Юлия нуждалась в уходе, которого твоя мать предоставить ей не могла. Единственным выходом для нее было поручить Юлию заботам специального медицинского центра.
– Почему Юлии не дали другое имя?
– Ей изменили бы имя только в том случае, если бы ее кто-то удочерил. В случае Юлии об этом не могло быть и речи.
– Но мама должна была ходить к ней, видеться с ней…
– Конечно нет. Когда мать официально отказывается от ребенка, она теряет все свои материнские права. В любом случае, Камилла была вынуждена расстаться с прошлым, чтобы начать новую жизнь.
– Значит, она таким образом начала жизнь с чистого листа? Пристроила Юлию в больницу и забыла о ней?
– Не говори глупостей! – резко перебил Анри. – Забыла! Да не было дня в ее жизни, чтобы она не думала о ней.
– Когда она рассказала тебе об этом, было уже слишком поздно? Она не могла ничего сделать, чтобы забрать дочь к себе?
– Я уже объяснил тебе, почему это было невозможно. Анри был напряжен, ему не хотелось продолжать этот разговор, но он сделал над собой усилие.
– Твоя мать была очень привязана к Адриану. Он был здоровым мальчуганом, и она обожала его… Потом она ждала тебя, и ты была для нее настоящим утешением.
Паскаль снова увидела, как он сжал пальцами виски, и ей показалось, что она подвергает его мучительным страданиям. Снова наступило молчание.
– Мне бы больше не хотелось внезапно узнавать еще о каких-то вещах, – пробормотала она наконец.
– Если бы ты не купила Пейроль, то…
Он снова повторял эту фразу. Что еще он мог скрывать? Она хотела расспросить его о том, как он познакомился с Камиллой, узнать, почему ему захотелось связать свою судьбу с женщиной, способной отказаться от своего ребенка, но она не имела права рыться в прошлом своих родителей, и ограничилась лишь одним вопросом:
– Адриан знает об этом?
– Отчасти. Ему, как и всем остальным, сказали, что ребенок умер. Но для него она ничего не значит, их не объединяет общая кровь.
– Фактически она не значит ничего ни для кого, не так ли? Мамы больше нет, Рауль Косте исчез, словно его и вовсе не было, Монтаги умыли руки, ты не хотел в это вмешиваться, Адриану было все равно… В итоге остаюсь я одна, кого это волнует?
– Ты?
– Я хочу… увидеться с ней. Я думаю, что можно что-то сделать.
– Так вот чего ты хочешь! Ты надеешься увидеть сестру, которая с радостью бросится в твои объятия? Боже мой, Паскаль, ты же врач, ты же сама должна знать, что ты увидишь. Скорее всего, она вообще не дожила до этого времени. У Юлии остался мозг двухлетнего ребенка, она тебя совсем не знает, поэтому вряд ли будет тебе рада. Опустись на землю, моя дорогая дочь!
Мысль об их встрече была для него невыносима.
– Твоя мать не хотела, чтобы эта встреча состоялась, поэтому она ничего и не говорила тебе.
– Но ты, отец, мог бы рассказать мне об этом после того, как мама умерла.
– Ну и упрямая же ты! Мне кажется, будто я бьюсь головой о стену… Ты считаешь Юлию жертвой, а свою мать палачом, хорошенькое дельце! Теперь послушай меня, Паскаль. Если бы можно было все вернуть назад, я бы ничего тебе не сказал и позаботился бы о том, чтобы уничтожить это дурацкое свидетельство. Сколько ты еще будешь пережевывать все это? Разве от этого кому-то лучше? Ты понятия не имеешь о том, что пришлось пережить твоей матери. Раз ты посмела заявить, что она забыла о Юлии, то я тебе отвечу, что она умерла после сорока лет непрерывных мучений. Сейчас, где бы она ни была, она нашла успокоение. А я на твоем месте не стал бы строить из себя судью.
Он подошел к столу, на который Паскаль положила свидетельство, открыл его и указал на одну из страниц дрожащим пальцем.
– Юлия Ньян. Ты знаешь, что это означает?
– «Беззаботная», – прошептала Паскаль. Он удивился, что она это знает.
– Боже мой, – пробормотал он.
Он посмотрел своей дочери прямо в глаза, затем отвернулся.
– Я устал, пойду немного отдохну перед обедом.
Тяжело шагая, он направился в свою комнату. Несмотря на то что было холодно, он открыл окно и оперся локтями на подоконник. Ему была дана возможность быть искренним, абсолютно искренним, но он не воспользовался ею.
