Вы получите за него хорошие деньги.
Значит, он все еще хочет от нее избавиться. Ребекка распрямила плечи и подошла к нему.
– Давайте проясним кое-что прямо сейчас, шериф Бодин, – тихо сказала она. – Я не продам свой участок и не уеду из Паудер-Крика. Здесь мой дом, мое ранчо, и оно будет самым большим, самым процветающим и самым богатым в округе, чего бы мне это ни стоило. Так что приберегите ваше сочувствие и отеческие советы для какой-нибудь глупой маленькой простофили, с которой вы меня путаете, поскольку я, во-первых, уже не маленькая, а во-вторых, далеко не простофиля, и мне уже давно никто не указывает, что и как делать.
Теперь рассердился Бодин, и она видела это, даже несмотря на темноту. Сдвинув брови, он смотрел на нее из-под полей стетсона, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Протянув руку, он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Позвольте вас предостеречь, мисс Ролингс. – Он сделал к ней шаг и оказался так близко, что ей пришлось запрокинуть голову. – Советую вам не следовать примеру вашего отца, ибо в Паудер-Крике не потерпят нарушителей закона. И не думайте, что раз вы женщина, это спасает вас от тюрьмы. Я немедленно посажу вас за решетку, если возникнет хоть малейшее подозрение, что вы замешаны в каких-нибудь грязных делах. Если в городе вдруг объявятся темные личности, то вы и глазом не успеете моргнуть, как я запру вас в уютной маленькой камере, которую вы уже видели у меня в конторе, а ключ выброшу в реку, и Бог мне свидетель, так и будет. Вы поняли? Сразу видно, что вы такая же упрямая и злая, как ваш отец, но если вы еще в чем-нибудь будете на него похожи…
– Идите к черту! – воскликнула Ребекка, сжав кулаки. – Бэр не был злым!
От гнева ее трясло, ей до того хотелось ударить его, что чесались руки.
– Мой отец был добрым, слышите вы, шериф Бодин? Таким же хорошим и добрым, как любой другой, пока ему не становились поперек дороги… Пока кто-нибудь не делал чего-то действительно плохого ему или мне… – Голос Ребекки оборвался, но лишь на мгновение, затем вновь обрел силу. – Вы его не знали, поэтому не смейте говорить мне про него такое. Он мог быть нечестным, мог быть упрямым и эгоистом, его можно обвинить во многом, но он был добрым, сердечным и в глубине души благородным. Он знал, что такое дружба; такого друга, как он, можно пожелать любому. И я не позволю вам говорить о нем плохо!
Вольф не понимал, что на нее нашло. Конечно, девушка верна памяти своего отца, поэтому яростно его защищает. И вдруг до него дошло, что она, видимо, очень любила Бэра. Ему было трудно представить, как можно любить огромного пузатого разбойника с непредсказуемым характером, которого все считали жадным пройдохой. Но, глядя сейчас на дочь Бэра Ролингса, у Вольфа не оставалось сомнений в возможности такой любви. Ею горели фиалковые глаза, а кроме преданности и любви, в них было еще и нечто другое – боль утраты. Эта боль каленым железом прожгла ее душу, оставив печальное клеймо. На него смотрела девочка-подросток, отчаянная в своей храбрости, таким может быть только ребенок, терзаемый невыплаканным горем. Бэр умер больше четырех месяцев назад, его застрелил охранник после ограбления банка. Для мирных, законопослушных жителей Запада это не было потерей, скорее наоборот. Но для одной странной, гордой девушки смерть Бэра стала мукой.
Ребекка Ролингс горевала по своему отцу. – Ну, довольно, – наконец сказал Бодин в ответ на ее длинную гневную тираду. – В следующий раз сначала хорошенько подумаю, прежде чем скажу дурное слово об умершем.
Ребекка молча кивнула. Ее губы немного дрожали. «Если она когда-нибудь узнает, что натворил Бэр в Паудер-Крике и как его ненавидят местные жители, – думал Вольф, – это ее раздавит». Конечно, рано или поздно она все равно узнает, тем не менее он вовсе не считал, что подобное открытие должно свершиться именно сегодня ночью. Девушка казалась такой усталой и измученной, он даже беспокоился, как можно оставить ее одну в пустом, необжитом доме.
«Это не твое дело, – сказал он себе. – С какой стати ты должен о ней беспокоиться?»
