Анна де Боже, казалось, чего-то выжидала, и счастье, похоже, было на стороне заговорщиков.Первым делом убедившись, что ее туалеты по модности и красоте ничуть не уступают нарядам других дам (Слава Богу, квадратный вырез лифа сюда еще действительно не дошел и, значит, будет можно первой блеснуть новинкой итальянской моды!), Жанна кинулась в водоворот развлечений.Но одно обстоятельство сильно ее тревожило: подходящего жениха на горизонте пока не было.Нет, конечно, кавалеры имелись в достаточном, даже избыточном количестве! Она уже получала и страстные сонеты, и изысканные монограммы, и льстивые анаграммы. А на последнем турнире два шевалье славно сцепились на ристалищном поле, добиваясь ее благосклонного взгляда. Но все это было не то! Приходилось ждать.– Ума не приложу, что мы эту неделю есть будем?Жаккетта только-только управилась с грязной посудой после завтрака и теперь скоблила ножом стол в кухне, за которым ели слуги.В обязанности камеристок такие занятия, в общем-то, не входили.Но сейчас тому была своя причина: хитрая Жанна отказалась брать с собой горничных и кухарок, говоря, что наймет местных, – и под это дело взяла определенную сумму у матери.На самом деле она рассчитывала нанять слуг за половину денег, а остальные пустить на докупку всяких мелочей к нарядам, наличие которых всегда выгодно подчеркивает разницу между элегантной дамой и наивной простушкой, чего матушка не понимает и открыто денег на такую, по ее мнению, ерунду ни за что не даст.План был неплохой, но слугам, находящимся сейчас в наличности в Аквитанском отеле, пришлось попотеть.Пока Жанна пыталась найти горничных и кухарок подешевле, их обязанности исполняли лакеи и камеристки. Жан и Робер, ругаясь про себя нехорошими словами, уныло наводили порядок в доме, а Жаккетта и Аньес надрывались на кухне, кляня свою несчастную судьбу.– Госпожа Жанна на завтра холодную утку с соусом из апельсинов и вишни затребовала. Ладно, утку мы сделаем, а вот мужчин чем кормить? Хоть в харчевню их отправляй! Каждый день столько варить да еще посуду мыть – это же с ума сойти!Аньес с отвращением чистила песком жирную сковороду. – У меня после этой сковородки руки никогда не отмоются! Вот заляпаю жиром все платья, тогда госпожа Жанна узнает, как камеристок на кухню отправлять! Хоть бы посудомойку наняла! Ей наверное, денег жалко – хочет их на наряды извести, а мы надрывайся!Назревал кухонный бунт.Девушки не успевали распаковывать и приводить в порядок платья госпожи, одевать и причесывать ее и одновременно готовить на двенадцать человек прислуги, из которых восемь были любившими вкусно покушать мужчинами.Требовалось придумать что-то кардинальное:– Слушай, у вас ведь дам гуси в чане солятся. Давай их в жиру потушим – моя матушка всегда так делала! Знаешь, сколько они потом хранятся! Если надо – достал кусок, разогрел. Чечевицу к нему или горошек зеленый. Или фасоль – тоже хорошо! Вот неделю-то на гусях и протянем.– Тогда давай я утку буду делать, а ты гусей! – лукаво прищурившись, сказала Аньес, быстро прикинувшая, что утка-то всего одна, а гусей – полный чан. – Я их по-вашему, по-деревенски, готовить не умею: мы ведь какое поколение в замке живем! Привыкли к дворянскому столу!– Ну и хорошо! – охотно согласилась простодушная Жаккетта и пошла за припасами.Стол поделили пополам.Теперь на одной половине красовался аппетитный натюрморт из уже выпотрошенной, вымытой и насухо вытертой утки, сала двух видов, коробочек соли и перца, кувшина сухого белого вина, луковицы, четырех морковок, нескольких зубчиков чеснока, кучки шампиньонов, двух апельсинов, миски вишен, бутылки вишневого сиропа и букетика душистых трав: сельдерея, укропа и чабера.На другой половине гордо, возвышался одинокий чан, в котором лежали четвертинки гусей, еще три дня назад натертые солью, и большой горшок с топленым нутряным гусиным жиром.Одна половина стола поражала многообразием продуктов и изысканностью их подбора, зато другая брала реванш солидностью продовольствия и основательным его количеством.Для начала Жаккетта поставила в уголке очага замоченную со вчерашнего вечера фасоль, чтобы та потихоньку напревала к обеду, и девушки приступили к готовке.