«Когда ты узнал об этом, было уже слишком поздно? Почему она ничего не сделала, чтобы забрать дочь к себе?» Конечно, он не стал отвечать на эти вопросы. Паскаль и так уже знала слишком много. Будь проклято это семейное свидетельство. Зачем Камилла сохранила его, причем так плохо спрятала?
Анри выглянул из окна. На окутанных сумерками деревьях кое-где разрослись шары омелы, напоминающие формой птичьи гнезда. Паскаль нужно было вызвать обрезчика, чтобы он спилил пораженные ветки, пока растение-паразит не распространилось на другие деревья. Говорил ли ей об этом Лестрейд? В последний раз, когда Анри вызывал садовника, он велел ему оставить Паскаль в покое и прислать счет за цветочные луковицы. Эти цветы были священными, и Лестрейд знал это.
Он высунулся из окна, чтобы получше разглядеть гибискус. Летом, когда его покрывали белые и сиреневые цветы, он был необыкновенно прекрасен. Анри хорошо помнил тот день, когда принял решение посадить это тропическое растение на месте сгоревшей мастерской. Он надеялся, что таким образом быстрее забудется происшедшая здесь трагедия. Увидев фотографию этого растения в каталоге, он решил, что это как раз то, что нужно. В то время его еще интересовал внешний вид парка, и он тратил на его обустройство немалые деньги. После смерти Александры он почти ничего здесь не менял и многих удивил своим решением остаться в Пейроле. Ну зачем ему было уезжать!
Зимой гибискус выглядел обычным безжизненным кустарником. За ним слабо просматривалась оранжерея, в которой Камилла проводила немало времени, колдуя над ящичками с элитной рассадой. Он не мог вспомнить, когда именно ее охватила страсть к цветоводству. По-видимому, так было всегда, поскольку почти во всех своих воспоминаниях он видел ее с секатором или ведерком в руках. Боже, как она была прекрасна в своем канотье поверх прямых черных волос! Женитьба на Камилле довольно быстро вытеснила из его памяти Александру, и ему казалось, что он женат впервые.
Этот негодяй Косте бросил жену с ребенком на руках, поэтому она легко получила развод. Необычайная ранимость Камиллы, ее слезы, катящиеся из огромных черных глаз, и то, как она молитвенно складывала руки, взывая к помощи, обезоруживали Анри. Заботясь о ней, он чувствовал себя зрелым, сильным, нужным ей мужчиной. Он решил, что стал для нее жизненно необходимой опорой, и не сомневался, что, окружив ее заботой и любовью, поведет по жизни рядом с собой. Когда она маленьким клубочком прижималась к нему ночью в супружеской постели, он считал, что сделал ее счастливой. Увы, с годами он понял, насколько ошибался в своих предположениях.
Ему стало холодно, и он закрыл окно. Постояв немного в темноте, он прилег на кровать, не зажигая света. Гнев Паскаль рассердил его. Он не считал себя обязанным отчитываться перед дочерью, которая пыталась судить его, не зная многих деталей его жизни с Камиллой. Конечно, он мог рассказать ей все…
Все? Это было бы так трудно и так неразумно… Умница Паскаль могла легко отвергнуть все его аргументы. Он слишком ее любил и не хотел предстать перед ней в образе монстра.
Монстра? Конечно, нет! То, что он совершил, было сделано из лучших побуждений, хотя после он и пожалел об этом. В тридцать лет он совершенно не разбирался в жизни. Он был сыном известного врача, унаследовал профессию по призванию, женился и, поселившись в семейном особняке, считал свое будущее вполне определенным. Он усердно занимался медициной, был отцом прекрасного малыша, слыл уважаемым доктором Анри Фонтанелем…
Но у него была еще Камилла. Та девушка, в которую он влюбился в юности, снова повстречалась ему на жизненном пути. На этот раз он испытал истинную страсть, узнал, что такое ад и рай, и ни о чем не жалел.
Анри нащупал выключатель лампы. Эта комната когда-то раньше принадлежала Паскаль и не вызывала в нем особых воспоминаний. Гораздо хуже было бы оказаться в комнате, где он столько лет провел с Камиллой…
Откуда только он нашел в себе силы снова приехать сюда? Почему его дочь, которую он любил больше всего на свете, подвергла его таким мучениям, вынудила снова думать о прошлом и даже вспомнить лицо бедной Юлии…
Анри закрыл глаза, чувствуя, как горло его сжимается от страха. Да, он виноват и не может больше этого скрывать… Но он стар, он очень и очень устал…
Глава 8
Самюэль и Марианна приехали последними, около девяти вечера. Шампанское, поданное в качестве аперитива в зимнем саду, сопровождалось тостами с жареным беконом и кровяными колбасками. Адриан, очень элегантный в своем темно-синем костюме, раздавал тарелки и следил за тем, чтобы бокалы были полными.