– Я возвращаюсь, – резко произнес Бодин, решив, что непродолжительное общение с дочерью Бэра Ролингса внесло полнейший разлад в его мысли. – Спрашиваю последний раз: вы действительно хотите остаться здесь одна?
– Шериф, мне просто не терпится остаться тут одной.
Ему не понравился ее раздраженный тон. Глядите, какая смелая! Пусть пеняет на себя, если привидения выгонят ее сегодня ночью из дома к койотам и змеям. Но это вовсе не его проблема.
Вскочив на спину своего Дасти, он развернул коня в сторону дома, который располагался на участке, граничащем с землей Ребекки Ролингс, и перед тем как тронуться с места, в последний раз взглянул на нее. Ее тонкий силуэт выделялся светлым пятном на фоне дома. Тьма сжималась вокруг нее, словно укутывая толстым одеялом, и она казалась трогательно беззащитной и одинокой, но в то же время непреклонной, с высоко поднятой головой и холодной решимостью на красивом лице.
– Остерегайтесь неприятностей, мисс Ролингс, – напомнил он вместо прощания. – Я буду за вами присматривать.
– Привезите мои деньги! – крикнула она вслед, когда Вольф пустил коня в галоп, и смотрела, кусая губы, пока он не скрылся за холмом.
– Мисс Ролингс, могу ли я рассчитывать, что вы сделаете меня бесконечно счастливым, позволив вас поцеловать?
Детские мечты, ставшие воплощением тайных желаний и надежд, бунтовали в голове, заявляя о своем несогласии с тем, что человек, который играл в них главную роль, сейчас без оглядки скачет прочь.
Неся в себе новую боль, казалось, пронзившую насквозь ее сердце, Ребекка медленно пошла в обветшалое жилище. Плечи у нее поникли, в висках стучало. Ее новый дом оказался всего лишь противной мрачной развалиной.
А Вольфу Бодину даже не пришло в голову занести вещи в дом.
Ну и пусть. Она не нуждается в его услугах. Ей вообще никто не нужен.
Где-то совсем рядом завыл койот, ветер зашуршал в листве, какой-то зверь с треском продирался сквозь кустарник.
Стоя на пороге дома, Ребекка огляделась по сторонам, затем быстро подбежала к сундуку и с проклятиями, совсем не подобающими леди, втащила его в дверь.
Глава 4
На кухонном столе стоял керосиновый фонарь. Слава Богу, она не забыла купить вместе со свечами еще и спички. Пошарив в темноте по пакетам, Ребекка зажгла фонарь и в уютном янтарном свете, наполнившем комнату, сразу почувствовала себя бодрее. Все-таки даже самый тусклый свет – мощное оружие против тьмы за окном, а толстые бревенчатые стены внушают чувство безопасности, за ними как в крепости. Взяв со стола фонарь, Ребекка начала обход своего нового дома.
Внутри он выглядел не лучше, чем снаружи, но и не многим хуже, чем она ожидала увидеть.
Четырехдюймовый слой пыли лежал на полу, грубом деревянном столе, на полках, подоконниках, на продавленном диванчике со спинкой в виде верблюда, который, собственно, был единственной порядочной мебелью в доме. Во всех комнатах стоял запах плесени. Должно быть, помещение годами не проветривалось.
Ребекка медленно шла по своему новому жилищу, внимательно осматривая владения и стараясь не пугаться того, что предстояло здесь сделать. На окнах висели грязные, пожелтевшие от времени занавески, в кухне, кроме прочего, стояли деревянная скамья, изрезанная, покрытая царапинами, и колченогие табуретки. Ребекка вздохнула с облегчением, увидев в углу чугунную печь. Хотя она была старая, с отбитыми углами, но выглядела очень уютно, так же как широкий камин и дымоход, при виде которых у Ребекки потеплело на душе. Кажется, Амос Пистоун вел спартанскую жизнь, поскольку в смысле красоты и удобства дому не хватало многого. Зато, как с радостью обнаружила Ребекка, от прежнего хозяина осталась необходимая кухонная утварь: чугунные горшки, кастрюли, сковородки, кофейник, тарелки, ложки, вилки, ножи, которые в ожидании своего часа пылились на полках. Обследуя кухню, Ребекка набрела на кладовую, где обнаружила желтый непромокаемый плащ, лежащий аккуратно сложенным в ящике вместе с ведром, коробкой спичек и веревкой. Это, конечно, не мешок с драгоценностями, но все же очень полезная находка.
