– О, Джу…
Повернув голову, он припал к ее губам в поцелуе, его язык углубился, такой твердый, быстрый… Мир закружился вокруг нее, с именем его брата на губах.
– О, Джубел, – воскликнула Молли, когда он отпустил ее, – я никогда не испытывала ничего подобного!
Он снова притянул ее к себе.
– Ты знаешь пословицу, любимая: радость и горе – две стороны одной медали?
Глава 15
В следующую пятницу Линди исполнялось шестнадцать. Они решили отметить «ее день рождения танцами в субботнюю ночь. Хотя Рубел провел большую часть недели вне дома, занимаясь делом Хеслета, все же он ухитрился сходить на охоту, взяв с собой малышей и даже Тревиса и Джефа. Они набили мешок пятью индюшками, подстрелили пару белохвостых оленей и в придачу дикого кабана.
– Надеюсь, хватит на субботу и, вообще, до тех пор, пока я не вернусь, – сказал Молли по возвращении Рубел.
– Надолго уезжаешь?
– Сколько будет необходимо, любимая. Я должен отвезти доказательства преступлений Хеслета в Орендж, заполнить некоторые бланки и отдать судье, чтобы могли получить полномочия арестовать его конные полицейские.
– Ты сам его арестуешь?
– Нет, это уже не моя работа, это сделают другие.
– Я рада. Мне бы не хотелось, чтобы тебе при аресте пришлось бы встречаться лицом к лицу с этим разбойником.
Танцы в субботнюю ночь были мало похожи на предыдущие, по крайней мере, для Молли и Рубела. Теперь Молли видела в нем любимого мужчину, а не копию подлеца, покинувшего ее год назад, хотя Рубел и был на самом деле этим подлецом. А Рубел-Джубел оказался в состоянии справиться со своим чувством вины и наслаждался, обнимая любимую и танцуя с ней весь вечер. Он решил, что скажет ей о том, кто он на самом деле. Он подождет, когда на следующей неделе наступит день его отъезда в Орендж. Прежде он должен еще раз телеграфировать Джубелу, чтобы подтвердить некоторые формальности. К тому же он должен был сообщить ему, что дело оказалось именно таковым, как он и подозревал, и ему понадобится не более одного дня, чтобы окончательно завершить сбор доказательств.
Рубел хотел отвезти Молли в лес, где никто не будет мешать их разговору. Он расскажет о прошлом, напомнит о тех танцах, год назад, раскроет, что чувствовал той ночью, опишет, как ужасно прошел и для него этот год, ведь он никак не мог забыть о ней, не мог смотреть ни на какую другую женщину, и это заставило его занять место брата, получившего задание от «Л и М», и вернуться в Эппл-Спринз – вернуться, чтобы узнать, испытывает ли еще Молли Дюрант к нему прежние чувства, и чтобы понять, есть ли будущее у их отношений. Как оказалось, есть, за год разлуки любовь не умерла.
Он объяснит ей, почему солгал и потом продолжал лгать. Рубел надеялся, что теперь Молли знает его достаточно хорошо, чтобы поверить: на этот раз он говорит правду, тогда он сказал первое, что пришло ему в голову, только чтобы она опустила ружье и сдала б ему комнату. Может, это и было безнравственно, все же ложь сама по себе доказывала, в каком он был отчаянье, если решился под чужим именем остаться в Блек-Хауз, чтобы завоевать ее любовь.
Он напомнит ей о многих моментах, когда он пытался сказать правду, но не решался сделать это всякий раз, потому что она начинала говорить о своей ненависти к Рубелу. Он скажет, как много она значит для него – целый мир! – и что он уже не сможет без нее жить.
Рубел знал, какой гнев, боль, разочарование должна будет испытать Молли после его признания. Именно поэтому он и ждал для решительного объяснения день отъезда. Он знал, ей потребуется время, чтобы привыкнуть к мысли, что он не Джубел, а тот самый Рубел. Он знал: ей необходимо будет побыть одной.
Он скажет ей, как сильно он ее любит и что знает, как сильно она сама любит его, скажет, что не намерен делить свою жизнь ни с кем, кроме нее, и что они поженятся, как только он вернется из Оренджа.
Ей будет больно, и она постарается скрыть свою боль за гневом и злостью, Рубел не сомневался в этом. Но на день рождения Линди он приказал себе забыть обо всем и, крепко сжимая Молли в объятиях, танцевал с ней и восхищался ее красотой, вдыхая сладкий запах жимолости и испытывая огромное желание отвести любимую наверх в ту огромную кровать с пуховым матрацем.