Паскаль сделала над собой усилие, преодолевая отрицательные эмоции, вызванные разговором с отцом, и решив, что, несмотря ни на что, не станет портить себе рождественский вечер. Она тщательно нанесла макияж с блестками, спрятала волосы под шиньон и надела короткое атласное платье цвета слоновой кости.
– Ты выглядишь как настоящая женщина, не то что в джинсах! – воскликнул Анри, увидев ее.
Лоран пытался быть сдержанным, но и он не смог скрыть своего восхищения.
– Тебе удалось украсить этот дом почти так же, как это было в нашем детстве, – сказал Адриан, останавливаясь рядом с ней. – Я так любил встречать здесь Рождество…
– Предлагаю тебе абонемент на все будущие рождественские праздники, – смеясь, ответила Паскаль. – Я рассчитываю долго прожить в Пейроле!
– По крайней мере, до того времени, пока вернешь долг банку и своему спонсору, – иронично ответил брат.
Самюэль, стоявший рядом с ними, поднял глаза к небу.
– Обещаю, я не буду придирчивым кредитором при условии, что мне тоже дадут абонемент. Чем чаще я бываю в этом доме, тем больше люблю его.
– И это меня не удивляет! – сказала Аврора. – Жить в Пейроле – настоящее счастье, и здесь можно развлекаться на славу.
– Разве вам не страшно здесь одним зимними вечерами? – с любопытством спросила Марианна.
– Конечно страшно! Например, вчера вечером, когда мы пошли в парк за остролистом, то в полной мере ощутили, что такое мурашки по спине!
– Как далеко живут ваши ближайшие соседи?
– Если мы будем кричать, то они все равно не услышат. Аврора рассмеялась и похлопала Марианну по плечу.
– Но нас не так-то легко напугать, Паскаль и меня… Паскаль знала, что Авроре не нравится Марианна. «У нее есть противная манера рассматривать тебя, когда ей кажется, что ты на нее не смотришь… Она явно ревнует, и если у нее появится возможность, она непременно поссорит тебя с Самюэлем». Паскаль была менее строга к Марианне, понимая ее чувства, особенно после того, как снова очутилась в объятиях бывшего мужа.
– Проблема старинных особняков состоит в том, – вмешался Анри, – что в них никогда не прекращаются ремонтные работы.
– Ты преувеличиваешь, папа – возразила Паскаль.
– Нет, дорогая, скоро ты сама столкнешься с этим. Этот дом сдавался внаем в течение двадцати лет, электропроводка износилась, о системе отопления и говорить нечего…
– Да, это все правда, но не будем говорить об этом сегодня.
Анри нарочито глубоко вздохнул и протянул свой бокал Адриану.
– Не забывай про меня.
В зимнем саду благодаря электрообогревателям и множеству зажженных красных и зеленых свечей царило приятное тепло.
– А где Жорж? – спросила Паскаль у Авроры.
– Он разводит огонь в камине столовой, чтобы мы во время обеда не превратились там в снеговиков.
– Кстати, что будет на обед? – поинтересовался Адриан.
– Филе барашка с анчоусами и чесноком. Мы его подадим с запеченными грибами.
– О, какая замечательная мысль! – воскликнул Лоран. – Вы готовите их с маленькими ломтиками бекона?
– Да, завернутым в фольгу, как в рецепте.
– Где вы нашли этот рецепт?
– У нас есть соседка, она живет в километре отсюда, вот она и дала нам его.
– О ком ты говоришь? – удивился Анри. – Надеюсь, это не старая зануда Леони Бертен?
– Почему ты считаешь ее занудой? Она очень славная женщина.
– И очень болтливая.
– Она нам дала печенье с засахаренными фиалками, вы его попробуете на десерт.
Анри недовольно пожал плечами, на что Паскаль не обратила внимания.
– А сыр будет? – воскликнул Адриан.
– Конечно, будет. Специально для тебя я выбрала гатисский.
– Правда? О, я обожаю тебя!
– Мама любила готовить именно такие блюда на Рождество, – вспомнил Адриан. – У нас никогда не было индеек и пирогов в форме полена. Помню, как однажды она немного поджарила бекон со светлым изюмом…
На лице его промелькнуло грустное выражение, но он быстро совладал с собой, чтобы не расстраивать отца.