Ребекка осторожно прошла в спальню, почти такую же большую, как и гостиная, с таким же убогим и скудным убранством, только на полу здесь лежал ковер из красных и синих лоскутов. Здесь стояла большая железная кровать с соломенным матрасом и пуховым стеганым одеялом, по-видимому, когда-то имевшим синий цвет. Наискосок от кровати располагался деревянный комод, на котором стояли еще один керосиновый фонарь, пара медных подсвечников, потрескавшийся эмалированный кувшин и ваза.
– Добро пожаловать домой, мисс Ролингс, – сказала она, и стены, казалось, насмешливо повторили ее слова.
Ребекка с мрачной решимостью закатала рукава.
Несколько часов спустя она наконец решила, что дом готов для ночлега, и усталая, но с чувством необычайного удовлетворения окинула взором дело своих рук. Полы были теперь выскоблены, то же самое проделано с потолками. Сильный запах щелочного мыла и уксуса наполнил комнаты, а из открытых настежь окон лился свежий ночной воздух.
Ну вот, уже лучше. Работы здесь еще невпроворот, дом оставался почти таким же диким и необжитым, но Ребекка велела себе не очень привередничать. Ей доводилось спать и в более жутких условиях, когда Бэр со своей бандой разбивал лагерь под проливным дождем и единственным укрытием им служила листва на деревьях. В открытом поле они пережидали снежную бурю, неделями прятались в заброшенных каменоломнях или сырых пещерах. Они ночевали в самых дешевых гостиницах, кишащих блохами, ютились вместе с крысами в полусгоревших заброшенных лачугах вдвое меньше и вдвое грязнее ее нового дома, жили в пропахших табачным дымом комнатушках салунов и борделей.
«По крайней мере этот дом – мой», – подумала Ребекка, поставив ведро у печи и удовлетворенно оглядывая вычищенную кухню. Чтобы навести здесь идеальную чистоту, придется приложить еще немалые усилия. Необходимо поменять чехлы на мебели, положить на диван несколько вышитых подушек; ее картины сразу оживят стены, новые занавески на окнах – лучше всего кружевные, – пожалуй, тоже не повредят. Тогда лишь останется добавить несколько чисто женских штрихов: две-три фарфоровые безделушки, кофейный столик с вязаной салфеткой, полевые цветы в вазе… И конечно, книги.
Ребекка была полна радужных фантазий и планов. О, этот дом станет ее маленьким раем! Разве может сравниться с собственным домом та келья в школе мисс Райт, которую она делила еще с двумя учительницами? Она передернула плечами, вспомнив навевающие тоску зеленые стены, темные занавески, жесткие узкие койки, застеленные безобразными покрывалами бурого цвета.
Как она мечтала вырваться оттуда и жить в собственном доме! Когда примерно через месяц после ужасного известия о смерти Бэра к ней в школу приехал стряпчий, Ребекка с изумлением узнала, насколько основательно позаботился отец о будущем дочери, оставив ее полностью обеспеченной, о чем свидетельствовали счета в банках Денвера и Таксона. Часть капитала составляли даже акции железнодорожной компании, и вместе с прочим к ней отошло ранчо в Паудер-Крике.
Ребекка стала очень богатой, как торжественно сообщил ей поверенный, словно ждал, что девушка упадет в обморок от счастья. Но та выслушала новость в суровом молчании. Несмотря на то что отец желал ей добра, она не могла оставить себе деньги Бэра, ибо его богатство носило на себе печать скверны. Закрыв счета, продав акции, она пожертвовала все деньги Бостонскому обществу бедных вдов и сирот, как того требовала ее совесть. Но ранчо она сохранила, поскольку во время одного из своих посещений Бэр рассказывал, что оно было честно выиграно в покер.
Следовательно, ранчо добыто не скверным путем, Бэр не крал его, не завладел им обманом, и нет нужды терзаться угрызениями совести. Она может здесь жить. Мечта о том, чтобы покинуть школу мисс Райт и иметь собственный дом, начинала сбываться.
Осматриваясь по сторонам, усталая, но довольная результатами своего труда, Ребекка гордилась собой. Прошло совсем немного времени, а дом стал уже по-настоящему ее собственностью, она владела им не только на бумаге – она вложила в него частичку себя. Она не побоялась выйти в прохладный ночной мрак, чтобы принести воды из ручья. Мышцы у нее болели от долгого ползания по полу на четвереньках, платье выглядело жалким тряпьем, лицо блестело от пота. Зато дом стал чище и уютнее, и она чувствовала, что теперь он действительно принадлежит ей.