В субботу рано утром, в то время как Рубел, Джеф и Тревис резали оленину, Молли, Линди и Шугар готовили праздничные салаты и запеканки, закуски из свежих овощей, свинину, яйца и печенье разных сортов: имбирное, из патоки, овсяное и даже из желе. В перерывах между танцами Рубел стоял рядом с Молли возле накрытого стола и наблюдал за гостями. Один раз протянул ей стакан с пуншем, льдом и лимонадом, который мистер Осборн специально закупил для нее в Хьюстоне. Они чокнулись бокалами.
– За нас, – прошептала Молли.
– За нас, – поддержал Рубел.
Молли отпила глоток.
– Всем и так весело, нет нужды приносить гостям еще пунша.
– Это потому, что сегодня в Блек-Хауз царят страсть и радость.
Молли покраснела. Снова заиграла музыка, и они вместе посмотрели на Линди и Джефа, кружившихся по гостиной.
– Ты прав, – шепнула Молли.
На шестнадцатилетие Линди Молли позволила сестре надеть прелестное шелковое платье персикового цвета, которое некогда принадлежало их матери. Приталенное, с глубоким вырезом на груди, оно подчеркивало уже достаточно зрелые формы Линди. Мучительное для Молли зрелище: девочка выросла!
– Я рада, что Линди согласилась учиться дальше, – сказала Молли. – Она решила стать учительницей.
– Я уверен, из нее получится хорошая учительница, – Рубел наблюдал за танцующей молодой парой.
Они танцевали, держа друг друга в объятиях так крепко, насколько только позволяли приличия, но, конечно, хотели бы быть намного ближе. Когда Рубел во второй раз заметил, что Джеф склонился к уху Линди, он решил: пора останавливать молодых людей.
– Извини меня, Молли, думаю, я вклинюсь между стариной Джефом и Линди и дам ему возможность охладиться.
Молли посмотрела ему вслед. Какое счастье, что она оказалась не в состоянии выгнать его когда-то из Блек-Хауз! Какой она теперь была счастливой! Какой влюбленной! Она видела, как Рубел кружил Линди по комнате под мелодию «Девушки не хотят, чтобы ты сегодня появился». Как хорошо умеет он ладить с детьми! Она знала, что никогда не забудет ту ночь, когда он остановил Джефа с Линди. Та ночь стала поворотным событием и в их отношениях. Той ночью они вышли из затруднительного положения и обрели упоительное будущее.
Вилли Джо и Малыш-Сэм жевали печенье, сидя за столом для закусок и напитков. Молли взяла Сэма за руку:
– Пойдем танцевать!
Он сморщил нос.
– Нет!
Молли заметила: он посмотрел на маленькую девочку в розовом платье со светлыми волосами, спадавшими ей на плечи.
– Я хотел бы потанцевать с ней!
Молли усмехнулась.
– Хорошо, иди и пригласи ее.
– Но я не знаю, как ее зовут.
– Спроси!
– Как?
– Просто подойти и скажи: «Я Сэм Блек. А как тебя зовут?» Когда она ответит, пригласи ее на танец.
Малыш склонил голову.
– Иди, вряд ли она тебя укусит, – подтолкнула Молли.
– Мисс, – позвала Шугар ее с порога кухни.
Оставив Сэма наедине с сомнениями, Молли поспешила на кухню, чтобы добавить праздничному торту последние штрихи украшений. Они подождали начала следующего танца, чтобы вышел для Линди сюрприз. Как они и предполагали, едва заиграла музыка, все внимание Линди сосредоточилось на Джефе, и они могли преспокойно возиться с тортом на кухне, не опасаясь при этом любопытных взглядов виновницы торжества.
Когда шестнадцать свечей были вколоты в торт, Молли вышла, чтобы собрать детей. Тревис сидел на ступенях лестницы рядом с Джубелом, Линди и Джефом. Вилли Джо ел печенье. Молли посмотрела вокруг, ища глазами Малыша-Сэма.
Он сзади потянул ее за платье. Когда Молли опустила глаза, она увидела неизменный палец по рту своего маленького братца и выражение отчаянья на его лице. Присев, она вытащила палец изо рта.
– Что случилось, милый?
– Ее зовут Гинни, и она сказала «нет».
Глаза Молли расширились, она вспомнила маленькую девочку в розовом платье. Молли прижала голову Сэма к своему плечу:
– Девочка не знает, что она потеряла!
Посмотрев в эти серьезные детские глаза, Молли обронила:
– Не сдавайся! Не одна она здесь на танцах. После того как мы споем Линди «счастливого дня рождения», пригласи танцевать какую-нибудь другую девочку.