– Да у вас роскошное меню, девочки!
Анри, одолеваемый печальными мыслями, несколько отвлекся от общего разговора. Лоран воспользовался паузой и предложил сделать несколько снимков на память.
– Аппарат цифровой. Если фото вам не понравятся, я их сотру, но думаю, что все будет в лучшем виде. О, какая у вас оригинальная пихта, я такой никогда не видел!
– Это Аврора украшала, – сказала Паскаль.
– При таких ее талантах Пюрпан мог лишиться прекрасной медсестры, – заметил Лоран со своей неповторимой очаровательной улыбкой.
Он сделал знак Паскаль, чтобы та стала рядом с пихтой, и она, повинуясь, замерла в грациозной позе.
– Вы просто обворожительны в этом платье, – прошептал Лоран, опуская объектив.
Без сомнения, ему хотелось сфотографировать Паскаль, а не пихту.
– Мой рождественский подарок для вас, Паскаль, можно сказать, виртуальный, поэтому его невозможно было упаковать.
– Что же это?
– Альбийской больнице с февраля будет нужен врач-пневмолог. Если вы все еще заинтересованы, я могу вас устроить на это место.
Удивленная, она словно застыла на месте, но затем, не скрывая радости, подошла и поцеловала его в щеку. Это был совершенно невинный поцелуй, но Самюэль тут же расхохотался.
– Ты называешь это подарком? Поменять Пюрпан на Альби?
Лоран, взволнованный прикосновением Паскаль и неожиданной реакцией Самюэля, пробормотал:
– Я лишь хочу помочь Паскаль, это был ее выбор.
– Да тебе нужно уши оторвать после этого! – с некоторой агрессией произнес Самюэль. – Конечно, если ты не будешь работать в Пюрпане, то у тебя появится время, чтобы…
– Самюэль, пожалуйста, замолчи! – робко вмешалась Марианна.
– Хорошо, я пошутил.
Лоран пристально посмотрел на него, не отпуская талию Паскаль.
– Это неплохая идея, дочь моя, тем более что не придется так рисковать, добираясь на работу. Но главное, что Фонтанелей в Альби хорошо знают, и эта больница за последнее время вышла на новый уровень.
Довольный собой, Анри посмотрел сначала на Лорана, потом на Самюэля. Уж не хочет ли он поссорить их?
– Трюфели будут готовы через десять минут, – провозгласил Жорж.
– Филе барашка тоже, мы работаем синхронно! – одарила его нежной улыбкой Аврора.
Паскаль знала, что у них были прекрасные отношения, любовь заполняла их души, но все же они сохраняли определенную независимость. Может, в этом и есть рецепт счастья? Она заметила, что Лоран по-прежнему обнимает ее, и это ей нравилось, но Самюэль, судя по его хмурому лицу, был не в восторге.
– Прошу всех к столу, – весело сказала Паскаль, освобождаясь от объятий Лорана.
Ей пришлось изрядно поломать голову над тем, как рассадить гостей. Адриана она усадила между Авророй и Марианной, с другой стороны рядом с Авророй сел Жорж. Отца Паскаль посадила слева от себя, а Лорана справа; Самюэль оказался напротив нее. Стол был украшен сосновыми шишками, серебряными звездами, свечками в виде Деда Мороза. Воспользовавшись радостным оживлением по поводу вносимого на блюде филе барашка, Паскаль склонилась к Лорану и прошептала:
– Спасибо за подарок, это лучшее, что можно было сделать для меня.
– Вас радует перспектива больше не видеться с Надин Клеман?
Смеясь, она резко кивнула, из-за чего ее шиньон немного сдвинулся. Пока она поправляла волосы, закалывая шпильки, Лоран, словно пытаясь ей помочь, слегка прикоснулся к ее затылку.
– Профессор Клеман не будет по мне скучать, – не без иронии признала Паскаль.
– Тем лучше. Думаю, что и Самюэль не станет возражать, если я приглашу вас на свидание. С переходом в Альби никакие пересуды нам не страшны.
На другом конце стола Адриан из кожи вон лез, стараясь втянуть Марианну в разговор. Молодая женщина наконец-то повеселела, и у Паскаль появилась надежда, что она хорошо проведет этот вечер, несмотря на явное равнодушие к ней Самюэля. Несколько дней назад он говорил, что приедет один, но сегодня утром он позвонил и спросил, можно ли Марианне приехать вместе с ним. При этом он никак не объяснил, почему изменил свои намерения.