К тому же, на ее счастье, в комоде оказались постельное белье и полотенца, а в коробке под кроватью Ребекка нашла мыло, склянку мази, тряпичные лоскуты, успокоительное и какие-то странные инструменты. В маленькой подсобке за кухней стояли бочка с лучиной для растопки плиты и еще одна для воды. Все находки казались дороже несметных богатств. Мурлыча под нос какую-то мелодию, Ребекка вымыла кастрюли, тарелки, ложки с вилками, затем приготовила на скорую руку ужин из галет, бобов и вяленого мяса, а на десерт сунула за щеку карамельку. Покончив с ужином, она положила локти на стол, опустила на них голову и закрыла глаза. В первый раз за несколько часов упорного труда Ребекка позволила себе спокойно посидеть и подумать.
Работы у нее теперь невпроворот. Что она сказала Вольфу Бодину? Что сделает этот участок самым богатым ранчо в Монтане?
Ребекка тяжело вздохнула и потерла глаза. Он, наверное, посчитал ее совершенной идиоткой. Ну так она ему покажет, она всем им покажет. Но ей понадобится время.
Сначала она продаст последние драгоценности, которые отец дарил ей в течение многих лет. На эти деньги можно купить несколько коров и быка. А если ей достанется место учительницы в городской школе, она станет получать жалованье, будет на него жить да еще понемножку откладывать. Конечно, придется экономить, зато появится возможность развести скот, нанять рабочих, заняться строительством, к примеру, загона для скота.
Никто в городе не должен узнать, что у нее совершенно нет денег и что она не взяла себе ни цента со счетов, оставленных ей. Пусть все думают, что она оказывает им величайшую услугу, соглашаясь принять место учительницы. А она тем временем будет терпеливо, шаг за шагом налаживать хозяйство и вести себя осмотрительно.
Возможно, ее ранчо не станет самым большим в округе, думала Ребекка, неся посуду в раковину, но оно по крайней мере станет действующим, и это даст ей независимость.
Ветер за окном заметно посвежел. Явственно чувствовалось приближение осени. Несомненно, холода наступят раньше, чем она успеет приготовиться, а зима в Монтане долгая и суровая. Вздрогнув, Ребекка подбежала к открытому окну в гостиной, захлопнула его, а потом еще раз обошла весь дом, чтобы проверить, надежно ли заперты другие окна и двери. Дом, как ей казалось, выглядел теперь даже уютным, с выскобленными полами, отчищенными от грязи полками и кухонными столами. Она сделала все, что нужно было сделать в первую очередь. Начало положено. На сегодняшний день вполне достаточно.
Ребекка сняла измятое платье, смыла с себя всю грязь цветочным мылом с запахом сирени, которое привезла из Бостона, надела отороченную кружевами розовую ночную рубашку, и когда наконец добралась до постели, каждая клеточка ее тела молила об отдыхе. Тем не менее, лежа в своей новой спальне, где огарок свечи в медном подсвечнике едва разгонял густой мрак, Ребекка вдруг обнаружила, что не может уснуть. Мысли упрямо возвращались к человеку, о котором она запретила себе думать. Вольф Бодин…
Она только сейчас обратила внимание на странное сходство его имени с именем ее отца. Вольф… Бэр… – оба происходят от названий зверей. Отца прозвали Медведем за громадный рост, недюжинную силу и агрессивную манеру обращения с людьми. Свое прозвище он получил в шестнадцать лет, как однажды не без гордости сам признался ей. Его настоящее имя Джон Лукас Ролингс.
Ребекка задумалась над тем, как мог приобрести свое «волчье» имя Вольф Бодин.
«Да черт с ним», – решила она, ей совсем это неинтересно. Она больше не хочет о нем знать. Сегодняшняя встреча разрушила все ее романтические мечты. Реальный герой оказался грубым, бесчувственным, надменным типом, который недостоин ее внимания.
К тому же он женат.
Она будет по возможности держаться подальше от города и избегать частых встреч с шерифом.
«Я буду за вами присматривать». Так он сказал напоследок. Вздрогнув, Ребекка натянула на себя одеяло и уставилась в потолок. Совсем недавно ей уже говорили нечто подобное. И хотя она пыталась отделаться от воспоминания о другом, более опасном предостережении, но здесь, на ранчо, где она совсем одна и на несколько миль вокруг ни единого человека, не думать об этом просто не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Значит, он все еще хочет от нее избавиться. Ребекка распрямила плечи и подошла к нему.