Аньес принялась натирать утку солью и перцем. Натерла, сняла с апельсина цедру и положила ее во внутрь тушки. Связала ножки и крылышки утки тряпочками и отложила ее в сторону.Затем принялась готовить бульон: растопила в котелке сало, кинула туда мелко нарезанный лук и утиные потроха. Нарезала и добавила две морковки, петрушку, укроп, сало. Добавила соли. Подождала, пока все подрумянится, и влила кружку вина. Когда потроха и коренья чуть потушились в вине, Аньес долила воды и отодвинула котелок к Жаккеттиной фасоли, чтобы бульон потихоньку кипел, пока, она дальше занимается уткой.Жаккетта на своей половине вынимала четвертинки гусей из чана, резала их на куски поменьше и плотно укладывала в громадную гусятницу. Набив ее доверху, принялась заполнять вторую, и так пока гуси не кончились. Всего вышло три чугунных посудины.Чан исчез со стола, пришла очередь глиняного горшка. Залив все три гусятницы доверху жиром так, чтобы ни один кусочек не высовывался, Жаккетта закрыла их крышками и водрузила на огонь, довольно сообщив подруге:– У меня все! Теперь три часа тушиться будут. Вкуснятина-а!Аньес горестно вздохнула: ее утка не приблизилась и к середине готовки.Она доставила на огонь утятницу и положила в нее немного свиного топленого сала, соль, перец, нарезанные лук, морковь и грибы, толченый чеснок и веточку чабера. Как только жир растопился, в утятницу отправилась и сама госпожа утка, потребовавшая столько забот.– Теперь я понимаю, почему матушка так уставала на кухне – вздохнула Аньес, утирая обильный пот. – Ведь сегодня эту тварь я не сделаю: сейчас она тушиться будет, а потом еще ночь в утятнице лежать. А завтра чуть свет я должна выложить ее на блюдо, а из гущи, апельсинового сока, цедры, вишни и сиропа соус сделать.– И как вы на такой еде выжили?! – удивилась Жаккетта – Ладно, благородным господам вся кухня готовит, а если простому человеку одну утку два дня мурыжить, так он ведь ноги с голоду протянет?Сначала Аньес не поняла, о чем это Жаккетта. Но потом вспомнила их разговор а том, что кому готовить, и залилась смехом:– Да ты что, Жаккетта, думаешь, матушка нам такие разносолы готовила?! Ну, ты даешь! У меня же и прабабка, и бабка, и мама на кухне работали. Мы и ели всё, что от господских трапез оставалось. Это только я в камеристки выбилась!Между тем утка, не подозревая, что ее обсуждают со всех сторон, стала покрываться румяной корочкой. Как только ее бока позолотились, Аньес влила в утятницу кружку вина.Оставив на время утку в покое, она опять занялась бульоном: он уже проварился, и его требовалось процедить. Жаккетта принялась помогать.– А ты почему мрачная ходишь? – спросила Аньес, наклоняя котелок над металлическим ситом на длинной ручке, которое держала Жаккетта.– С чего же веселиться? – вздохнула Жаккетта. – С тех пор как мессир Марчелло уехал, сдается мне, что святая Агнесса из последних сил борется, меня защищая. Один из солдат, противный такой. Губастый. Ну, Шарло который. Проходу совсем не дает! Так бы и плюнула в его мерзкую рожу!Словно услышав слова Жаккетты, на пороге кухни возник копейщик Шарло собственной персоной.Делая вид, что не замечают пришедшего, девушки повернулись к очагу и занялись своими делами: Аньес добавляла в утятницу-бульон, а Жаккетта, сняв со стены длинную двузубую вилку, принялась протыкать куски гусятины, аппетитно шкворчавшие в жиру, проверяя их готовность.– Э-эй! Мордашки! Чего отвернулись?! – нимало не смутясь, воззвал Шарло. – Ежели вы так к мужикам относиться будете – просидите в старых перечницах до седых волос!– Не твоя печаль! – отрезала Аньес, возмущенная грубым тоном.– А ты вообще помолчи! – посоветовал копейщик, приближаясь к очагу.От него сильно несло дешевым сидром и желанием покуражиться.– Я вон с той, толстозадой, побеседовать хочу! Чё-то строит из себя, немую изображает! Небось с итальяшкой так не ломалась, сама юбку задирала? А для меня чистая, что ли, слишком?Аньес уже испуганно прикидывала, как бы пробраться мимо пьяного верзилы и крикнуть кого-нибудь на помощь.Разгоряченный спиртным Шарло, чуть покачиваясь, встал за спиной Жаккетты:– И во-о-обче! Кто так гостя принимает? – выплевывал он слова, упиваясь собственным всевластием в пустой кухне. – Хоть бы пожрать дали, хозяйки хреновы!