Паскаль поймала на себе взгляд Самюэля и улыбнулась ему.
– Ты разольешь вино?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Почему Юлии не дали другое имя?
– Ей изменили бы имя только в том случае, если бы ее кто-то удочерил. В случае Юлии об этом не могло быть и речи.
– Но мама должна была ходить к ней, видеться с ней…
– Конечно нет. Когда мать официально отказывается от ребенка, она теряет все свои материнские права. В любом случае, Камилла была вынуждена расстаться с прошлым, чтобы начать новую жизнь.
– Значит, она таким образом начала жизнь с чистого листа? Пристроила Юлию в больницу и забыла о ней?
– Не говори глупостей! – резко перебил Анри. – Забыла! Да не было дня в ее жизни, чтобы она не думала о ней.
– Когда она рассказала тебе об этом, было уже слишком поздно? Она не могла ничего сделать, чтобы забрать дочь к себе?
– Я уже объяснил тебе, почему это было невозможно. Анри был напряжен, ему не хотелось продолжать этот разговор, но он сделал над собой усилие.
– Твоя мать была очень привязана к Адриану. Он был здоровым мальчуганом, и она обожала его… Потом она ждала тебя, и ты была для нее настоящим утешением.
Паскаль снова увидела, как он сжал пальцами виски, и ей показалось, что она подвергает его мучительным страданиям. Снова наступило молчание.
– Мне бы больше не хотелось внезапно узнавать еще о каких-то вещах, – пробормотала она наконец.
– Если бы ты не купила Пейроль, то…
Он снова повторял эту фразу. Что еще он мог скрывать? Она хотела расспросить его о том, как он познакомился с Камиллой, узнать, почему ему захотелось связать свою судьбу с женщиной, способной отказаться от своего ребенка, но она не имела права рыться в прошлом своих родителей, и ограничилась лишь одним вопросом:
– Адриан знает об этом?
– Отчасти. Ему, как и всем остальным, сказали, что ребенок умер. Но для него она ничего не значит, их не объединяет общая кровь.
– Фактически она не значит ничего ни для кого, не так ли? Мамы больше нет, Рауль Косте исчез, словно его и вовсе не было, Монтаги умыли руки, ты не хотел в это вмешиваться, Адриану было все равно… В итоге остаюсь я одна, кого это волнует?
– Ты?
– Я хочу… увидеться с ней. Я думаю, что можно что-то сделать.
– Так вот чего ты хочешь! Ты надеешься увидеть сестру, которая с радостью бросится в твои объятия? Боже мой, Паскаль, ты же врач, ты же сама должна знать, что ты увидишь. Скорее всего, она вообще не дожила до этого времени. У Юлии остался мозг двухлетнего ребенка, она тебя совсем не знает, поэтому вряд ли будет тебе рада. Опустись на землю, моя дорогая дочь!
Мысль об их встрече была для него невыносима.
– Твоя мать не хотела, чтобы эта встреча состоялась, поэтому она ничего и не говорила тебе.
– Но ты, отец, мог бы рассказать мне об этом после того, как мама умерла.
– Ну и упрямая же ты! Мне кажется, будто я бьюсь головой о стену… Ты считаешь Юлию жертвой, а свою мать палачом, хорошенькое дельце! Теперь послушай меня, Паскаль. Если бы можно было все вернуть назад, я бы ничего тебе не сказал и позаботился бы о том, чтобы уничтожить это дурацкое свидетельство. Сколько ты еще будешь пережевывать все это? Разве от этого кому-то лучше? Ты понятия не имеешь о том, что пришлось пережить твоей матери. Раз ты посмела заявить, что она забыла о Юлии, то я тебе отвечу, что она умерла после сорока лет непрерывных мучений. Сейчас, где бы она ни была, она нашла успокоение. А я на твоем месте не стал бы строить из себя судью.
Он подошел к столу, на который Паскаль положила свидетельство, открыл его и указал на одну из страниц дрожащим пальцем.
– Юлия Ньян. Ты знаешь, что это означает?
– «Беззаботная», – прошептала Паскаль. Он удивился, что она это знает.
– Боже мой, – пробормотал он.
Он посмотрел своей дочери прямо в глаза, затем отвернулся.
– Я устал, пойду немного отдохну перед обедом.
Тяжело шагая, он направился в свою комнату. Несмотря на то что было холодно, он открыл окно и оперся локтями на подоконник. Ему была дана возможность быть искренним, абсолютно искренним, но он не воспользовался ею.