Линди удивилась и пришла в восторг от праздничного торта. Когда они закончили петь, Молли встала позади Рубела, наблюдая, как ее младшая сестра раздает торт гостям.
– Она уже такая взрослая! И такая красивая! – заметила Молли.
– И очень похожа на свою старшую сестру, Молли, любимая, – ответил Рубел.
Остаток вечера они кружились под звуки музыки в объятиях друг друга.
– Это «Лунный свет в сосновом бору», – сказал Рубел, испытывая непреодолимое желание рассказать Молли о том, что эта мелодия постоянно звучала в его памяти весь прошедший год.
– У нас всегда на танцах звучит эта мелодия, – ответила Молли. – Моя бабушка положила начало этой традиции. Ведь Эппл-Спринз находится в самом сердце Пайнейского леса, в котором полно сосен, – гордость светилась в ее глазах, звучала в голосе.
Рубел вспомнил, как Шугар однажды сказала, что Молли не захочет жить ни в каком другом месте. Тогда он не придал словам негритянки большого значения, но теперь он начинал понимать, почему Молли так привязана к Эппл-Спринз.
Подошло время последнего танца, тоже традиционного «До свидания, старина Пайнт». Рубел чувствовал себя так же глупо, как и другие мужчины, когда пел вместе со всеми строфу за строфой, одна нелепей другой, только чтобы держать Молли в своих объятиях, а видения пуховой постели носились в его воображении.
– Иногда я думаю, что мне никогда не доведется опустить тебя на эту проклятую пуховую постель, – прошептал он на ухо Молли.
Через два дня, когда Рубел все еще мысленно репетировал свое признание, утешая себя, что ни один исповедник не должен быть несправедливо строг к кающемуся грешнику, прибыл Клиф Перкер, чтобы обсудить вырубку леса.
Вся семья собралась вокруг большого соснового стола на кухне. Рубел занял место позади всех. Тревис последовал его совету, он изучил все, что смог, о лесе, основательно подготовившись к этому обсуждению.
Рубел испытывал неподдельную гордость за мальчика. Он мог заметить, и Перкер был удивлен.
– Вы не рекомендуете вырубать все подчистую, так ведь? – спросил Тревис.
– Я могу сделать это, если вы того хотите. Дело в том, черт… э… извините, здесь дамы… что это чертовски быстрее и проще, чем выборочно вырубать деревья. Но что касается совета, то, если бы мы говорили о моей собственности, я бы сказал «нет». Лучше сохранить как можно больше твердой древесины.
– Зачем нам твердая древесина? – спросил Тревис.
– Она пригодится для многого, сынок. Спроси Джаррета. Железной дороге нужен будет дуб для шпал. А когда проложат железную дорогу, можно будет продавать кипарис и другие твердые породы. Если, конечно, оставить их, пока в них нет особой надобности. Они помогут лесу восстановить равновесие и сохранить естественную среду обитания животных. Кроме того, это и естественная защита для молодых побегов.
– Сколько деревьев вы предлагаете вырубить? – задала вопрос Молли.
– Смотря, сколько денег вы хотите получить от их продажи, мэм.
– Мистер Тейлор говорит, что нужны сто долларов в семестр за все, включая комнату и стол. Я полагаю, следует сразу срубить количество, достаточное для оплаты нескольких семестров, и положить деньги в банк.
– Я не советовал бы этого делать, – возразил Перкер. – Вы выиграете, полагаю, вырубая лес постепенно, сумму, необходимую для нескольких месяцев.
– Как это так, Перкер? – спросил Рубел, когда лесоруб замолчал.
Перкер удивленно пожал плечами.
– Черт, Джаррет, вы должны знать это, как никто другой, поскольку это вы появились в городе, чтобы уточнить, как лучше всего проложить железную дорогу.
Перкер внимательно всматривался в лица собравшихся за столом. Рубел надеялся, что непонимание написано не только на его лице.
– Когда здесь пройдет железная дорога, цена вашего леса возрастет, и не сомневаюсь также, что благодаря строительству железной дороги у вас появится добрая сотня постояльцев и отпадет необходимость продавать лес, по крайней мере, в прежнем объеме.
Шугар подала лимонад и кофе. Перкер откинулся на спинку стула, давая семье время обдумать его предложения.
– Что ты думаешь, Тревис? – спросил Рубел. – Или ты хочешь послушать, что скажут остальные?
Тревис, сидевший во главе стола, что стало для него обычным местом, как на кухне, так и в столовой, согласно покачал головой:
– Пусть все выскажутся.