– Давайте проясним кое-что прямо сейчас, шериф Бодин, – тихо сказала она. – Я не продам свой участок и не уеду из Паудер-Крика. Здесь мой дом, мое ранчо, и оно будет самым большим, самым процветающим и самым богатым в округе, чего бы мне это ни стоило. Так что приберегите ваше сочувствие и отеческие советы для какой-нибудь глупой маленькой простофили, с которой вы меня путаете, поскольку я, во-первых, уже не маленькая, а во-вторых, далеко не простофиля, и мне уже давно никто не указывает, что и как делать.
Теперь рассердился Бодин, и она видела это, даже несмотря на темноту. Сдвинув брови, он смотрел на нее из-под полей стетсона, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Протянув руку, он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Позвольте вас предостеречь, мисс Ролингс. – Он сделал к ней шаг и оказался так близко, что ей пришлось запрокинуть голову. – Советую вам не следовать примеру вашего отца, ибо в Паудер-Крике не потерпят нарушителей закона. И не думайте, что раз вы женщина, это спасает вас от тюрьмы. Я немедленно посажу вас за решетку, если возникнет хоть малейшее подозрение, что вы замешаны в каких-нибудь грязных делах. Если в городе вдруг объявятся темные личности, то вы и глазом не успеете моргнуть, как я запру вас в уютной маленькой камере, которую вы уже видели у меня в конторе, а ключ выброшу в реку, и Бог мне свидетель, так и будет. Вы поняли? Сразу видно, что вы такая же упрямая и злая, как ваш отец, но если вы еще в чем-нибудь будете на него похожи…
– Идите к черту! – воскликнула Ребекка, сжав кулаки. – Бэр не был злым!
От гнева ее трясло, ей до того хотелось ударить его, что чесались руки.
– Мой отец был добрым, слышите вы, шериф Бодин? Таким же хорошим и добрым, как любой другой, пока ему не становились поперек дороги… Пока кто-нибудь не делал чего-то действительно плохого ему или мне… – Голос Ребекки оборвался, но лишь на мгновение, затем вновь обрел силу. – Вы его не знали, поэтому не смейте говорить мне про него такое. Он мог быть нечестным, мог быть упрямым и эгоистом, его можно обвинить во многом, но он был добрым, сердечным и в глубине души благородным. Он знал, что такое дружба; такого друга, как он, можно пожелать любому. И я не позволю вам говорить о нем плохо!
Вольф не понимал, что на нее нашло. Конечно, девушка верна памяти своего отца, поэтому яростно его защищает. И вдруг до него дошло, что она, видимо, очень любила Бэра. Ему было трудно представить, как можно любить огромного пузатого разбойника с непредсказуемым характером, которого все считали жадным пройдохой. Но, глядя сейчас на дочь Бэра Ролингса, у Вольфа не оставалось сомнений в возможности такой любви. Ею горели фиалковые глаза, а кроме преданности и любви, в них было еще и нечто другое – боль утраты. Эта боль каленым железом прожгла ее душу, оставив печальное клеймо. На него смотрела девочка-подросток, отчаянная в своей храбрости, таким может быть только ребенок, терзаемый невыплаканным горем. Бэр умер больше четырех месяцев назад, его застрелил охранник после ограбления банка. Для мирных, законопослушных жителей Запада это не было потерей, скорее наоборот. Но для одной странной, гордой девушки смерть Бэра стала мукой.
Ребекка Ролингс горевала по своему отцу. – Ну, довольно, – наконец сказал Бодин в ответ на ее длинную гневную тираду. – В следующий раз сначала хорошенько подумаю, прежде чем скажу дурное слово об умершем.
Ребекка молча кивнула. Ее губы немного дрожали. «Если она когда-нибудь узнает, что натворил Бэр в Паудер-Крике и как его ненавидят местные жители, – думал Вольф, – это ее раздавит». Конечно, рано или поздно она все равно узнает, тем не менее он вовсе не считал, что подобное открытие должно свершиться именно сегодня ночью. Девушка казалась такой усталой и измученной, он даже беспокоился, как можно оставить ее одну в пустом, необжитом доме.
«Это не твое дело, – сказал он себе. – С какой стати ты должен о ней беспокоиться?»