– На!!! – круто развернулась Жаккетта и вложила ненавистному приставале в согнутую ковшом лапу огненно – горячий, в шипящих пузырях жира кусок гуся.Он неожиданной чудовищной боли копейщик дико заорал и моментально протрезвел. Отшвырнув жгучий кусок, он с искаженным лицом шагнул было к Жаккетте, намереваясь измочалить, растерзать, стереть эту паскуду в порошок. Но резко отшатнулся, увидев, какой яростью полыхают глаза девушки.Чуть согнув ноги в коленях и пошире расставив их для устойчивости, так, что натянувшаяся юбка обрисовала бедра и голени, держа двузубую вилку нацеленной прямо в выпирающее, над ремнем брюхо копейщика, Жаккетта мелкими, но очень решительными шажками наступала на Шарло. Глаза ее были прищурены, верхняя губа зло вздернута. Так, наверное, ходили с вилами на медведя, когда деваться было совсем некуда предки Жаккетты.Обезумевшая от ужаса Аньес с криком бросилась прочь из кухни, представляя, как сейчас копейщик живьем сожжет Жаккетту в очаге или Жаккетта пропорет ему насквозь живот. Уже во дворе, визжа на всю округу, она с разбегу врезалась в Большого Пьера, который спокойно шел куда-то по своим делам.Вцепившись в него, Аньес махала рукой в сторону кухни и продолжала визжать так, что закладывало уши. Уж на что закаленным в передрягах человеком был Большой Пьер, но и он немного испугался, гадая, что же могло произойти на кухне.На свое счастье, Шарло не успел перепиться до такой степени, чтобы совсем потерять инстинкт самосохранения. Или же просто его ноги были умнее головы, и, усмотря угрозу внутренностям, по сравнению с которой обожженная ладонь – детская забава, они поспешили унести незадачливого ухажера подальше от разбушевавшегося объекта его чувств. Так что Шарло тяжелым галопом выскочил из кухни, крича на ходу:– Придурочная баба! Ведьма чертова!!! – Увидев бегущего копейщика, Аньес решила, что он уже прикончил Жаккетту, и ее визг перешел в терзающий душу вой.Единственный сохранивший в этом бедламе здравый ум Большой Пьер схватил извивающуюся девушку в охапку и понес ее в кухню, чтобы там отпоить и, наконец, самому увидеть, что же творится за обычной кухонной дверью.По сравнению с сошедшим с ума двором, кухня показалась Большому Пьеру тихой и мирной. Невозмутимая Жаккетта снимала с огня вкусно пахнущие гусятницы и выставляла их в ряд на каменные плиты.Увидев подругу живой и невредимой, Аньес отцепилась от безрукавки Большого Пьера и кинулась к Жаккетге, уже смеясь сквозь слезы.Большой Пьер недоуменно рухнул на дубовую скамью.– Ну, девки! Вы меня уморите вконец! В скольких баталиях был, а такого страха нигде не натерпелся, как сейчас. А ну рассказывайте, что тут было? Ты что, Жаккетта, на метле летала или еще чего, что люди из кухни как ошпаренные скакали?!– Да ну его! Чуть из-за этого дурака, гуси не пригорели! – совсем невпопад объяснила Жаккетта, выкладывая куски гусятины на поднос на столе, чтобы они обсохли.Судя по ее виду, ничего больше говорить она не собиралась, считая, что и так все сказала подробней некуда.К чести Аньес, она быстро пришла в себя и принялась сама объяснять Большому Пьеру:– Тут этот приперся. Шарло ваш. Пьяный в стельку. И давай к Жаккетте приставать. Он к ней давно лезет, гад противный! Давай обзываться, оскорблять нас по-всякому! Из кожи вон лез, как мог! Под конец стал есть требовать. Ну, Жаккетта не выдержала и горячего гуся ему в руку всунула! А потом чуть вилкой его не пропорола. Хорошо, что этот дурак убежать догадался!– А чего же ты орала как резаная? – удивился Большой Пьер.– Вы бы видали, как они тут друг напротив друга стояли, тоже бы заорали! Я думала, они поубивают друг друга насмерть!Громко, во все горло, так, что отдавалось в кухонных сводах, Большой Пьер захохотал. Засмеялась и Жаккетта, прыснула в передник Аньес. Неприятная история осталась позади, и они, кто вспоминая, а кто представляя произошедшую сцену, веселились от души.Отсмеявшись, Большой Пьер сказал:– Так вот кого надо в караулы ставить. Вы любого врага сковородками раскидаете. Но вилка, Жаккетта, ненадежное оружие!– Еще какое надежное! – не согласилась Жаккетта.