«Когда ты узнал об этом, было уже слишком поздно? Почему она ничего не сделала, чтобы забрать дочь к себе?» Конечно, он не стал отвечать на эти вопросы. Паскаль и так уже знала слишком много. Будь проклято это семейное свидетельство. Зачем Камилла сохранила его, причем так плохо спрятала?
Анри выглянул из окна. На окутанных сумерками деревьях кое-где разрослись шары омелы, напоминающие формой птичьи гнезда. Паскаль нужно было вызвать обрезчика, чтобы он спилил пораженные ветки, пока растение-паразит не распространилось на другие деревья. Говорил ли ей об этом Лестрейд? В последний раз, когда Анри вызывал садовника, он велел ему оставить Паскаль в покое и прислать счет за цветочные луковицы. Эти цветы были священными, и Лестрейд знал это.
Он высунулся из окна, чтобы получше разглядеть гибискус. Летом, когда его покрывали белые и сиреневые цветы, он был необыкновенно прекрасен. Анри хорошо помнил тот день, когда принял решение посадить это тропическое растение на месте сгоревшей мастерской. Он надеялся, что таким образом быстрее забудется происшедшая здесь трагедия. Увидев фотографию этого растения в каталоге, он решил, что это как раз то, что нужно. В то время его еще интересовал внешний вид парка, и он тратил на его обустройство немалые деньги. После смерти Александры он почти ничего здесь не менял и многих удивил своим решением остаться в Пейроле. Ну зачем ему было уезжать!
Зимой гибискус выглядел обычным безжизненным кустарником. За ним слабо просматривалась оранжерея, в которой Камилла проводила немало времени, колдуя над ящичками с элитной рассадой. Он не мог вспомнить, когда именно ее охватила страсть к цветоводству. По-видимому, так было всегда, поскольку почти во всех своих воспоминаниях он видел ее с секатором или ведерком в руках. Боже, как она была прекрасна в своем канотье поверх прямых черных волос! Женитьба на Камилле довольно быстро вытеснила из его памяти Александру, и ему казалось, что он женат впервые.
Этот негодяй Косте бросил жену с ребенком на руках, поэтому она легко получила развод. Необычайная ранимость Камиллы, ее слезы, катящиеся из огромных черных глаз, и то, как она молитвенно складывала руки, взывая к помощи, обезоруживали Анри. Заботясь о ней, он чувствовал себя зрелым, сильным, нужным ей мужчиной. Он решил, что стал для нее жизненно необходимой опорой, и не сомневался, что, окружив ее заботой и любовью, поведет по жизни рядом с собой. Когда она маленьким клубочком прижималась к нему ночью в супружеской постели, он считал, что сделал ее счастливой. Увы, с годами он понял, насколько ошибался в своих предположениях.
Ему стало холодно, и он закрыл окно. Постояв немного в темноте, он прилег на кровать, не зажигая света. Гнев Паскаль рассердил его. Он не считал себя обязанным отчитываться перед дочерью, которая пыталась судить его, не зная многих деталей его жизни с Камиллой. Конечно, он мог рассказать ей все…
Все? Это было бы так трудно и так неразумно… Умница Паскаль могла легко отвергнуть все его аргументы. Он слишком ее любил и не хотел предстать перед ней в образе монстра.
Монстра? Конечно, нет! То, что он совершил, было сделано из лучших побуждений, хотя после он и пожалел об этом. В тридцать лет он совершенно не разбирался в жизни. Он был сыном известного врача, унаследовал профессию по призванию, женился и, поселившись в семейном особняке, считал свое будущее вполне определенным. Он усердно занимался медициной, был отцом прекрасного малыша, слыл уважаемым доктором Анри Фонтанелем…
Но у него была еще Камилла. Та девушка, в которую он влюбился в юности, снова повстречалась ему на жизненном пути. На этот раз он испытал истинную страсть, узнал, что такое ад и рай, и ни о чем не жалел.
Анри нащупал выключатель лампы. Эта комната когда-то раньше принадлежала Паскаль и не вызывала в нем особых воспоминаний. Гораздо хуже было бы оказаться в комнате, где он столько лет провел с Камиллой…
Откуда только он нашел в себе силы снова приехать сюда? Почему его дочь, которую он любил больше всего на свете, подвергла его таким мучениям, вынудила снова думать о прошлом и даже вспомнить лицо бедной Юлии…
Анри закрыл глаза, чувствуя, как горло его сжимается от страха. Да, он виноват и не может больше этого скрывать… Но он стар, он очень и очень устал…
Глава 8
Самюэль и Марианна приехали последними, около девяти вечера. Шампанское, поданное в качестве аперитива в зимнем саду, сопровождалось тостами с жареным беконом и кровяными колбасками. Адриан, очень элегантный в своем темно-синем костюме, раздавал тарелки и следил за тем, чтобы бокалы были полными.