– Я возвращаюсь, – резко произнес Бодин, решив, что непродолжительное общение с дочерью Бэра Ролингса внесло полнейший разлад в его мысли. – Спрашиваю последний раз: вы действительно хотите остаться здесь одна?
– Шериф, мне просто не терпится остаться тут одной.
Ему не понравился ее раздраженный тон. Глядите, какая смелая! Пусть пеняет на себя, если привидения выгонят ее сегодня ночью из дома к койотам и змеям. Но это вовсе не его проблема.
Вскочив на спину своего Дасти, он развернул коня в сторону дома, который располагался на участке, граничащем с землей Ребекки Ролингс, и перед тем как тронуться с места, в последний раз взглянул на нее. Ее тонкий силуэт выделялся светлым пятном на фоне дома. Тьма сжималась вокруг нее, словно укутывая толстым одеялом, и она казалась трогательно беззащитной и одинокой, но в то же время непреклонной, с высоко поднятой головой и холодной решимостью на красивом лице.
– Остерегайтесь неприятностей, мисс Ролингс, – напомнил он вместо прощания. – Я буду за вами присматривать.
– Привезите мои деньги! – крикнула она вслед, когда Вольф пустил коня в галоп, и смотрела, кусая губы, пока он не скрылся за холмом.
– Мисс Ролингс, могу ли я рассчитывать, что вы сделаете меня бесконечно счастливым, позволив вас поцеловать?
Детские мечты, ставшие воплощением тайных желаний и надежд, бунтовали в голове, заявляя о своем несогласии с тем, что человек, который играл в них главную роль, сейчас без оглядки скачет прочь.
Неся в себе новую боль, казалось, пронзившую насквозь ее сердце, Ребекка медленно пошла в обветшалое жилище. Плечи у нее поникли, в висках стучало. Ее новый дом оказался всего лишь противной мрачной развалиной.
А Вольфу Бодину даже не пришло в голову занести вещи в дом.
Ну и пусть. Она не нуждается в его услугах. Ей вообще никто не нужен.
Где-то совсем рядом завыл койот, ветер зашуршал в листве, какой-то зверь с треском продирался сквозь кустарник.
Стоя на пороге дома, Ребекка огляделась по сторонам, затем быстро подбежала к сундуку и с проклятиями, совсем не подобающими леди, втащила его в дверь.
Глава 4
На кухонном столе стоял керосиновый фонарь. Слава Богу, она не забыла купить вместе со свечами еще и спички. Пошарив в темноте по пакетам, Ребекка зажгла фонарь и в уютном янтарном свете, наполнившем комнату, сразу почувствовала себя бодрее. Все-таки даже самый тусклый свет – мощное оружие против тьмы за окном, а толстые бревенчатые стены внушают чувство безопасности, за ними как в крепости. Взяв со стола фонарь, Ребекка начала обход своего нового дома.
Внутри он выглядел не лучше, чем снаружи, но и не многим хуже, чем она ожидала увидеть.
Четырехдюймовый слой пыли лежал на полу, грубом деревянном столе, на полках, подоконниках, на продавленном диванчике со спинкой в виде верблюда, который, собственно, был единственной порядочной мебелью в доме. Во всех комнатах стоял запах плесени. Должно быть, помещение годами не проветривалось.
Ребекка медленно шла по своему новому жилищу, внимательно осматривая владения и стараясь не пугаться того, что предстояло здесь сделать. На окнах висели грязные, пожелтевшие от времени занавески, в кухне, кроме прочего, стояли деревянная скамья, изрезанная, покрытая царапинами, и колченогие табуретки. Ребекка вздохнула с облегчением, увидев в углу чугунную печь. Хотя она была старая, с отбитыми углами, но выглядела очень уютно, так же как широкий камин и дымоход, при виде которых у Ребекки потеплело на душе. Кажется, Амос Пистоун вел спартанскую жизнь, поскольку в смысле красоты и удобства дому не хватало многого. Зато, как с радостью обнаружила Ребекка, от прежнего хозяина осталась необходимая кухонная утварь: чугунные горшки, кастрюли, сковородки, кофейник, тарелки, ложки, вилки, ножи, которые в ожидании своего часа пылились на полках. Обследуя кухню, Ребекка набрела на кладовую, где обнаружила желтый непромокаемый плащ, лежащий аккуратно сложенным в ящике вместе с ведром, коробкой спичек и веревкой. Это, конечно, не мешок с драгоценностями, но все же очень полезная находка.