– На кухне, может быть, у Шарло ты надолго охоту к женскому полу отбила, но ведь кроме него найдутся желающие. Не будешь же ты всюду эту вилку таскать. Что-то поудобней тебе надо, раз уж парни так заглядываются.– Ага, пушку чугунную! – мрачно заявила Жаккетта. – На веревочке таскать буду – враз разбегутся.Она принесла из кладовой кувшины с деревянными пробками и принялась складывать туда подсохшие куски гусятины.Большой Пьер взял кусочек на пробу и, жуя хорошо протушившегося гуся, вслух рассуждал:– Вот бы тебе такую штуку, кинжал не кинжал, но что-то такое, что и вреда сильного не нанесет, но и проучит наглеца как следует.У Аньес утка тоже сготовилась, она унесла ее прямо в утятнице в кладовую, чтобы та отлежалась за ночь в жирном наваре, и принялась толочь разопревшую фасоль, делая гарнир к тушеной гусятине.– Я попрошу Ришара, пусть он Жаккетте хлыст подберет! – подкинула она неожиданно здравую идею. – И обращаться с ним научит. Ришар говорит, хлыстом даже волка убить можно – значит, и противного ухажера отогнать тоже! Ведь правда, Большой Пьер?– А пожалуй. – Солдат задумался и почесал макушку. – Я видел, как кнутом с человека кожу сдирали. Страшное зрелище. Давайте-ка, я сам с Ришаром потолкую.– Ладно, это не к спеху. – недоверчиво заметила Жаккетта.Она процедила жир, в котором тушились гуси, залила им кувшины по горлышко и плотно забила деревянные крышки. Из отложенных к обеду кусков она выбрала самый маленький, кинула его в глиняную миску, добавила туда половник приготовленного Аньес пюре из фасоли, сунула ложку и прикрыла все пресной лепешкой.– На! – протянула она миску Большому Пьеру. – Отнеси этому извергу, чтобы он мне на глаза не показывался. И есть понемногу всех зови. Сейчас мы кувшины в погреб спрячем и на стол накрывать будем.Большой Пьер ушел.Аньес понесла два первых кувшина. А резко уставшая Жаккетта на минутку присела у стола и задумалась: может и правда какой-нибудь хлыст поможет ей и святой Агнессе держать оборону?– Видите вон тот колпак? – спросил компанию конюх Ришар, показывая рукояткой бича на свой бегуин, висящий на гвозде, вбитом в столб, поддерживающий балки перекрытия конюшни.Не откладывая дела в долгий ящик, Большой Пьер вечером переговорил с Ришаром и сегодня с утра, как только Жанна уехала в замок, Аньес с Жаккеттой и Большой Пьер собрались в каретном сарае.Как настоящий знаток и приверженец своего дела, Ришар сначала захотел показать, что можно делать кнутом.Из висящей на стене коллекции кнутов, кнутиков, бичей, хлыстов и плеток он выбрал довольно невзрачный, с корявым кнутовищем бич и вышел с ним на середину просторного, высокого сарая.Зрители нашли себе места по душе. Аньес с Жаккеттой забрались на старую телегу, а Большой Пьер присел на мешок с сеном. Они с любопытством смотрели за действиями конюха.Правда, Жаккетта была настроена довольно скептически, с недоверием поглядывая на горящих энтузиазмом друзей: бич казался ей слишком несерьезным оружием.Разминаясь перед выступлением, Ришар сделал легкий, но резкий взмах рукой, и бич ожил, зазмеился и с сухим треском щелкнул, словно взорвалась петарда.– Ап!Конюх опять взмахнул бичом, и не успели зрители что-нибудь понять, как он уже держал в руках свой бегуин.– Давай, Аньес! – кивнул он. Раскрасневшаяся Аньес принялась вынимать из корзинки, в которую она до представления упорно не давала заглянуть, куриные яйца и раскладывать их по всему сараю на достаточном удалении от Ришара, Под конец она вытащила несколько свечей.Заинтересовавшийся Большой Пьер отобрал у нее свечи, сам принес лестницу и расставил их на балке.– Сейчас зажечь, или как? – крикнул он сверху.– Сейчас! – ответил конюх, поигрывая бичом.– Прямо балаган! – шепнула Жаккетта севшей обратно на телегу Аньес – Как на ярмарке! Я смотрю, ты быстро с Ришаром поладила – всего-то пару раз на рынок сходили!Аньес пихнула ее локтем в бок.Наконец декорации к представлению установили. Ришар, стоя в центре, как укротитель высматривал начальную жертву.Первый взмах – и первое яйцо разлетелось на мелкие осколки и липучие брызги! Еще взмах – и второе яйцо взорвалось, забрызгав желтком сено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33