– Мне нравятся ваши предложения, – сказала Линди, – но я хотела бы задать один вопрос.
– Задайте, мисс, – позволил Перкер.
– Сколько у нас леса? Я имею в виду, на сколько семестров хватит леса, который вы думаете вырубить со временем?
Перкер покачал головой, уставившись на стол.
– Давайте прикинем. Вы сказали, что хотите использовать лес только для оплаты за обучение. Вас четверо, верно?
Дети кивнули.
– Вот я и имел в виду, чтобы хватило на всех четверых, милая юная леди.
Линди и Тревис обменялись довольными улыбками.
– Когда вы думаете начать? – спросил Рубел. – То есть… когда семья может поручить вам эту работу?
– В конце недели, если погода продержится. Так, сегодня вторник? В следующий понедельник – наверняка.
Клиф Перкер был нанят, бумаги подписаны, и остаток недели прошел в приподнятом настроении ожидания у всех, кроме Рубела, чья голова была занята признанием, которое ему предстояло сделать Молли. Он хотел завершить дела поскорее.
К пятнице он закончил работу с документами в Люфкине и ждал только ответа от Джубела, прежде чем отправиться в Орендж. У него уже было на руках достаточное количество доказательств, чтобы отправить Виктора Хеслета, если не за решетку, где он просидит следующие пятьдесят лет, то, по крайней мере, чтобы освободить от вора одно поколение населения.
Он вернулся в Блек-Хауз в полдень. Молли развешивала белье, когда он подъехал к дому. Она повернулась и увидела, что он спешился, ее руки замерли на бельевой веревке, она смотрела на его приближающуюся фигуру.
Рубел догадался, о чем она думает. С каждым шагом он чувствовал все отчетливее, что ее мысли похожи на его собственные: они оба вспоминают, как однажды, в пятницу, он вернулся так же рано… вспоминают, куда они пошли тогда и что делали… Когда Рубел подошел к ней, его дыхание было уже частым и неровным. Он взял ее за подбородок, склонился и поцеловал быстро и нежно.
– Хочешь проехаться верхом?
Он почувствовал, как ее пульс участился, он прочитал страстный отклик в ее глазах.
– Только развешу выстиранное…
– Иди, надень шляпку, я сам развешу белье.
К тому времени, как она вернулась, он все развесил, правда, несколько криво, но все-таки рубашки не касались земли. Оказывается, развешивать белье – искусство; он никогда не подозревал это.
Рука об руку они пошли к сараю, где Рубел оседлал ее кобылу и подсадил Молли в седло. Когда его руки обхватили ее талию, его глаза расширились, и на лице Рубела появилась усмешка:
– Ты не только надела шляпку!
Она покраснела. Он скользнул взглядом по ее телу. Молли, кроме шляпки, надела юбку для верховой езды и корсаж.
– Что ты еще успела переодеть? – поинтересовался Рубел.
– Подожди, увидишь в свое время!
Проезжая верхом мимо банка Эппл-Спринз, Рубел пробормотал:
– Ну, проклятий этого человека мне не избежать!
Молли повернулась и увидела коренастого мужчину в рабочей одежде лесоруба, он шагал по мостовой. Человек приветственно поднял руку, когда они проезжали мимо. Рубел поздоровался.
– Кто это?
– Виктор Хеслет, – Рубел видел, как лесоруб вошел в банк. – Я скажу, что у него намного больше нахальства, чем у все тех, кого я знавал раньше. Правда, я не очень многих преступников знал.
Темп, в котором они ехали по дороге, был таким же беспорядочным, как и биение их сердец: то они мчались галопом, то скакали рысью, то переходили на шаг, всегда ощущая при этом друг друга и думая о том, что ждет их впереди. Как много времени уже прошло с тех пор, когда они свободно наслаждались ласками! Их снедало отчаянное желание, и ежедневное! Они каждый день мечтали вернуться в лес и вновь пережить удовольствие несдерживаемой взаимной страсти.
Рубел попытался завести беседу.
– Что скажешь, если я отправлюсь в Орендж в этот понедельник?
Сердце Молли подпрыгнуло.
– В понедельник? Почему так скоро?
– Скорее уеду, скорее вернусь, – он посмотрел на нее, удерживая ее беспокойный взгляд. – Я вернусь к тебе, любимая.
Она поборола страх, по крайней мере, попыталась это сделать, но ее сердце продолжало отчаянно биться. Она сосредоточила внимание на красной полосе дороги, будучи не в состоянии вымолвить ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37