Ребекка осторожно прошла в спальню, почти такую же большую, как и гостиная, с таким же убогим и скудным убранством, только на полу здесь лежал ковер из красных и синих лоскутов. Здесь стояла большая железная кровать с соломенным матрасом и пуховым стеганым одеялом, по-видимому, когда-то имевшим синий цвет. Наискосок от кровати располагался деревянный комод, на котором стояли еще один керосиновый фонарь, пара медных подсвечников, потрескавшийся эмалированный кувшин и ваза.
– Добро пожаловать домой, мисс Ролингс, – сказала она, и стены, казалось, насмешливо повторили ее слова.
Ребекка с мрачной решимостью закатала рукава.
Несколько часов спустя она наконец решила, что дом готов для ночлега, и усталая, но с чувством необычайного удовлетворения окинула взором дело своих рук. Полы были теперь выскоблены, то же самое проделано с потолками. Сильный запах щелочного мыла и уксуса наполнил комнаты, а из открытых настежь окон лился свежий ночной воздух.
Ну вот, уже лучше. Работы здесь еще невпроворот, дом оставался почти таким же диким и необжитым, но Ребекка велела себе не очень привередничать. Ей доводилось спать и в более жутких условиях, когда Бэр со своей бандой разбивал лагерь под проливным дождем и единственным укрытием им служила листва на деревьях. В открытом поле они пережидали снежную бурю, неделями прятались в заброшенных каменоломнях или сырых пещерах. Они ночевали в самых дешевых гостиницах, кишащих блохами, ютились вместе с крысами в полусгоревших заброшенных лачугах вдвое меньше и вдвое грязнее ее нового дома, жили в пропахших табачным дымом комнатушках салунов и борделей.
«По крайней мере этот дом – мой», – подумала Ребекка, поставив ведро у печи и удовлетворенно оглядывая вычищенную кухню. Чтобы навести здесь идеальную чистоту, придется приложить еще немалые усилия. Необходимо поменять чехлы на мебели, положить на диван несколько вышитых подушек; ее картины сразу оживят стены, новые занавески на окнах – лучше всего кружевные, – пожалуй, тоже не повредят. Тогда лишь останется добавить несколько чисто женских штрихов: две-три фарфоровые безделушки, кофейный столик с вязаной салфеткой, полевые цветы в вазе… И конечно, книги.
Ребекка была полна радужных фантазий и планов. О, этот дом станет ее маленьким раем! Разве может сравниться с собственным домом та келья в школе мисс Райт, которую она делила еще с двумя учительницами? Она передернула плечами, вспомнив навевающие тоску зеленые стены, темные занавески, жесткие узкие койки, застеленные безобразными покрывалами бурого цвета.
Как она мечтала вырваться оттуда и жить в собственном доме! Когда примерно через месяц после ужасного известия о смерти Бэра к ней в школу приехал стряпчий, Ребекка с изумлением узнала, насколько основательно позаботился отец о будущем дочери, оставив ее полностью обеспеченной, о чем свидетельствовали счета в банках Денвера и Таксона. Часть капитала составляли даже акции железнодорожной компании, и вместе с прочим к ней отошло ранчо в Паудер-Крике.
Ребекка стала очень богатой, как торжественно сообщил ей поверенный, словно ждал, что девушка упадет в обморок от счастья. Но та выслушала новость в суровом молчании. Несмотря на то что отец желал ей добра, она не могла оставить себе деньги Бэра, ибо его богатство носило на себе печать скверны. Закрыв счета, продав акции, она пожертвовала все деньги Бостонскому обществу бедных вдов и сирот, как того требовала ее совесть. Но ранчо она сохранила, поскольку во время одного из своих посещений Бэр рассказывал, что оно было честно выиграно в покер.
Следовательно, ранчо добыто не скверным путем, Бэр не крал его, не завладел им обманом, и нет нужды терзаться угрызениями совести. Она может здесь жить. Мечта о том, чтобы покинуть школу мисс Райт и иметь собственный дом, начинала сбываться.
Осматриваясь по сторонам, усталая, но довольная результатами своего труда, Ребекка гордилась собой. Прошло совсем немного времени, а дом стал уже по-настоящему ее собственностью, она владела им не только на бумаге – она вложила в него частичку себя. Она не побоялась выйти в прохладный ночной мрак, чтобы принести воды из ручья. Мышцы у нее болели от долгого ползания по полу на четвереньках, платье выглядело жалким тряпьем, лицо блестело от пота. Зато дом стал чище и уютнее, и она чувствовала, что теперь он действительно принадлежит ей.