Паскаль сделала над собой усилие, преодолевая отрицательные эмоции, вызванные разговором с отцом, и решив, что, несмотря ни на что, не станет портить себе рождественский вечер. Она тщательно нанесла макияж с блестками, спрятала волосы под шиньон и надела короткое атласное платье цвета слоновой кости.
– Ты выглядишь как настоящая женщина, не то что в джинсах! – воскликнул Анри, увидев ее.
Лоран пытался быть сдержанным, но и он не смог скрыть своего восхищения.
– Тебе удалось украсить этот дом почти так же, как это было в нашем детстве, – сказал Адриан, останавливаясь рядом с ней. – Я так любил встречать здесь Рождество…
– Предлагаю тебе абонемент на все будущие рождественские праздники, – смеясь, ответила Паскаль. – Я рассчитываю долго прожить в Пейроле!
– По крайней мере, до того времени, пока вернешь долг банку и своему спонсору, – иронично ответил брат.
Самюэль, стоявший рядом с ними, поднял глаза к небу.
– Обещаю, я не буду придирчивым кредитором при условии, что мне тоже дадут абонемент. Чем чаще я бываю в этом доме, тем больше люблю его.
– И это меня не удивляет! – сказала Аврора. – Жить в Пейроле – настоящее счастье, и здесь можно развлекаться на славу.
– Разве вам не страшно здесь одним зимними вечерами? – с любопытством спросила Марианна.
– Конечно страшно! Например, вчера вечером, когда мы пошли в парк за остролистом, то в полной мере ощутили, что такое мурашки по спине!
– Как далеко живут ваши ближайшие соседи?
– Если мы будем кричать, то они все равно не услышат. Аврора рассмеялась и похлопала Марианну по плечу.
– Но нас не так-то легко напугать, Паскаль и меня… Паскаль знала, что Авроре не нравится Марианна. «У нее есть противная манера рассматривать тебя, когда ей кажется, что ты на нее не смотришь… Она явно ревнует, и если у нее появится возможность, она непременно поссорит тебя с Самюэлем». Паскаль была менее строга к Марианне, понимая ее чувства, особенно после того, как снова очутилась в объятиях бывшего мужа.
– Проблема старинных особняков состоит в том, – вмешался Анри, – что в них никогда не прекращаются ремонтные работы.
– Ты преувеличиваешь, папа – возразила Паскаль.
– Нет, дорогая, скоро ты сама столкнешься с этим. Этот дом сдавался внаем в течение двадцати лет, электропроводка износилась, о системе отопления и говорить нечего…
– Да, это все правда, но не будем говорить об этом сегодня.
Анри нарочито глубоко вздохнул и протянул свой бокал Адриану.
– Не забывай про меня.
В зимнем саду благодаря электрообогревателям и множеству зажженных красных и зеленых свечей царило приятное тепло.
– А где Жорж? – спросила Паскаль у Авроры.
– Он разводит огонь в камине столовой, чтобы мы во время обеда не превратились там в снеговиков.
– Кстати, что будет на обед? – поинтересовался Адриан.
– Филе барашка с анчоусами и чесноком. Мы его подадим с запеченными грибами.
– О, какая замечательная мысль! – воскликнул Лоран. – Вы готовите их с маленькими ломтиками бекона?
– Да, завернутым в фольгу, как в рецепте.
– Где вы нашли этот рецепт?
– У нас есть соседка, она живет в километре отсюда, вот она и дала нам его.
– О ком ты говоришь? – удивился Анри. – Надеюсь, это не старая зануда Леони Бертен?
– Почему ты считаешь ее занудой? Она очень славная женщина.
– И очень болтливая.
– Она нам дала печенье с засахаренными фиалками, вы его попробуете на десерт.
Анри недовольно пожал плечами, на что Паскаль не обратила внимания.
– А сыр будет? – воскликнул Адриан.
– Конечно, будет. Специально для тебя я выбрала гатисский.
– Правда? О, я обожаю тебя!
– Мама любила готовить именно такие блюда на Рождество, – вспомнил Адриан. – У нас никогда не было индеек и пирогов в форме полена. Помню, как однажды она немного поджарила бекон со светлым изюмом…
На лице его промелькнуло грустное выражение, но он быстро совладал с собой, чтобы не расстраивать отца.
– Да у вас роскошное меню, девочки!
