги коленями.
Какая она маленькая… Надо действовать не спеша, осторожно, нежно, надо сдержать свое неистовое желание овладеть ею одним ударом. Он поцеловал ее закрытые глаза и прошептал ее имя, не отрывая губ от вздрагивающих бархатистых век. Его руки сильнее сомкнулись у нее на талии, он проник глубже. Голова у нее запрокинулась, и Броуди начал покрывать поцелуями ее горло, что-то шепча и двигаясь внутри нее.
Анна стиснула зубы и зажмурилась крепко-накрепко. Так вот, значит, что представляет собой совокупление. Боже милосердный, да это же просто ужасно! В точности, как она воображала… нет, еще хуже. Она чувствовала себя разочарованной и обманутой, у нее осталась лишь одна надежда: что это не затянется надолго. Неужели все так чудесно начиналось только для того, чтобы закончиться этой бесчеловечной, чудовищной пыткой? И кто только мог такое придумать? Уж конечно, не Бог! Наверное, дьявол.
Но вот, судя по всему, кошмар, кажется, подошел к концу: Броуди прекратил свои мучительные толчки и удары. Теперь он смотрел на нее так, словно находил случившееся не менее жутким, чем она сама. Анна отвернулась и спрятала лицо в подушку, стараясь скрыть слезы. Ей не хотелось, чтобы он видел, как она плачет.
– Это все? – всхлипнула она, не в силах заглянуть ему в лицо.
– Боже милостивый! Да ты девственница!
– Я была девственницей, – с безысходной горечью напомнила Анна. – Будь так добр, не мог бы ты освободить меня от своего присутствия? Мне нечем дышать.
– Будь я проклят! Нет, Энни, только не это…
– А в чем, собственно, разница? – задыхаясь и отталкивая от себя его тело, вдруг ставшее страшно тяжелым и безжизненным, спросила Анна.
Броуди с громким стоном поднялся на колени и потянулся к ней.
– Я не знал, клянусь тебе! Я думал, вы с Ником уже занимались любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45