К тому же, на ее счастье, в комоде оказались постельное белье и полотенца, а в коробке под кроватью Ребекка нашла мыло, склянку мази, тряпичные лоскуты, успокоительное и какие-то странные инструменты. В маленькой подсобке за кухней стояли бочка с лучиной для растопки плиты и еще одна для воды. Все находки казались дороже несметных богатств. Мурлыча под нос какую-то мелодию, Ребекка вымыла кастрюли, тарелки, ложки с вилками, затем приготовила на скорую руку ужин из галет, бобов и вяленого мяса, а на десерт сунула за щеку карамельку. Покончив с ужином, она положила локти на стол, опустила на них голову и закрыла глаза. В первый раз за несколько часов упорного труда Ребекка позволила себе спокойно посидеть и подумать.
Работы у нее теперь невпроворот. Что она сказала Вольфу Бодину? Что сделает этот участок самым богатым ранчо в Монтане?
Ребекка тяжело вздохнула и потерла глаза. Он, наверное, посчитал ее совершенной идиоткой. Ну так она ему покажет, она всем им покажет. Но ей понадобится время.
Сначала она продаст последние драгоценности, которые отец дарил ей в течение многих лет. На эти деньги можно купить несколько коров и быка. А если ей достанется место учительницы в городской школе, она станет получать жалованье, будет на него жить да еще понемножку откладывать. Конечно, придется экономить, зато появится возможность развести скот, нанять рабочих, заняться строительством, к примеру, загона для скота.
Никто в городе не должен узнать, что у нее совершенно нет денег и что она не взяла себе ни цента со счетов, оставленных ей. Пусть все думают, что она оказывает им величайшую услугу, соглашаясь принять место учительницы. А она тем временем будет терпеливо, шаг за шагом налаживать хозяйство и вести себя осмотрительно.
Возможно, ее ранчо не станет самым большим в округе, думала Ребекка, неся посуду в раковину, но оно по крайней мере станет действующим, и это даст ей независимость.
Ветер за окном заметно посвежел. Явственно чувствовалось приближение осени. Несомненно, холода наступят раньше, чем она успеет приготовиться, а зима в Монтане долгая и суровая. Вздрогнув, Ребекка подбежала к открытому окну в гостиной, захлопнула его, а потом еще раз обошла весь дом, чтобы проверить, надежно ли заперты другие окна и двери. Дом, как ей казалось, выглядел теперь даже уютным, с выскобленными полами, отчищенными от грязи полками и кухонными столами. Она сделала все, что нужно было сделать в первую очередь. Начало положено. На сегодняшний день вполне достаточно.
Ребекка сняла измятое платье, смыла с себя всю грязь цветочным мылом с запахом сирени, которое привезла из Бостона, надела отороченную кружевами розовую ночную рубашку, и когда наконец добралась до постели, каждая клеточка ее тела молила об отдыхе. Тем не менее, лежа в своей новой спальне, где огарок свечи в медном подсвечнике едва разгонял густой мрак, Ребекка вдруг обнаружила, что не может уснуть. Мысли упрямо возвращались к человеку, о котором она запретила себе думать. Вольф Бодин…
Она только сейчас обратила внимание на странное сходство его имени с именем ее отца. Вольф… Бэр… – оба происходят от названий зверей. Отца прозвали Медведем за громадный рост, недюжинную силу и агрессивную манеру обращения с людьми. Свое прозвище он получил в шестнадцать лет, как однажды не без гордости сам признался ей. Его настоящее имя Джон Лукас Ролингс.
Ребекка задумалась над тем, как мог приобрести свое «волчье» имя Вольф Бодин.
«Да черт с ним», – решила она, ей совсем это неинтересно. Она больше не хочет о нем знать. Сегодняшняя встреча разрушила все ее романтические мечты. Реальный герой оказался грубым, бесчувственным, надменным типом, который недостоин ее внимания.
К тому же он женат.
Она будет по возможности держаться подальше от города и избегать частых встреч с шерифом.
«Я буду за вами присматривать». Так он сказал напоследок. Вздрогнув, Ребекка натянула на себя одеяло и уставилась в потолок. Совсем недавно ей уже говорили нечто подобное. И хотя она пыталась отделаться от воспоминания о другом, более опасном предостережении, но здесь, на ранчо, где она совсем одна и на несколько миль вокруг ни единого человека, не думать об этом просто не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30