Анри, одолеваемый печальными мыслями, несколько отвлекся от общего разговора. Лоран воспользовался паузой и предложил сделать несколько снимков на память.
– Аппарат цифровой. Если фото вам не понравятся, я их сотру, но думаю, что все будет в лучшем виде. О, какая у вас оригинальная пихта, я такой никогда не видел!
– Это Аврора украшала, – сказала Паскаль.
– При таких ее талантах Пюрпан мог лишиться прекрасной медсестры, – заметил Лоран со своей неповторимой очаровательной улыбкой.
Он сделал знак Паскаль, чтобы та стала рядом с пихтой, и она, повинуясь, замерла в грациозной позе.
– Вы просто обворожительны в этом платье, – прошептал Лоран, опуская объектив.
Без сомнения, ему хотелось сфотографировать Паскаль, а не пихту.
– Мой рождественский подарок для вас, Паскаль, можно сказать, виртуальный, поэтому его невозможно было упаковать.
– Что же это?
– Альбийской больнице с февраля будет нужен врач-пневмолог. Если вы все еще заинтересованы, я могу вас устроить на это место.
Удивленная, она словно застыла на месте, но затем, не скрывая радости, подошла и поцеловала его в щеку. Это был совершенно невинный поцелуй, но Самюэль тут же расхохотался.
– Ты называешь это подарком? Поменять Пюрпан на Альби?
Лоран, взволнованный прикосновением Паскаль и неожиданной реакцией Самюэля, пробормотал:
– Я лишь хочу помочь Паскаль, это был ее выбор.
– Да тебе нужно уши оторвать после этого! – с некоторой агрессией произнес Самюэль. – Конечно, если ты не будешь работать в Пюрпане, то у тебя появится время, чтобы…
– Самюэль, пожалуйста, замолчи! – робко вмешалась Марианна.
– Хорошо, я пошутил.
Лоран пристально посмотрел на него, не отпуская талию Паскаль.
– Это неплохая идея, дочь моя, тем более что не придется так рисковать, добираясь на работу. Но главное, что Фонтанелей в Альби хорошо знают, и эта больница за последнее время вышла на новый уровень.
Довольный собой, Анри посмотрел сначала на Лорана, потом на Самюэля. Уж не хочет ли он поссорить их?
– Трюфели будут готовы через десять минут, – провозгласил Жорж.
– Филе барашка тоже, мы работаем синхронно! – одарила его нежной улыбкой Аврора.
Паскаль знала, что у них были прекрасные отношения, любовь заполняла их души, но все же они сохраняли определенную независимость. Может, в этом и есть рецепт счастья? Она заметила, что Лоран по-прежнему обнимает ее, и это ей нравилось, но Самюэль, судя по его хмурому лицу, был не в восторге.
– Прошу всех к столу, – весело сказала Паскаль, освобождаясь от объятий Лорана.
Ей пришлось изрядно поломать голову над тем, как рассадить гостей. Адриана она усадила между Авророй и Марианной, с другой стороны рядом с Авророй сел Жорж. Отца Паскаль посадила слева от себя, а Лорана справа; Самюэль оказался напротив нее. Стол был украшен сосновыми шишками, серебряными звездами, свечками в виде Деда Мороза. Воспользовавшись радостным оживлением по поводу вносимого на блюде филе барашка, Паскаль склонилась к Лорану и прошептала:
– Спасибо за подарок, это лучшее, что можно было сделать для меня.
– Вас радует перспектива больше не видеться с Надин Клеман?
Смеясь, она резко кивнула, из-за чего ее шиньон немного сдвинулся. Пока она поправляла волосы, закалывая шпильки, Лоран, словно пытаясь ей помочь, слегка прикоснулся к ее затылку.
– Профессор Клеман не будет по мне скучать, – не без иронии признала Паскаль.
– Тем лучше. Думаю, что и Самюэль не станет возражать, если я приглашу вас на свидание. С переходом в Альби никакие пересуды нам не страшны.
На другом конце стола Адриан из кожи вон лез, стараясь втянуть Марианну в разговор. Молодая женщина наконец-то повеселела, и у Паскаль появилась надежда, что она хорошо проведет этот вечер, несмотря на явное равнодушие к ней Самюэля. Несколько дней назад он говорил, что приедет один, но сегодня утром он позвонил и спросил, можно ли Марианне приехать вместе с ним. При этом он никак не объяснил, почему изменил свои намерения.
Паскаль поймала на себе взгляд Самюэля и улыбнулась ему.
– Ты разольешь вино?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30